При одной мысли, что Шестаков сейчас в штабе Кобзина, что он втерся комиссару в доверие и, стало быть, может натворить невесть каких бед, Наде захотелось сию же минуту бежать туда. И еще ей захотелось выхватить гранату и метнуть прямо на стол, чтоб ни одного не осталось из этих, кто радуется успехам Обручева.
Васена, слегка пошатываясь, подошла к Наде и, опустив руки на ее плечи, сказала:
- Ирина Ивановна, хватит, к чертям! Не надо киснуть.
- Я и не кисну, - ответила Надя. И подумала, что ей и действительно сейчас надо собрать все свои силы, и не выдать себя перед контрразведчиками, и не показать, что творится у нее на душе.
- В жизни действительно много грусти, - снова заговорила Васена. - Но мы вас развеселим. Зубов! - крикнула она. - Налейте! А ты, Оля, спой нам...
- Я с удовольствием, - поспешно согласилась Олюшка. - Мою любимую! - Она подала Виктору гитару и запела.
Изрядно подвыпивший Зубов подсел к Наде, хотел что-то сказать, но, увидев ее бокал, полный до краев, поднял его и заорал:
- Наша гостья не пьет! Господа! Бокал мадемуазель Стрюковой полон!
Надя молча взяла из его рук бокал, поставила на стол.
- Не обижайтесь, - сказала она. - Сегодня я не могу пить. - И, обращаясь ко всем мужчинам, спросила: - Господа, у кого есть папиросы?
Первым подал Виктор.
- Спасибо, - поблагодарила Надя. - Спички?
К ней снова подсела Оля.
- А вы и вправду, Ирина Ивановна, не тоскуйте.
Ее поддержала Васена.
- Ирина Ивановна, скажите, пожалуйста, вы долго были в женском батальоне смерти? - спросил Викулов.
- До его расформирования, - не задумываясь, ответила Надя.
- А убивать вам приходилось? - спросила Оля.
Надя медленно затянулась папиросным дымом и так же медленно, будто старательно подбирала каждое слово, сказала:
- Я помню, в одного штабс-капитана пять пуль всадила...
Викулов оторопело глянул на нее.
- В штабс-капитана? - переспросил он. - Он что же, был большевик?
- Нет, - неохотно ответила Надя. - Противно вспоминать. Дело в том, что и среди офицеров много подлецов.
- Браво, браво! - закричала Васена.
- Собрали девушек в батальон. Мы дали клятву: бороться за Россию. И не жалели жизни... А офицеры смотрели на нас, как на проституток. Вызывали к себе в номера... Как этот штабс-капитан...
- И вы его, значит, к праотцам? - хохотнув, спросил Викулов.
- Я, господа, ненавижу подлость.
- А вообще во врагов вам приходилось стрелять? - спросила Васена. - Сколько человек вы убили?
- Мало.
- А мне уже надоело расстреливать, - сказал Зубов. - Понимаете, надоело! Скучнейшая операция.
В комнату вошел полковник Рубасов. Виктор схватился за голову.
- Папа, я забыл пригласить к тебе Ирину Ивановну.
- Гора не идет к Магомету, Магомет пойдет к горе, - усмехнувшись, сказал Рубасов. - Господа, прошу отпустить на несколько минут мадемуазель Стрюкову. Прошу вас, поручик.
В кабинете Рубасов любезно пододвинул кресло.
- Располагайтесь.
Надя села. Села, думая о предстоящем разговоре. Каким он будет? Видимо, это и есть тот самый разговор, которого она ожидала.
Все же ей надо было уйти немного раньше, хотя бы двумя-тремя минутами раньше, и эта встреча не состоялась бы. Но об этом думать поздно.
- Грустите?
- Голова болит.
- Нервы. И рад бы помочь, но... - Рубасов развел руками. - О вас справлялся атаман.
Надя поблагодарила.
- Он просил узнать: вы решили остаться у нас, или уедете в Гурьев? Он советовал ехать туда. Просил дать охрану. Между прочим, атаман считает, что там больше возможностей для создания женского батальона.
- Я не знаю, что вам сказать. - Надя недовольно взглянула на Рубасова. - Скорее забирайте Южноуральск, я никуда не могу уехать отсюда, пока не будет в безопасности то, что оставил отец. Вы понимаете, всем богатством могут завладеть красные... Хотя бы из уважения к памяти отца... А вообще, скажу вам, господин полковник, до чего же противна эта собачья жизнь. Верите, мне иногда хочется выпить чего-нибудь и - ко всем чертям!
- Нет, нет, Ирина Ивановна, - стараясь успокоить ее, проговорил Рубасов. - Жизнью надо дорожить. Вы молоды, красивы, обеспечены.
Надя усмехнулась.
- Кстати сказать, господин полковник, я пока не собираюсь умирать. Я говорю: бывает такое настроение. Но если судьба предаст меня, я своей жизни дешево не отдам. - Надя достала из кармана гранату.
Рубасов отшатнулся.
- Граната?!
Распахнулась дверь, и в комнату вошел с охапкой дров Василий.
- Господин полковник, - нерешительно спросил он. - Можно дровишек в печку подкинуть?
- Да, да, - ответил Рубасов, не взглянув на него. - И получше истопи. Ночами опять морозит.
Василий стал возиться у печки.
Надя не могла понять, что случилось с Василием: она же видела, как он глянул на нее и тут же отвернулся, ничем не выдав, что узнал. Неужто и вправду одежда так изменила ее?
- Я не понимаю, Ирина Ивановна, зачем вам понадобилась граната, - спросил Рубасов.
- На черный день, - ответила Надя. - Вдруг попаду не в те руки?
- Ее же тяжело таскать! И не очень приятно. Да и вообще, вы здесь под такой охраной...
Рубасову не удалось закончить фразу. В комнату вошел вестовой и, козырнув, доложил:
- Господин полковник, к вам поручик Обручев.
- Обручев? - переспросил Рубасов. Он взглянул на Надю таким взглядом, словно хотел сказать, что решить этот вопрос может только она.
- Господин полковник, разрешите мне первой встретиться с ним... И... одной. Прошу вас! Я никогда вам этого доброго дела не забуду.
Рубасов спрятал улыбку и кивнул головой.
- Пусть будет так. Я вас понимаю, Ирина Ивановна. - И приказал вестовому: - Зови. А ты тоже - пошел! - крикнул он Василию.
- Я счас, я счас, - заторопился Василий.
Когда за Рубасовым закрылась дверь, Василий шагнул к Наде.
- Надька!
- Тише! - зашептала она.
- Тебя же убьют! Беги...
Надя торопливо зашептала:
- Желтую балку знаешь?
- Знаю. Совсем рядом.
- Вася, скачи туда. Скажи Кобзину, заморский гостинец здесь... И скажи еще: Шестаков, Шестаков! Беги, прощай.
Когда Василий вышел, Надя встала за шкаф. Она еще не знала, что произойдет здесь, но знала: чему-то быть, очень важному и страшному. В правую руку она взяла браунинг.
Ничего не подозревая, в кабинет вошел Обручев. Он был в той же одежде, в какой видела его Надя в Южноуральске. Перешагнув порог, он по-военному вытянулся, готовясь докладывать полковнику, но, не видя никого в комнате, удивленно оглянулся.
И тут появилась Надя.
- Обручев!
В какую-то долю мгновения Обручеву показалось, что перед ним Ирина в своем военном мундире.
- Ирина! - воскликнул он. В это время он увидел глаза Нади, увидел браунинг. Хотел что-то сказать, но не успел.
- На тебе, Шестаков! - шепотом проговорила Надя и два раза в упор выстрелила в него.
Обручев пошатнулся, упал на колени и завалился на бок.
В комнату вбежал Рубасов, и вся она тут же наполнилась людьми.
- Что? Что здесь? - закричал Рубасов. Увидев на полу распростертое тело Обручева, он уже более спокойно спросил: - Ирина Ивановна, что случилось?
У Нади подгибались колени, вздрагивала рука, державшая браунинг.
- Господин полковник, иначе я не могла поступить, - срывающимся голосом проговорила Надя. - Он убил самого дорогого для меня человека. Атаману я расскажу обо всем сама. Извините, я пойду.
Так, с браунингом в руке, Надя и ушла.
- Это же черт знает что! - бушевал Рубасов, и трудно было понять, что взбесило его: необычный поступок гостьи или то, что убийство совершено в его кабинете. - Врача! - приказал он.
- Сейчас будет, - ответил Викулов.
Виктор и Зубов уложили Обручева на диван.
Викулов взял его руку и стал щупать пульс.
- Ну, что? - спросил Рубасов.
- Кажется, жив.
А Надя в это время подошла к могиле Семена. Она немного постояла, потом взяла с холмика горсть земли, насыпала в платок...
- Сеня, единственный мой! Прости меня...
И торопливо зашагала к воротам крепости.
ОКРЫЛЕННЫЕ РЕВОЛЮЦИЕЙ
(Послесловие)
В старом уральском городе Оренбурге, овеянном степными ветрами и легендами о "крестьянском царе" Емельяне Пугачеве и его вольнице, в городе, который мы знаем еще со школьной скамьи по незабываемым страницам "Капитанской дочки" Пушкина, есть улица имени Марии Корецкой, названная так еще в первые годы Советской власти.
Кто она, эта Мария? Чем заслужила столь высокую честь наряду с видными революционерами, боевыми руководителями оренбургских большевиков - Кобозевым, Цвиллингом, Кичигиным, братьями Кашириными, имена которых увековечены в названиях лучших улиц прекрасного города? Эти вопросы впервые взволновали В. И. Пистоленко более двадцати лет назад. Писатель годами по крупицам собирал сведения о Марии Корецкой. Из бесед с людьми, лично знавшими ее, - а таких оставались единицы, - из материалов местного архива перед ним постепенно вырисовывался облик девушки-казачки, ходом самой жизни втянутой в вихрь революционных событий и ставшей бесстрашной разведчицей в красногвардейском отряде комиссара Кобозева. Выполняя одно из самых ответственных и опасных заданий командования, Мария попала в руки дутовской контрразведки и была подвергнута мучительным пыткам. Но никакие пытки и зверства не смогли сломить стойкий дух и волю верной дочери народа. Она погибла в застенках контрразведки, свято сохранив свою тайну. Боевые друзья и соратники не забыли ее - так после победы над врагом в Оренбурге появилась улица Марии Корецкой. А много лет спустя на сцене Московского драматического театра имени К. С. Станиславского и в ряде других театров страны с успехом пошла пьеса В. Пистоленко "На рассвете", в основу которой была положена судьба этой замечательной девушки, предвосхитившей подвиг Зои Космодемьянской.
Однако, написав эту пьесу, В. И. Пистоленко не оставил свою героиню. Чем больше вникал он в историю ее короткой, но яркой жизни, чем глубже постигал историю гражданской войны на Южном Урале, тем крепче в его художественном сознании "завязывался" роман о революционной молодежи, мужавшей в боях за Советскую власть. Так родился роман "Крылья беркута".
В творчестве В. И. Пистоленко роман о молодежи - явление далеко не случайное. Писатель давно и с большой любовью разрабатывает тему духовного становления молодого советского человека. В романе "Крылья беркута" он обращается к той славной и великой эпохе, откуда все началось, где формировались основные черты характера молодого советского человека, передающиеся от одного поколения к другому.
События романа развертываются в конце семнадцатого - первой половине восемнадцатого года на Южном Урале, где в это время рабочие, крестьяне и беднейшие слои уральского казачества вступили в смертельную схватку с буржуазией, помещиками и зажиточным реакционным казачеством.
В нашей художественно-исторической литературе почти не освещен этот важный фронт эпохи гражданской войны. Между тем борьба за Оренбург, который в это время был административным, торговым и культурным центром громадного края, имела, пожалуй, не меньшее значение, чем борьба за Царицын. Ведь на атамана Дутова контрреволюция возлагала большие надежды: в случае соединения полчищ Колчака с белоказачьими отрядами Дутова, а через него - с войсками Деникина, был бы создан единый белогвардейский фронт, отрезавший от центров социалистической революции Каспий, Среднюю Азию - по существу, весь юго-восток России. Борьба за Южный Урал и Степной край имела не только военно-стратегическое значение - это была еще и борьба за хлеб для голодающего пролетариата Москвы и Петрограда. Вот почему В. И. Ленин лично следил за событиями в необъятных просторах Степного края, посылал туда опытных, закаленных в боях большевиков-комиссаров, помогал красногвардейцам оружием и боеприпасами.
В романе "Крылья беркута" отражен начальный период размежевания сил революции и контрреволюции на Южном Урале.
Тоже оренбуржец, смолоду немало побродивший по родному краю, я постоянно узнаю его неповторимый облик, его колорит и своеобразие, талантливо запечатленные на страницах романа. Южноуральск романа - это Оренбург. А вот и его характерные приметы: громадный кафедральный собор, построенный на средства "отцов города"; массивный приземистый квадрат Гостиного двора, под сплошную крышу которого, занимающего целый квартал, стекались разноплеменные купцы из Нижнего Новгорода и Бухары, из Самары и Хивы, из Гурьева и Шемахи; дом Панкратова - одно из наиболее оригинальных сооружений старого Оренбурга; Главные мастерские - как прежде назывался паровозовагоноремонтный завод - бастион революции, из стен которого мы, мальчишки, даже в начале 30-х годов выковыривали белоказачьи пули... Заорье романа - это Орск, ныне мощный индустриальный центр Южного Урала, а в прошлом захудалая крепость, где отбывал солдатчину великий кобзарь Тарас Шевченко.
Прототипами романа послужили реальные, исторически известные лица. Комиссар Кобзин - это посланец Ленина, большевик-подпольщик, комиссар Степного края Кобозев; Самуил Цвильский - первый председатель Оренбургского губисполкома Цвиллинг, трагически погибший вместе с рабочим отрядом в мятежной станице Изобильной; Джангильдек Алибаев - это комиссар Степного края по национальным вопросам, славный сын казахского народа, большевик Алибай Джангильдин, побывавший у Ленина и доставивший караван с оружием для оренбургских рабочих. Прообразом главной героини романа - Нади Корнеевой стала Мария Корецкая.
Вполне понятно, что перед нами не собственно историческое, а художественное произведение, поэтому судьбы людей, положенные в основу повествования, творчески переосмыслены, так же как творчески отобраны и переосмыслены и сами исторические события. Это и придает характерам и событиям не только историческое, но и современное звучание, не только уральское, но и общесоюзное значение.
Достоинство романа В. И. Пистоленко состоит прежде всего в том, что ему удалось образно, исторически достоверно показать сложные пути идейного и нравственного роста первого поколения молодых бойцов революции. Они мужают и крепнут как под воздействием самой революционной действительности, так и под благотворным отеческим влиянием большевиков ленинской гвардии. В этом отношении особенно примечательна судьба Нади Корнеевой.
С первых же страниц романа эта девушка-сирота из бедняцкой казачьей семьи привлекает нас своей душевностью, нравственной чистотой и благородством. Но она еще темна и забита, ее давит свинцовая тяжесть быта купеческого дома Стрюковых, в котором Надя живет на правах бедной родственницы, а вернее - жестоко эксплуатируемой прислуги. С вступлением в город красногвардейского отряда, штаб которого расположился в том же доме Стрюковых, начинается медленное, а потом все более стремительное прозрение этой девушки?
Писатель не торопится с нередким в современных повестях и романах о молодежи "духовным переломом". Нет, он очень тактично и жизненно-убедительно втягивает Надю в круг интересов и забот красногвардейского отряда. Сначала она даже побаивается красных, тем более что в том кругу, в котором ей приходится жить, о них рассказывали такие ужасы! Но вот они пришли, эти загадочные красные, а вместе с ними друг ее детства Семен Маликов, - и оказались на диво простыми, близкими, родными... Только очень уж изголодавшие и исхолодавшие. И Надя мечется по дому в естественном желании обогреть и накормить этих людей. К тому же у нее есть на это право: бежавший Стрюков оставил ее за "хозяйку" дома.
В городе, отрезанном белоказаками от окрестных станиц и деревень, свирепствует голод. Почуяв в Наде доброе, отзывчивое сердце, комиссар Кобзин поручает ей заботу о детском пункте питания. Надя делает все возможное, чтобы спасти умирающих с голоду детишек и облегчить страдания их матерей. А между тем комиссар Кобзин и Семен Маликов шаг за шагом раскрывают перед ней смысл и задачи революции. Теперь она уже и сама боец красногвардейского отряда. Но боец еще не настолько созревший, чтобы вступить в схватку за себя, за свое место в общем строю. Стоило одному из членов "ревтройки" за небольшую ошибку "исключить" ее из отряда - и она обиделась, ушла. И ушла-то не куда-нибудь, а вместе с бабушкой в "тихую обитель" - в местный монастырь. Таковы крутые изломы еще не окрепшей в бореньях души.
Но добрые семена уже посеяны в сердце девушки, уже дали свои всходы и не могут заглохнуть. Несмотря на ласковое, даже предупредительное отношение к ней со стороны хитрой, умной и образованной игуменьи, бывшей в "миру" великосветской дамой, стремившейся использовать молодую девушку в своих целях, Надя вскоре покидает монастырь. Покидает потому, что воочию убедилась в ханжестве, лицемерии и подлости "служительниц" бога, которые будто бы скорбят о всех "сирых и убогих", а сами равнодушно взирают на умирающих с голоду детей и в расчете на богатые даянья укрывают в своих закромах хлеб купцов-спекулянтов, охраняя его, как верные сторожевые псы. Надя возвращается в отряд, сообщает тайну этих закромов и тем оказывает неоценимую услугу осажденному городу.
Теперь уже, уверенный в ее искренности и преданности революции, комиссар Кобзин считает возможным дать ей серьезное поручение - посылает в качестве связной в Заорье и Айдырлю для установления контактов с оторванными от Южноуральска отрядами Красной гвардии. Не без внутренней дрожи, не без страха перед офицерами белоказачьей контрразведки, из цепких лап которых она вырвалась чудом, Надя пробралась в Заорье и неплохо справилась с этим поручением.