- Боже мой, какой ужас! Но вы не будете у нас одиноки, мы не дадим вам тосковать. Можете располагать мной как хотите. Правда, Виктор?
- Да, да, конечно.
- Вот какие они звери, - продолжала возмущаться Оля. Мне иногда, знаете, казалось, когда наши расстреливали их, ну, после допроса, что все-таки это слишком жестоко. А Виктор всегда сердился и говорил, что смерть для них - благо, они заслуживают самой ужасной казни. И он прав.
Оставшись одна, Надя почувствовала себя страшно усталой. Не раздеваясь, она опустилась на стул и закрыла глаза.
Комната была настолько прокурена, что становилось тяжело дышать. Надя подумала о том, что еще ночью здесь находился один из самых ярых ее врагов. Ей просто повезло. Если бы не случай, не миновать ей встречи с Рухлиным и тогда... Надя не хотела думать о том, что случилось бы тогда. Главное - сейчас все обошлось благополучно, мало сказать благополучно - ее приняли не только внимательно, но даже ласково и заботливо.
Надя невольно улыбнулась: хорошо придумал Кобзин, и эти одураченные контрразведчики встречают ее, как миллионершу Ирину Стрюкову; а как бы хотелось взглянуть на их физиономии, когда они узнают, перед кем расшаркивались, на кого расточали свое внимание и заботу! Но это случится, обязательно случится! Лечь бы, полежать немного, но противно прикасаться к постели, где минувшей ночью спал Рухлин.
Глава тринадцатая
Пожилой казак принес вещи и сказал Наде, что ему велено быть у нее денщиком.
Надя хотела было отказаться от услуг, но сообразила, что этого делать нельзя, и приказала распаковать чемодан и привести в порядок ее мундир.
Казак принялся за дело.
Сначала он обращался к Наде хотя и уважительно, но по-свойски, называя ее барышней; когда же увидел мундир с погонами поручика, растерялся, стал тянуться перед ней и, не зная, как называть ее, смущался все больше. Затем, козырнув, сказал:
- Первый раз вижу, чтоб женщина в офицерских званиях ходила. Прямо не знаю, как вас навеличивать, не сердитесь на старика.
Надя хотела было сказать, что ей совершенно безразлично, хоть горшком назови, только в печь не сажай, но спохватилась:
- Обращайтесь, как положено в моем звании.
- Слушаюсь, господин поручик.
- А вы давно здесь служите? - поинтересовалась Надя.
- Да как вам сказать, годы мои такие, что служить я не обязан. Ну, а вот когда в отступ пошел атаман из Южноуральска, и я ударился с им. Приехали мы прямиком сюда, я было прихворнул, а потом оклемался малость, меня и поставили в денщики. Как кто в эту комнату поселяется, так я и прислуживаю.
- Значит, вы из Южноуральска?
- Оттудова. Из казачьего пригорода, из Форштадта. Тут немало нашенских. До вас в этой горнице проживал сотник, тоже наш. Рухлин по фамилии. Куда-то отбыл, говорил, дни на два. Сурьезный он человек, уж после отступа приехал. На красных жалуется. Рассказывает - начисто грабить стали, даже расстрелять его хотели. И диво бы кто, а то, сказывает, шабры - парень с девкой. И надо же такому делу случиться! Я еще отца этого красного бандюка знал, с германской он не вернулся, Маликовы их фамилия. Отец был куда какой геройский да правильный человек, а сына, вишь ты, на легкую наживу потянуло. Ну, я еще так скажу: бог его наказал. Все обернулось, ну, прямо, как в сказке. Попался этот самый краснюк! Приходит, значит, господин сотник и такой радостный и маленько, видно, хлебнувши. "Вражину, - говорит, - сегодня своего видел!" Вот как оно бывает.
- И что с ним? - стараясь казаться безразличной, спросила Надя.
- С сотником-то? Радовался, чего ему!
- Нет, я о том.
- Краснюк? Малик этот самый? Кончали.
- Как кончали?
- Так что забили насмерть.
- Не может быть?!
- Вот как перед богом, ваше благородие... Его мимо на допрос водили. Я сам видел, да и наши все кидались глядеть: краснюка, мол, главного ведут! А особливо сотник этот, Рухлин, значит, во все вникал и страсть как ярился. Тот Малик, как я понял, на поддавки не шел. Вот и забили. Вчера, слыхал я, захоронили, только, можно сказать, похорон-то и не было, закопали - и вся недолга. А парень этот, Малик самый, тоже сурьезный был, скажу вам. Один раз видел, как вели его...
Старик рассказывая, то и дело поглядывая на Надю - не докучает ли своей болтовней? Но, заметив, что она слушает внимательно и даже расспрашивает, остался доволен - не с каждым офицером вот так покалякаешь.
- Так вот, ведут его, ну, прямо скажем, лица на нем человечьего нету, а сотник-то возьми да и крикни: "Сладко, мол, Маликов, живется?" А он, змей нечистый, глянул, ваше благородие, на него, вот как будто пронзил его глазами. "Тебе, - говорит, - еще послаще будет!" А потом обернулся, губы-то все поразбиты, а вроде на них ухмылка произошла, и крикнул: "Рыжий красного спросил, чем ты бороду красил?" Обиделся господин сотник, потому как он тоже, скажем, с рыжинкой.
- И где же его похоронили?
- Сказывают, почти у ворот, под стеной...
Денщик еще что-то рассказывал, но Надя не стала слушать и отпустила его.
Значит, Семена больше нет. И не будет. Шел весь избитый, а сам улыбался, вспомнил ее дразнилку Рухлина. Он такой был, Семен, - бесстрашный, ничего не боялся! Узнать бы, узнать бы, кто? Кто его предал?
Надя присела у стола, задумалась. Ей казалось, что с того времени, как она уехала из Южноуральска, прошла вечность. Как ей хотелось спасти Семена, хоть чем-нибудь помочь! Не успела, а он, наверное, до последнего надеялся. И вот не дождался...
В комнате, и без того не очень-то светлой, стало темнеть. Прошел этот долгий день. Надя с неприязнью подумала о том, что ей пора переодеваться и идти на званую пирушку. Будь она проклята, эта пирушка... Неизвестно, чем она грозит Наде, чем закончится и кто там будет? Вот ведь не знала же она, что здесь Рухлин, так же неожиданно может встретить кого-нибудь из знакомых. Все возможно. А что, если не идти на вечер? Надя постаралась представить на своем месте Ирину Стрюкову. Интересно, как поступила бы Ирина? Могла бы отказаться, не пойти? Вполне! У нее очень веские причины - только что потеряла отца, каждому понятно ее состояние, и потому никто не стал бы обижаться. Надя превратилась в Ирину, и, следовательно, на вечер можно не идти, да, пожалуй, не только можно, а и должно. Дело совсем не в том, что грозит опасность, и Наде страшно встречаться с полковником Рубасовым, что, когда она подумает об этом, начинает кружиться голова. Она же здесь не сама по себе, ее послал отряд, ей доверили большое дело, от которого зависит, может быть, очень многое. Она узнала, что английский "подарок" в Соляном городке, и об этом должна сообщить Кобзину. Поэтому ей необходимо скорее уйти отсюда и вернуться в отряд. Все. Никаких пирушек! Переодеваться - и в дорогу! С такими документами, как у нее, всюду путь открыт. А стоит ли переодеваться? Мундир поручика батальона смерти, прихваченный из шкафа Ирины, взят специально для этих сволочей, а не пойдет она туда - и мундир ни к чему. За час или два, пока кинутся искать, она будет уже так далеко, что никакой Рубасов достать не сможет. "А как же Семен?" - вдруг подумала она. Убили человека, и все остается шито-крыто? А тот, кто выдал его, наверняка жив, притаился в Южноуральске, и еще неизвестно, сколько людей положат из-за него свои головы! Нет, она пойдет на эту вечеринку, должна пойти и постарается все разузнать.
Рассуждать легко, а принять решение не так-то просто. Надя словно раздвоилась: то она доказывала себе, что не должна больше оставаться ни единой секунды, и если уйдет сейчас, этот поступок будет самым верным; то, напротив, уговаривала себя остаться и, терзаясь укорами совести, спрашивала, кто же, как не она, должен узнать имя человека, погубившего Семена. Второй голос становился все более сильным и убедительным, и Надя приняла окончательное решение. "Боишься? - со злостью спрашивала она себя, когда уже, казалось, одолел первый голос и было решено немедленно уходить. - Смерти боишься? Ну, беги, удирай! Но если людей можно обмануть, себя не обманешь. Ты же всю жизнь, сколько будешь существовать на белом свете, будешь помнить этот вечер, свое бегство и никогда не простишь себе, потому что тебя всегда будет мучить совесть - за Семена... Нет уж, чем жить так, то лучше не жить".
Приняв решение, Надя как-то сразу успокоилась. Ей показалось даже немного странным, что она боялась встречи с Рубасовым и робела перед надвигающимся будущим. Не спеша она стала одеваться. Натянула черные бриджи с белым кантом, надела френч с белой окантовкой по верхнему борту и рукавам; у погон тоже была белая окантовка, а в верхней части две скрещенные кости. Хромовые сапоги Ирины были ей впору. Надя прошлась по комнате - хорошие, мягкие сапоги, ступаешь, как кошка, - ни скрипа, ни стука. Надя достала из муфты гранату - подарок Кобзина и опустила ее в карман; в другой карман положила браунинг. Нет, в руки им она не дастся.
Да, все это так, но случись с ней что-нибудь, Кобзин не будет знать об английских боеприпасах. За этим шел сюда Семен, а у нее разве не то же поручение? Встретить бы Василия... А можно ли ему верить? Можно. Все, что он рассказал Кобзину, оказалось чистой правдой. Но как его найти? Он топит печи в помещении конторы, там, где штаб Рубасова. У кого-нибудь спросить? Он бывший батрак Стрюкова... Нет, нельзя. Разве станет Ирина Стрюкова разыскивать конюха? Этот вариант отпадает. Придется положиться на случай. Сейчас вечер, время, когда он должен топить печи на ночь. Ну, а если встреча не состоится и с ней стрясется беда? Что тогда? Все пропало? Нет, тогда выручит граната: ее взрыв будет сигналом для Кобзина.
Глава четырнадцатая
От раздумий Надю отвлек приход Виктора с женой.
- Боже мой, какая же вы красавица! И как вам идет военная форма, - всплеснув руками, восторгалась Олюшка, со всех сторон осматривая Надю. - Нет, посмотри, Виктор, посмотри, - это же прелесть! Я тоже хочу такой костюм, ты слышишь, Виктор?
- Пожалуйста. Вот Ирина Ивановна организует женский батальон смерти, вступай!
- Да, да, обязательно! Вы меня первой запишите! Только немного цвет не нравится - черный. Посветлее нельзя?
- К сожалению, нельзя.
- А мы за вами, - сказал Виктор.
Надя поблагодарила и крикнула за дверь:
- Денщик! Шинель!
Но к шинели бросился Виктор.
- Нет, позвольте мне.
По тому, как встречные казаки и солдаты поспешно и старательно козыряли, Надя догадалась: они приветствуют не просто двух офицеров, а сына начальника контрразведки. Она решила воспользоваться этим неожиданным, но важным знакомством.
- Знаете, Оля, у меня страшно болит голова. Хочется немного подышать воздухом. Вы не составите компанию?
- С удовольствием. Мне тоже надоедает сидеть в четырех стенах.
- Только недолго, - предупредил Виктор. - Я скажу там...
Он ушел, а Надя со своей спутницей принялись бродить по протоптанным в снегу тропинкам, между заснеженных нагромождений. Наде хотелось разыскать могилу Семена. Она шла и слушала почти неумолкаемое щебетание Оли. И, как нарочно, Оля заговорила о красных, стала рассказывать, что недавно в Соляном городке схватили разведчика из Южноуральска - все это она узнала от Виктора. Хотя Оля и не назвала пленного красногвардейца, Надя догадалась, что речь идет о Семене.
- Вот здесь его закопали. - Оля указала на невысокий, не совсем еще забураненный холмик.
А в это время в кабинет Рубасова вошел подполковник Викулов.
- Почти все гости в сборе, а виновницы торжества нет, - доложил он. - Мой друг, ты будешь с нами?
- Не знаю, - сказал Рубасов и недовольно спросил: - Кто затеял эту дурацкую вечеринку?
- Не в служебное время, - весело ответил Викулов и расшаркался перед Рубасовым.
- Но это повторяется слишком часто.
- Сегодня исключительный случай. Принимаем нового офицера в свою семью. Традиция!
Рубасов не обратил внимания на слова подполковника.
- Я получил шифровку, - сказал он, - совдепы создают регулярную армию.
- Не получится! - убежденно заверил Викулов.
- К сожалению, получается.
В дверь заглянул Виктор и пригласил к столу. Рубасов ответил, что придет немного позже.
- Ирина Ивановна пришла? - спросил он.
- Они с Олей дышат воздухом. Олюшка взяла ее под свою опеку.
Рубасов одобрительно кивнул головой.
- Будьте, друзья мои, милосердны и человеколюбивы, - назидательно сказал Рубасов. - Помните, у мадемуазель Стрюковой большое горе.
- А она молодчина, хорошо держится! - отозвался Викулов. - Шутка ли, так трагически потерять отца! Да другая бы...
- Пусть она почувствует, что находится среди своих, - сказал Рубасов и попросил сына: - Виктор, когда она придет, пригласи ее ко мне.
- Слушаю, папа, - с готовностью ответил Виктор и вышел.
- Мой друг, почему все вьются вокруг этой Стрюковой? - спросил Викулов.
Рубасов недоуменно пожал плечами.
- Никто не вьется.
- Но, но, я вижу, - с усмешкой сказал Викулов. - Кстати, она на меня не произвела особого впечатления. Этакая простенькая, с серым оттенком. И руки грубые. В общем купчиха, черная косточка.
Рубасов не стал возражать, лишь заметил, что, как ему показалось, у Ирины Стрюковой большая сила воли, чем она выгодно отличается от барышень, которых им приходится видеть хотя бы здесь, в Соляном городке. Он закурил, с удовольствием затянулся ароматным дымом сигары и, остановившись против Викулова, спросил:
- Ты интересуешься, почему Стрюковой столько внимания? Золото. Миллионы. Единственная наследница. Понимаешь?
- Златому тельцу поклонялись и древние, - не без иронии сказал Викулов.
- Как мне кажется, атаман метит выдать ее за своего отрока. Сегодня дважды звонил, спрашивал. Атамана, догадываюсь, тревожит завтрашний день. Да, да. Наше положение все-таки шаткое. Сейчас еще можно уехать за границу, но нужно золото. Без капитала человек повсюду - бедный родственник.
- Друг мой, к чему мрачные мысли? - спросил Викулов.
Лицо полковника исказила мимолетная судорога.
- Я с тобой откровенно... - сказал Рубасов. - Меня мучает вопрос: то ли мы делаем?
- Позволь, позволь, - прервал его Викулов.
Но Рубасов не стал слушать.
- А что, если через десять-двадцать лет нас со всеми нашими делами назовут... темной силой? А? Страшно.
- Это в тебе говорит усталость. Вот, даст бог, наступят ясные денечки, отдохнешь, и кислое настроение как рукой снимет.
Глава пятнадцатая
Надя почему-то ждала, что вечеринка будет многолюдной и была приятно удивлена, когда увидела знакомых: подполковника Викулова, поручика Зубова и Виктора. Кроме них, здесь была еще женщина лет тридцати пяти, которую все звали Васеной. Крикливо одетая, с вызывающе обнаженными плечами, она почти не вынимала изо рта папиросы и, словно преднамеренно, не обращала на Надю внимания. Все же остальные, стоило появиться Наде в комнате, окружили ее; каждый старался сказать что-то приятное, ее засыпали вопросами о Петрограде, Южноуральске.
Надя отвечала немногословно, не скрывая, что у нее болит голова и что ей вообще нездоровится.
По тому, как обильно был уставлен стол закусками и бутылками, она поняла: здесь не голодают.
- Господа! - торжественно произнес Викулов. - Прошу к столу! - Он расшаркался перед Надей и, усадив ее на почетное место, заявил: - Сегодня мы у ваших ног! Господа, наполним бокалы!
- Сегодня за ваше счастье и здоровье мы будем пить до чертиков! - сказал поручик Зубов и жадно выпил бокал вина.
- Ну, как наш город? - спросил сидевший рядом с Надей Виктор.
- А я и не рассмотрела. Темно.
- Мы весь двор исколесили, - с готовностью вмешалась Оля. - Я даже речь произнесла, надгробную...
- Ходить трудно, повсюду оружие, пулеметы, штабеля ящиков, словно гора, - сказала Надя, умышленно оставив без внимания последние слова Оли. - Понравился мне порядок, на каждом шагу - пропуск.
Зубов снова поднял бокал.
- Выпьем, как вы изволили выразиться, за порядок!
- Господин полковник Рубасов знает в этом толк, - сказал Викулов. - Красным сюда доступ закрыт.
Надя поднялась.
- Господа, я предлагаю тост за тех сильных и смелых, которые мысленно с нами, хотя здесь их нет!
- За здоровье вашего жениха - господина Обручева! - прокричал Зубов и поднял бокал.
Надя насторожилась. Опять Обручев! Несколько минут назад она впервые услышала эту фамилию от Оли... Может быть, это и есть тот человек, который выдал Семена? Но где он там в отряде, какую личину надел? Вот что сейчас главное. Его называют женихом, значит, он жених Ирины Стрюковой? Как в данном случае поступить? Надя ждала чего угодно, но только не разговоров о женихе. Эти разговоры надо немедленно пресечь, ведь могут спросить у Нади о нем то, что каждая невеста должна знать о своем женихе, а она ничего не сможет ответить. Надо выкручиваться...
Надя слегка постучала колечком о бокал.
- Господа, - сказала она и обвела всех неторопливым взглядом. - Он мне не жених...
Откровенность ее смутила всех присутствующих.
- Но, позвольте... - удивился Зубов.
- Ирина Ивановна! Но молва... молва! - сказал Викулов.
- Молва - только и всего, - ответила Надя. - Знакомые. Я даже не знаю, где он сейчас... Правда, я все время жила в монастыре.
- Да он там, в Южноуральске, работает, и хорошо работает. За него стоит выпить, - сказал Викулов.
- Красные надолго запомнят студента Шестакова! - рассмеявшись, добавил Зубов.
- Шестакова?..
Наде показалось, что она ослышалась.
- Да, Сергея Шестакова, - весело подтвердил Зубов.
Перед Надей колыхнулась комната, все замелькало и поплыло куда-то. Она покачнулась и, чтобы не упасть, вцепилась руками в край стола.
- Ирина Ивановна, что с вами? - воскликнул Викулов, весело взглянув на Виктора, выражением смеющихся глаз показывая снисходительность тому, как не сильна на выпивку гостья.
А Олюшка обняла Надю за плечи.
- Вам нехорошо? Да? После вина? Может, дать воды?
Увидев готовые брызнуть из глаз Нади слезы, она удивленно сказала:
- Вы... плачете? Ирина Ивановна!
Молчавшая все время Васена, занятая, кажется, только вином, презрительно ухмыльнулась.
- Ни черта не понимают! - проронила она. - Тоже мне, люди!
- Господа, - сказала Надя сдавленным голосом, - знаете, господа, мне известно, что отца застрелил студент Шестаков, а это, значит... это, значит, был Обручев?
За столом наступило замешательство.
Страшное известие оглушило Надю, она с трудом сдерживалась, чтоб не разрыдаться от горя и обиды на себя. Ведь это от нее Шестаков узнал, куда едет Семен, значит, это она выдала Семена... Ей вспомнилось, как они оба зашли к ней в комнату, как потом Кобзин вызвал к себе Семена, а Шестаков стал расспрашивать ее, куда же собирается Маликов... Нет, сейчас плакать нельзя! Надо, чтоб эти ничего не заметили, ничего не заподозрили. Надо еще немного посидеть и уходить, чтобы... снова встретиться с Шестаковым-Обручевым.