- Вот уж спасибо тебе. Без еды русский человек долго сдюжит, а без бани…
Ратибор поклонился в пояс. Вообше-то не положено так-то, ну да для твердолобого боярина лесть - первое лекарство.
- А опосля баньки милости прошу за стол - совсем подобрел воевода - Да на дорожку велю вам собрать чего повкуснее. Ты ведь небось госпожу свою всю дорогу медвежиной сушёной потчевал?
* * *
- Наддай!
Отрок, навязанный Ратибору в услужение, плеснул из ковшика. Каменка с шипением истогла остро пахнущую струю пара с хлебным духом. Хорошо!
- А ну не жалей мяса, парень! Лупи, ровно смерда за недоимку!
Отрок старался вовсю, но Ратибору всё казалось - гладит.
- Э-э, дай-ка сюда, малый - витязь отобрал веник - ты, я гляжу, сроду с мамкой в баню ходил.
…Покуда молодая княгиня отдыхала в боярском тереме, отвечая на массу глупых, но вполне понятных расспросов, слушая ахи и охи, Ратибор успел недорого столкнуть татарских коников какому-то купчику-выжиге. Витязь усмехнулся - надо же, мошна с начала путешествия не только не поистратилась, но даже окрепла. Если так и дальше пойдёт… Дорога до Новгорода ещё долгая, не разбогатеть бы чрезмерно, а то злато-серебро - вешь тяжёлая.
- Слышь, Микита, наддай-ка ещё!
Витязь парился, с остервенением хлестал себя веником, будто выколачивая мороз, кажется, вьевшийся в самые кости за эти дни.
Всё будет хорошо. Небось врёт поганый. Великий князь владимирский Георгий собирает под свои знамёна могучую рать. И наверное, идут с юга полки стольного града Киева, Чернигова и всех земель окрестных. И цела, нетронута сила Господина Великого Новгорода со Псковым. Ещё чуть - и ударят на поганых со всех сторон. Не выйдут они из необьятных лесов Руси.
Надежда - это последнее, что остаётся у человека, даже когда всё остальное уже отняли. И Ратибор яростно хлестал себя, выколачивая ледяной холод, вьевшийся в душу.
Окончив париться, Ратибор некоторое время сидел в предбаннике, отдыхая в прохладе. Не спеша оделся, обулся, подпоясался.
… Он сразу понял - случилось непоправимое.
- Ну?…
- Дурная весть, витязь. Не соврал татарский гонец.
Воевода торжокский был мрачен, как туча.
- Рать татарская на подходе. Мои люди видели - поганые прут сюда, числом немеряны. Так что не позже, нежели завтра обложат нас. Одна надёжа, что выручит нас Господин Великий Новгород. Слышно, и рать уж собрали, ждут только полочан со плесковичами.
Значит, не врал проклятый татарин.
Говорят, надежда умирает последней. Но каково тому, чья надежда умирает многократно?
* * *
Огонь снова начал было слабеть, и Ратибор подбросил ещё несколько поленьев.
Молодая княгиня как-то странно глядела на него. Огромные глаза отражали пляшущее пламя, и в мерцании их невозможно было отгадать…
- Один ты у меня и остался, Вышатич.
Это было сказано так просто, что у витязя зашевелились волосы. Живые люди так не говорят.
- Не хорони допреж времени…
- Нет, Вышатич. Хватит уже… Да и сердце не ноет более.
- Здорова ты больно, вот и не ноет - попытался грубоватой шуткой сбить настрой Ратибор.
- Непраздная я.
И снова это было сказано не так, как это обычно делают женщины, без волнительного смущения и естественной женской гордости. Молодая княгиня просто сообщала факт.
- Князь-то знал?
- Знал. Потому и хотел так меня сплавить в Новагород. Я ведь без того с ним бы осталась, хоть как.
Витязь давно усвоил нехитрое правило: когда нечего сказать - молчи. Всяко лучше будет. Он опять осторожно взял её руки в свои ладони. Но княгиня мягко перехватила его ладонь, поднесла к лицу и прижалась щекой.
- У Владко мово руки такие же были…
Ратибор трудно сглотнул.
А молодая княгиня уже неспешно развязывала тесёмки дорожного плаща. Витязь заворожённо смотрел, как спадают дорожные одеяния.
- Ты чего… - и не узнать своего голоса.
- Не хочу, чтобы сие всё ушло просто так - княгиня легонько встряхнула свои налитые груди - и уж всяко не оставлю это поганым.
Она встала перед ним нагая, прекрасная, как летняя утренняя заря.
- Мне боле нечего тебе дать, Ратибор Вышатич. А тебе?
* * *
- Вот по самой дороге и поезжайте. Кони у вас добрые, дорога видная, до свету ещё вёрст восемьдесят отмахаете, даром что темно.
- Спаси вас Христос, ребята… Прощайте.
- Да мы бы не против. Не поминайте лихом!
Торжокская сторожа растаяла в ночи. Воевода расщедрился-таки, дал провожатых, которые довели витязя и княгиню до какого-то перекрёстка, вёрст за пятнадцать от Торжка. Можно бы, конечно, и подальше, но дарёному коню в зубы не смотрят.
Ратибор взял с места крупной рысью.
* * *
Ясный зимний рассвет застал их возле какой-то придорожной деревушки. Лениво брехали собаки, где-то кукарекали петухи, соревнуясь в силе голоса. Из крайней избушки гурьбой вывалились малые ребятишки, толкаясь и смеясь, начали играть в снежки. Дико и непривычно. Витязь усмехнулся. Как быстро они отвыкли от нормальной жизни, как быстро привыкли к безмолвию пожарищ и обглоданным волками трупам. А ведь татары явились на Русь всего ничего, меньше трёх месяцев назад.
- Уходите… - послышалось вдруг сзади. Ратибор оглянулся. Молодую княгиню била крупная дрожь, на иссиня-бледном лице лихорадочно горели глаза - Люди, уходите… В леса, в пустыни, прочь!
Витязь едва успел спрыгнуть с коня, чтобы подхватить лёгкое падающее тело. Княгиня уже закатила глаза, впадая в беспамятство. Всё. Любой выдержке есть предел.
* * *
- Не знаю, чем тебе и помочь, витязь…
- Не то говоришь, хозяин. Не токмо мне - себе помочь должен. И сделаешь это сейчас. Запрягай лошадей в розвальни. И думай покуда, куда бечь. В самую глухую урёму, которую знаешь.
Жарко пылала печь, топившаяся по-белому - роскошная для деревни вещь. В богатой, просторной горнице на сдвоенной широкой лавке, на постеленной мягкой шубе забылась тяжёлым, полубредовым горячечным сном молодая княгиня. Деревенский богатей, промышляющий торговлишкой, тяжко кряхтел, соображая. Ратибор видел его насквозь - трудно бросать нажитое, бежать неведомо куда пожилому уже, семейному человеку, хорониться в лесной глуши. Ничего, переживёт. Покойнику богатство и вовсе ни к чему.
- А ежели уйти серегерским путём на Новагород? - спросил вдруг деревенский купчик. Ратибор внутренне усмехнулся. Дураку ясно, так и надо бы сделать. Да только вот княгиня свалилась в горячке. Возможно, сказалась баня. А вернее всего, кончились силы. Да, так оно скорей всего и есть. И так приходится удивляться невероятной выдержке молодой женщины.
- Нет, Боброк, не смочь тебе уйти. Ежели налегке, о-двуконь - тогда ещё да, и то ежели кони добрые. А со скарбом… Нагонят в пути, посекут зазря и тебя, и домочадцев твоих.
Витязь кривил душой. Можно уйти и на санях, если поторопиться. Только не выдержать княгине долгий путь. И здесь, у торной дороги задерживаться никак невозможно. Один переход, только один может позволить себе Ратибор.
Мужик тяжко думал, морща лоб. Всё понятно. Много ли увезёшь в седле? А на розвальнях, да не на одних… А голые стены - потеря не такая уж большая, даже если пожгут. Давай, мужик, давай. На твою жадность теперь вся надежда…
- Есть такое место - поднял голову хозяин - Схорониться можно до скончания времён.
- Далёко ли?
- Недалече. Завтра утром выехать, к вечеру будем тамо.
Теперь задумался Ратибор. Он смотрел на осунувшееся, горячечное лицо с запёкшимися губами. Сутки в тёплой постели сейчас для княгини…
- Сейчас, Боброк. Ежели хочешь жить - сейчас выезжать надобно. Уж ты мне поверь.
Хватит с Ратибора одного раза, когда он пошёл наперекор осторожности, послушал покойного проводника Олексу, согласившись идти днём.
* * *
- А-а… Не надо… упыри проклятые… Владушко мой… Ратиборушка, тяни…
Витязь тяжко вздохнул, поднося ковшик к запёкшимся губам молодой женщины. Она поймала его, не видя, глотала тяжко, часто облизываясь.
Ратибор посмотрел в маленькое оконце, затянутое бычьим пузырём. На затерянной в дремучей непролазной чащобе заимке скопилось немало народу. Семья Боброка оказалась немалой - сам хозяин, жена, крепкая жилистая баба, да пятеро ребятишек. К этому прибавить ещё двоюродного брата хозяина, заросшего до глаз чёрной бородой угрюмого звероватого мужика, бобылём сидящего на лесной заимке. Могучая печь, сложенная из дикого серого камня, разделяла избу на две половины. Со стороны устья печи гремела ухватом хозяйка. Там расположилось семейство Боброка, вместе с кузеном. Малую половину заняли Ратибор и княгиня. Дым, остававшийся после топки печи, медленно уползал в дыру под стрехой грубой тесовой крыши.
Витязь не отходил от мечущейся в бреду ни на шаг. Буквально ни на шаг - выйдет за угол справить нужду, и назад. Вроде бы всё нормально, и за приют Ратибор отвесил серебра недрогнувшей рукой - нехай им, с хозяевами лучше жить в мире. Вот только не нравился Ратибору угрюмый "братец", зыркающий исподлобья. Ратибор кое-что понимал в людях, поэтому не стесняясь брал пищу только прямо из хозяйского котла, а воду из стоявшей в сенях обледенелой кадушки, откуда брали все. За санями хозяева привели двух коров, и Ратибор брал для княгини парное молоко из подойника, сам поил тёплым молоком больную - молодая княгиня не выныривала из горячечного бреда. Хозяйка было сунулась предложить свои услуги по женской части - негоже, мол, витязю подставлять посудину женщине - но Ратибор только коротко глянул, и она замолкла. Спать витязь ложился поперёк прохода, имея под рукой меч. На обиженное сопение Боброка витязь ответил вежливо, но без улыбки - так привык на службе, бережёного Бог бережёт.
Боброк был прав - в здешней чащобе можно отсиживаться долго, до конца времён. Витязь понимал в воинском деле и был уверен - как только поплывут сугробы, татарские орды повёрнут назад. Не дурак хан Батый, чтобы потопить своё войско в половодье. Отожрутся, отоспятся на степном приволье, и на следующую зиму опять попрут несметной силой на Русь.
- Где мы, Вышатич? - вывел его из задумчивости слабый голос. Витязь помимо воли расплылся в радостной улыбке, так что треснули отвыкшие, задубелые губы. Не камень - гора свалилась с души. Очнулась-таки от горячки.
- Всё хорошо, госпожа моя. Мы в надёжном месте.
Больная слабо улыбнулась.
- Где оно, то надёжное место?
Тоже верно. Где теперь на Руси надёжное место?
* * *
Ратибор проснулся сразу, мгновенно вынырнув из омута сна. Сторожкое чувство опасности никогда его ещё не подводило. Медленно, бесшумно вытянул меч, откинул доху, которой укрывался. В кромешной тьме слышалось громкое сопение, зыбко качались тени. Ближняя тень наплывала, призрачно блеснула сталь. Реакция тела была мгновенной. Витязь рывком откатился в сторону и вскочил, без замаха сунув в тень мечом. Утробный рёв, грохот падающего тела и отчаянный вопль хозяйки - всё слилось в один звук. Витязь прыгнул вперёд и косо, наотмашь полоснул по второй тени. Снова вопль и падение тела. Ратибор шагнул вбок, к едва угадывавшемуся во мраке зеву печи, нашарил горшок с томящимися углями и швырнул его на пол. Горшок раскололся с грохотом, багровая россыпь углей брызнула в разные стороны, вспыхнула расстеленная для спанья солома.
- А-а-а!!! - визжала хозяйка. Витязь сунул в огонь лучину, затоптал горящую солому и угли. Огляделся.
На полу валялся зверовидный "братец", рядом с ним - тяжёлая охотничья рогатина. А в углу корчился в агонии Боброк, судорожно сжимая длинный топор. Понятно… Убийство и ограбление, только и всего. Или не только?
- А-и-и!!! - заходилась хозяйка. Разноголосо заревели проснувшиеся дети.
- Цыть! - рявкнул Ратибор - Конец татьбе один, поняла?
* * *
Серко и Игреня, уже осёдланные, фыркали, перебирая ногами - застоялись, бедняги. Ратибор хмуро, сосредоточенно поправлял сбрую хозяйской лошади, запряжённой в сани. Хозяйка, не смея даже просить, тихонько выла.
На душе у витязя было очень гадко. Конечно, убийство спящего гостя, тем более больной женщины - поступок настолько тяжкий, что тати ещё легко отделались. Попади они в руки княжьего суда, конец их был бы много страшнее. Но перед глазами у Ратибора стояли глаза пятерых ребятишек.
- Вышатич, не надо - княгиня встала рядом, зябко запахиваясь в меховой плащ - Ребятишек пожалей…
- У татар тоже, поди, детишки имеются - что нам с того?! - не выдержал витязь. Задело за больное.
- Верни им животину, Вышатич - негромко, но твёрдо попросила молодая женщина.
Ратибор внимательно посмотрел на неё. Не отлежалась толком, ветром шатает…
- Не можно тебе ехать верхом, госпожа моя. Занедужишь опять, что делать будем?
- Верхом поедем. Верни лошадь. Я сказала.
Да, голос слабый. Но вот глаза…
- Как скажешь, госпожа моя - неожиданно для себя сдался Ратибор.
* * *
- Спасибо тебе, Ратибор Вышатич…
- Да разве тебе меня благодарить, Лада моя?
Огонь в печи опять угасал, и тьма, колыхаясь, обступала двоих. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу.
- Ну вот и всё… - молодая княгиня чуть улыбнулась.
Витязь понял. Помолчал. Надо правильно сказать. Сейчас надо очень правильно сказать. Витязь вдруг остро позавидовал учёному человеку Кириллу Синице - небось у того бы нужные слова сами с языка слетели, и не задумался.
- Нет, госпожа моя. Я князю слово дал, что буде даже мёртвый, а доставлю тебя в Новагород живой и невредимой.
- Нет, Вышатич - снова чуть улыбнулась княгиня - кабы дальше жить мне, не решилась бы я…
"На блуд сей" - докончил Ратибор про себя. Как саднит сердце… Вдова - горькое слово.
- Не торопись умереть, госпожа моя… Лада - витязь смотрел ей в глаза, но огонь уже совсем угас, и вместо глаз он видел теперь лишь огромные тени. - Это врагам надобно, чтобы не было русского духа на Руси. А нам, русским людям, надобно жить наперекор им. Наперекор всему. В тебе плоть его. Жива и жить будет.
- А ежели меня, как Агафью Владимирскую?…
- Нет! Не будет того - неколебимо ответил Ратибор, и голос не дрогнул.
Она чуть приподнялась.
- Так мыслишь?
- Не мыслю - уверен.
Они чуть заметно улыбнулась. Витязь тоже чуть улыбнулся.
- Вставай, госпожа моя. На одном коне быстро не поскачешь, так что надобно нам выходить уже.
* * *
- … Держится пока Торжок, уж две седмицы, почитай, держится. Да только ежели не поможет Господин Великий Новгород своему граду подданному, то недолго уже продлится осада.
Купец нервничал, то и дело поправляя шапку, без нужды дёргая вожжи. Ратибор ехал рядом, поглядывая на сидящую в розвальнях княгиню. Хорошо, что попался им обоз. Серко бы совсем выдохся.
После выхода на Селигерский торный путь ночное передвижение потеряло всякий смысл. К Новгороду спешно уходили санные обозы, встречных же не было вовсе. Все понимали: Торжок - последняя преграда на пути татарских орд к Новгороду. Если он падёт… Нет, не так. Теперь уже нет сомнений - как только он падёт…
Снег уже не скрипел под полозьями, а влажно шуршал, то и дело выбрасывая снежно-водянистые брызги. Надо же, весна… Неужели прожили эту страшную зиму?
Обоз растянулся, и купец притормозил. Спрыгнул, бегло проверил сбрую. Витязь тоже спешился, размять ноги. Обвёл глазами округу. На взгорке, неподалёку от дороги торчал здоровенный, потемневший от непогоды крест.
- Что сие за знак?
- Это-то? - купец вновь запрыгнул в сани - Игнач крест это, такое прозванье. Н-но, снулая! - дёрнул вожжи, и розвальни покатили, забрызгали талой жижей.
Ратибор не стал более спрашивать - что да зачем. Крест и крест. Игнач так Игнач. Мало ли крестов на Руси ныне?
Вялая, сумрачная мысль ещё не покинула отяжелевшую, будто с похмелья, голову, а опытный глаз витязя уже уловил движение. Ратибор всмотрелся. Так и есть - пара коней скачет, а всадник только один.
Гулко ухнуло сердце. Вестник. И Ратибор уже знал, угадал, какая это весть.
- Э-эй, люди русские! - всадник притормозил коней, тяжко поводивших боками, Слез, поправил подпругу, сам тяжело дыша - Всё. Нету больше города Торжка.
Обозники обступили вестника, молча и страшно.
- Позавчера пал Торжок. Никого не пощадили поганые, сделали на месте славного града пусто.
Всадник отдышался, оглаживал коней.
- И хуже того весть. Татары бают, будто разбили они рать великого князя Георгия Владимирского, укрытую в чащобе до поры. На Сити-реке дело было, сеча лютая и долгая. Все полегли, и князь Георгий тож. Так что некому ударить поганым в спину. Некому защитить землю русскую.
Всадник вновь вскочил на коня, на запасного.
- Спасайтесь, люди! Торопитесь! Батыга идёт на Новагород серегерским путём. Уже идёт!
Он пришпорил коня, и помчался, разбрызгивая талый снег. Столбняк, напавший на людей при недобром известии, разом слетел, все задвигались, обоз торопился начать движение.
- Господи… - услышал он позади себя. Обернулся. Княгиня, оказывается, тоже слезла с розвальней и сейчас стояла, чуть покачиваясь - Господи, услышь…
Она вдруг встала на колени перед тёмным крестом, врытым в землю.