* * *
- …Вставай, госпожа моя.
Молодая женщина испуганно открыла глаза, разом вырываясь из зыбкого сна.
- А? Уже?
- Посольство рязанское собралось почти. Завтракать пожалуй.
Она поднялась, не скидывая с себя меховое одеяло.
- Отвернись, одеваться буду. Вещи наши где?
- Вещи я увязал, и к сёдлам приторочил. Поспешать надо нам.
Слюдяное окошко в частом свинцовом переплёте истекало прозрачными слезами, внося в жарко натопленную горницу холодную струю. На дворе ещё стояла беспросветная темень. Где-то перекликались часовые. Совсем рядом, под окнами, шёл разговор: "Муромские уж прибыли, так спят в сёдлах, умаялись" "А когда выступать?" "А я знаю? Переяславских ждём ещё, да ижеславские вот должны…". Голоса удалялись, разговор стал неразборчив.
- Готова я, Вышатич - молодая женщина уже стояла одетая, и подпоясана даже. Когда успела?
* * *
- Э-эй, не отставай!
Копыта глухо цокали по укрытому свежим снежком льду Оки, извечной русской дороги - летом на лодьях, зимой на санях. Всадники перекликались, продвигаясь резвой рысью. Сытые кони легко одолевали неглубокий покуда снег.
Маленький обоз - семь саней о-триконь, да два десятка всадников - шёл по самой середине реки. Башни и колокольни Рязани давно скрылись их виду, а впереди уже смутно чернели островерхие крыши угловых башен Переяславля-Рязанского.
Боярин Вячко сидел на коне, подобно копне, в своей шубе, поверх которой напущена роскошнейшая борода - перину набить можно. Он придержал коня, поравнялся с витязем и молодой княгиней, ехавшей на сей раз в возке, запряжённом тройкой. Выделил князь Юрий.
- Сегодня заночуем в Переяславле, а завтра уж в Коломне будем. На князя Георгия земле.
Ратибор помолчал.
- Я тебе не указ, боярин. Но ежели бы ты меня спросил - ночевать надо в Коломне, а назавтра быть уже в Москве.
- Так не успеем же дотемна…
- Ну так что же. Придётся идти в темноте. Река вот она, не заплутаем. Сейчас каждый день дорог, боярин.
Боярин крякнул.
- Эй, Олеша! Не сворачивай на Переяславль, слышь! Идём до Коломны!
* * *
- Кого несёт? - страж на воротной башне Коломны был спросонья, и оттого зол. Оно и понятно, ежели разоспавшегося в тепле необъятной дохи человека уже заполночь выдернуть на мороз…
- Послы князя Рязанского к великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому!
Послышался шум, замелькали отсветы огня. На башне появились люди с факелами, в свете которых стало видно малую дружину рязанского посла. Ворота заскрипели, медленно отворились обе створки, сбитые из могучих дубовых брусьев внахлёст.
- Добро пожаловать, боярин!
Ратибор проехал в тесноватые коломенские ворота, плотно прижимая коня к саням, в которых ехала княгиня. Он так и держался подле на своём Серке, как приклеенный, и осёдланную кобылу Игреню, на которой княгиня прибыла в Рязань, держал в поводу. Так надёжнее.
Створки тяжело бухнули сзади, заскрежетал в проушинах затворный брус. Город уже спал, ни единого огонька не виднелось в чёрном скопище домов и построек. Только факелы воротной стражи трещали на ветру, выхватывая из темноты неровный огненный круг.
- Ну что там у вас? Слышно, хан Батыга крепко наседает?
- О том едем говорить с князем Георгием - решительно пресёк расспросы боярин Вячко - А ну, голова, укажи нам постой!
…Послов князя Юрия Рязанского определили на постой в обширной горнице княжьего гостиного дома, стоявшего сейчас пустым. Князь Георгий Всеволодович слыл крепким хозяином, и в каждом городе, подпадавшем под его руку, имел такие вот постоялые дворы, в которых при нужде могло разместиться сотни две конных дружинников - очень удобно, когда объезжаешь владения.
Княгине Ижеславской отвели отдельную комнату, в которую углом вдавалась громадная небелёная печь, сложенная из дикого камня, с трубой - княжьи покои топились по-белому. Камни печи потрескивали, прогреваясь, видимо, дров не жалели. Зев печи выходил в другую комнату, побольше. Жаль. Ратибор любил глядеть на пляшущее в печи пламя…
Возле печи уже суетились две сенные девки, устраивая постель для княгини - две широкие сдвинутые вместе лавки, застеленные кошмой в три слоя, и уже поверх кошмы льняная простыня. Да ещё и пышная подушка с собольим одеялом. Богатая постель.
Девицы перешёптывались, поблёскивая искоса глазами на рослого витязя. Должно быть, обсуждали, как это госпожа не боится ночевать одна в комнате с мужчиной. Наплетут теперь с три короба… А, пусть их. Не о том теперь думать надобно.
- Не надо ли чего, госпожа?
- Идите, идите, милые.
- Спокойной ночи, госпожа - девки упорхнули вон, давясь смехом. Ну, дуры…
- Я тут постою, за дверью, госпожа моя. Покличешь… - Ратибор взялся за железное кольцо, вделанное в дверь
- Слышь, Вышатич… Ты бы лавку себе добыл - княгиня распустила волосы, расчёсывала их гребнем - Ну чего ты, в самом деле, на пороге спишь…
- Так безопасней - улыбнулся витязь - с лавки же упасть можно…
Княгиня фыркнула, блестя глазами, и не сдержалась - рассмеялась.
* * *
Х-ха!
Низкорослый кочевник на маленьком мохнатом коньке распался надвое вместе с конём - Ратибор срубил его наотмашь, с оттягом, от плеча наискось. И не успел витязь опустить меч, как обе половинки степняка с противным чавканьем зашевелились, вспучились, и вот уже вместо одного против Ратибора стоят двое.
- У-у-у-у! - с волчьим воем враги атакуют, норовя зайти с двух сторон.
Эх, неверно ударил… Ладно…
Х-ха! Х-ха!
Головы степных разбойников отлетают прочь. Миг, другой - и вместо отрубленных голов на плечах вспухают новые. Но самое страшное - у отрубленных голов внизу начинает шевелиться, расти нечто бледное, постепенно превращаясь в недостающее до полного комплекта - коней с сидящими на них туловищами. Ещё чуть, и против Ратибора стоят четверо.
- Уррагх! - вся четвёрка атакует одинокого витязя, норовя окружить. Теперь Ратибору по-настоящему трудно, но он всё-таки ухитряется отрубить пару рук с кривыми саблями. Тщетно - на месте отрубленных у степняков тут же отрастают новые, и притом уже с саблями, а из отрубленных рук медленно вспучиваются новые бойцы…
И тут Ратибора пронзает запоздалое прозрение - лук! Их надо бить из лука, и только из лука! Их всех надо бить только из луков, не подпуская близко…
Страшный удар кривой сабли обрушивается на голову. Пропустил-таки…
- …А-ах… Любый мой, Владушко… Не отправляй меня от себя… Не надо… Как я жить без тебя…
Ратибор мгновенно проснулся, рука по привычке сцапала чёрен меча. Сердце колотилось сильными, неровными толчками и непривычно ныло тупой болью. Фу ты…
- А-а… Не оставляй… Не уходи…
Во тьме смутно белело пятно. Княгиня Лада скинула с себя соболье одеяло - жарко возле самой печи - беспомощно раскидалась на постели.
- А-а… Не умирай…
Знакомо пробежала по спине холодная ящерка. Не выдержав, Ратибор встал, нашарил огниво, зачиркал кремнём по мелко насечённому калёному железу. Затлел трут, вспыхнуло пламя - витязь зажёг свечу.
Княгиня Лада уже не спала. Лежала на спине, неподвижно глядела перед собой огромными тёмными глазами, в которых медленно оседал ужас ночного кошмара.
- Ты кричала, госпожа моя - Ратибор поправил скинутое на пол одеяло.
- Сон я видела, Вышатич.
Витязь чуть улыбнулся. Как ноет сердце, однако…
- Спи спокойно. Сон есть сон.
- Убьют его сегодня, Вышатич. И всех убьют.
- Типун тебе на язык! - не сдержался Ратибор, забыв о вежливости. А холодная ящерка так и бегает взад-вперёд по самому хребту… И всё не проходит сердце…
Княгиня Лада смотрела сквозь него.
- Типун мне на язык - согласилась она, медленно, врастяг произнося слова.
* * *
- Н-но, снулые! - рязанский ратник, правящий лошадьми, щёлкнул кнутом, и лошадки послушно прибавили ходу. Ратибор даже не пошевелился, однако умный Серко тоже прибавил - он уже сообразил, что надо держаться ближе к саням, на которых ехала молодая княгиня. Сегодня она была очень бледна, сидела неподвижно, глядя сквозь мир невидящими глазами.
- А я ему гутарю - дурень, да у ейного папашки денег куры не клюют, не по себе древо рубить взялся… - балаболил парень, стараясь по-своему развеселить молодую женщину. Княгиня не пресекала, и Ратибор тоже. Тоже почуял неладное парень, стало быть, а что до разговору - как может, старается…
- Умолкни, Онфим - тихо, медленно вдруг сказала Лада. Парень поперхнулся на полуслове, замолчал - Ратибор…
- Здесь я, госпожа - отозвался витязь. Сердце как начало ныть, так и не отпускало с утра. Худо… Какой боец с таким сердцем…
- Убивают его, Вышатич. Вот сейчас убивают его.
Ратибор молчал. Как ноет сердце…
Острая иголочка вонзилась в сердце, лопнула с неслышным уху стеклянным звоном, и боль разом ушла. Остались только пустота и холод. Страшный холод и бескрайняя пустота.
- Всё. Убили - княгиня произнесла это деревянным безликим голосом, растягивая слова.
Ратибор хотел прикрикнуть на неё, как утром: "Типун тебе на язык!" И не смог. Вот не смог, и всё тут.
Княгиня сидела всё так же, и только в глазах её вместо привычной уже стылой осенней тревоги была морозная пустота.
* * *
Город Москва был невелик, но сейчас казалось, будто народу в нём несметное множество. Город напоминал разворошённый муравейник. Повсюду толклись люди - и русские купцы в долгополых меховых шубах, и иноземцы в нерусских нарядах - а вот у этого на голове целый постав шёлка намотан, гляди-ка! - и прочая всякая челядь, и простые люди без счёта. Бегали стайками бойкие московские мальцы, ржали кони, ревели диковинные звери верблюды.
Ратибор привычно-цепко отмечал всё это, думая о своём. Время от времени он бросал взгляд на княгиню. Молодая женщина с того момента не произнесла ни звука, сидела неподвижно, будто спала. И сейчас она не замечала окружающего мира - ни мельтешения толпы, ни иноземных купцов в причудливых нарядах, ни даже верблюдов, на которых глазели все поголовно. Плохо, ох, плохо…
На княжьем гостином дворе на сей раз было тесно, тут остановилась конная дружина из Дмитрова, правда, без князя - тот ускакал с охраной в Переяславль-Залесский, к своему сюзерену. Отряд шёл во Владимир, и похоже, туда же исподволь подтягивались иные рати.
- Зашевелился князь Георгий - боярин Вячко желчно усмехнулся - Хоть что-то… Ладно. Сегодня ночуем в Москве, а завтра где придётся. За два дня надо до Владимира дойти.
Рязанское посольство разместили в двух смежных комнатках. В одной поселилась молодая княгиня со своим охранителем, во второй все остальные - и боярин Вячко, и витязи охраны. Повозников-кучеров оставили ночевать в санях, в хлеву, и еду им туда вынесли.
Комната, куда поселили ижеславскую княгиню, была совсем невелика, зато имела свою печь с трубой и лежанкой. Молодая женщина позволила девкам раздеть себя и уложить на лежанку, всё так же молча, будто во сне.
Ратибор подвинул тяжёлую лавку к печи, сел на неё, подбрасывая в огонь щепки и мелкие поленья. Как бы там ни было, спать ему сегодня нельзя. И уж тем более нельзя допустить, чтобы погас огонь в печи. Нельзя, чтобы княгиня Лада осталась в темноте.
Молодая женщина лежала, глядя в потолок остановившимся взглядом. Ратибор содрогнулся. Он успел кое-чего повидать в жизни, и знал - люди с таким взглядом недолго задерживаются на этом свете. Нет, так нельзя! Он обещал князю, и он должен…
Нужно сказать ей. Не просто сказать - надо сказать именно то, что ей сейчас необходимо. Эх, не учён он красно говорить… Всё мечом махать только…
- Послушай меня, госпожа моя - слова выходили трудно - Послушай. Не хорони допрежь смерти. Не надо, слышь? Надежда умирает последней.
Тёмные глаза, в которых донным льдом стыла смерть, шевельнулись, ожили. Княгиня бледно улыбнулась, одним уголком рта.
- Врут то, Вышатич. Мало ли как врут.
- Да откуда знаешь?..
- Знаю, раз говорю.
- Ну тогда послушай байку мою - Ратибор постарался рассердиться - Вот четырнадцать лет тому была у нас с этими вот татарами сеча на Калке-реке. Тогда я совсем молодой был, ещё кметем в дружине числился. Ну, побили нас тогда крепко - и нас, и половцев, мало кто ушёл. Так вот. Был тогда в пронской дружине витязь один, Олекса. И жонка у него была, и крепко любили они друг друга. Ну и убили в той сече Олексу. После боя, уж на третий день, почали чернецы хоронить убитых, в общие ямы сваливать. А жена Олексы прознала про сечу, и добралась до Калки - одна добралась, о-двуконь! Пришла на поле бранное, а там уж почти всех прибрали. Она и давай искать своего Олексу. Чернецы ей говорят - полно, все, кто жив ещё, давно не здесь, а тут только мёртвые остались. А она молчит знай, да ищет. И что думаешь - нашла! В общей яме, на мертвяках, ладно, сверху лежал. Без памяти был, и не дышал почитай, вот его и… Так с того дня он ещё двенадцать годов вместе прожили, я не так давно узнал, что помер он… А ты говоришь - знаю…
Княгиня слушала его, и глаза начали оживать.
- Слышала и я про того Олексу да Марью его. Владушко мой мне баял как-то - она вновь слабо улыбнулась, на этот раз обеими уголками губ - Ладно, Вышатич. Прав ты, а я дура.
- Один мой знакомый как-то сказал: "баба дура, не потому, что дура, а потому, что баба" - попытался пошутить Ратибор. Вообще-то шуточка так себе, ну да какая нашлась…
- И знакомый-то у тебя тож философ…
- А то! Ну, может, и пожиже против меня… Но с трёхсот шагов промаха не даст, точно.
* * *
- Слышь, Ермил, а какое число нынче-то?
- Да, кажись, шестнадцатое. Точно, шестнадцатое.
Всадники негромко перекликались, кони продвигались вперёд рысью, скрипели полозья саней. Первей привычно держался возле саней, в которых ехала ижеславская княгиня, зорко озирал берега. Клязьма тут была речонкой довольно узкой, совсем не то, что могучая Ока. Густой ельник нависал над обеими берегами, мохнатые лапы вылезали, качались под порывами ветра над самой рекой. Самое место для разбоя.
- А ну, подтянись! Середины держаться! - зычный бас боярина раскатился над заснеженной гладью реки, сонным лесом. Почуял и боярин, значит, опаску имеет.
Обоз подтянулся, сани шли теперь впритык, след в след. Разговоры стихли вовсе, бывалые витязи расчехлили луки, закинули на спину колчаны-тулы, кто-то помоложе нервно грел в ладони рукоять меча. Возчики, из простых ратников, тоже приготовили оружие.
Вообще-то даже для большой шайки разбойников два десятка бывалых витязей - добыча крайне опасная. Но, с другой стороны, купцы сейчас тоже ходят большими обозами, саней до полуста и более. Все с оружием, и охрану неслабую нанимают. Да и смерть от голода в зимнем лесу куда хуже, чем от меча. И вообще, в этом деле всё решает внезапность.
Ратибор ещё додумывал свои мысли, а левая рука уже привычно выдернула лук из налучи, в то время как правая тянула из тула стрелу. Он спрыгнул с коня прямо в сани, придавив княгиню всем телом, и вовремя - рой стрел, выпущенных с каких-то сорока шагов, обрушился на отряд, по броне лязгнуло железо. Вскрикнул, зарычал Онфим - должно быть, стрела пробила кольчугу. Лошади взвились было, однако Онфим опытной рукой удержал их, несмотря на рану.
Время словно растянулось. Медленно, как во сне, вываливались на речной лёд из густого ельника разбойники - сразу с двух сторон, с рогатинами и топорами. Стрелки, тоже выступившие из чащи, уже вновь натягивали тетивы, готовясь повторить залп. Шайка была немаленькой, гораздо более полусотни разбойников, если не вся сотня.
А руки витязя уже делали своё дело, не дожидаясь команды головы. Он привстал и с колена пустил первую стрелу во вражеских лучников. А вдогонку вторую и третью.
Да, на этот раз разбойничкам, похоже, придётся трудно. Стрелков в шайке было не меньше тридцати, но большинство так и не успело повторить свой выстрел. Ответный залп буквально смёл их с лесной опушки, а ещё спустя пару мгновений стрелять стало и вовсе некому.
- В мечи! - зычный бас боярина Вячко разнёсся, наверное, до самого Владимира. Ну по крайней мере до Москвы, от которой отряд не успел уйти слишком далеко.
Команда была услышана и исполнена мгновенно - все верхоконные разом разделились на две равные группы и встретили набегавших разбойников клинками. Сам боярин тоже ринулся в бой, не щадя живота. И только возчики, княгиня и сам Ратибор остались в санях.
Ратибор посылал стрелу за стрелой, спокойно и чётко, как на ученьи. Лук ему сработал знаменитый мастер Лесина, живший под городом, в сосновом бору (мастер был угрюм и городской суеты и скученности не любил). Другие ратники-повозники тоже стреляли.
Кое-кто из разбойников имел кольчуги, но с такого расстояния от лука мастера Лесины защитить мог разве что немецкий рыцарский панцирь, и то далеко не всякий. Большинство же было просто зверовидными одичавшими мужиками, одетыми в грязные тулупы. Разбойнички валились снопами, на ходу теряя боевой пыл. И когда в их толпу врезались конные витязи посольской охраны, они с готовностью обратились в бегство.
Время восстановило свой нормальный ход, и Ратибор с удивлением обнаружил, что в туле нет ни одной стрелы. А было две дюжины ровно, между прочим. На лёд из лесу выкатилось до сотни разбойничков, но обратно в чащу успели юркнуть хорошо, если с десяток. А времени и всего-то прошло - гашник на штанах толком не распустишь…
- Как ты, госпожа моя? - Ратибор вдруг испугался, что примет она его за труса. Ну как же - всё грудью в бой, а он с бабой в санях…
- Ты промазал ли в кого, Вышатич?
И сразу отлегло от сердца - так спросила…
- В одного промазал - сокрушённо повинился витязь - упал он нежданно. Хреновый из меня философ.
- Ха! Мне бы так-то… - Онфим зашипел и вытащил из окольчуженного плеча неглубоко засевшую стрелу с узким жалом бронебойного наконечника - Глянь-ка, бронь пробили, язви тя…
Витязи бродили среди валявшихся в беспорядке разбойничков, добивали раненых. Княгиня несмело улыбнулась, и Ратибору вдруг почудилось - среди серой декабрьской хмари проглянуло солнышко.
- Другого-то философа боле нету у меня, Вышатич.