- Ну и дурак же я! - воскликнул он. - Нашел у кого спрашивать - у кайзерни.
Однако, снедаемый любопытством, он остановился посреди дороги и не трогался с места.
Один из офицеров приблизился к нему.
- Сдубайте звоим бутем, - сказал он с сильным немецким акцентом. - Сдубайте бистрее.
- Простите, капитан, - отвечал Бийо, - но я еду в Париж.
- Дак сдубайте.
- Но я боюсь, что ваши солдаты меня не пропустят.
- Фас бробуздят.
Бийо вновь вскочил в седло и рванулся вперед. Его и в самом деле пропустили.
Тут он наткнулся на гусаров Бершени, заполонивших Ла-Виллет.
На сей раз он имел дело с соотечественниками, и расспросы его увенчались большим успехом.
- Сударь, - спросил он, - скажите, пожалуйста, что нового в Париже?
- А вот что: ваши парижане совсем взбесились, - отвечал один из гусаров, - подавай им Неккера, а покамест они палят в нас из ружей, хотя мы тут совсем ни при чем.
- Подавай им Неккера! - воскликнул Бийо. - Но разве Неккер не с ними?
- Конечно, нет, ведь король дал ему отставку.
- Король дал отставку господину Неккеру? - переспросил Бийо с изумлением верующего, на глазах которого оскорбляют святыню. - Король дал отставку этому великому человеку?
- О Господи! Именно так, любезнейший; больше того, этот великий человек сейчас скачет в Брюссель.
- Ну что ж! Это им дорого обойдется! - вскричал Бийо громовым голосом, нимало не заботясь о том, что произносить такие мятежные речи в окружении полутора тысяч вооруженных роялистов, по меньшей мере, неразумно.
Он вновь безжалостно вонзил шпоры в бока Марго, и она понесла его и Питу к заставе.
Чем ближе они подъезжали, тем явственнее различали на горизонте пламя пожара; длинный столб огня поднимался от заставы в небо.
Горела сама застава.
Вопящая, разъяренная толпа, в которой было немало женщин, по обыкновению кричавших и грозивших громче мужчин, подбрасывала в громадный костер обломки деревянных стен, мебель и вещи чиновников, собиравших здесь прежде ввозную пошлину.
На дороге стояли венгерские и немецкие полки; опустив ружья, солдаты и офицеры бесстрастно взирали на этот разбой.
Горящая застава не остановила Бийо: он направил Марго прямо в огонь, и она храбро перепрыгнула через костер, но по другую сторону заставы перед нашими героями выросла густая толпа людей, двигавшихся из центра города к окраинам, одни с песнями, другие с криками: "К оружию!".
Бийо на вид казался тем, кем и был на самом деле, - простаком-фермером, прибывшим в Париж по делам. Разве что он слишком громко кричал "Дорогу! Дорогу!". Но Питу так вежливо вторил ему "Дорогу! Уступите, пожалуйста, дорогу!", что одно уравновешивало другое. Никому не было никакой корысти в том, чтобы помешать Бийо отправиться по своим делам: ему дали дорогу.
Марго воспрянула духом: огонь опалил ей брюхо, необычный шум возбудил любопытство. Теперь уже Бийо приходилось напрягать силы, сдерживая ее, чтобы не раздавить тех многочисленных зевак, что толпились перед дверями собственных домов, и тех - не менее многочисленных, - что, покинув свои дома, торопились к заставе.
Бийо с переменным успехом прокладывал себе дорогу, направляя Марго то вправо, то влево; так они добрались до бульвара, но тут им пришлось остановиться.
Огромная процессия тянулась от Бастилии к Королевской кладовой - в ту пору эти два здания были двумя каменными узлами на поясе, обхватывавшем стан Парижа.
Впереди толпы, заполонившей бульвар, шли люди, которые несли на носилках два бюста: один, покрытый траурным крепом, другой - увенчанный цветами.
Крепом был покрыт бюст Неккера - министра, не то чтобы впавшего в немилость, а просто-напросто смещенного; цветы венчали бюст герцога Орлеанского, открыто принявшего при дворе сторону женевского экономиста.
Бийо спросил у проходящих, что здесь делается, и ему объяснили, что народ приносит дань уважения Неккеру и его защитнику герцогу Орлеанскому.
Бийо родился в краю, где имя герцога Орлеанского почиталось уже добрых полтора столетия. Бийо принадлежал к секте философов и, следовательно, видел в Неккере не только великого министра, но и апостола человечества.
Поэтому услышанного было более чем достаточно, чтобы Бийо потерял голову. Сам не понимая толком, что он творит, он соскочил с коня и, крича: "Да здравствует герцог Орлеанский! Да здравствует Неккер!" - смешался с толпой.
Когда человек смешивается с толпой, он утрачивает свободу личности, свободу воли. Это известно всякому: попав в толпу, мы начинаем желать того же, чего желает она, делать то, что делает она. Бийо подчинился толпе особенно легко оттого, что находился ближе к голове процессии, нежели к ее хвосту.
Парижане орали что есть мочи: "Да здравствует Неккер! Долой иноземные войска! Чужестранцев - вон!".
Бийо присоединил свой могучий бас к этим голосам.
Талант, какого бы рода он ни был, всегда находит в толпе ценителей. Жители парижских предместий, обладатели голоса либо тонкого, либо сиплого, либо ослабевшего от голода, либо охрипшего от вина, оценили глубокий, чистый и звучный голос Бийо и дали ему дорогу, благодаря чему наш фермер смог в конце концов добраться до носилок, причем по дороге его не толкали, не душили и не били локтем в бок, а если и потрепали, то лишь самую малость.
Минут через десять один из носильщиков, чье рвение явно превосходило его физические возможности, уступил Бийо свое место.
Как мы видим, Бийо делал стремительную карьеру.
Еще вчера он был простым пропагандистом брошюры доктора Жильбера, а сегодня стал одним из орудий триумфа Неккера и герцога Орлеанского.
Но едва он приступил к выполнению своих новых обязанностей, как вспомнил о Питу и Марго: "Где они? Что с ними?".
Не выпуская из рук носилки, фермер обернулся и в свете факелов, озарявших улицу, и плошек, расцвечивавших все окна, заметил что-то возвышающееся посреди толпы: там было пять-шесть человек, кричавших и махавших руками.
Глядя на этот клубок тел, нетрудно было различить в его середине длинные руки Питу и узнать его голос.
Питу делал все что мог, дабы защитить Марго, но, несмотря на его старания, Марго клонилась к земле. Прежде Марго несла на своей спине Бийо и Питу - груз уже довольно весомый для бедного животного. Теперь ей приходилось нести на спине, на крупе, на шее и на холке всех, кто только мог там поместиться.
Во тьме, по своему произволу увеличивавшей все предметы, Марго казалась слоном, на котором охотники отправлялись сражаться с тигром.
На ее широкой спине расположились пять или шесть молодчиков, оравших: "Да здравствует Неккер! Да здравствует герцог Орлеанский! Долой чужеземцев!", на что Питу отвечал: "Вы удушите Марго".
Но хмельные от восторга люди ничего не желали слушать.
Бийо хотел было броситься на помощь Питу и Марго, но, поразмыслив, понял, что, если он хотя бы на секунду откажется от завоеванной чести и бросит ручку носилок, назад его уже не пустят. Вдобавок он рассудил, что, раз он оставил папаше Лефрану Малыша взамен Марго, то Марго может считаться его собственностью, а в таком случае, если с ней что и произойдет, он просто потеряет три или четыре сотни ливров - сумму, которой он вполне может пожертвовать во славу отечества.
Между тем процессия двигалась вперед; она повернула налево и по улице Монмартр спустилась к площади Побед. У Пале-Рояля ей помешало скопление народа; то были люди с зелеными листками на шляпах, кричавшие: "К оружию!".
Необходимо было выяснить, кто эти люди, заполонившие улицу Вивьен: друзья или враги? Зеленый - цвет графа д’Артуа. Что означают зеленые кокарды?
Через мгновение все разъяснилось.
Узнав об отставке Неккера, некий юноша вышел из кафе Фуа, взобрался на стол и, размахивая пистолетом, закричал: "К оружию!".
На этот крик к нему сбежались все, кто прогуливался в Пале-Рояле, и в свой черед стали призывать к оружию.
Как мы уже сказали, вокруг Парижа в эту пору собрались иностранные войска. Можно было подумать, что грядет австрийское нашествие; сами названия полков оскорбляли слух французов; одного звучания фамилий их командиров: Рейнак, Салис-Самаде, Дисбах, Эстергази, Ремер - было достаточно, чтобы толпа поняла: перед ней - враги. Юноша, влезший на стол, назвал их всех поименно; он предупредил, что швейцарцы, расположившиеся на Елисейских полях и установившие там четыре артиллерийских орудия, должны вечером войти в Париж вслед за драгунами принца де Ламбеска. Он предложил французам ввести новую кокарду, отличающуюся от вражеской, сорвал с каштана листок и прикрепил его к своей шляпе.
Тут же все присутствующие последовали его примеру. В десять минут три тысячи человек оборвали листья со всех деревьев Пале-Рояля.
Утром никто еще не знал имени этого юноши; вечером оно уже было у всех на устах.
Его звали Камилл Демулен.
Когда недоразумение разъяснилось, люди из обеих толп начали брататься, обниматься; затем процессия продолжила свой путь.
Во время остановки любопытство тех, кто, даже поднявшись на цыпочки, не мог ничего увидеть, разгорелось еще ярче, и новая тяжесть обрушилась на поводья, седло и стремена Марго, так что, когда толпа снова двинулась вперед, несчастное животное в буквальном смысле слова рухнуло на землю, не вынеся этого груза.
На углу улицы Ришелье Бийо оглянулся: Марго уже не было видно.
Он почтил память бедной коняги тяжким вздохом, а затем так громко, как только позволяла его глотка, трижды выкрикнул имя Питу, как делали римляне на похоронах родичей; ему показалось, что какой-то голос из глубины толпы ответил ему. Но голос этот затерялся среди угрожающих и приветственных криков, на которые не скупились парижане.
Процессия двигалась вперед.
Все лавки закрылись; однако все окна были настежь и из них слышались ободряющие возгласы упоенных зрителей. Так толпа добралась до Вандомской площади. Здесь ее ждало еще одно неожиданное препятствие.
Как бревна, несущиеся по вышедшей из берегов реке, встречают на пути опоры моста и отскакивают назад на плывущие вслед обломки, так народная армия натолкнулась на королевский немецкий полк, занимавший Вандомскую площадь.
Иноземные драгуны, увидев людской поток, запрудивший улицу Сент-Оноре и начавший выплескиваться на Вандомскую площадь, пустили во весь опор своих застоявшихся лошадей, которым надоело топтаться на месте пять часов подряд, и ринулись на толпу.
Те, кто нес бюсты, приняли на себя первый удар и рухнули, придавленные собственной ношей. Савояр, шедший перед Бийо, поднялся первым, схватил бюст герцога Орлеанского и, укрепив его на конце палки, взметнул над головой с криком: "Да здравствует герцог Орлеанский! Да здравствует Неккер!". Первого из них он никогда не видел, о втором ничего не знал.
Бийо хотел было поступить так же с бюстом Неккера, но его опередили. Юноша лет двадцати четырех-двадцати пяти, одетый достаточно элегантно, чтобы прослыть мюскаденом, не сводил с изваяния глаз (ему это было гораздо проще, чем несшему носилки Бийо) и, как только бюст очутился на земле, завладел им.
Напрасно фермер шарил вокруг себя: бюст Неккера уже венчал длинную пику и вместе с бюстом герцога Орлеанского вновь собрал вокруг себя добрую часть процессии.
Внезапно площадь озарилась ярким светом. В ту же секунду грянул залп, засвистели пули; что-то тяжелое ударило Бийо в голову, и он упал. В первую минуту ему показалось, что он умирает.
Но, поскольку он не потерял сознания и ощущал только резкую боль в голове, фермер сообразил, что не убит, а самое большее ранен, и, поднеся руку колбу, чтобы выяснить, насколько серьезно его ранение, понял, что контужен в голову; затем он взглянул на свои руки и увидел, что они в крови.
Юноше же в модном наряде, шедшему впереди Бийо, пуля попала в самое сердце. Он-то и был убит, и это его кровь была на руках Бийо. Фермера ударил по голове бюст Неккера, выпавший из рук сраженного насмерть мюскадена.
Бийо испустил вопль, полный ярости и ужаса.
Он отпрянул от бившегося в агонии юноши; стоявшие вокруг тоже попятились, и вопль Бийо, подхваченный толпой, траурным эхом прокатился до последних ее рядов на улице Сент-Оноре.
Крик - новое свидетельство мятежа. Раздался второй залп, и тотчас в толпе образовались глубокие бреши там, куда попали пули.
Гнев подсказал Бийо, что делать: он схватил бюст, залитый кровью, поднял его над головой и стал выкрикивать во весь голос слова протеста, не задумываясь над тем, что и его могут убить, как того красавца-юношу, чье тело неподвижно лежало у его ног.
Но в этот миг чья-то широкая и могучая рука легла на плечи Бийо и надавила на него с такой силой, что фермеру пришлось пригнуться. Он хотел высвободиться, но другая, не менее могучая рука опустилась на другое его плечо. Взревев от ярости, Бийо обернулся, чтобы выяснить, какой противник покушается на его свободу.
- Питу! - вскричал он.
- Да, да, - ответил Питу, - пригнитесь немного, а там посмотрим.
И, удвоив усилия, Питу заставил непокорного фермера улечься на землю рядом с собой.
Не успели они прижаться лицом к мостовой, как раздался второй залп. Савояр, несший бюст герцога Орлеанского, в свой черед стал оседать, раненный в ногу.
Затем мостовая задрожала под копытами коней. Драгуны двинулись в атаку вторично; конь с развевающейся гривой, гневный, словно конь Апокалипсиса, пронесся над несчастным савояром, ощутившим, как в грудь его вонзилось острие копья. Он упал на Бийо и Питу.
Грозное войско ринулось в глубину улицы, неся с собой ужас и смерть! На мостовой остались лежать только трупы. Живые убегали по прилегающим улицам. Окна затворились. Восторженные крики и гневные возгласы сменились скорбной тишиной.
Бийо, по-прежнему удерживаемый осторожным Питу, выждал немного; затем, поняв, что опасность удаляется вместе с шумом, он встал на колено, между тем как Питу, подобно зайцу в норе, поднял не голову, а ухо.
- Я вижу, господин Бийо, - сказал Питу, - вы были правы: мы прибыли как раз вовремя.
- Давай-ка помоги мне.
- А что нужно сделать? Убежать отсюда?
- Нет; юный мюскаден убит, но бедняга савояр, я думаю, просто лишился чувств. Помоги мне взвалить его на спину, мы не можем бросить его здесь на растерзание этим чертовым немцам.
Слова Бийо отозвались в сердце Питу. Не говоря ни слова, он выполнил приказание. Приподняв окровавленное бесчувственное тело савояра, он взвалил его, словно куль, на плечо могучего фермера, который, видя, что улица Сент-Оноре свободна и безлюдна, двинулся вместе с Питу к Пале-Роялю.
XI
НОЧЬ С 12 НА 13 ИЮЛЯ
Улица показалась Бийо и Питу безлюдной оттого, что драгуны, бросившись в погоню за убегающей толпой, поскакали в направлении Рынка Сент-Оноре и рассеялись по улицам Людовика Великого и Гайон; но чем ближе подходил фермер к Пале-Роялю, безотчетно твердя вполголоса слово "Месть!", тем больше людей появлялось на углах улиц и переулков, в проходах, на порогах домов; поначалу молчаливые и растерянные, они оглядывались вокруг и, убедившись в отсутствии драгунов, присоединялись к траурному шествию, повторяя сначала вполголоса, потом громче, а затем в полный голос то же самое слово: "Месть! Месть!".
Питу шел вслед за фермером с колпаком савояра в руке.
Когда зловещая траурная процессия достигла площади Пале-Рояля, хмельной от гнева народ уже держал там совет и просил у солдат-французов защиты от чужеземцев.
- Что это за люди в мундирах? - спросил Бийо, подходя к роте солдат, которые с ружьями к ноге перегораживали площадь Пале-Рояля, растянувшись цепью от главных ворот дворца до Шартрской улицы.
- Это французские гвардейцы! - крикнули несколько голосов.
- Как же так? - сказал Бийо, подойдя к гвардейцам ближе и показывая им тело савояра, который к этому времени уже испустил дух. - Как же так? Вы, французы, позволяете немцам убивать нас!
Гвардейцы невольно подались назад.
- Он мертв! - послышались тихие голоса.
- Да, он мертв! Он убит, и не он один.
- Кто же его убил?
- Драгуны королевского немецкого полка. Вы разве не слыхали криков, стрельбы, топота копыт?
- Слыхали, слыхали! - ответили разом две или три сотни голосов. - На Вандомской площади расправлялись с народом.
- Да ведь вы-то тоже народ, тысяча чертей! - воскликнул Бийо, обращаясь к солдатам. - Разве не трусость с вашей стороны - позволять немцам убивать ваших братьев?!
- Трусость? - послышались угрожающие голоса.
- Да… трусость! Я это сказал и повторяю. Или, может быть, вы хотите убить меня, чтобы доказать, что вы не трусы?
С этими словами Бийо сделал несколько шагов к тому месту, откуда раздались угрозы.
- Ладно, ладно!.. Хватит… - сказал один из солдат. - Вы, друг мой, храбрый малый, но вы горожанин и можете делать что хотите, а солдат - военный, и он должен выполнять приказ.
- Выходит, - закричал Бийо, - если вам дадут приказ стрелять в нас, безоружных людей, вы будете стрелять - вы, наследники тех, кто при Фонтенуа предложил англичанам первыми открыть огонь?!
- За себя ручаюсь: я стрелять не стану, - сказал кто-то из гвардейцев.
- И я! И я тоже! - повторила вслед за ним сотня голосов.
- В таком случае позаботьтесь о том, чтобы и другие в нас не стреляли, - сказал Бийо. - Если вы позволите немцам убивать нас - это будет все равно как если бы вы убивали нас сами.
- Драгуны! Драгуны! - закричали сразу несколько голосов.
Толпа, теснимая преследователями, выплеснулась с улицы Ришелье на площадь, а издалека донесся топот копыт тяжелой кавалерии, с каждой минутой слышавшийся все более отчетливо.
- К оружию! К оружию! - кричали беглецы.
- Тысяча чертей! - воскликнул Бийо, сбрасывая наземь тело савояра, которое до этой минуты все еще держал на своих плечах. - Если вы сами не способны пустить в ход ружья, отдайте их нам.
- Если на то пошло, мы, черт подери, пустим их в ход сами! - сказал солдат, к которому обратился Бийо, и отобрал у фермера уже схваченное им ружье. - Живо, живо! Заряжай! Пусть только австрийцы попробуют сказать слово этим парням, увидим!
- Да, да, увидим! - закричали солдаты, заряжая ружья.
- О, дьявол! - закричал Бийо, топнув ногой. - Угораздило же меня оставить дома охотничье ружье! Но если только одного из этих австрийских псов подстрелят, я заберу у него мушкетон.
- А пока возьмите этот карабин, он заряжен, - произнес чей-то голос, и какой-то человек сунул в руки Бийо дорогой карабин.
В ту же самую минуту драгуны ворвались на площадь и стали опрокидывать и рубить саблями всех, кто оказывался у них на пути.
Офицер, командовавший французскими гвардейцами, выступил на четыре шага вперед.
- Эй, господа драгуны! - крикнул он. - Стойте! Остановитесь, прошу вас.
Но драгуны - то ли не услышали его, то ли не захотели услышать, то ли так разогнались, что не смогли остановиться, - метнулись по площади вправо, сбили женщину и старика, и те тут же исчезли под копытами их лошадей.
- Раз так - огонь! Огонь! - закричал Бийо.
Он стоял рядом с офицером, так что можно было подумать, что команду эту дал офицер. Гвардейцы вскинули ружья и дали залп, сразу остановивший драгунов.
Эскадрон пришел в замешательство.
- Эй, господа гвардейцы, - сказал, выезжая вперед, немецкий офицер, - знаете ли вы, в кого стреляете?