Она взяла детей за руки и вывела их к парадному входу, где уже собрались придворные и слуги.
Острый взгляд королевы отметил стоявшую на нижней ступеньке бледную молодую женщину; облокотившись на каменную балюстраду, она жадно всматривалась во мрак, не обращая ни малейшего внимания на королеву.
То была Андре. Прежде она всегда стремилась быть поближе к государыне, но сейчас не заметила либо не соизволила ее заметить.
Обиделась ли она на Марию Антуанетту за неистовую вспышку гнева, которую та обрушила на нее днем, или же в приливе нежности и тревоги ожидала возвращения Шарни и не думала более ни о чем?
Двойной удар кинжала разбередил незажившую рану королевы.
Она рассеянно слушала поздравления и радостные возгласы других своих подруг и придворных.
На время она забыла даже о сильной боли, мучившей ее весь вечер. Тревога за короля, которому угрожало столько опасностей, заглушала боль.
Сильная духом, королева отринула все чувства, кроме священной привязанности сердца. Она сложила к стопам Бога свою ревность, принесла в жертву священной супружеской клятве все: и вспышки гнева, и тайные услады.
Без сомнения, сам Господь послал ей для отдохновения и поддержки эту спасительную способность ставить любовь к своему царственному супругу превыше всего!
В это мгновение - во всяком случае, так ей казалось - королевская гордость возвышала Марию Антуанетту над всеми земными страстями, эгоизм побуждал ее любить короля. Итак, она отринула и мелкую женскую мстительность, и легкомысленное кокетство любовницы.
В конце аллеи показались факелы эскорта. Лошади бежали быстро, и огни с каждой минутой разгорались все ярче. Уже было слышно конское ржание и храп. Земля задрожала в ночной тиши под грузной поступью эскадронов.
Ворота распахнулись, часовые бросились навстречу королю с громкими радостными криками. Карета с грохотом въехала на парадный двор.
Ослепленная, восхищенная, завороженная, упоенная всем происходящим, всем, что она чувствовала раньше и вновь почувствовала теперь, Мария Антуанетта сбежала по ступенькам навстречу королю.
Людовик XVI вышел из кареты и быстро поднимался по лестнице в окружении офицеров, еще не успокоившись после рискованного предприятия, закончившегося столь триумфально; между тем королевские гвардейцы вместе с конюхами и кучерами дружно срывали с карет и упряжи кокарды, которыми их украсили восторженные парижане.
Супруги встретились на площадке мраморной лестницы. Мария Антуанетта с радостным криком сжала мужа в объятиях. Она всхлипывала, словно уже не надеялась его увидеть.
Всецело отдавшись сердечному порыву, она не видела, как в темноте Шарни и Андре молча пожали друг другу руки.
Это было простое рукопожатие, но Андре первой спустилась вниз и была первой, кого увидел и коснулся Шарни.
Королева подвела детей к королю, чтобы он поцеловал их, и дофин, увидев на шляпе отца новую кокарду, на которую факелы бросали кровавый отсвет, с детским удивлением закричал:
- Смотрите, отец! Что это с вашей кокардой, на ней кровь?
Это была красная полоса на национальной кокарде.
Королева посмотрела и тоже вскрикнула.
Король наклонился поцеловать дочь; на самом деле он хотел скрыть стыд.
Мария Антуанетта с глубоким отвращением сорвала эту кокарду, не думая о том, что ранит в самое сердце народ, который может однажды отомстить ей за дворянскую спесь.
- Бросьте это, сударь, бросьте, - сказала она.
И она швырнула кокарду на ступени, и все, кто провожал короля в его покои, прошли по ней.
Такая странная перемена в образе мыслей короля заглушила в Марии Антуанетте весь супружеский восторг. Она незаметно поискала глазами г-на де Шарни, державшегося в стороне, как положено солдату.
- Благодарю вас, сударь, - сказала она ему, когда он после секундного колебания поднял на нее глаза и их взгляды встретились, - благодарю вас, вы достойно сдержали слово.
- С кем это вы говорите? - спросил король.
- С господином де Шарни, - храбро ответила она.
- Да, бедный Шарни, ему было очень нелегко пробраться ко мне. А кстати… что-то я не вижу Жильбера? - прибавил он.
Королева, усвоившая вечерний урок, поспешила переменить разговор:
- Государь, пожалуйте к столу. Господин де Шарни, - обратилась она к графу, - разыщите госпожу графиню де Шарни и приходите вдвоем. Поужинаем в тесном кругу.
Она сказала это по-королевски. Но она невольно вздохнула, увидев, как грустный Шарни тотчас повеселел.
XII
ФУЛЛОН
Бийо купался в блаженстве.
Он взял Бастилию; он вернул свободу Жильберу; он был замечен Лафайетом, обращавшимся к нему по имени.
Наконец, он видел похороны Фуллона.
Немногие в ту эпоху снискали такую ненависть, как Фуллон; только один человек и мог с ним соперничать - его зять г-н Бертье де Савиньи.
Обоим повезло на следующий день после взятия Бастилии.
Фуллон умер, а Бертье сбежал.
Всеобщую неприязнь к Фуллону довершило то, что после отставки Неккера он согласился занять место "добродетельного женевца", как называли Неккера, и три дня пробыл министром финансов.
Поэтому на его похоронах так весело пели и плясали.
У кого-то даже появилась мысль вынуть труп из гроба и повесить; но Бийо, взобравшись на каменную тумбу, произнес речь об уважении к покойникам, и катафалк продолжал свой путь.
Что касается Питу, он перешел в разряд героев.
Питу стал другом г-на Эли и г-на Юлена, которые удостаивали его чести исполнять их поручения.
Кроме того, он был доверенным лицом Бийо, того Бийо, который, как мы уже сказали, был отмечен Лафайетом и которому за его могучие плечи и геркулесовы кулаки Лафайет доверял иногда охрану своей безопасности.
После путешествия короля в Париж Жильбер, благодаря Неккеру познакомившийся с вождями Национального собрания и ратуши, неустанно пестовал юную революцию.
Теперь ему было решительно не до Бийо и Питу, и они, оставшись без присмотра, со всем пылом устремились на собрания, где третье сословие обсуждало вопросы высокой политики.
Наконец однажды, после того как Бийо битых три часа излагал выборщикам свои мнения о наилучших способах снабжения Парижа продовольствием и, устав от собственных речей, но в глубине души радуясь, что говорил как настоящий трибун, с наслаждением отдыхал под монотонный гул чужих выступлений, стараясь не слушать их, прибежал Питу, ужом проскользнул в зал заседаний ратуши и взволнованным голосом, вовсе не похожим на обычный его рассудительный тон, воскликнул:
- О, господин Бийо! Дорогой господин Бийо!
- Ну что там еще?
- Важная новость!
- Хорошая новость?
- Потрясающая новость.
- Какая же?
- Вы ведь знаете, я пошел в клуб Добродетельных, что у заставы Фонтенбло.
- И что же?
- Так вот! Там говорили совершенно невероятные вещи.
- Какие?
- Оказывается, этот негодяй Фуллон только притворился мертвецом и сделал вид, что его похоронили.
- Как притворился мертвецом? Как сделал вид, что его похоронили? Он, черт возьми, в самом деле мертв, я сам видел, как его хоронили.
- А вот и нет, господин Бийо, он живехонек.
- Живехонек?
- Как мы с вами.
- Ты сошел с ума!
- Дорогой господин Бийо, я не сошел с ума. Изменник Фуллон, враг народа, пиявка, сосущая кровь Франции, грабитель, не умер.
- Но я же говорю тебе, что он умер от апоплексического удара, я повторяю тебе, что был на его похоронах и даже не дал вытащить его из гроба и повесить.
- А я его только что видел живым!
- Ты?
- Вот как вас вижу, господин Бийо. Похоже, умер кто-то из его слуг, и негодяй велел похоронить его как дворянина. О, все открылось; он это сделал, боясь мести народа.
- Расскажи все по порядку, Питу.
- Давайте-ка выйдем в вестибюль, господин Бийо, там нам будет свободнее.
Они вышли из зала и дошли до вестибюля.
- Прежде всего, - сказал Питу, - надо узнать, здесь ли господин Байи?
- Будь спокоен, он здесь.
- Хорошо. Итак, я был в клубе Добродетельных, где слушал речь одного патриота. И знаете, он говорил по-французски с ошибками! Сразу видно, что он не был учеником аббата Фортье.
- Продолжай, - сказал Бийо, - ты прекрасно знаешь, что можно быть патриотом и не уметь ни читать, ни писать.
- Это верно, - согласился Питу. - И тут вдруг вбежал запыхавшийся человек с криком: "Победа, победа! Фуллон не умер, Фуллон жив: я его обнаружил, я его нашел!". Все отнеслись к этому, как вы, папаша Бийо, никто не хотел верить. Одни говорили: "Как, Фуллон?" - "Ну да". Другие говорили: "Полноте!" - "Вот вам и полноте". Третьи говорили: "Ну, раз уж ты такой прыткий, нашел бы заодно и его зятя Бертье".
- Бертье! - вскричал Бийо.
- Да, Бертье де Савиньи, вы ведь его знаете, это наш компьенский интендант, друг господина Изидора де Шарни.
- Конечно, тот, который всегда так груб со всеми и так любезен с Катрин.
- Он самый, - ответил Питу, - ужасный обирала, еще одна пиявка, сосущая кровь французского народа, изверг рода человеческого, "позор цивилизованного мира", как говорит добродетельный Лустало.
- Дальше, дальше! - требовал Бийо.
- Ваша правда, - сказал Питу, - ad eventum festina, что означает, дорогой господин Бийо, "спеши к конечной цели". Так вот, я продолжаю: этот человек вбегает в клуб Добродетельных и кричит: "Я нашел Фуллона, я его нашел!". Поднялся страшный шум.
- Он ошибся! - прервал крепколобый Бийо.
- Он не ошибся, я сам видел Фуллона.
- Ты сам видел, своими глазами?
- Своими глазами. Имейте терпение.
- Я терплю, но во мне все так и кипит.
- Да вы слушайте, я и сам взмок от нетерпения… Я же вам толкую, что он только притворился мертвым, а вместо него похоронили одного из слуг. По счастью, вмешалось Провидение.
- Так уж и Провидение! - презрительно произнес вольтерьянец Бийо.
- Я хотел сказать "нация", - покорно уточнил Питу. - Этот достойный гражданин, этот запыхавшийся патриот, сообщивший новость, видел негодяя в Вири, где он скрывался, и узнал его.
- Неужели!
- Узнав Фуллона, он его выдал, и член муниципалитета Рапп велел тут же арестовать мерзавца.
- А как имя храброго патриота, у которого достало смелости совершить этот поступок?
- Выдать Фуллона?
- Да.
- Его зовут господин Сен-Жан.
- Сен-Жан; но ведь это имя лакея?
- А он и есть лакей этого негодяя Фуллона. Так ему и надо, аристократу: незачем было заводить лакеев!
- А ты занятный человек, Питу, - удивился Бийо и придвинулся к рассказчику поближе.
- Вы очень добры, господин Бийо. Итак, Фуллона выдали и арестовали; его отправили в Париж, доносчик бежал впереди, чтобы сообщить новость и получить награду, так что Фуллон добрался до заставы позже.
- Там ты его и видел?
- Да, ну и вид у него был! Вместо галстука ему надели на шею ожерелье из крапивы.
- Послушай, а почему из крапивы?
- Потому что, по слухам, этот негодяй сказал, что хлеб необходим для порядочных людей, сено - для лошадей, а для народа хороша и крапива.
- Он так сказал, несчастный?
- Да, тысяча чертей, он именно так и сказал, господин Бийо.
- Вон как ты теперь ругаешься!
- Да чего уж там! - бросил Питу небрежно. - Ведь мы люди военные! Одним словом, Фуллон остаток пути шел пешком, и его всю дорогу колотили по спине и по голове.
- Так-так! - сказал Бийо уже с меньшим воодушевлением.
- Это было очень забавно, - продолжал Питу, - правда, не всем удавалось его ударить, потому что за ним шло тысяч десять человек, не меньше.
- А что было потом? - спросил Бийо в раздумье.
- Потом его отвели к председателю Сен-Марсельского дистрикта, хорошему человеку, знаете его?
- Да, господин Аклок.
- Аклок? Да, тот самый, и он приказал отвести его в ратушу, потому что не знал, что с ним делать, так что вы его скоро увидите.
- Но почему об этом сообщаешь ты, а не достославный Сен-Жан?
- Да потому что у меня ноги на шесть дюймов длиннее, чем у него. Он вышел раньше меня, но я его догнал и перегнал. Я хотел вас предупредить, чтобы вы предупредили господина Байи.
- Тебе везет, Питу.
- Завтра мне повезет еще больше.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что тот же самый Сен-Жан, который выдал господина Фуллона, обещал поймать и сбежавшего господина Бертье.
- Так он знает, где тот скрывается?
- Да, похоже, этот господин Сен-Жан был их доверенным лицом и получил от тестя и зятя, которые хотели его подкупить, немало денег.
- И он взял эти деньги?
- Конечно; от денег аристократа никогда не стоит отказываться; но он сказал: "Настоящий патриот не продает нацию за деньги!".
- Да, - пробормотал Бийо, - он предает своих хозяев, только и всего. Знаешь, Питу, мне кажется, он большая каналья, этот твой господин Сен-Жан.
- Может быть, но какая разница? Господина Бертье поймают, как и метра Фуллона, и обоих повесят нос к носу. Хорошенькие они скорчат рожи друг другу, когда повиснут рядышком, верно?
- А за что их вешать? - спросил Бийо.
- Да за то, что они мерзавцы и я их ненавижу.
- Господин Бертье приходил ко мне на ферму! Господин Бертье, путешествуя по Иль-де-Франсу, пил у нас молоко, он прислал из Парижа золотые сережки для Катрин! О нет, нет, его не повесят!
- Да что там говорить! - произнес Питу свирепо. - Он аристократ, соблазнитель.
Бийо посмотрел на Питу с изумлением. Под взглядом Бийо Питу невольно покраснел до корней волос.
Вдруг достойный фермер заметил г-на Байи: после обсуждения тот шел из зала заседаний в свой кабинет; он бросился к нему и сообщил новость.
Теперь пришла очередь Бийо столкнуться с недоверием.
- Фуллон! Фуллон! - воскликнул мэр. - Не может быть!
- Послушайте, господин Байи, - сказал фермер, - вот перед вами Питу, он сам его видел.
- Я видел его, господин мэр, - подтвердил Питу, прижимая руку к сердцу и кланяясь.
И он рассказал Байи то же, что прежде рассказывал Бийо.
Бедный Байи заметно побледнел; он понимал, как велико обрушившееся на них несчастье.
- И господин Аклок отправил его сюда? - прошептал он.
- Да, господин мэр.
- Но как он его отправил?
- О, не беспокойтесь, - сказал Питу, неверно истолковавший тревогу Байи, - пленника есть кому охранять; его не украдут по дороге.
- Дай Бог, чтобы его украли! - пробормотал Байи.
Потом обернулся к Питу:
- Есть кому… что вы имеете в виду, мой друг?
- Я имею в виду народ.
- Народ?
- Собралось больше двадцати тысяч, не считая женщин, - торжествующе сказал Питу.
- Несчастный! - воскликнул Байи. - Господа! Господа выборщики!
И пронзительным, отчаянным голосом он призвал к себе всех выборщиков.
Рассказ его прерывался лишь восклицаниями да горестными вздохами.
Воцарилось молчание, и в этой зловещей тишине до ратуши стал долетать далекий невнятный гул, похожий на шум в ушах, когда кровь приливает к голове.
- Что это? - спросил один из выборщиков.
- Черт побери, толпа, - ответил другой.
Вдруг на площадь быстро выехала карета; два вооруженных человека высадили из нее третьего, бледного и дрожащего.
За каретой под предводительством Сен-Жана, совершенно выбившегося из сил, бежала сотня юнцов от двенадцати до восемнадцати лет с болезненно-бледными лицами и горящими глазами.
Они бежали, почти не отставая от лошадей, с криками "Фуллон! Фуллон!".
Однако двое вооруженных людей сумели обогнать их на несколько шагов и успели втолкнуть Фуллона в ратушу, двери которой захлопнулись перед носом у этих охрипших крикунов.
- Ну вот, доставили, - сказали они выборщикам, ждавшим на верху лестницы. - Черт возьми, это было нелегко.
- Господа! Господа! - воскликнул трепещущий Фуллон. - Вы меня спасете?
- Ах, сударь, - со вздохом ответил Байи, - вы совершили много черных дел.
- Однако, я надеюсь, сударь, - сказал Фуллон с мольбой и тревогой в голосе, - правосудие защитит меня.
В это мгновение шум на улице стал громче.
- Быстро спрячьте его, - велел Байи людям, стоявшим вокруг, - иначе…
Он обернулся к Фуллону.
- Послушайте, - сказал он, - положение столь серьезно, что я хочу вас спросить: хотите попытаться бежать через черный ход? Быть может, вы еще успеете.
- О нет! - воскликнул Фуллон. - Меня узнают и убьют на месте!
- Вы хотите остаться с нами? И я и эти господа - мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы вас защитить: не правда ли, господа?
- Обещаем! - крикнули выборщики в один голос.
- О, уж лучше я останусь с вами, господа, только не бросайте меня.
- Я обещал вам, сударь, - ответил Байи с достоинством, - что мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы спасти вашу жизнь.
В это мгновение по площади разнесся громкий рев и через раскрытые окна проник в ратушу.
- Вы слышите? Вы слышите? - прошептал Фуллон, покрываясь бледностью.
И правда, со всех улиц, ведущих к ратуше, особенно с набережной Пелетье и с улицы Корзинщиков надвигалась грозная, орущая толпа.
Байи подошел к окну.
Он увидел горящие глаза, увидел ножи, пики, косы и мушкеты, блестевшие на солнце. Не прошло и десяти минут, как народ запрудил всю площадь. К тем, кто сопровождал Фуллона и о ком говорил Питу, прибавились любопытные: они сбежались к Гревской площади, привлеченные шумом.
Двадцать тысяч глоток изрыгали крики:
- Фуллон, Фуллон!
Тут стало видно, что не менее сотни человек, бегущих впереди разъяренной толпы, указывают этой орущей массе на дверь, за которой скрылся Фуллон; преследователи тотчас принялись вышибать эту дверь пинками, прикладами ружей, рычагами, и вскоре она распахнулась.
Из двери вышла охрана ратуши и двинулась навстречу наступающим, которые поначалу отпрянули, испугавшись штыков, и перед ратушей образовалось большое пустое пространство.
Стража, не теряя самообладания, разместилась на ступенях.
Впрочем, офицеры отнюдь не угрожали, но ласково увещевали толпу и пытались ее успокоить.
Байи едва не потерял голову. Бедный астроном впервые столкнулся со взрывом народного гнева.
- Что делать? - спрашивал он у выборщиков, - что делать?
- Судить его! - отозвалось несколько голосов.
- Невозможно судить под напором толпы.
- Проклятье! - вскричал Бийо. - У нас достанет солдат, чтобы защищаться?
- У нас нет и двухсот человек.
- Значит, необходимо подкрепление.
- О, если бы господин де Лафайет знал, что здесь происходит! - воскликнул Байи.
- Так сообщите ему.
- Как это сделать? Кто решится переплыть это людское море?
- Я! - ответил Бийо и шагнул к двери.
Байи остановил его.
- Безумец, - сказал он, - взгляните в окно. Первая же волна поглотит вас. Если вы вправду хотите пробраться к господину Лафайету, спуститесь через черный ход, да и то я не поручусь, что это вам удастся. Впрочем, попытайтесь!
- Попробую, - просто ответил Бийо.
И он стремглав помчался искать Лафайета.