- О, я вполне верю этому. И несмотря на то, что Губерт лишил меня Лили, я все-таки считаю своим долгом позаботиться о его матери и сестре - ведь они, бедняжки, не виноваты в его безумном, гибельном поступке.
- Это благородное намерение, графиня.
- Вы не представляете, как пуст и скучен теперь для меня этот большой замок, с тех пор как не стало в нем моей резвой птички, моей веселой, живой Лили, - продолжала графиня, и слезы блеснули в ее черных глазах. - На каждом шагу замечаю я отсутствие моей дочери с ее заразительным смехом, с ее звонким голоском, с ее веселым, детским нравом. Ах, вы и представить себе не можете, какую ужасную утрату понесла я со смертью Лили, оставшись одна в этом мрачном замке.
Бруно находил эту жалобу вполне справедливой и естественной. Как мы уже сказали, он шел сюда с недоверием и тяжелым сердцем, но мало-помалу это мрачное чувство рассеялось при виде трогательной скорби, которую графиня сумела разыграть с таким неподражаемым искусством, что ей поверил бы даже человек куда более опытный и хитрый, нежели Бруно.
- Вы ведь знаете, какие жестокие удары судьбы пришлось пережить мне в замке, - продолжала она дрожащим от волнения голосом. - Все время моего пребывания здесь, в этом доме, было почти непрерывным рядом тяжелых испытаний. Какую ужасную нравственную борьбу вынесла я. Немного радостных дней выпало на мою долю. Сколько бессонных ночей просиживала я у постели больных, и каких дорогих больных. Один вид их страданий каждый раз отнимал у меня частицу собственной жизни. Но мало того, мне выпало принять их последний вздох, похоронить. Как вы думаете, легко это было пережить? Сердце мое не раз обливалось кровью. Я испытывала такие страдания, о которых другие и понятия не имеют. И они еще смеют осуждать меня за мою холодность - это неизбежный результат тяжелого прошлого. Но теперь вы знаете все и должны понять меня. Вот это я и хотела сказать вам сегодня. Мнение других меня не заботит.
- Очень вам благодарен за откровенность, графиня, - ответил Бруно. - Теперь мне неловко вспоминать то, что в свое время произошло между нами.
- А что произошло? Ничего серьезного. Пустое столкновение, которое вполне объясняется моей тогдашней раздражительностью. Неужели и после нового тяжкого удара судьбы мы все еще должны помнить о подобных пустяках. Нет-нет, господин фон Вильденфельс, давайте мириться, вот вам моя рука. Вы любили Лили - общее горе должно сблизить и примирить нас. Забудем прошлое.
Бруно склонился, чтобы поцеловать белую как мрамор руку графини, и не видел, каким торжеством блеснули в эту минуту черные глаза.
- Это примирение после смерти Лили для меня - благодеяние, - сказал Бруно.
- Посещайте почаще замок, покои, где жила и порхала наша птичка, где раздавался ее звонкий голосок, - продолжала графиня. - Вы всегда будете у меня желанным гостем. Только с вами я могу отвести душу и поговорить о милых умерших.
Бруно обещал обязательно воспользоваться этим любезным приглашением и объявил, что должен откланяться.
- Кажется, когда вы подходили к замку, с вами был какой-то господин? - как бы мимоходом спросила графиня.
- Да, это доктор Гаген, наш новый городской врач, - отвечал Бруно.
- Никогда раньше не видела его.
- Он был внизу, в деревне, у одного пациента-бедняка. Доктор Гаген неутомим, когда дело касается его врачебного долга, - продолжал Бруно. - Он появляется всюду, где нужна его помощь. Ни ночь, ни непогода, ни дальнее расстояние не могут остановить его.
- Какой достойный пример человеколюбия, - объявила графиня Камилла.
Бруно попрощался.
В эту самую минуту вошла горничная с канделябром в руках и засветила несколько настенных бра.
- Проводи господина асессора, - приказала графиня, снисходительно кивая в ответ на поклон Бруно.
Тот в сопровождении служанки торопливо вышел.
Камилла осталась одна. Торжествующим взглядом проводила она удалявшегося Бруно. Дьявольская усмешка пробежала по ее бледному лицу. В одну минуту слетела с нее маска, и она вновь предстала в своем истинном обличье. Куда девались мнимая доброта, глубокая грусть, которыми она так ловко сумела отвести глаза Бруно. Теперь это снова был демон - бессердечный, алчный, бесчеловечный демон, который для достижения своей цели не гнушался никакими средствами, как бы ни были они гнусны и возмутительны.
А то, что привело к ней сообщника и на минуту испугало даже ее, было не что иное как случайное сходство. Городской врач для бедных…
Неподвижно, как статуя, стояла графиня в своем кабинете, на том самом месте, где оставил ее Бруно. Ужасны были ее торжествующая усмешка, жгучий, пронизывающий взгляд, все ее бледное, обворожительное лицо.
Внизу раздался стук колес отъезжающей кареты.
- Преступник нашелся! - с дьявольским злорадством прошептала графиня. - Что ж, этот Губерт только и годится на то, чтобы выдать его за убийцу. Дуралей, он осмелился полюбить. Вот теперь из-за своей любви пусть и гибнет.
X. ПЕЩЕРА ВИТА НА БЕРЕГУ МОРЯ
Прошло несколько недель.
Однажды рано утром по дороге, ведущей из маленького городка к Варбургу, шли двое: старик с длинными седыми волосами и такой же бородой и пожилая крестьянка.
По обе стороны дороги простирались поля.
Старик шел босиком. На голове его красовалась старая шапка, перепачканная мелом настолько, что трудно было определить ее первоначальный цвет. То же самое можно сказать и о старом сюртуке, и о потертых полотняных штанах, подвернутых до колен. За спиной он нес мешок с покупками, сделанными в городке.
Измазанный мелом костюм старика нисколько не бросался в глаза его спутнице. Скорее всего, она принимала его за старого рабочего с известковой каменоломни.
- Нет, - говорила крестьянка, - в городке его нет, он живет в городе, а сюда только наведывается.
- Как вы его назвали-то? Никак не могу запомнить, память совсем плохая стала, дело к старости.
- Доктор Гаген, вот как его зовут. Добрый, отзывчивый господин. У моей дочки прихворнула малютка, так ведь среди ночи пришел. Пешком. И еще лекарство принес.
- Значит, доктор Гаген… - повторил старик.
- Он со слов моей дочки понял, чем болен ребенок, - продолжала крестьянка, - и хотел поскорее оказать помощь, а то пришлось бы еще раз идти в город, в аптеку, а болезнь ведь ждать не будет.
- Где же он живет в городе-то? - спросил старик.
- Сейчас у рынка. Перед дверями скамейка, на дверях вывеска и тут же звонок.
- И пришел пешком среди ночи?
- Да. Такой дальний путь, а ему все нипочем. Для каждого больного готов сделать все, что только в его силах. Моя дочь хотела отблагодарить его, как положено. Но она не богачка, он это сразу понял и деньги взял только за лекарство. И представьте себе - утром дочь перестилает постель ребенку и находит там эти деньги, завернутые в бумажку. Он подарил их больному ребенку.
- Добрейший человек, - пробормотал под нос старик.
- У него ни жены, ни детей, - продолжала крестьянка. - Живет совсем один, только со старухой-ключницей. Должно быть, невелик у него достаток. Всегда ходит пешком, нет ни лошади, ни кареты, но будьте уверены: те, что имеют немного, самые добросердечные и отзывчивые люди.
- Они-то понимают, каково приходится в нужде, - заметил старик.
Разговаривая, они дошли до развилки дорог.
- Ну, мне прямо, - сказала крестьянка и, простившись со своим попутчиком, побрела дальше, а он свернул на дорогу, которая вела к Варбургскому лесу.
Это был старый Вит. Он выглядел сильно озабоченным. Седая голова его клонилась вниз, изрезанное морщинами лицо было задумчиво и хмуро.
"Как будто кто подослал ко мне эту женщину, - размышлял старик, идя по дороге. - Будто сам Господь надоумил ее рассказать мне о докторе. Добрейший человек, должно быть. Никого не чурается, идет ко всякому больному, даже и к нищему. И не берет денег. Да, есть еще добрые люди на белом свете, не все еще вымерли. Конечно, - думал старик, - лучше бы он жил в городке, а не в городе, не сильно-то хочется идти туда. Последний раз был там года полтора назад, но нечего делать, придется идти. Бедняжка все в том же положении, ничего ей не помогает. Все еще без сознания, не ест, не пьет. Так и помереть недолго. А настоящий доктор должен ей помочь".
Он вошел в лес и скоро углубился в чащу. Еще немного - и начнутся обрывы.
Вдруг старик остановился и замер на месте - на другой стороне оврага, там, где пролегала дорога в замок, у самого обрыва стояла графиня. Она была в черном шелковом платье, на голову накинута черная вуаль.
Спрятавшись за дерево и затаив дыхание, старый Вит следил за графиней. Она не заметила его. Все внимание ее было приковано к обрыву.
Непреодолимый страх охватил старика при виде хозяйки Варбурга. Он боялся бледной графини, он хорошо знал, сколько в ней ненависти и жажды мести. Он знал также, что она не такая, как все люди, а скорее Дьявол, принявший облик женщины.
Он боялся пошевельнуться, и она не видела его. Немного погодя графиня отошла от оврага и двинулась обратно к замку.
Скрываясь за деревьями, старый Вит проворно спустился в один из боковых оврагов, постоянно служивший ему дорогой в его жилище, и скоро был в своей пещере. Здесь он жил вдали от людей, и все считали его умершим. Когда же он появлялся на скале, его принимали за призрак.
Пещера, давно уже служившая старому Виту жилищем, состояла, как мы знаем, из нескольких отделений. Нам уже знаком первый грот, из которого можно было пробраться в другие пещеры, в том числе и ту, где старый Вит разводил огонь. Мы помним также, что с одной стороны от грота находилась пещера, где протекал ручеек, а с другой - глубокая ниша, где на возвышении, на постели из сухого камыша и травы лежала Лили.
Отсюда через трещину в скале можно было проникнуть еще в одну небольшую пещеру, где прежде размещалась кладовая старого Вита, а теперь находилась его постель - такая же, как и у девушки.
Прежде он почти ни в чем не нуждался и никогда не показывался людям на глаза, но с тех пор как в жилище его появилась Лили, ему приходилось постоянно наведываться в городок то за одним, то за другим - для спасения жизни тяжело больной девушки.
В кладовке там и сям разбросаны были разные припасы, которых прежде у него никогда не водилось: бутылки с вином, склянки с лекарствами, пучки целебных трав, самодельные мази. Тут же стояла миска с вареной рыбой - основная еда старого Вита, висела связка сушеной рыбы, которую он заготавливал впрок.
Вернувшись из городка в свою пещеру, добрый старик тихо и осторожно подошел к постели молодой девушки, о которой уже около двух недель непрестанно заботился, как о родной дочери. Он застал ее в том же состоянии, в каком нашел в овраге и в каком оставил несколько часов назад перед уходом в городок. Правда, кровоточащие ссадины и царапины на шее и руках давно уже зажили. Не представляли опасности и глубокие раны на голове. Старик надеялся в скором времени залечить и их. Однако ужасное падение в пропасть пагубно сказалось на состоянии девушки и, по всей вероятности, нанесло серьезные внутренние повреждения.
Старый Вит начинал отчаиваться спасти ее. Девушка была почти как мертвая, лишь слабое дыхание показывало, что жизнь еще не совсем угасла в ее бесчувственном теле. Изредка она чуть поворачивала голову, но делала это совершенно бессознательно.
Старик налил в стакан немного воды, прибавил туда вина и влил несколько капель в рот девушки. Он проделывал это каждый день, чтобы хоть немного поддержать ее силы и спасти от полного истощения.
Он очень привязался к своей подопечной и благословлял тот утренний час, когда случайно наткнулся на девушку в овраге. Если бы этого не произошло, она неминуемо погибла бы.
Мысль о том, что здесь совершено преступление, и в голову не могла прийти старому Виту. Он искренне считал, что Лили упала в пропасть в результате несчастного случая.
Но почему же тогда он не дал знать в замок, что девушка спасена? Не потому ли, что там его считали погибшим и он не хотел показываться на глаза обитателям замка и открывать им свое убежище?
Не только поэтому. Он мог бы попытаться отнести бесчувственную девушку к воротам замка и незамеченным вернуться в свою одинокую келью. Однако что-то удерживало его от такого шага. Нет, он спасет Лили иначе.
При взгляде на девушку ему живо вспоминались доброе старое время, внимание и забота покойных ныне графа и графини. И всю ту благодарность, которая накопилась у него в душе за многие годы, он старался излить на Лили. Ведь она - единственная дочь благородных и добродетельных владельцев замка, преждевременно сошедших в могилу. Неужели и ей уготована та же участь?
Стоя у постели девушки, старый Вит сложил перед грудью свои костлявые руки и в полумраке пещеры шептал молитву. Его худой, согбенный горем и годами стан, длинные седые волосы и большая белая борода таили в себе что-то сверхъестественное, призрачное. Впечатление это еще больше усиливалось присутствием недвижимой, бесчувственной девушки. Казалось, это спящая принцесса из сказки, которую в скалистой пещере оберегал древний старец.
Добрый Вит истово молился о спасении юной Лили. Он делал все, что от него зависело. Самоотверженно просиживал ночи напролет у ее изголовья, пытался вылечить теми скудными средствами, которыми располагал. Увы! Теперь он вынужден расстаться с ней. Он понимал, что девушке необходима медицинская помощь.
Ему тяжко было отдавать ее в чужие руки, передавать уход за нею посторонним людям, и все же он вынужден был сделать это, ибо жизнь девушки висела на волоске.
С наступлением вечера старый Вит собрался в дорогу. Бережно взял он на руки бесчувственную Лили и осторожно стал пробираться своим обычным путем - через расщелины в скалах, через быстрый ручей. Тропа круто уходила вверх, он часто отдыхал, потому что руки его были заняты, но он ни разу не позволил себе опустить дорогую ношу на землю.
С особой осторожностью переходил он вброд ручей, но при этом не смог поднять девушку повыше, и свесившиеся ее ноги и платье совершенно вымокли.
Наконец он выбрался из подземного лабиринта на волю, на дно оврага, и жадно вдохнул свежий воздух. Слава Богу, самая опасная часть пути уже позади.
Немного передохнув, он снова поднял девушку и стал карабкаться наверх. Это было нелегкой задачей для старика, но он обладал удивительной для его лет силой, которая еще возросла от жизни среди скал, у самого моря. Придерживая свою ношу одной рукой, другой он цеплялся за корни и стебли растений и тем самым облегчал себе подъем.
Выбравшись наверх, он положил Лили на траву и некоторое время отдыхал, переводя дух. Потом возблагодарил Бога за то, что тот помог ему в столь трудную минуту и не дал свалиться в овраг вместе со своей ношей.
Между тем наступила ночь - тихая, благоуханная летняя ночь.
Немного отдохнув, старик поднялся. Внимательно огляделся по сторонам, прислушался. В лесу никого не было. Глубокая тишина царила вокруг.
Старый Вит снова взял девушку на руки и углубился в лес.
Около полуночи он выбрался на дорогу, которая вела вниз, в рыбачью деревеньку.
Легкий, прохладный ветерок дул с моря. Он немного освежил старика и подкрепил его силы.
Через некоторое время он достиг деревни. Там было тихо и безлюдно. Рыбаки давно уже спали в своих маленьких хижинах.
Вит не решился идти через деревню, чтобы не наткнуться на ночного сторожа или на какого-нибудь запоздалого гуляку. Он обогнул деревню берегом и вышел к тому месту, где у бревенчатого причала привязано было несколько рыбачьих челноков. В один из них старик положил свою ношу и отвязал лодчонку от причала. Затем вскочил в нее сам.
Уложив поудобнее бесчувственную девушку на свернутый парус, он взял весло и принялся грести по направлению к городу.
На море было совсем тихо, только легкий ветерок колыхал зеркальную поверхность воды. Небо затягивали облака, но не те тяжелые и мрачные, что предвещают непогоду, а белые, волнистые, напоминающие стадо кудрявых барашков.
Лодка, управляемая искусной рукой опытного гребца, быстро рассекала мелкие волны. В отдалении виднелось несколько челноков с рыбаками, выехавшими на ночную ловлю рыбы, но они не заметили лодку старого Вита.
Было уже около двух часов ночи, когда он достиг городской пристани. Следовало соблюдать величайшую осторожность, чтобы не натолкнуться на ночного сторожа или кого-нибудь в этом роде. Появление его среди ночи здесь с такой ношей бросилось бы в глаза и любому показалось бы странным. Его наверняка окликнули бы и задержали, чего он всячески старался избежать.
Убедившись, что поблизости никого нет, он причалил лодку и выпрыгнул на берег. Затем снова поднял на руки бесчувственную девушку. При неверном ночном свете она вполне походила на покойницу, так что старик не на шутку испугался.
Неужели он опоздал? Неужели она умерла дорогой, когда он предпринял последнюю попытку спасти ее?
Он приложил ухо к ее губам и замер. Кажется, она еще дышит.
В свое время он исходил этот город, что называется, вдоль и поперек, поэтому хорошо помнил дорогу к рынку, несмотря на то, что не был здесь больше года. Узкими улочками и темными переулками, где меньше всего была вероятность наткнуться на сторожа или полицейского, он добрался до рынка, тихо и осторожно прокрался к дому, перед дверью которого стояла скамейка. На нее он и уложил несчастную Лили. Еще раз с трогательным беспокойством заглянул в ее бледное лицо, затем подошел к двери. Только сейчас он заметил небольшую вывеску с именем доктора и ручку звонка.
Прочитав фамилию и убедившись, что он попал, куда следовало, старый Вит сильно позвонил, затем проворно отскочил от двери и быстро скрылся в ночной тьме.
XI. ПРИГОВОР
За несколько дней до описываемых нами событий в городе начался судебный процесс по поводу совершенного в Варбурге убийства.
Губерта посадили в одну из тюремных камер, помещавшихся в боковом крыле большого здания суда. Отсюда его каждый раз водили через двор в зал судебных заседаний.
Вначале происходил обстоятельный допрос свидетелей. Вызваны были все, кто мог дать хоть малейшие показания по этому делу. Но никто из них не сообщил суду ничего нового.
Подозрение в совершении преступления лежало на одном Губерте, и свидетели прямо или косвенно лишь подтверждали это.