Тягостное впечатление произвел на Бруно вид этих вещей. Он, всегда такой спокойный и невозмутимый, был теперь подавлен горем. Только после тяжелой внутренней борьбы решился он взяться за расследование этого дела: рассудок и сила воли одержали верх над чувствами. Необходимо было раскрыть тайну ужасной ночи, похитившей его дорогую невесту, и кому, как не ему, заняться этим. Он видел Лили незадолго до катастрофы и говорил с ней. Он отлично знал замок Варбург, его обитателей и окрестности замка. Таким образом, чувство долга взяло верх над горем утраты.
На месте происшествия кроме сторожей стояли двое незнакомых крестьян и несколько любопытных женщин из соседней деревни.
Прокурор прежде всего обратился к садовнику:
- Вы сторожили тут?
- Так точно, мой господин.
- Все находится в том же виде, как было ночью?
- Да, мой господин, только следы видны уже не так явственно.
- Не заметили ли вы чего-нибудь подозрительного ночью или утром, не слышали ли стона из пропасти или крика?
- Ничего не видели и не слышали, мой господин. Кто упадет в пропасть, тот уж не издаст ни звука, - отвечал старый садовник.
- Вы и есть те люди, которые согласились спуститься в пропасть? - обратился прокурор к двум крепким мужчинам, стоявшим в стороне.
- Да, - ответил один из них, повыше ростом, - это мы и есть. Я - ночной сторож по кличке Нахтфогт, а это - Штейн-Клопфервиль.
Начали с того, что секретарь, по указанию прокурора и Бруно, карандашом внес в протокол подробное описание местности и найденных вещей. Замечены были самые, казалось бы, незначительные детали.
Так, шляпа Лили выглядела немного помятой. Если бы ее сорвал порыв ветра, она не осталась бы лежать посреди дороги, а была бы унесена в пропасть или же заброшена на дерево, где обязательно зацепилась бы вуалью за какой-нибудь сук.
Платок еще явственней доказывал, что не буря случайно сорвала его с плеч молодой графини. Булавка или брошь, которой Лили заколола платье спереди, была оторвана с такой силой, что на платке в этом месте образовалась дыра. Он также был измят и кое-где испачкан землей, - по всей вероятности, на него наступали.
Но самым неоспоримым доказательством того, что здесь происходила ожесточенная борьба, а, следовательно, имело место преступление, явились следы двух разных пар ног.
Итак, под покровом ночи и под прикрытием грозы совершилось убийство - такое ужасное, что даже привыкшие видеть всякого рода преступления прокурор и секретарь не могли не содрогнуться при виде зияющей пропасти и при мысли о той отчаянной борьбе за жизнь, которая происходила здесь двенадцать-четырнадцать часов назад и завершилась столь трагически.
Шляпа с вуалью и платок были опознаны всеми как вещи молодой графини.
Начался осмотр края обрыва. Возле самой расщелины, перед тем местом, где обрушилась глыба земли вместе с молодым деревцем, четко отпечатался след маленькой ножки Лили. Здесь она отчаянно, изо всех сил упиралась. Отсюда вместе с вывороченной глыбой земли и деревцем упала в бездну.
Собственно говоря, это была глубокая, узкая расщелина в известняковых скалах, которые тянулись вдоль всего берега. У подножия скал всегда волновалось море. Дна расщелины сверху не было видно. Его скрывал неширокий уступ, находящийся примерно на середине обрыва, но чуть поодаль было хорошо видно, как белые отвесные скалы омываются голубыми пенистыми волнами. Можно было легко представить, какое волнение разыгрывалось здесь в шторм, как высоко взлетали волны, проникая во время прилива в расщелины и унося с собой в море все, что находилось внизу.
Нахтфогт и Штейн-Клопфервиль подтвердили, что при сильном шторме волны заливают ущелье, но тем не менее выразили готовность попробовать спуститься, так как им обещали щедро заплатить за это.
С помощью веревок они совершили несколько попыток, но тщетно.
Наконец сам прокурор, отважившись заглянуть в пропасть, вынужден был признать, что это крайне рискованная затея и придется от нее отказаться. Бруно согласился с ним.
Штейн-Клопфервиль каким-то образом сумел-таки спуститься на достаточную глубину и, заглянув за выступ, увидел дно ущелья. Никакого трупа там видно не было, о чем он и объявил прокурору и следователю.
Нахтфогт, пытавшийся спуститься в другом месте, внезапно обнаружил на краю обрыва золотую брошь, сделанную в виде пряжки и усыпанную мелкими бриллиантами. Ее тоже все опознали и отметили, с какой силой она вырвана, раз отлетела на такое расстояние от места схватки.
После нескольких следующих безуспешных попыток спуститься Штейн-Клопфервиль заявил, что можно попробовать обследовать дно ущелья с моря.
Он и Нахтфогт в сопровождении Бруно отправились на берег. Прокурор и остальные остались наверху.
Тем временем небо совсем прояснилось, море успокоилось, лишь легкий ветерок колыхал гладкую голубоватую поверхность.
На берегу нашлось четверо или пятеро рыбаков, охотно согласившихся сделать попытку пробраться в ущелье с моря.
Бруно и его спутники сели в лодку. Рыбаки сопровождали их и указывали дорогу.
Скоро удалось найти ту расщелину, куда упала Лили. Но все старания проникнуть туда оказались напрасны. Они добрались только до белого валуна, наполовину скрытого под водой. Он не давал лодкам возможности проплыть дальше.
И все же поездка их принесла пользу. Они могли убедиться, что ночью во время шторма волны достигали значительной высоты, о чем свидетельствовали мокрые полосы, оставшиеся на меловых утесах. Теперь уже не было никаких сомнений, что несчастная жертва унесена в море.
Такой поворот дела заставил Бруно отказаться от дальнейших попыток обследовать ущелье.
VI. СВИДЕТЕЛЬ
Итак, следствие установило, что близ замка Варбург, при самых ужасных и загадочных обстоятельствах, совершилось убийство. Осталось только раскрыть тайну, его окружавшую, и разоблачить убийцу.
Задача эта выпала на долю Бруно, исполнявшего должность судебного следователя.
Асессор фон Вильденфельс, а также и прокурор самым учтивым образом отказались от любезного приглашения графини отобедать в замке и предпочли перекусить в деревенском трактире. После чего прокурор, пожелав асессору успеха, отправился обратно в город.
Никто из коллег не знал, как дорога была Лили молодому асессору. Он вообще был скрытен и не любил открывать кому-либо свои тайны.
Графиня под впечатлением ужасного происшествия, казалось, совершенно забыла свою ссору с Бруно и через управляющего предложила ему на время следствия занять несколько комнат в замке. Однако Бруно отказался и от этого приглашения, сказав, что имеет на то особые причины.
Вскоре причины эти стали ясны любому более-менее проницательному человеку: Бруно и секретарь в сопровождении управляющего отправились в домик лесничего и попросили разрешения разместиться наверху, в мансарде.
- Нам здесь вполне удобно, - заверил Бруно. - Никто не мешает, и мы никому не станем мешать.
Здесь же он намеревался выслушивать и свидетельские показания.
Самого Губерта не было дома.
Старая вдова очень удивилась такому странному желанию господ и начала убеждать их занять любую комнату внизу. Но Бруно вежливо сказал, что предпочитает занять три верхние комнатки. В первой он намеревался устроить приемную для свидетелей, во второй решил поселиться сам, а третью - отдать секретарю.
Добрая старушка засуетилась, принялась убирать комнаты и устанавливать там кое-какую мебель. За короткое время все было приведено в порядок, и Бруно поселился в домике лесничего, поблагодарив управляющего за его любезность.
Фон Митнахт вернулся в замок не в духе. Несмотря на все старания, ему так и не удалось выпытать ни у Бруно, ни у секретаря, кого они подозревают в злодеянии.
Тем временем в замке, деревне и окрестностях быстро разнеслась весть о прибытии судебных властей.
Из своего убежища Бруно украдкой наблюдал за обитателями домика лесничего. От его внимания не укрылось странное беспокойство матери Губерта и его сестры. Но он решил пока не придавать этому значения и действовать без предубеждения, не принимая в расчет ни личных чувств, ни внешних впечатлений, и обращать внимание только на факты.
Прежде всего он собирался допросить Губерта - не только потому, что встретил его вблизи того места, где совершилось преступление, но, главным образом, потому, что хотел узнать, насколько Губерт осведомлен о случившемся и имеет ли какие-нибудь подозрения относительно личности преступника.
Мысль о причастности к преступлению самого Губерта асессор отогнал сразу. Он знал, что лесничий пользовался расположением и полным доверием Лили и, следовательно, не имел никакого повода совершить убийство.
Губерт вернулся домой только к вечеру. Весь день он пропадал в лесу.
Мать первым делом сообщила ему о прибытии судебного следователя из города, но для него это уже не было новостью. Когда же она прибавила, что тот поселился у них наверху, Губерт сильно вспылил.
- Здесь, у нас в доме?! Что это значит? Неужели не нашлось другого места?! - кричал он так громко, что старушка и София не на шутку испугались, что его услышит господин асессор. - Много они знают! - добавил Губерт таким тоном, будто сам знал больше других.
По всей вероятности, Бруно слышал голос лесничего, так как через минуту появился Ленц и объявил Губерту, что господин асессор просит его к себе. При этом он взял у старушки несколько свечей, за которые тотчас же и заплатил.
Губерт пошел наверх.
Он был мрачен. Со следователем говорил отрывисто и раздраженно.
- Пойдите сюда, Губерт, - сказал Бруно. - Сядьте вон там. Мне необходимо задать вам несколько вопросов. Вы, вероятно, уже знаете, что я прислан сюда в качестве судебного следователя?
- Господину асессору лучше бы не встречаться вчера вечером с молодой графиней или, по крайней мере, следовало бы проводить ее домой, - злобно отвечал Губерт. - Тогда она осталась бы жива, и не понадобилось бы следствия. Все равно никто ничего не узнает…
Сдерживая досаду на грубый тон лесничего, Бруно сухо проговорил:
- С этой минуты, Губерт, я для вас не асессор Бруно фон Вильденфельс, а судебный следователь, поэтому потрудитесь отвечать на мои вопросы. Почему вы сказали, что никто ничего не узнает?
- Что подумал, то и сказал.
- А почему так подумали?
- Каждый может думать, как ему заблагорассудится.
- Вчера вечером, во время грозы, вы слышали крик. Во всяком случае, сказали об этом управляющему. Где вы находились в тот момент?
- Неподалеку от того места, где встретился с вами.
- Вы выглядели чрезвычайно расстроенным и не ответили на мои слова. Почему?
- Не знаю… Верно, на то были причины.
- Что вы делали так поздно в лесу?
- Я лесничий, и находиться в лесу - моя обязанность, которую я исполняю в любой день недели и в любое время суток.
- Лес так велик, каким образом вы очутились именно в том месте?
- Я и сам не знаю.
- Вам встретилась молодая графиня, когда она возвращалась домой?
- Да.
- Где именно?
- По дороге от трех дубов к замку.
- В каком месте?
- Если бы я встретил ее там, у обрыва, убийства не произошло бы.
- Больше вы не встречали молодую графиню?
- Нет.
- Вас видели в лесу и позже. Управляющий и рабочие замка встретили вас у меловых утесов. Вам поручили возглавить одну из поисковых групп. Что вам удалось обнаружить?
- Ничего.
- Вы дошли с вашей группой до трех дубов?
- Нет, до дубов мы не дошли. Мы услышали голоса и крики и подумали, что другая группа нашла молодую графиню.
- Вы поспеваете, господин Ленц? - обратился Бруно к секретарю.
Тот утвердительно кивнул, перо его продолжало летать по бумаге.
- Значит, вы полагали, что у трех дубов вам нечего делать, и решили повернуть назад, к известковым утесам?
- Может быть… Точно уже не помню.
- И вы там ничего не нашли?
- Нет, было слишком темно.
- Значит, вы утверждаете, что молодой графини больше не видели?
- Нет, не видел, - ответил Губерт.
Он не решался признаться, что Лили отказалась взять его в провожатые, прогнала его. Да и кому признаться - счастливому сопернику, которого Лили предпочла ему, Губерту, и который, по его убеждению, и был виновен в смерти девушки. Потому как не будь этого свидания у трех дубов, ее не застигла бы гроза и не подкараулила бы смерть у меловых скал.
- Итак, вы не сочли нужным обыскать всю дорогу, по которой молодая графиня возвращалась в замок, и присоединились к другой группе, которая обследовала дорогу возле известковых скал, - продолжал Бруно. - Почему же вы так внезапно исчезли?
- Сам не знаю, только я не мог оставаться там.
- Странно. Было бы вполне естественно, если бы вы принимали живое участие в поисках. Ведь молодая графиня всегда благоволила к вам, полностью вам доверялась. Вы, хоть и были старше, росли вместе с ней, были, так сказать, товарищем ее детских игр. И вот в этом трагическом происшествии, вызвавшем сочувствие людей гораздо более далеких, почти чужих, вы не только не принимаете участия, но преспокойно удаляетесь, не сказав никому ни слова. Как это прикажете понимать?
- Я должен был уйти, я не мог более оставаться у обрыва! - воскликнул Губерт. - Странно, право, но я не понимаю, почему вы мне задаете подобные вопросы? За что мне такая честь?
- Вы скоро сможете убедиться, что не один вы подверглись допросу. Будут допрошены и многие другие свидетели, словом, все, кто имел какое-либо отношение к молодой графине или к самому происшествию.
- В том числе графиня и другие высокопоставленные лица?
- Непременно. Перед судом все равны, никаких исключений быть не может.
- Тогда я удовлетворен.
- Имеете ли вы, Губерт, что-нибудь добавить к вашим показаниям?
- Мне больше нечего сказать.
- В таком случае вы можете удалиться, - закончил допрос Бруно.
Губерт встал, холодно пожелал асессору доброй ночи и вышел.
Бруно поразила перемена, происшедшая с молодым лесничим. Тот стал просто неузнаваем. Весь его вид и поведение производили крайне неприятное впечатление, и Бруно, как ни ломал голову, не мог найти этому объяснения.
После ухода Губерта секретарь отправился в свою комнату, и Бруно остался один.
Следствие, которое он начал, конечно, не могло смягчить горечь утраты, но все же, когда он остался наедине со своим горем, оно вновь завладело им. Невозможно было смириться с тем, что Лили, любимая невеста, потеряна для него навеки, навсегда разлучена с ним.
Сколько тяжелых, горьких впечатлений пережил он в течение этого рокового дня, всего за какие-то несколько часов, и вот теперь на передний план выступил вопрос: кто же преступник?
Губерт, по убеждению Бруно, не имел никаких оснований желать зла Лили. Но кто тогда? Кому смерть Лили была выгодна? Кто хотел бы погубить ее?
Графиня. Именно о ней подумал он в эту минуту, и в памяти всплыл рассказ деревенской нищенки. "Свои злодеяния она совершает всегда по воскресеньям, - говорила старуха. - Видать, в эти дни власть ее особенно сильна".
Вспомнился ему и миллион, завещанный Лили родителями, который в случае ее смерти должен был достаться графине.
Однако Бруно старался отогнать от себя эти мысли. Он хотел действовать без всяких предубеждений.
Да и как могла графиня во время грозы незамеченной выйти из замка, подкараулить Лили у известковых скал и столкнуть в пропасть?.. Нет, немыслимо!
И тем не менее эта бледная, таинственная женщина пробудила в нем сегодня нечто похожее на ужас. Было ли это ощущение следствием холодного, неприступного вида графини, или же ему способствовало также и народное поверье?
На следующее утро Бруно продолжил допросы.
Первой по его приглашению в домике лесника появилась Мария Рихтер. Она была так взволнована, так удручена горем, что Бруно угадал в ней самое верное и по-настоящему преданное Лили сердце. Он горячо пожал руку Марии и молчал, не находя слов утешения, ибо нуждался в них и сам. Когда же она залилась слезами, он тоже почувствовал, что плачет.
Допрос продолжался недолго. Мария описала ему свою прогулку с Лили и все события того рокового вечера, но все это было уже известно следствию, а больше она ничего не знала.
До самого приезда судебных чиновников девушка была убеждена, что Бруно разделил участь Лили, то есть упал с обрыва вместе с ней. По простоте душевной она так и сказала асессору, и он был неприятно поражен подобным мнением. Как верной подруге Лили и поверенной ее тайн, Бруно рассказал Марии все, что произошло между ними у трех дубов.
Мария не ответила ни слова, она, казалось, полностью ушла в свои переживания и рада была поскорей покинуть домик лесничего. Казалось, какие-то новые, совсем иные мысли зародились у нее в голове после разговора с Бруно.
Затем перед следователем предстал господин фон Митнахт, тоже вызванный на допрос. Потом последовали показания кучера и садовника. Но все они не сообщили ничего нового, ничего такого, что могло бы пролить свет на это темное дело.
Едва лишь успели удалиться последние вызванные свидетели, и Бруно перелистывал протоколы допросов, как в дверь сильно постучали.
- Взгляните-ка, господин Ленц, кто там, - сказал асессор.
Секретарь пошел отпирать дверь и увидел перед собой высокого, широкоплечего, чуть сутулого мужчину с добродушным безбородым лицом. На нем был старый длиннополый суконный кафтан, полотняные штаны и старые башмаки. Совершенно выгоревший черный бархатный жилет наглухо застегнут до самого горла. В одной руке он держал грязную, помятую шляпу, в другой - палку. Тем не менее можно было заметить, что костюм этот он считал праздничным.
Он не сразу вошел в комнату, а прежде просунул в дверь свое добродушно улыбающееся лицо и вопросительно взглянул на присутствующих.