- Случилось несчастье, - угрюмо проронил он после некоторого молчания.
- Несчастье? Какое же? - в один голос воскликнули обе женщины. - Молния ударила во что-нибудь?
- Молодая графиня упала в пропасть…
- Милосердный Создатель! - воскликнула вдова старого лесничего.
София в ужасе всплеснула руками.
- Графиня? Губерт, расскажи же нам все. Вот ужасное несчастье! Неужели она умерла? Неужели нельзя было спасти ее?
- Если она упала в пропасть, кто ее спасет? - глухо ответил Губерт и направился к своей комнате.
- Но как же это случилось, Губерт? - настаивала София.
- А я почем знаю?
- Ну так расскажи хотя бы то, что знаешь.
- Что там рассказывать? Упала, вот и все, - произнес Губерт очень мрачным, не свойственным ему тоном. - Пойду к себе в комнату, я устал и промок до костей.
Он не подошел ни к матери, ни к сестре, а сразу направился в дальнюю комнату.
С первого взгляда можно было догадаться, что здесь живет охотник: на стенах висели рога, охотничьи ружья и ножи. На комоде, рядом со счетными книгами лесничего и письменным прибором, лежали огромные кабаньи клыки. Над кроватью висело старинное оружие, доставшееся Губерту в наследство от отца.
Он не зажег свечу, которая стояла на столе рядом с тарелками с ужином, а открыл окно, потому как в комнате было очень душно, и задумчиво устремил взгляд в лесную чащу.
- Молодая графиня умерла, - говорила между тем расстроенная мать, запирая входную дверь. - Какая ужасная новость!
- Он почему-то не хочет рассказать подробности, - заметила София.
- Он сам не свой, я это сразу заметила, едва он вошел. Боже упаси, еще заберет себе в голову что-нибудь недоброе, - сказала старуха-мать. - Пусть себе успокоится.
- Но каким образом молодая графиня могла оказаться у пропасти? - вслух размышляла София. - Пока мы не знаем об этом. Может быть, потом, позже?.. Как бы то ни было, она умерла. Боже милостивый, недаром у меня сегодня весь вечер было так тяжело на сердце. Какая грустная новость! Как жаль мне милую, добрую молодую графиню! Зачем ей суждено было уйти так рано? Она всегда была такой приветливой, ласковой. Встречаясь со мной, каждый раз останавливалась, как, бывало, покойная графиня. Протягивала мне руку и спрашивала, как мы с тобой поживаем, не терпим ли нужды. Всегда наказывала, чтобы мы ели сколько угодно дичи, уверяя, что "маман" ничего не имеет против. И еще спрашивала, не надо ли нам семян для посева, - о, этот ангел, бывало, обо всем заботился… Не могу себе представить, не могу поверить, что она умерла! К тому же такой ужасной смертью! - воскликнула София и содрогнулась при мысли о пропасти в известковых скалах и морских волнах, которые бушевали внизу.
- Да, замок посетило еще одно горе, - сказала старая мать, обращая свой взор к небу. - Недаром говорят, что беда не приходит одна. Сначала старый Вит умер, потом графиня Анна, следом граф, а теперь вот молодая графиня, последняя. И все наследство достанется теперешней графине. Она получит все: замок, власть, а также и тот миллион, который графиня Анна и граф завещали молодой графине… Ох, София, уже полночь, пошли-ка спать. Конечно, после всего случившегося трудно будет заснуть, но отдых все-таки требуется…
С этими словами старая женщина направилась в смежную комнату, служившую спальней. София последовала за ней, оставив в углу прялку, за которой она проводила целые дни. В домике воцарилась тишина.
Старушка-мать собиралась уже лечь, как вдруг из комнаты Губерта, которая находилась рядом, донесся странный звук, напоминающий щелчок взводимого курка. Сердце матери, как известно, вещун: оно тотчас подсказало, что сыну угрожает смертельная опасность.
Мать соскочила с постели - может быть, она еще успеет предотвратить несчастье.
Не зажигая свечи, не сказавши ни слова Софии, бросилась она в комнату Губерта, сильно толкнула дверь, и глазам ее представилось ужасное зрелище.
Освещенный луной Губерт стоял у самого окна с пистолетом в руке. Он собирался спустить курок: он хотел застрелиться. Страшное предчувствие не обмануло старую женщину. При этом зрелище она едва не лишилась чувств: еще секунда, и выстрел размозжил бы голову ее сына.
- София, на помощь! - закричала мать срывающимся от волнения голосом и, собрав все силы, бросилась к сыну и вырвала у него пистолет. Раздался выстрел, но пуля разбила только небольшое зеркало, висевшее на стене у окна.
- Побойся Бога, Губерт, что ты делаешь? - с рыданиями выкрикнула старушка. - Пожалей нас с Софией! Подумай о моей старости! Подумай о своей несчастной сестре!
В первое мгновение Губерт готов был вспылить, но слезы престарелой матери, по-видимому, тронули его. Кроме того, в дверях показалась София, которую привлек грохот выстрела. Бедняжка ничего не могла разглядеть и в отчаянии звала то мать, то брата.
- Сын мой, милый мой сын! - запричитала, вся в слезах, старая женщина, заключая Губерта в материнские объятия. - Что же ты хотел с собой сделать? Господь надоумил меня появиться вовремя. Господь помог мне предотвратить несчастье. Да будет благословенно Его святое имя!
- Оставь меня, мама, - торопливо и угрюмо ответил Губерт, - прошу тебя, оставь меня одного.
- Ты все еще хочешь совершить это страшное несчастье? - со слезами на глазах спрашивала мать. - Неужели мне суждено видеть моего сына, павшего от собственной руки? Дай мне сперва самой закрыть глаза, чтобы не дожить до такой беды.
- Сжалься, Губерт! - умоляла София, заламывая руки.
- Что вы ко мне пристали, ведь ничего не было! - сказал Губерт, отстраняя мать и сестру. - Чего вы тут плачете и кричите? Я не могу этого слышать!
- Сын мой, я не переживу такого несчастья, это разобьет мое старое сердце.
- Пожалей хоть нашу бедную мать! - запальчиво выкрикивала София. - Неужели ты хочешь, чтобы горе и нужда разом посетили наш дом?
- Памятью твоего отца заклинаю: не смей накладывать на себя руки, не совершай этого страшного греха, - произнесла старая мать, немного успокоившись, но таким угрожающим тоном, что Губерт слегка отпрянул, пораженный. - Отец твой до конца жизни свято верил в нашего Спасителя и с верой этой отошел в вечность - не срами его честного имени.
- Хорошо, матушка, довольно.
- Обещай, чтобы я была спокойна, что ты меня, старуху, которая стоит уже одной ногой в могиле, не сделаешь матерью самоубийцы, - продолжала вдова лесника, голос ее звучал гневно и укоризненно. - Приди в себя и молись, чтобы Господь отогнал от тебя дьявольское искушение и простил тебе твои грешные помыслы. И я тоже буду молиться…
- Ступайте, ложитесь спать, - сказал Губерт. - Ничего подобного больше не повторится. Обещаю.
- Дай мне руку и поклянись, тогда я поверю. Не увлекайся, не поддавайся искушению, это злой дух смущает тебя. Отгони от себя дурные мысли, сын мой. Нет такой темной, беспросветной ночи, за которой не последовало бы утро.
Губерт протянул матери руку и твердым голосом поклялся, что не покончит с собой.
Мать удовлетворенно кивнула.
- Ты как мужчина дал мне свою руку и поклялся, теперь я могу быть спокойна: ты не нарушишь слова, данного матери. Я все знаю, сын мой. Понимаю, что тебя печалит гибель молодой графини. Это и мне причиняет горе. Но кто же избавлен от подобного испытания? И мне не хотелось жить, когда я видела вашего отца умирающим, приняла его последний вздох и предала земле. Горе мое было велико, но я не могла отчаиваться…
- Хорошо, матушка, этого никогда более не случится, - отвечал Губерт, все еще угрюмый, сам на себя непохожий. - Не бойся, я обещал и сдержу слово.
Старушка и София вернулись в свою комнату. С очень тяжелым чувством отходили они ко сну.
Мать молилась о душевном спокойствии сына, который, несмотря на поздний час, долго еще расхаживал в своей комнате. Проницательным материнским сердцем предугадывала она грядущие несчастья сына и желала себе смерти, чтобы не быть свидетелем их. И тут же называла подобное желание грехом и просила Господа простить ее и заодно вразумить сына…
Мария Рихтер тоже провела ночь без сна, в слезах и отчаянии.
Что же касается остальных обитателей замка, то они, казалось, отнюдь не могли пожаловаться на бессонницу. Во всяком случае, свет очень скоро погас как в спальне графини, так и в комнатах господина управляющего.
В начале седьмого фон Митнахт велел кучеру заложить карету, потому что утро выдалось пасмурным и дождливым. Перед отъездом он поручил горничной разбудить графиню, как та и приказывала.
Графиня уже встала, когда горничная вошла к ней: должно быть, горе ее по случаю утраты дорогой падчерицы было столь велико, что она и вовсе не засыпала. Графиня выглядела так, словно глубокая печаль терзала ее душу и влекла к тому месту, где было совершено убийство, в возможность которого она просто-таки не могла поверить.
Вскоре после отъезда фон Митнахта в город она одна, пешком, отправилась к известковым скалам. Там, у пропасти, все еще дежурили садовник и рабочий, оставшиеся на ночь. Они почтительно встали, завидев графиню, и доложили ей, что в течение ночи никаких происшествий не было. Все тихо как в могиле.
Самолично убедившись в существовании следов, теперь уже едва заметных, графиня внимательно осмотрела вытоптанный мох, помятый вереск на краю обрыва, а также то место, откуда оторвалась глыба земли. Найдя устойчивую площадку на краю пропасти, она заглянула вниз, но не увидела ни малейшего следа Лили - несчастная девушка, по всей вероятности, упала в расщелину между скал и исчезла бесследно.
Садовник и рабочий заметили, что вид этого места произвел сильное впечатление на графиню: она беспрестанно подносила к лицу надушенный кружевной платок, чтобы осушить слезы, которыми полны были ее глаза. Когда же она увидела шляпку с вуалью и платок, волнение ее достигло крайней степени, и она приказала отнести обе эти вещи к ней в замок.
Старый садовник почтительно возразил, что следователь должен найти все так, как оно было ночью. Эти слова садовника определенно не понравились графине, однако она не решилась настаивать и, глубоко потрясенная всем виденным и слышанным, тихо вернулась в замок и сейчас же удалилась в свои покои, приказав не беспокоить ее ничем.
Около одиннадцати часов утра к замку подъехала карета и остановилась у парадного подъезда.
Графиня подошла к окну и, скрытая за шелковыми занавесками, посмотрела вниз.
Это была та самая карета, в которой фон Митнахт отправился в город. Он проворно выбрался из экипажа и помог выйти двум мужчинам. Первый из них, в черном пальто и высокой черной шляпе, надо полагать, был судебным чиновником из города. Графиня не знала его. При виде же второго она вздрогнула всем телом: это был асессор фон Вильденфельс.
Этот ненавистный ей человек, перед которым, тем не менее, она испытывала невольный страх, тоже принадлежал к судебной комиссии, потому что первый господин обращался с ним чрезвычайно вежливо.
Следом показался еще один человек, со свертком под мышкой, вероятно, секретарь или еще кто-нибудь в таком роде, потому что фон Митнахт не обращал на него никакого внимания и занимался только двумя первыми.
"Бруно явился", - подумала про себя графиня. Этого она никак не ожидала. Появление асессора было ей в высшей степени неприятно. Это можно было заметить по ее словно окаменевшему лицу и прищуренным глазам.
Но эти чувства владели графиней не более минуты. К ней вернулись ее обычные самообладание и решительность. Вошел слуга и доложил о возвращении управляющего и о трех посторонних господах. Графиня приказала пригласить их в зал и сама отправилась туда же, мимоходом осмотрев себя в зеркале.
При появлении графини все четверо вежливо поклонились. Она же приветствовала их с видом утомленным и расстроенным, вполне соответствующим тяжести утраты, понесенной ею.
- Вы, господа, вероятно, судейские? - негромко и с достоинством спросила она.
- Так точно, графиня. Позвольте вам отрекомендоваться, - произнес господин в черном. На нем были золотые очки. - Я - государственный прокурор Шмидт.
Графиня слегка наклонила голову.
- Должность судебного следователя в этом деле исполняет господин асессор фон Вильденфельс, - продолжал прокурор, указывая на Бруно, который выглядел очень расстроенным.
Графиня и молодой асессор обменялись короткими взглядами - они чувствовали и понимали, что каждый из них испытывал к другому.
- Я уже имею удовольствие быть знакомой с господином асессором, - сухо ответила графиня и снова чуть наклонила голову.
- Господин Ленц, судебный секретарь, - закончил прокурор церемонию представления. - Чрезвычайно печальное дело привело нас сюда, графиня. Мы приехали расследовать несчастный случай или преступление, в результате которого вы лишились дочери.
- Ужасное происшествие, которого никто и не предвидел, - отвечала графиня. - Прошу садиться, господа, и выслушать все, что я могу сообщить по этому поводу. Известно мне очень немногое. Дочь, ничего не сказав мне, отправилась вечером на прогулку в сопровождении своей молочной сестры. Несчастья не случилось бы, если бы господин асессор предпочел разговаривать с Лили в замке.
- Я слышу упрек в ваших словах, графиня, - серьезно сказал Бруно, - но вы ведь знаете, из-за чего я прекратил свои посещения.
- То, что произошло, господин асессор, не имело отношения к Лили. Как же я могла быть против ваших посещений?
- Это никак не касается дела, графиня, - твердо сказал Бруно. - Я совершенно убежден, что преступление, не свершись оно этой ночью, было бы только отложено.
- Вы тоже считаете, что совершено преступление? - спросила графиня, обращаясь к прокурору.
- Это ясно вытекает из всего сказанного, - отвечал прокурор.
- Какой ужас!.. - прошептала графиня, и в голосе ее слышалось глубокое потрясение. - Не догадываетесь ли вы, что могло послужить поводом к преступлению? Не подозреваете ли кого-нибудь? - обратилась она после некоторой паузы к присутствующим.
- Пока еще нельзя сказать ничего определенного, графиня. Наша обязанность - произвести предварительное расследование и выяснить главные обстоятельства дела. По совету господина асессора, - продолжал прокурор, указывая на Бруно, - мы прежде всего послали отыскать в деревне двух-трех смельчаков, которые согласились бы обследовать пропасть. Может быть, молодая графиня еще жива.
При этих словах графиня Камилла сделала большое усилие, чтобы не выдать своего волнения.
- Может быть, нам посчастливится спасти вашу дочь, - продолжал прокурор. - В таком случае мы все узнаем от нее самой. Ну, а пока ищут смельчаков, мы сочли необходимым отправиться сюда, в замок, чтобы объявить вам как помещице и владелице Варбурга, что мы являемся представителями закона и с этой минуты приступаем к расследованию. В связи с этим покорнейше просим вас сообщить все известные вам сведения, чтобы мы могли внести их в протокол.
Секретарь приказал слуге подать чернильницу и перо, затем развернул свои бумаги и разложил их на столе.
- Господа, повторяю, что я могу сообщить вам очень немногое, - отвечала графиня, полностью овладев собой. - Вчера вечером, когда я уже собиралась ложиться спать, мне доложили о приходе Марии Рихтер, молочной сестры моей дочери. Она провожала Лили до трех дубов - вам, господин асессор, это должно быть известно, - а затем вернулась назад. Приближалась гроза. Мария Рихтер стала беспокоиться о Лили и решила обратиться ко мне. Она сказала, что поздно вечером, в бурю, снова ходила к трем дубам, но не нашла там Лили. Должно быть, с ней случилось несчастье. Я тотчас же поручила управляющему и нескольким слугам обыскать лес, что и было сделано.
- В котором часу? - спросил прокурор.
- Около десяти вечера. Слуги взяли с собой фонари, - продолжала графиня. - В лесу им встретился лесничий Губерт Бухгардт и сказал, что слышал страшный крик…
При этих словах прокурор и асессор переглянулись, последний тоже слышал крик.
- Слуги разделились на две группы и обыскали весь лес от трех дубов и до замка. Часу в двенадцатом явился управляющий и доложил мне, что молодая графиня, должно быть, упала с обрыва, так как в том месте нашли ее шляпку и платок и там же, на самом краю обрыва, виднелись следы и была выворочена глыбы земли, что и натолкнуло на мысль о преступлении. Подозрительным кажется и то, по словам управляющего, что лесничий Губерт, подойдя к тому месту и узнав о находке, незаметно скрылся. Так что, когда управляющий обратился к нему с просьбой покараулить означенное место, его и след простыл…
Бруно и Шмидт опять переглянулись: Бруно тоже встретил в лесу Губерта и был удивлен его странным поведением.
- Вот и все, что я могу вам сообщить, - заключила графиня. - Я, господа, рано утром сама ходила на это место, а двое слуг сторожат там до сих пор. Остальное предоставляю вам: определите, совершено ли здесь преступление или это только несчастный случай. Если, действительно, совершено преступление, то дай Бог, чтобы вам удалось найти и призвать к ответу негодяя, который столь безжалостно обрек на ужаснейшую смерть милое, невинное существо и причинил всем обитателям замка глубокое горе.
- Мы употребим все старания, графиня, чтобы прояснить это темное дело, - заверил прокурор.
Все трое простились с графиней и спустились вниз, в галерею, где их поджидал фон Митнахт, чтобы отвести к роковому месту.
- Замечательно красивая дама эта графиня, - тихо сказал прокурор асессору. - Подобной белизны лица, глубины черных глаз я никогда еще не видывал. И притом это неподражаемое… - Он осекся.
Перед ним стоял Митнахт.
Не откладывая, судейские чиновники в сопровождении управляющего Митнахта отправились к обрыву.
Дор¦гой управляющий, в свою очередь, рассказал о ходе ночных поисков.
- Хорошо, что вы поставили там сторожей, - заметил прокурор. - Во-первых, несчастная могла подать какие-нибудь признаки жизни. Во-вторых, все останется таким, как было.
Управляющий привел их к тому месту на дороге, где лежали шляпка и вуаль Лили, а у самой пропасти - платок.