Разделся Борис, лёг в постель, но сон к нему так и не шёл. И о чём бы он ни думал, какие бы картины ни всплывали перед глазами, он видел её образ, слышал её голос. И мысль о необратимости свершённой над ним порчи, зароненная Наташей, быстро отлетела, и вновь ему являлись мечты и надежды радужные, зовущие вперёд, к жизни новой и прекрасной. И хотя он не представлял, как она переменится, его жизнь, но что перемены наступят - в этом он был уверен, к ним он теперь устремился всем сердцем.
Глава шестая
Постепенно подкрался, заголубел в окнах рассвет. Скрипнула дверь Натальиной веранды, - Борис сбросил одеяло, подскочил к окну. И охнул: Наташа в спортивной походной одежде вышла на крыльцо и сделала несколько приседаний, выпадов влево, вправо.
Борис набросил халат, негромко позвал:
- Наташа!
Вскинула голову, подняла руку:
- Здравствуйте, доброе утро.
- Вы куда собрались?
- В лес, в поход.
- Возьмите меня с собой.
- Я далеко, на весь день.
- И я с вами.
Наталья пожала плечами.
- Пойдёмте, но не хныкать. Нытиков не люблю. Одевайтесь и спускайтесь ко мне - будем завтракать.
Вне себя от радости, Борис умылся, оделся - слетел к Наташе в столовую. Гладкошерстный, серой масти, с голубыми отливами дог, сидевший у входа на веранду, грозно заурчал при виде Бориса. Наташа тихо и дружелюбно сказала:
- Атос! Сидеть! Сиди, милый, и не волнуйся. Этот человек хороший, он пойдёт с нами. Слышишь: пойдёт с нами!
Атос, грозно сверкнув глазами, покорно втянул шею, отвернул в сторону голову, - краем глаза, впрочем, продолжая следить за пришельцем. Наташа подошла к нему, положила руку на шею.
- Успокойся, он пойдёт с нами, да, да - пойдёт с нами - слышишь?
Пёс ворчал, крутил головой - видно было, ему нелегко проникнуться доверием к чужому человеку, видеть его рядом со своей хозяйкой.
Атоса Наталья привезла молочным щенком из совхоза, выменяла у главного зоотехника за два улья с сильными пчелиными семьями, - кормила с ложечки, спать укладывала у своей кровати.
Щенок был редкой особо ценной породы, - требовалось разрешение местного общества собаководов, - Наташа оформила разрешение, выправила на собаку все нужные документы. И кормила, и растила с нежностью и любовью, на которую она была способна.
Атос, как и его средневековый тёзка, был по-рыцарски ревнив и храбр до безумия; он бдительно следил за каждым вторгшимся в дом и готов был разорвать на части всякого, кто попытался бы нанести обиду хозяйке. Он одну женщину схватил за руку и сжал её до ломоты только за то, что та взмахнула зачем-то рукой возле лица Наташи. С тех пор соседи и все близкие люди старались поодаль держаться от Натальи, не говорить с ней громко и не размахивать руками.
- Скажите ему добрые слова, - посоветовала Наташа, - иначе будет настороже и не отойдёт от меня ни на шаг.
Качан, никогда не имевший собак и не знавший, как с ними обращаться, подошёл к Атосу, заглянул ему в глаза.
- Атос, хороший… вот тебе моя рука. Будем друзьями.
Атос понимал, что ему предлагают дружбу и что хозяйка, стоявшая тут же и одобрявшая эту сцену, призывает его к тому же, но, видя приближение руки, счёл такой жест слишком фамильярным, глухо заурчал.
- Ну, ладно, ладно, не буду тебя трогать. Но и ты меня оставь в покое. Ладно? Мы ведь с тобой джентльмены, обо всём сумеем договориться.
В душе же у Бориса оставалось недовольство псом, - будет ещё он тут вязаться между нами! - и пес, судя по недобрым настороженным взглядам, слышал это недовольство; в чутком собачьем сердце оставались ревность и предубеждение к непрошенному знакомцу.
Вышли налегке; ни Наталья, судя по её снаряжению, ни Борис не взяли никаких припасов, - видно, всё-таки, поход наш будет недолог, - успокаивал себя Борис, - обойдёмся без еды и питья.
О продолжительности похода Борис думал с тревогой: вдруг как не дойдёт, устанет, не выдержит темпа.
Шли гуськом по узенькой травянистой тропе, мимо кладбища, углубляясь в лес, который становился всё чаще и угрюмее.
Впереди бежал Атос, за ним Наташа с легким одноствольным ружьишком на плече, с планшетом военного образца, из которого выглядывал уголок крупномасштабной карты. Шли быстро, подгоняемые прохладой сентябрьского утра, сырым дыханием тумана, влекомые чистым звонким щебетанием птиц, встречавших малиновый шар солнца, и с ним ясный и тихий день ранней осени.
Ах, хорошо. Хорошо-то как дышится.
Борису хоть и нелегко было поспешать за Наташей, но первые километры он прошёл резво; крепкий кофе, которого он выпил несколько чашек, обилие кислорода развеяли сонливость; усталости как не бывало, сердце работало ровно, и он не слышал стесняющих неудобств и колющих болей, которые обыкновенно являлись у него во время быстрой ходьбы. Смущало молчание Натальи, - не повернулась, не спросила о самочувствии; и во время завтрака хотя и с улыбкой подавала ему яичницу, мёд и сметану, но сказала лишь несколько слов: "Одумайтесь, вам незачем идти со мной в такую даль. Я в безопасности, со мной ружье, собака. Но, конечно, вам ходить полезно", - и весь разговор. И теперь не повернется, не спросит, легко ли ему за ней поспевать?
Миновали дубовую рощу, спустились к низине, - тут курился утренний сырой туман. Вошли в него словно в молочное озеро, - собака скрылась на дне, Наташа погрузилась по плечи; голова, покачиваясь, точно плыла над волнами.
Из тумана змейкой выползала просёлочная дорога, вела в лес - и над ней, над дорогой, рядком чёрных свечек бежали в глубину лесной просеки столбы телефонной связи. Там, за просекой, копнинские пруды, - вспоминал Борис прогулки с другом. И надеялся, что у первого пруда Наташа остановится, они передохнут.
Но Наташа не остановилась; шла тем же легким, почти летящим шагом дальше. Борис счёл неудобным долее отставать, догнал девушку.
- Вы так быстро идёте!
- Люблю ходить быстро. Поспевайте, вам полезно.
Достала из сумки-планшета компас и карту, на ходу стала уточнять направление. На карте сделала пометку.
- Похоже на то, что вы готовитесь к какой-то игре, где нужно быстро ориентироваться на местности.
- Нет, играть мне некогда; я составляю карту медоносов: культурные поля, травы, насаждения. Три соседних района уже обошла, составила - теперь принимаюсь за свой район, Сергиевопосадский.
- Зачем нужна такая карта?
- Как зачем? Я же пасечник! Слышали, говорил директор: заведующий отделением совхоза. Сказал он слишком громко, точнее будет: бригадир пчеловодческой бригады.
- Ну, и что же? Зачем карта?
Наталья одарила Качана смешливым снисходительным взглядом. Впрочем, объяснила охотно, обстоятельно:
- Пчёлы, как и всякая живность, любят места злачные, обильные нектаром. А нектар при цветении хотя и выделяют почти все растения, но пчёлы потребляют в пищу нектар целебный, особенно богатый сахарами, - самым энергетическим материалом.
- Верно, понимаю, - ну, и пусть они ищут свой нектар; это их забота, - пытался шутить Качан.
Наташа снова улыбнулась, - на этот раз уж не столь снисходительно. И некоторое время шла молча, видимо, не желая возобновлять разговор, но Борис, стараясь забежать вперёд, заглядывая ей в лицо, продолжал:
- Пчёлы - не стадо коров, их на место пастбища не погонишь.
- Почему же! Пчеловод, если хочет получить много мёда, будет со своей пасекой всё время маневрировать: выставлять ульи туда, где подоспел обильный медосбор, скажем, зацвела гречиха, налились нектаром цветы липы. У нас под Москвой один инженер поставил рекорд взятка на улей; за лето собрал пятьсот килограммов. Я ездила к нему, и он рассказал: улей всё лето стоял на открытом пикапе и он с мая до октября мотался с ним по местам обильных медосборов.
- Не захочешь и мёда.
- Дело не в одном только мёде. У нас в последнее время нашлись скептики - стали утверждать: Московская область - не для пчёл. Обилие людей, химия, гербициды изменили лицо земли, здесь нет хорошего взятка. И пчеловодство пошло на убыль; в хозяйствах пасеки редки, на частных усадьбах и того реже. Вот инженер и бросил вызов скептикам. Он доказал, что земля московская не оскудела медоносами, - поставил рекорд сбора мёда на один улей. И - кажется: рекорд мировой.
- А вы?.. Вы тоже стремитесь к рекордам?
- Пчеловодство - моя профессия. Мне нужны знания.
Сказать ему было нечего, и Качан надолго замолчал. И поотстал от Наташи. Он был недоволен беседой, - собой, конечно; упрекнул себя за то, что не нашёл до сих пор с Наташей верного тона, и всякий разговор оборачивался для него конфузом.
Поравнялся с Натальей, шёл рядом, время от времени поглядывал на профиль её лица; шла она легко, смотрела вперёд весело, и от всей её фигуры веяло здоровьем, молодой нерастраченной силой. Впереди, шныряя по сторонам, бежал пёс.
Борис мысленно перебирал темы для разговора, но ни одна из них не казалась ему ни умной, ни уместной. Рассказывать о себе, о близких, о друзьях - интересно ли это будет девушке? Она его ни о чём не спрашивает, не кокетничает с ним, как все другие, - демонстрирует полное равнодушие. Ни разу не взглянула, не заговорила и даже как будто бы жалеет, что взяла его с собой.
- Я тут никогда не был, вон там пруд какой-то?
- Пруд Монастырский, за ним другие - и всё место называется Копнинские пруды. Почему Копнинские? - не знаю; и никто из тех, кого я спрашивала - не знает. Может, потому Копнинские, что копали их, копаные. Тут рядом Сергий Радонежский в скиту жил. Дмитрий Донской перед Куликовской битвой к святому старцу приезжал, благословения просил. Ослябия, Пересвета - знаете, конечно? Отсюда они. Монахи, скитники.
Взошли на взгорок, возвышавшийся у пруда. На противоположном берегу, словно витязи в боевом строю, стояли необычно высокие и могучие сосны; широко раскинули они чуть поникшие длинные ветви.
- Реликтовые, - пояснила Наташа. - Будто, отцу Сергию паломники из Сибири саженцы принесли. Как уж они несли, сохранили как - сие неведомо, - серьёзно проговорила Наталья слова той поры, - а только легенда есть такая. И ещё я слышала, будто в пруду этом монахи Сергиевой лавры во время польского нашествия бесценный клад захоронили - все сокровища лавры. С тех пор многие принимались искать тот клад, да он не даётся. А недавно тут с приборами столичные физики к делу приступились. И будто бы приборы им место показали, и размеры клада - и устремились учёные к тому месту, но топким оно оказалось. Едва ступят ногой, тянет вниз, засасывает; едва выдернут человека. Лесник тут неподалеку жил, так его жена рассказывала: вода - и та противилась. Я её спрашиваю: как же она противиться может, чай не живая. А так, говорит, и противится: взбурлится вся, мутная станет. Не хочет, значит, клад отдавать. Да зачем же она держит клад у себя? - спрашивала я. А женщина отвечает: "Люди, знать, не те за кладом пришли, дурные люди, антихристы. Ныне много людей таких развелось - Богу не угодных".
Сказки рассказывала, а слушать интересно. Много лет прошло, я тогда школьницей была, но рассказ её слово в слово помню.
Наташа присела на камень, развернула карту. Борис опустился рядом, вытянул на траве ноги. В спине чувствовал боль и усталость - давно не ходил так много. Смотрел на карту и думал: далеко ли пойдём? Но не спрашивал, делал вид, что это его не интересует. Наталья прочертила линию до деревни, оттуда до другой, до третьей, и лишь от третьей деревни провела прямую через лес до дома.
- Какой масштаб карты? - спросил Борис.
- Карта старая - полувёрстка.
Качан прикинул на глаз и ахнул: маршрут охватывает тридцать километров. Карандашные линии тянулись не по шоссе, не по просёлочным дорогам - лесными тропами, полями и чащобами. "Неужели за один день?.." И словно бы отвечая на тревожный незаданный вопрос Качана, Наташа поднялась, одернула куртку:
- Ну, пошли!
Пес, лежавший у её ног, рванулся вперёд. Он лишь краем глаза взглянул на хозяйку, угадал направление хода - далеко побежал; видимо, на разведку.
- Вы липу от елки и дуба отличить можете? - впервые обратилась девушка к спутнику.
- С трудом, но… как-нибудь.
- Тогда вот вам компас - идите вон той тропой, определяйте границу липовых насаждений.
- А вы как без компаса?
- Ничего. Я - по солнцу.
Она свернула с тропы и скрылась в орешнике. Борис крикнул:
- А если потеряемся?
- Не беспокойтесь. Атос вас найдёт.
Качан в недоумении пожал плечами и двинулся по указанной ему тропе. Разглядывал стволы деревьев: дубы, сосны, ели, осины, липы. Да, да - вот эти - липы. Стволы не толстые, гладкие, тёмные с красноватым отливом. Впрочем, это в лучах солнца кора так светится. Сорвал листья, бутончик, скрывший завязь будущего цвета, растер между пальцами. И сильный аромат ударил в ноздри. Знакомый, терпкий, медовый. Борис ничего не знал и не думал о природе запахов, но мёд такой ел не однажды - и не только у Наташи, а и там, в городе. "Наверное, сюда Наталья привезёт свою пасеку. И будет жить в лесу, как те… скитские монахи, как святой старец Сергий Радонежский. Ну - жизнь, работа! Но, может, Наташа пришлёт сюда того толстяка, или - "подручного" Игоря Придорогина? Ведь она у них бригадир. И ульев на пасеке будет триста-четыреста, а там и пятьсот.
Осматривая деревья, забирая всё влево, в сторону от Наташи, Борис думал об этой необыкновенной, немножко странной и непонятной - ни городской, ни сельской - девушке. В её жизни, занятиях и интересах всё "не как у людей", то есть не как у тех девушек и женщин, которых встречал, с которыми был близок Борис Качан. Эта - не стандартна, стоит и держится особняком, - от того, может быть, она и равнодушна к Борису, не испытывает от его близости ни робости, ни смущения. И смотрит на него, и разговаривает с ним - просто, без кокетства и желания нравиться. Да уж понимает ли она, кто я такой и с чем меня надо есть?
Оглядывая деревья, забирая всё время влево - по границе обитания лип, он видел перед собой невысокую возвышенность и за ней угадывал открытое пространство. Часы показывали десять утра. Всего лишь два часа они находятся в пути, а он уж чувствует усталость, он притомился и хочет есть. Только что завтракал, и уже - есть! А между тем, он ничего не взял, и насколько успел рассмотреть снаряжение спутницы, съестного и у неё не было. Как же так! - подумал он с ужасом. И от мысли такой - неожиданной, неприятной - остановился. Не может того быть! Он не выдержит и трех часов. В нём всё будет вопить, кричать.
Но тут пришла успокоительная мысль: зайдём в деревню, купим, что надо.
Ускорил шаг, а липы всё вели его влево, в сторону от Наташи. И он шёл, шёл по краю липовых насаждений минут сорок, - может быть, час. Наконец, лес кончился и он вышел на широкую просеку, по которой влево и вправо бежали металлические опоры высоковольтной линии. И тотчас к нему подбежал Атос, подал голос и устремился вверх по тропе, показывая направление. Там стояла и махала рукой Наташа.
Борис подошёл к ней. Она сидела на пне и штрихами чертила на карте контуры липовых насаждений. Посредине вывела карандашом: "Липы".
- И так весь лес? - Борис обвел рукой горизонт.
- Если бы только этот лес. Весь район нужно обойти, и ещё два-три района прилегающих.
- И всё ножками? - пытался шутить Качан.
- Всё ножками. Иначе не будешь знать, куда и когда, и в каком количестве вывозить ульи. Иначе - бедный взяток, бедное житьё - всё на милости у природы. А Иван Владимирович Мичурин советует не ждать от неё милостей.
Наташа склонилась над картой:
- Итак, вы шли по липовым угодьям?
- Липы тут разбросаны, по всему лесу встречаются, но я шёл там, где они растут кучно.
- Хороший массив. Отметим его на карте. И назовем "Качанский массив".
Жирным пунктиром Наташа изобразила рисунок, похожий на бутылку с широким горлом. И вывела: "Качанский массив".
Борис довольно улыбнулся. Сказал:
- С вами так в историю попадёшь.
- Начало удачное, - заметила Наташа. - Пойдёмте дальше.
И устремилась распаханным полем к противоположной стороне леса.
У края леса Наташа подошла к Борису, показала рукой на левую сторону и на правую; по левую, километрах в шести, в низине открывались дома большого села с белой церковью; по правую, если пройти километра четыре, лес обрывался, и дальше за холмом синела черта горизонта.
- Вы пойдёте вправо, обследуете вон ту часть леса, я спущусь вниз.
- Но мы потеряемся!
- Атос вам не даст заблудиться. А кроме того, этот массив невелик: на два-три километра углубитесь и там будет гора - зимой мы тут катаемся на лыжах. Там, на горе, назначаю вам свидание.
Взмахнула рукой и пустилась вниз, по направлению к селу.
- А что я должен делать? - крикнул Борис вдогонку Наташе.
- Как что? - остановилась девушка. - Вы разве ещё не уяснили свою задачу? Достаньте блокнот, помечайте в нём участки медоносов: липа, дикие фруктовые деревья, заросли малины, земляники.
- А ну как заблужусь?
- Смотрите на солнце - оно всходит на востоке. Идите прямо на солнце - на восток.
"Как всё у неё просто", - думал Качан, погружаясь в лес и отклоняясь в сторону, откуда лились ещё красные в эту раннюю пору лучи солнца. Они пронизывали крону деревьев, озаряя лес кроваво-красным блеском, золотя зеленую шубку молодняка-ельника, рассыпаясь светлым узорочьем по длинным листочкам иван-чая, мать-и-мачехи, ромашки лесной, в тонких стебельках малинника, в металлически-упругой листве черники и стелющейся на открытых взлобьях земляники.
Попадались Борису и грибы; огненные шапки подосиновиков, серебристо-серые подберезовики, плотные и чистые, словно умытые росой, белые. Борис не брал их, - полюбовавшись, шёл дальше.
Он теперь уже с большой уверенностью, словно опытный лесовод, определял деревья, далеко видел травы, цветы - помечал в блокноте границы медоносов. На ходу приходил и навык определять на глаз размеры, расстояния - заносить в масштабе на бумагу. На листе блокнота рождалась схема-карта леса, пунктирами, значками отмечались медоносы. Представлял, какая выйдет у неё потом карта и как нужна такая карта пчеловодам. Осознавал важность Наташиного дела, рождалась вера и в то, что, в конце концов, она напишет книгу "Медоносы Подмосковья", и эта книга по значению своему будет поважнее иной кандидатской, и даже докторской диссертации.
Поймал себя на мысли, что только сейчас, здесь, в лесу, в эту минуту по-серьёзному взглянул на соседку - оценил её дело, и образ жизни - всё-всё, чем она живёт и чем занимается. Невольно пришло сравнение с городскими девушками, с институтскими - особенно же с теми, кто когда-либо был ему близок, кем он увлекался, с кем даже хотел в своё время заключить союз.