- Разумеется, - пробормотал он с притворной развязностью, - разумеется. Правила одни и те же.
Тем не менее он совсем задыхался, и крупные капли пота выступили на его гладком большом лбу.
- Что касается письма, - продолжал учитель еще дружелюбнее, заметив эти признаки смущения, - то, как вам известно, всякая пропись годится.
Он беспечно подал свое перо дяде Бену. Большая рука застенчиво взялась за перо, но при этом ухватилась за него так робко и так неуклюже, что видно было сразу, что совсем не привыкла держать его, и учитель должен был отойти к окну и тоже поглядеть на птиц.
- Ужасно смелые - эти сороки, - сказал опять дядя Бен, кладя перо обратно около книг и глядя на свои пальцы с таким видом, как будто они совершили операцию необычайной трудности и деликатности. - Они ничего-таки не боятся, не правда ли?
Наступило вновь молчание. Учитель вдруг отвернулся от окна.
- Знаете, что я вам скажу, дядя Бен, - проговорил он с решимостью и очень серьезно, - бросьте вы Добелля, и Парсинга, и Джонса, и старинные гусиные перья, к которым, я вижу, вы привыкли и начните сначала, точно вы никогда ничему не учились. Забудьте их, говорю вам. Конечно, это трудно сделать, - и он отвернулся от окна, - но вы должны так поступить.
Он должен был снова отвернуться к окну: радость, преобразившая лицо дяди Бена, когда он это говорил, вызвала слезы на его собственных глазах. Смиренный ревнитель знания торопливо ответил, что он постарается.
- И начните опять сначала, - продолжал учитель ласково. - Совсем, знаете, как если бы вы были ребенком.
- Так, так, - с восторгом потирал руки дядя Бен, - вот это по-моему! Вот это я говорил как раз Рупу…
- Значит, вы уже говорили с другими об этом, - удивился учитель. - Я думал, вы хотите держать это в секрете.
- Да, конечно, но я, знаете, условился с Рупертом Фильджи, что если вы ничего не будете иметь против этого, то я буду ему платить по двадцати пяти центов каждый раз, как вы позволите ему прийти сюда и помогать мне, и сторожить школу и, знаете, никого в нее не пускать. А Руп умный мальчик, сами знаете.
Учитель подумал с минуту и решил, что дядя Бен по всей вероятности прав! Руперт Фильджи, красивый четырнадцатилетний мальчик, был также оригинальный, сильный характер; юная живость и смелый, честный нрав его привлекали учителя. Руперт был хороший ученик и обещал стать еще лучше, и занятия с дядей Беном не только не помешают школьной дисциплине, но могут быть даже полезны.
Тем не менее он добродушно спросил:
- Но разве вы не могли бы легче и безопаснее заниматься у себя дома? Я мог бы, знаете, дать вам денег на поддержание и приходить два раза в неделю.
Радостное лицо дяди Бена вдруг омрачилось.
- Это было бы не так удобно для меня и для Рупа, - сказал он нерешительно. - Видите ли, что обстановка шкоды тут важна, и тишина, и общий характер, напоминающий об учении. И ребята, которые непременно заберутся ко мне в избушку, если узнают, что я учусь, сюда не посмеют придти.
- Хорошо, - отвечал учитель, - приходите сюда.
Заметив, что его собеседник старается извлечь из горла слова благодарности, а из кармана кошелек, при чем то и другое ему никак не удается, он спокойно прибавил:
- Я приготовлю вам несколько прописей для начала.
И продолжал писать несколько начатых им примеров для малютки Джонни Фильджи.
- Премного вам благодарен, м-р Форд, - сказал дядя Бен чуть слышно, - и если бы вы были так добры назначить плату…
М-р Форд быстро повернулся и протянул руку собеседнику, так что тот вынужден был вынуть свою из кармана, чтобы пожать ее.
- Милости просим, приходите, когда хотите; но я могу дозволить это только даром, и вы мне лучше и не говорите о том, что намерены вознаградить Руперта.
Он потряс руку смущенного дяди Бена и, сказав, что оставит его теперь на некоторое время одного, взял шляпу и направился к двери.
- Так вы думаете, что мне лучше выкинуть за борт Добелля и компанию, - медленно проговорил дядя Бен, глядя на приготовленную для него пропись.
- Без сомнения, - отвечал учитель с полной серьезностью.
- И начать сначала как малый ребенок?
- Как малый ребенок, - подтвердил учитель, выходя из-под крыльца.
Несколько минут позже, докурив сигару на площадке, он заглянул в окно школы. Дядя Бен, сняв сюртук и жилет и засучив рукава рубашки на мощных руках, очевидно, отбросил Добелля с товарищами и, согнувшись в три погибели, с вспотевшим лбом, склонил смущенное лицо над конторкой учителя, стараясь выводить буквы, вкривь и вкось, действительно как малый ребенок.
II.
Пока дети медленно рассаживались по своим местам на следующее утро, учитель ловил удобную минутку переговорить с Рупертом. Этот красивый, но не особенно любезный юноша был по обыкновению окружен толпой женских поклонниц, к которым, надо прибавить, он питал невыразимое презрение.
Возможно, что это здоровое направление ума привлекало к нему учителя, а потому он не без удовольствия слушал обрывки его презрительных замечаний своим поклонницам.
- Ну! - обращаясь к Клоринде Джонс, - пожалуйста не сопите! А вы - повернувшись к Октавии Ден, - не дышите над моей головой. Если я что ненавижу, так это когда девчонки на меня дышат. Да, да! Вы дышали мне в затылок. Я это чувствовал. И вы также… вечно сопите… О! да! вам хочется знать, для чего я принес другую пропись и другую арифметику, мисс любопытная! Ну, что дадите, если я скажу? Хотите знать, хорошенькая ли она, - (с невыразимым презрением напирая на эпитет хорошенькая! ) - Нет, она не хорошенькая. У девчонок вечно на уме хорошенькое , да любопытное. Ну, брысь! Отстаньте! Разве вы не видите, что учитель на вас смотрит, стыдитесь!
Он поймал выразительный взгляд учителя и подошел к нему, слегка смутясь, с краской досады на красивом лице и с взъерошенными каштановыми кудрями. Одна кудерька в особенности, которую Октавия украдкой обвила вокруг своего пальца, торчала точно петуший гребень на его голове.
- Я говорил дяде Бену, что вы можете заниматься с ним здесь по окончании класса, сказал учитель, отводя его в сторону. Поэтому вы можете отложить ваше письменное упражнение и сделать его сегодня после полудня.
Темные глаза мальчика заискрились.
- И если вам все равно, сэр, - прибавил он внушительно, - то скажите ученикам, что я наказан.
- Я боюсь, что это не годится, - сказал учитель, которому это показалось очень забавным. - Но зачем вам это?
Руперт сильнее покраснел.
- Чтобы удержать этих проклятых девчонок; чтобы они не гонялись за мной и не прибежали сюда.
- Я постараюсь это как-нибудь устроить, - сказал учитель, улыбаясь и минуту спустя прибавил серьезнее: - Полагаю, что ваш отец знает, что вам будут платить деньги? И он не против этого?
- Он? О, нет! - отвечал Руперт с удивленным взглядом и тем же покровительственным тоном, с каким он говорил обыкновенно с младшим братом. - Вам нечего о нем беспокоиться.
В сущности Фильджи-отец, года два тому назад овдовевший, молча передал главенство в семье своему сыну Руперту. Припомнив это, учитель только сказал: "Очень хорошо", и отпустил ученика на место и выбросил из головы и самый предмет беседы.
Оглядев скамейки, учитель только что собирался было позвонить в колокольчик, в знак того, что класс начинается, как послышались легкие шаги по песку, шелест платья, похожий на трепетание крыльев птицы, и в школу легким шагом вошла молодая девушка.
Круглые, нежные, свежие щечки и подбородок, тонкая шейка показывали, что ей лет пятнадцать, не более; но полная, совершенно развитая фигура и длинное, модное платье говорили, что она уже больше не девочка. В манере держать себя она соединяла наивность девочки и апломб женщины, Сделав книксен учителю - единственный намек на то, что она такая же ученица, как и остальные - она уселась на одной из больших скамеек, расправила складки своего нарядного кисейного платья с голубыми бантами и, опершись локтем на пюпитр, принялась снимать перчатки.
То была Кресси Мак-Кинстри.
Раздосадованный и расстроенный бесцеремонным появлением девушки, учитель холодно отвечал на ее поклон и сделал вид, что игнорирует ее нарядную персону. Положение было затруднительное… Он не мог отказаться принять ее в школу, так как ее не сопровождал больше поклонник; не мог и прикидываться, что ничего не знает о расстроившемся сватовстве. Что касается того, чтобы заметить о неприличии ее костюма, то это было бы новым вмешательством, которого он знал, что в Инджиан-Спринге не потерпят. Он должен был принять такое объяснение, какое она согласится ему дать. Он позвонил в колокольчик больше затем, чтобы отвлечь любопытство детей, возбужденное до последней степени.
Кресси сняла перчатки и встала.
- Я думаю, мне можно начать с того места, на каком я остановилась? - лениво проговорила она, указывая на книги, принесенные ею с собой.
- Да, пока, - сухо ответил учитель.
Младший класс был вызван отвечать урок. Позднее, когда по обязанности он очутился около нее, он был удивлен, найдя, что она действительно приготовила урок и вела себя так хладнокровно, как если бы только вчера была в школе. Занятия ее были совсем еще элементарные, так как Кресси Мак-Кинстри никогда не была блестящей ученицей, но он заметил - с некоторым сомнением на счет постоянства такого явления - что сегодняшний урок она приготовила необыкновенно тщательно. Кроме того, в ее манере держать себя было что-то вызывающее, точно она решила протестовать против всякой попытки удалить ее из школы на основании ее неспособности. Он отметил для самообороны несколько колец, надетых на ней, и один большой браслет, особенно дерзко блестевший на ее бедой ручке, уже привлекший внимание ее товарищей и вызвавший компетентное замечание Джонни Фильджи, - "настоящий золотой".
Не встречаясь с ней глазами, он довольствовался тем, что строгими взглядами удерживал детей, чтобы они не глядели на нее. Она никогда не была особенно популярна в роли невесты, и только Октавия Ден и еще одна или две девочки постарше, ценили таинственное обаяние этой роли, между тем как красавец Руперт, укрываясь как за каменную стену за свое открытое предпочтение к жене хозяина гостиницы в Инджиан-Спринге - особе средних лет - глядел на Кресси лишь как на несносную скороспелую девчонку.
Тем не менее учителя раздражало ее присутствие. Он пытался урезонить себя тем, что это лишь один из фазисов местной жизни и в сущности забавный. Но это не помогало. Вторжение этой тщеславной девочки грозило расстроить не только школьную дисциплину, но и его собственную жизнь. Мечтательность, делавшая его как бы не от мира сего, - качество, которое и ценили его маленькие слушатели - теперь как будто совсем оставила его.
Во время рекреации, Октавия Ден, сидевшая около Кресси, охватив рукой талию старшей девушки и глядя на нее с покровительственной улыбкой, под влиянием какого-то быстро водворившегося между ними франмасонского понимания, смеясь, убежала вместе с другими. Учитель за конторкой и Кресси, замешкавшаяся около своего пюпитра, остались вдвоем.
- Я не получал уведомления ни от вашего отца, ни от матери о том, что вы опять вернетесь в школу, - начал он. - Но, полагаю, что они решили это?
Неприятное подозрение в тайном соглашении их с женихом Кресси придавало особенную напыщенность его тону.
Молодая девушка с удивлением поглядела на него.
- Я полагаю, что папа и мама ничего не будут иметь против этого, - сказал он с таким же пренебрежением к родительскому авторитету, какой проявил сегодня Руперт Фильджи, и который, по-видимому, составлял местную особенность. - Мама хотела было придти сюда и повидаться с вами, но я сказала ей, что это совсем лишнее.
Она заложила обе руки за спину и оперлась ими в пюпитр, глядя на кончик своего элегантного башмачка, которым описывала полукруг. Поза ее не то вызывающая, не то небрежная, выдавала грациозные линии ее талии и плеч Заметив это, учитель стал еще суровее.
- Значит, я должен понять, что это будет постоянно?
- Что такое? - вопросительно сказала Кресси.
- Должен ли я понять, что вы намерены аккуратно посещать школу? - повторил учитель коротко, - или же это простое соглашение всего лишь на несколько дней, пока…
- О! - вдруг поняла Кресси, подняв на него свои смелые глаза, - вы говорите об этом, о! это совсем расстроилось. Да, - прибавила она презрительно, описывая большой полукруг ножкой, - это совсем кончено… три недели тому назад.
- А Сет Девис… он тоже намерен вернуться в школу?
- Он!
Она расхохоталась беззаботным, девическим смехом.
- Не думаю. Пока я тут, во всяком случае, он не вернется….
Она уселась на пюпитр, так что ее маленькие ножки едва касались пола. Вдруг она ударила каблук о каблук и встала.
- Это все? - спросила она.
- Да.
- Могу я теперь уйти?
- Да.
Она сложила книжки горкой и минутку промедлила.
- Хорошо ли поживали? - спросила она с небрежной вежливостью.
- Да… благодарю вас.
- Вы на вид совсем молодец.
Она направилась к дверям ленивой, раскачивающейся походкой южных девушек; растворила дверь и внезапно со всех ног бросилась к Октавии Ден, закружилась с ней в диком вальсе и исчезла.
После того как школьники были распущены и учитель остался с Рупертом Фильджи, чтобы показать ему, как приступить к занятиям с дядей Беном, красавец-мальчик спросил сердито:
- Что, Кресси Мак-Кинстри будет аккуратно посещать школу, м-р Форд?
- Да, - отвечал учитель сухо.
И через минуту прибавил:
- А что?
Прелестные кудри Руперта спускались на его брови, придавая ему особенно недовольный вид.
- Очень неприятно для человека, когда он думал, что отделался от этой сороки и ее глупого жениха, видеть, что она опять затесалась к нам.
- Не увлекайтесь личной антипатией, Руперт, и не говорите так о своей школьной подруге… и молодой лэди, притом, - сухо поправил его учитель.
- В лесу у нас таких школьных подруг и молодых "лэди" сколько хочешь, - ответил неисправимый Руперт. - Если бы я знал, что она вернется в школу, я бы…
- Ну? - резко спросил учитель.
- Я бы такую штуку удрал, что она опять убралась бы! Сделать это легко, - прибавил он.
- Ну довольно об этом, - строго сказал учитель. Теперь займитесь своей обязанностью и постарайтесь доказать дяде Бену, что вы не просто шалун-школьник, или же, - прибавил он значительно, - мы оба пожалеем о нашем договоре. Смотрите, чтобы я нашел вас обоих в порядке по возвращении.
Он снял шляпу с крюка на стене и в силу внезапно составленного решения вышел из школы, чтобы идти к родителям Кресси Мак-Кинстри. Он сам не знал хорошенько, что им скажет, но по своему обыкновению рассчитывал на вдохновение минуты. На худой конец он мог отказаться от должности, которая, как теперь оказывалось, требовала гораздо больше такта и дипломатии, нежели он ожидал, тем более, что он уже подумывал в последнее время, что его настоящее положение, избранное им, как временный ресурс бедного, но способного молодого человека, ни на шаг не подвигало его к осуществлению его пышных мечтаний.
М-р Джек Форд был юный пилигрим, явившийся искать счастия в Калифорнию и до того налегке, что ему не с кем было даже посоветоваться. Искомое счастие не далось ему в руки в Сан-Франциско, не улыбнулось и в Сакраменто и, по-видимому, вовсе не намеревалось посетить его в Инджиан-Спринге. Тем не менее, когда школьный дом скрылся у него из глаз, он закурил сигару, засунул руки в карманы и пошел с бодрой беспечностью юности, которой все кажется легко и возможно.
Дети уже исчезли так же таинственно и внезапно, как и появились. Окрестность, между ним и поселком Инджиан-Спринг, раскинувшимся в беспорядке, кругом расстилалась без звука и без движения. Поросший лесом холм, на котором стоял школьный дом, в полумиле дальше склонялся постепенно к реке, на берегах которой, на этом расстоянии, городок, казалось, разметался второпях, или выброшен был на берег рекой, как попало. Отель почти в ехал, в баптистскую церковь, волоча за собой два питейных дома и кузницу; между тем как здание суда высилось в своем одиноком величии на песчаной площадке в полумиле расстояния. Земля кругом была изборождена бесцеремонными орудиями прежних золотоискателей.
М-р Форд не особенно симпатизировал этому свидетельству пограничных усилий: счастие, которого он искал, так очевидно лежало не в этом направлении, и взгляд его, устремленный в даль, озирал всю окрестность, носившую еще полудикий характер, не смотря на коттеджи резидентов за городской чертой и редкия фермы или, как они там называются, ранчи. Дикость местности делала вполне возможным появление медведей на далеко еще не расчищенных пустырях.
Мыза семьи Мак-Кинстри предстала перед ним во всей ленивой неприглядности юго-западной архитектуры. Группа, различных строений, из которых некоторые полуразрушились, а другие не были достроены, откровенно и красноречиво говорила о номадных наклонностях обитателей. Мыза Мак-Кинстри всегда была бельмом на глазу у учителя, и даже в это утро он молча подивился, каких чудом из такой безобразной куколки вылупилась такая нарядная бабочка, как Кресси.
Пока он стоял в нерешительности, идти на мызу или нет, хорошенькое личико и нарядное платье Кресси вдруг мелькнули за углом одного из строений. Она была не одна, с ней был мужчина, рука которого, очевидно, только что обвивала ее талию и снова пыталась сделать то же самое. Но Кресси ловко увертывалась и хохотала не то сердито, не то задорно. Учитель не мог разглядеть на этом расстоянии лица кавалера, но видел только, что это не ее прежний поклонник, не Сет Девис. Вдруг кавалер исчез, и Кресси одна побежала в дом. Учитель не мог решить, видели они его или нет, и сам направился в дом.