Тот, кого назвали Вагифом, неторопливо подошел к пленникам и ласково улыбнулся им в лица. Это был боевик с нескладной фигурой, похожий на крупный обломок скалы с глазами в узких щелях. На груди у него болтался урезанный АКС, а на боку висел настоящий американский "кольт" с длинным стволом, который он поглаживал пальцами правой руки:
- А кто сказал, что они штабники? - вкрадчиво заговорил он, внимательно всматриваясь в молодых людей. - Это иностранные журналисты, товарищ мертвый полковник подобрал их недалеко от Армавира.
- Это те самые голенастые додики, о которых нам сообщил капитан Сорокин? - пригляделся к путникам второй боевик. - Он еще намекнул о какой-то бабе, подсевшей к интенданту в начале пути.
- А вот она, госпожа Трепоф, француженка русского происхождения, - главарь протянул руку к журналистке и поднял за подбородок ее голову. - Личность на Западе известная.
- Значит, за них следует запросить большие деньги, - удовлетворенно зашумели окружающие.
- Хо-хо, товара тут на несколько сотен тысяч зеленых!
- Нашу операцию в тылу противника можно считать удачной.
- Господ еще надо дотащить до наших баз, они не русские, которых обухом не перешибешь. Эти додики дохнут от некачественной пищи как экзотические попугаи.
- Придется делиться своими деликатесами, как призывает русских олигархов экономист Лифшиц, пристроившийся за спиной алкаша Ельцына.
- Тогда надо поспешить, пока они свеженькие.
Главарь боевиков поправил на груди автомат Калашникова и отошел немного назад. Где-то за стеной камыша послышался гул моторов тяжелой техники, приближающийся к месту разбоя. В небе появился вертолет с включенными сигнальными огнями. Главарь поднял голову, с усмешкой последил за разворотами боевой машины и приказал пленникам:
- Вперед, иностранный капитал, - он похлопал ладонью по кобуре с "кольтом". - Вам еще предстоит переправа через наш своенравный Терек. А потом вы насладитесь видами наших гор, на вершины которых еще никто без проблем не поднимался.
- Скорее всего, так оно и есть, - пробормотал себе под нос Захарка. Он чертыхнулся, вспомнив слова матери с отцом, сказанные ими перед их отъездом в этот кромешный ад. Подумал о том, что родители всегда правы и невесело усмехнулся. - Жаль, что за все надо платить. Даже за дерьмо…
- Пош-шел, грязный гяур, - ударил его прикладом в плечо один из провожатых. - Еще слово, и ты пристроишься рядом со своим полковником…
Глава тринадцатая
Древняя сторожевая башня, сложенная из нетесаного камня, возвышалась в том самом месте, где узкая тропка, вьющаяся между отвесных скал, делала крутой поворот. Эта тропка, называемая горцами дорогой жизни, вела в Кадорское ущелье, в котором обосновались беженцы из Чечни и соединяла она - тайная - Чеченскую республику с Грузией, ставшей после развала Советского Союза самостоятельным государством. Там же разбили свой лагерь с лазаретом, снабженным современной медицинской техникой, боевики из нескольких банд, возглавляемые полевыми командирами. Главным из них был Басаев, главнокомандующий армией независимой Ичкерии. Он занимал пост, одинаковый с имамом Шамилем, легендарным предводителем сто пятьдесят лет назад освободительной армии горцев от русского присутствия на Кавказе. Звали Басаева тоже Шамилем. Время от времени вооруженные группы горцев переходили границу Грузии с Россией и вступали в боевой контакт с частями российских войск. Генералов у них, под началом которых набиралась не одна тысяча человек, тоже хватало. Армия, если собрать отряды вместе, представляла из себя силу, способную навести шороху на государство средней руки. Но не на Россию, перемоловшую подобных ополчений достаточно и уничтожавшей их походя. Да и пыл у горцев стал быстро иссякать. Прошел тот самый 1994 год, когда мужчины в папахах толпами валили на сборные пункты и им не хватало оружия. Многие из них сложили головы, так и не поняв, за что воевали, другие, большей частью равнинные чеченцы, растворились на просторах России, предпочтя мирную жизнь мнимой свободе. Но не зря еще Джохар Дудаев, первый президент Ичкерии, стоя за трибуной, наскоро сколоченной из досок, громогласно заявлял, что каждый чеченец, это генерал и морпех в одном лице. Вот и пытались показать свою удаль горцы, ведомые арабскими наемниками, для которых слово всемилостивейшего аллаха было законом, позволявшим творить над неверными любые беззакония. Арабы или старались забыть, или не знали из-за своей отсталости в развитии, что мир состоит из противоречий. Они заключались в том, что на силу обязательно должна найтись сила еще большая, принуждавшая силу агрессивную умерить свой пыл, дабы не нарушался на земле хрупкий паритет во всем. Впрочем, что говорить об арабах, продолжавших жить в каменном веке, если религия ислам возникла в языческой их среде примерно через шестьсот сорок лет после христианства. Данный факт доказывал то, что умные люди, правящие миром, подкинули к ним эту религию с одной целью - чтобы мир оставался разнополярным.
Но эти проблемы не беспокоили узников, сидящих в зинданах в самом центре высокогорного аула, родины Шамиля Басаева. Главным для них было выжить в жутких условиях, созданных людьми, ходящими на двух ногах, для людей, обладавших еще и разумом. Когда пленников выводили на прогулку, чтобы они не задохнулись в спертом воздухе вонючей ямы, они видели и сторожевую башню, и те самые красоты, обещанные Вагифом, главарем банды, взявшей их в плен. Вокруг были склоны, покрытые зелеными лесами, дальше втыкались в небо ледяные пики, суровые и недоступные. Они сверкали в лучах заходящего солнца алмазами немыслимых размеров и заставляли задумываться о смысле жизни. Здесь был другой мир, первобытно-философский, призывающий окружающее познавать не по частям, а поверхностно. Он отвлекал от насущных проблем, выхолащивая душу от земной суеты с ее калейдоскопными заботами и радостями, делая ее равнодушной и расчетливой, на уровне всего лишь лепешки из грубой муки. И этому обстоятельству нельзя было противостоять, потому что оно было сильнее всего, принуждая избавляться от набора дхарм и добиваться нирваны.
Не потому ли женщины во всех странах мира тянулись к мужчинам из дремучего патриархата, тем самым показывая, что главным для них является не современный мужской ум с его недюжинными способностями, а всего лишь душевное спокойствие, необходимое для зачатия этой женщиной новой жизни с вынашиванием ее ради продолжения всего рода человеческого.
Захар придвинулся к краю пропасти и в который раз посмотрел вниз. На дне ниткой между теснинами змеилась река, белая от пены, на выходе из ущелья виднелся край зеленого луга с животными, пасущимися на нем. Он притягивал взгляд больше, чем красоты вокруг, потому что от него несло жизнью. Новоявленные рабовладельцы узников жили в этом высокогорном ауле в саклях из нетесаного камня с привязанными к столбам громкоголосыми ослами. Это были горцы с узкими лицами, заросшими волосом, и со взглядами исподлобья, не похожими на обыкновенные человеческие. Скорее, в них было что-то от природы, окружавшей их быт.
- Ты опять терзаешься мыслью о побеге? - спросил Петер, подошедший сзади. Он положил руку на плечо своему троюродному брату. - Мы здесь уже девятнадцатый день, а стало казаться, что я тут родился.
- От этого великого и безмолвного постоянства стирается вся информация, накопленная нами за нашу жизнь в центре цивилизации, - спокойно отозвался Захар. - Получается почти по Джеку Лондону.
- Но там герои боролись за выживание, - не согласился Петер.
- Мы тоже боремся… уже почти в уме.
Мимо протащился молодой мужчина в форме морского пехотинца и с погонами капитана на плечах, закованный в кандалы по рукам и ногам. За ним неторопливо прошагал горец с автоматом на груди и с кинжалом за поясом. Что-то очень знакомое показалось в облике офицера, но получше разглядеть не давали многочисленные синяки и ссадины на его лице. Захар покосился на троюродного брата, который тоже не сводил глаз с военнопленного. В это время горец, отвлекая внимание на себя, вскинул руку и гортанно поприветствовал своего соплеменника, охранявшего иностранцев. Их диалог продолжался всего минуту, после чего первый чеченец поднял автомат и без всякой причины ударил прикладом узника по спине:
- Получа-ай, морская пехота, это тебе не родная Балтика, - он зло сплюнул под ноги. - Весь аул за наших погибших джигитов хочет содрать с тебя шкуру.
- Давно бы пристрелили, - хрипло засмеялся пленник. - Чего зря баланду травить.
- Если бы не Шамиль, я бы сам подвесил тебя на хороший сук и освежевал бы как барана.
- А я бы о вас и руки пачкать не стал, умостил бы вами дорогу и проехал бы по ней на тяжелом танке.
- Ах ты… грязная свинья!
Новый удар приклада заставил моряка покачнуться, но он устоял. Впившись ногтями в ладони, мужчина продолжил путь. К Захару с Петером приблизились их сестры Анна с Софьей и госпожа Натали Трепоф. Они все видели.
- Вот вам живой пример того, как чеченцы издеваются над русскими военнопленными, - развернулся к ним Захар. - Жаль, что у нас отобрали кинокамеры, заснять бы это варварство на пленку и послать в Гаагу, на заседание трибунала по правам человека.
- Захар Д'Арган, вы рассуждаете как мальчишка, - воскликнула бывшая преподавательница Сорбоннского университета. - Неужели вы считаете, что в Европе не в курсе всех этих вопиющих нарушений прав и свобод?
- Тогда в чем дело? - приподнял тот плечи. - Почему со стороны просвещенного общества до сих пор отсутствуют необходимые действия?
- Потому что русских там считают такими-же варварами, обращающимися с пленными адекватными с ними методами.
- Это иудство. Я твердо знаю, что в России боевиков сажают в тюрьму на небольшие срока. И самих чеченцев не преследуют, как делают это в Чечне с русскими людьми.
- Мы еще ничего не успели узнать, - развела руками госпожа Трепоф. - Пока нам не предоставили ни этой информации, ни возможностей ее получить.
Анна, стоявшая немного в отдалении, передернула плечами и с тревогой в голосе проговорила:
- Хорошо еще, что с нами обращаются лучше, чем с бедными русскими узниками. Я бы подобных издевательств над собой долго не выдержала.
- Горцы считают нас европейцами, мы стоим дороже остальных пленников, - вступила в разговор и Софья. - За нами надо ухаживать, иначе мы упадем в цене не только на невольничьем рынке в Хал-Килое, но и на западном толчке тоже.
В это время часовой, присевший на корточки возле огромного валуна, посмотрел сначала на солнце, затем на часы с золотым браслетом на руке и громко предупредил:
- Граждане французы, у вас осталось двадцать минут, а потом вы пойдете пить молоко с чуреком, пропеченным в тандыре.
Анна едва удержалась от смеха:
- Нас информируют о том, что нам подадут на ужин, как в хорошем парижском ресторане, - недоуменно поджала она губы.
- Сам ты чурек, - передернулся от слов горца Петер. Он посмотрел на дорогие часы на руке конвойного и с неприязнью покривил щеку. - Кстати, куда чеченцы девают немеряные суммы денег, выручаемые от продажи невольников? Неужели на такие вот подарки самим себе, чтобы похвастаться друг перед другом, или перед стадами баранов с другими скотами?
- Доллары они тратят не только на подарки, но и на развитие своего бизнеса, на обучение детей за границей, - поспешила ответить госпожа Натали. - Петер, я заметила, что у вас Захаром проснулось высокомерие. Скорее всего это качество, унаследованное вами вместе с генами от терских казаков, ваших предков. Не думаете ли вы, что они совсем тупые?
- Мы с троюродным братом и с нашими сестрами действительно являемся потомками терских казаков. И что вы здесь увидели плохого? - приподнял плечи Петер.
- Ничего особенного, если не считать, что терцы были грубоватым народом.
- Не буду спорить, к тому же вопрос совершенно о другом. Вы хотите сказать, что дети этих людей разбираются в серьезных науках?
- Ну… их же обучают.
- Обучался и господин Хасбулатов, едва не ставший новым президентом России, ко всему, имеющий профессорское звание. Об этом факте вещали все телевизионные каналы Европы и Америки, и жители просвещенного мира боялись, что Россия снова подпадет под иго, теперь под кавказское, - Петер сложил руки за спиной и продолжил рассуждения. - Ведь первобытное начало всегда было сильнее цивилизованной самостоятельности. Дело в том, что если профессора проэкзаменовать, то вряд ли он напишет без ошибок диктант, скажем, за седьмой класс, или правильно решит задачку из той же программы.
- А при чем здесь какой-то Хасбулатов? И зачем ему диктанты?
- Извините, мадам, но этот человек занимал в России должность, по значимости вторую после президентской.
- А первым был президент?
- Ну да, господин Ельцын.
- Вот с Ельцына и следует начинать. И не надо забывать, что малым народам дорога во власть должна быть открыта везде. Их надо учить жить по уму, в мире и согласии, несмотря на их мнимую безграмотность, - взмахнула рукой бывшая преподавательница. - К тому же, кажущуюся, господин Даргстрем, потому что в политике не требуются знания математических законов с правописанием нужных слов. За них это сделают их помощники.
- Простите, госпожа Трепоф, я запамятовал, что вы состоите в комиссии по правам человека, - криво усмехнулся собеседник.
- Я такая же, как все здесь присутствующие, но в отличие от вас, Петер, являюсь поборником просвещенного образа жизни с космополитизмом во главе, - отпарировала женщина на насмешку, прозвучавшую в голосе собеседника. - Когда вы наконец поймете, что все люди на земле одинаковые, и не следует возвышаться над ними образованным истуканом.
- Это правда, люди по своему развитию действительно одинаковые. У них есть руки, ноги, глаза, уши…Они разные лишь по цвету кожи и по широте скул с разрезом глаз, да еще, может быть, по уму. Но для таких как вы, мадам, этот факт не очень существенный, - мягко улыбнулся Петер. - А я все равно посоветовал бы вам, как только вернетесь в Париж, посадить с собой за один стол, допустим, папуаса из Новой Гвинеи. Уверяю вас, вы получите массу удовольствий от его умения пользоваться столовыми приборами и от общения с ним.
- Что вы хотите этим сказать? - вскинула голову бывшая преподавательница.
- Только одно, что на нас обратил внимание человек, по своему развитию одинаковый с нами…
Этот диалог не прошел бесследно, словно кто-то более могущественный решил одним махом расставить все точки над проблемой, затронутой на самом краю человеческого мира. Буквально через день, в такой же теплый вечер, бывшую преподавательницу подняли из ямы наверх и увели в неизвестном направлении. Она ничего не успела сказать, ушла с улыбкой на губах, уверенная, что чеченцы не сделают ей плохого. Ведь ее родственники в Париже могли заплатить за нее большие деньги и с ними уже велись переговоры. Она была немного старше своих сокамерниц и на вид аппетитнее. Ко всему, вела себя раскованнее. Вернулась Натали лишь на следующий день, словно побывала в гостях у злого чудовища, высосавшего из нее все соки. Она молча прошла в свой угол и упала на тряпье, прикрывавшее землю. У нее начался жар, недавно полные губы превратились в шкурки от вишен, проваренных в кипятке. Груди расползлись по ребрам, проступившим сквозь платье ободами от бочки, живот провалился. Анна с Софьей тряслись от страха, они боялись, что их постигнет та же участь. Захар с Петером не знали, что предпринять и с кого требовать ответа за содеянное. Захар пожалел о том, что послушался своего родственника и не начал отстреливаться от боевиков из автомата, найденного в кабине "уазика". Лучше было погибнуть в том бою, чем смотреть на мучения человека, знакомого с первого курса университета. Водить на вечерние прогулки перестали, наверное, госпожа Трепоф показала насильникам свой независимый характер. Пищевой рацион тоже оскудел. У Захара созрел окончательный план побега. Нужно было спуститься к реке и добраться по ней до луга со стадами, пасущимися на нем. Ущелье не могло быть бесконечным, как и горы вокруг, значит, за ними открывался иной мир. А там беглецы сумели бы сориентироваться, чтобы выйти к российским войскам и указать на заоблачный аул, в котором томилось в ямах немало узников разных национальностей. От побега по тропе он отказался сразу, не исключено, что на ней были посты из боевиков. Озабоченность вызывали только сестры, они слабели с каждым днем, не в состоянии справиться со страхом, отбиравшим у них силы. О госпоже Трепоф тревог было меньше, она не поднималась с ложа, значит, ей нужно было надеяться лишь на Бога и на его Величество случай.
Захар уже продумал план до мелочей, оставалось рассказать о нем Петеру, а потом воплотить в жизнь. Но прежде он еще раз прокрутил в уме свои действия, чтобы потом не допускать ошибок. Следовало добиться вывода на прогулку, затем напасть на часового, относившегося к ним как своим овцам, и попробовать самостоятельно спуститься в ущелье. Он видел однажды, как какой-то горец зашел за валун и надолго пропал из поля зрения. Объявился он лишь тогда, когда был далеко внизу, на середине пути к реке. Значит, там проходила еще одна тропа, которой пользовались только по необходимости. Это был первый светлый лучик, пусть маленький, но вселявший надежду.
Но в самый последний момент в дело вмешался его Величество Случай, тот самый, который возносил обыкновенного крестьянина на вершину власти и принижал царя до уровня калики перехожего. В России это было обычным делом, так случилось с Ельцыным, а перед уральским крестьянином - с императором Александром Первым. Вот и сейчас охранник, опускавший в яму кувшин с водой, сообщил, что пленников скоро призовет к себе Шамиль Басаев, решивший передохнуть в родном ауле от войны с русскими. Он потребовал, чтобы они привели себя в порядок и были готовы предстать перед ясными очами их главаря. После завтрака Захар придвинулся к брату, рассказал ему о своих задумках и откинулся в ожидании ответа к земляной стене. Петер долго молчал, затем облизал пересохшие губы и посмотрел на женщин:
- Ты думаешь, что они справятся со спуском на самое дно ущелья? - с сомнением спросил он.
- Госпожа Трепоф останется здесь, а в наших сестрах я уверен, - ответил Захар. - Главное сделать первый шаг, потом мы сами отрежем себе путь назад и пойдем только вперед. Когда страх уйдет, мы начнем искать правильные решения.
- Почему бы сначала не узнать, о чем хочет с нами поговорить этот Шамиль Басаев? Вдруг он скажет, что за нас заплатили выкуп и мы свободны?
- Если бы это было так, братука, нас бы уже вели по центру аула и горцы кидали бы цветы к нашим ногам.
Петер снова ушел в себя, в последнее время он был неразговорчивым, темные зрачки светились постоянным огнем от невыплеснутой ненависти. Он приподнял рубашку и вытащил из-под ремня солидный складной ножик.
- В сумке у полковника нашел, подумал, что эта вещь сможет нам пригодиться, - признался он, щелкая острым лезвием.
- Ты тоже размышлял о побеге? - встрепенулся Захар. Он не ожидал, что родственник окажется тугим на доверие, но имел представление о том, что скандинавы - люди скрытные и себе на уме.
- Мечтал, конечно, - медленно проговорил тот. - Я наблюдал за тем горцем, который спускался на дно ущелья. Глубокое оно, высота может вскружить головы и мы сорвемся вниз.
- Лучше парить в воздухе, чем задыхаться от вони на дне этой ямы.