Бернхард фон Шлезинг и Адольф фон Берг остались в Ландесхуте дожидаться подкрепления – около полусотни кнехтов во главе с сариантом. Усиленный двумя этими сильными и отважными рыцарями, будущий отряд обещал стать серьезной боевой единицей.
Адольф фон Берг участвовал в подлом пленении двух русских витязей наравне с Бернхардом фон Шлезингом, однако никаких угрызений совести и уж тем более мрачных предчувствий, как его приятель, не испытывал. Впрочем, в его не очень обремененную мозгами голову подобные мысли и не могли прийти. Он с удовольствием понаблюдал за экзекуцией скаловитов-язычников, посмевших накосить сена без разрешения комтура, а потом снова увлек фон Шлезинга к столу, за которым оба и пропьянствовали почти до утра, пока слуги не отнесли их, почти бесчувственных, в отведенные им покои. Узнав об отвратительном поведении гостей, Дитрих фон Альтенбург помрачнел и, еще более укрепившись в вере, поклялся впредь требовать от своих подчиненных самого жесткого соблюдения устава ордена.
После полуночи погода испортилась. Разразилась чудовищная гроза, и теперь зигзаги молний безжалостно кроили черное небо на рваные куски. Стражники на крепостных валах зябко кутались в длинные плащи и со страхом прислушивалась к завываниям ветра. Казалось, все дьяволы преисподней вырвались сегодня из-под земли на ночной шабаш. Вдруг на горе, что напротив, на месте бывшего языческого капища Перкуно засветились, словно два огромных красных глаза, странные огни. Сие обстоятельство смутило суеверных кнехтов еще более.
По счастью, сгустившаяся темнота и неблизкое расстояние не позволяли им увидеть, что на горе перед жертвенником стоит вайделот Дор и, воздев руки к небу, произносит ведомые только ему заклинания. По обе стороны камня горели костры, но вместо дров в них пылали специальные горючие камни, хранимые жрецами племени скаловитов в большой тайне. Камни не давали больших языков пламени, но горели ярко, ровно и жарко. Их доставляли сюда издалека, поэтому вайделоты пользовались ими крайне редко, лишь в самых важных случаях. А что сейчас могло быть важнее обретения пруссами Большого Знича?
Когда Дор пришел к жертвеннику, над миром царили тишь и благодать. Даже ветер не озоровал, а словно бы виновато ластился, мягко шевеля листву в кронах деревьев. Стояла удивительная тишина. Небо висело так низко, что, казалось, до звезд можно дотянуться рукой. Однако стоило Дору воззвать к Перкуно, как почти тотчас воздух наполнился тихим гулом, а минутами позже картина окружающего мира кардинально изменилась. Звезды трусливо спрятались за тяжелые тучи, ветер стал злым и колючим, а у самого горизонта взметнулся вдруг высокий мощный столб небесного огня. Это сверкнула первая молния, то есть ударил копьем сам Перкуно.
Сейчас жрец уже не просто говорил – он кричал, вплетая свой высокий, пронзительный голос в не менее пронзительные завывания ветра, и непогода, словно повинуясь их обоюдным воплям, буйствовала все сильнее. На самом деле Дор привлек на помощь известную и подвластную ему магию с умыслом. Он таким образом отвлекал внимание стражи от двух лодок, которые под прикрытием разгула стихии тихо выскользнули из речного рукава и, подталкиваемые нешуточной силы ветром, быстро двигались сейчас к противоположному берегу. В лодках находились Скомонд и прибывшие в эти края вместе с ним воины-сембы.
Весь минувший день Скомонду пришлось таскать сети, изображая рыбака. Дор оказался прав: это была отличная маскировка. Рыбаки настолько примелькались крепостным кнехтам-стражникам, что те на них уже просто-напросто не реагировали. Потому и не обратили ровно никакого внимания, что один из рыбаков излишне часто нырял в реку и подолгу оставался под водой.
Науку ныряния сембам преподавали с детства. Поэтому мужины, став воинами, могли плавать в любое время года и при любой температуре воды. Умели надолго задерживать дыхание, часами таиться на дне реки или озера с длинной камышовой трубкой в зубах, через которую поступал воздух, не тонуть в тяжелом воинском облачении, нырять с большой высоты в ивовый обруч диаметром не более двух футов. Всевозможных хитростей в ныряльном деле было много, и Скомонд с лихвой овладел ими с младых лет.
Пещеру в обрывистом берегу реки, а затем и вход в подземный канал, соединявший реку с колодцем в крепости, он нашел после полудня. Стараясь не радоваться прежде времени, Скомонд уложил в просмоленный пенал два факела, плотно запечатал их варом, применявшимся для обработки лодочных днищ и бортов, упрятал трут и огниво в большой рыбий пузырь, подвесил к поясу нож и длинную, позаимствованную у одного из скаловитов дыхательную трубку с костяным мундштуком и лишь после этого углубился во входное отверстие канала.
Несмотря на то что узкий канал вскоре значительно расширился, плыть пришлось в кромешном гулком мраке. Коснувшись наконец ногами дна, Скомонд зажег факел и осмотрелся. Выяснилось, что по обеим сторонам канала тянутся ровные, удобные для хождения по ним площадки. Неожиданно за спиной раздался громкий всплеск, и Скомонд, оглянувшись, увидел в черных пещерных водах большую серебристую рыбину. "Значит, легенда о чудесном спасении защитников Рагайны правдива, – радостно подумал изумленный вайделот. – И значит, я на верном пути, и боги помогают мне и направляют меня".
Долго идти Скомонду не пришлось. Канал и впрямь привел его к колодцу, сооруженному из огромных гранитных глыб. Это тоже удивило вайделота, ведь поблизости от крепости не было ни скал, ни камней-валунов. За исключением, пожалуй, жертвенника Перкуно. Наверное, колодец и впрямь строили великаны, подумал Скомонд. А вот верхнюю часть – из обожженного кирпича – достраивали, скорее всего, уже люди.
Детально обследовать стенки колодца Скомонд долго не решался: вдруг слуги заметят исходящие из сруба отблески пламени факела? Бадья же, как назло, то и дело плюхалась в воду и потом вновь уносилась к светлому пятну наверху. Дождавшись наконец ухода слуг от колодца, Скомонд провел рукой по его каменным стенкам и очень скоро нащупал первую высеченную в них ступеньку. Точно такую же обнаружил потом и на противоположной стороне, но чуть выше. Проворно взобравшись по всем высеченным в камне ступенькам наверх, жрец убедился, что это несложно, и мысленно порадовался: значит, молодые воины тем более справятся.
Решив, что разведал все, что требовалось, Скомонд начал спускаться обратно. Неожиданно выступ, на который он оперся сильнее, чем тот, видимо, мог выдержать, сдвинулся, и сразу вслед за этим послышался шум падающих камней. И тут же прямо на глазах в стене образовалось овальное, в человеческий рост отверстие, из которого дохнуло зловонием. От неожиданности вайделот отпрянул и едва не упал в воду, но каким-то чудом сумел все-таки удержаться на тянувшейся вдоль канала узкой полоске суши.
Приведя чувства в порядок и успокоившись, он вернулся к пролому и принюхался. Пахло пылью и тленом, но от зловонных прежних миазмов воздух уже очистился. Внизу лежала груда необожженных кирпичей, весьма древних по виду. Видимо, скреплявший их раствор давно уже превратился в муку, вот легкого толчка и хватило, чтобы перегородка рухнула.
Движимый любопытством, Скомонд осторожно проник в отверстие, поднял факел над головой и… невольно ахнул. Взору его предстал огромный зал с высокими колоннами. Судя по всему, когда-то стены были обтянуты дорогими тканями, но теперь от них остались лишь почерневшие от времени и сырости лохмотья. Груды бронзового оружия соседствовали на полу с окованными металлом сундуками и диковиной формы сосудами, а в резных каменных креслах по периметру зала сидели огромные рыцари в полном боевом облачении. Вот только сквозь великолепные панцири, украшенные золотой насечкой, просвечивали не мускулистые торсы, а кости – в креслах сидели скелеты.
Скомонд догадался, что попал в усыпальницу древних вождей пруссов. Пусть они и не выглядели теми гигантами, какими описывались в легендах, однако и их рост, и прочие физические данные (если судить по панцирям) внушали уважение. "Возможно, это самое первое потомство великанов и людей", – подумал вайделот со священным трепетом и, осенив себя жестами, оберегающими от злых духов, прочел короткую молитву самому древнему богу пруссов. Имя его было известно лишь жрецам и вслух никогда не произносилось; прусские вайделоты величали древнейшего из богов просто и коротко – "Он". Попросив затем у безмолвных скелетов прощения за невольное вторжение в их святая святых, колдун покинул усыпальницу…
– Все готовы? – тихо спросил Скомонд, когда лодки вплыли под крутой берег, нависший аккурат над пещерой.
– Все, – дружно, но тоже вполголоса ответили спутники.
– Помните, что я вам говорил?
– Помним.
– Я иду первым. Остальные – в том порядке, как условились. Зебр! Ты замыкающий. И да поможет нам Перкуно!
Воины-сембы один за другим нырнули в черные воды реки, и когда лодки опустели, гребцы-скаловиты – надежные и проверенные люди, рекомендованные Дором, – тотчас налегли на весла и вскоре скрылись в зарослях на противоположном берегу. Они знали, что уходить из крепости сембы будут другим путем. Если, конечно, им это удастся…
Пруссы выбрались из колодца беззвучно, точно привидения. Свое оружие они загодя обмотали тряпками – чтобы нечаянно не звякнуло, а на ногах у всех были мягкие кожаные сапоги.
Обитатели крепости спали. Ветер слегка утих, но лютый холод все еще сохранялся, и стражники, плотнее кутаясь в одежды, искали на валах места, где было хоть чуточку теплее. Все их внимание было приковано к наружной стороне валов, поэтому внутренний двор крепости оказался вне поля их зрения. И напрасно. Во дворе сейчас мелькали неясные тени, все ближе и ближе подкрадываясь к воротам. Зебр со своими воинами должен был в нужный момент открыть их в том месте, где горел один-единственный факел, предварительно ликвидировав стражу.
Задача вайделота была куда серьезнее. Он уже знал, в каких именно конюшнях содержат священных коней (трех кобылиц и одного жеребца): подсказали рыбаки-скаловиты, поставляющие рыбу тевтонцам. Но одно дело знать, а другое – приблизиться к ним. Кони были совершенно дикими, не ведавшими седла, поэтому могли либо поднять шум, либо и вовсе убить любого, кто рискнет подойти к ним на расстояние удара копытом.
Однако Скомонд знал, как с ними совладать. Он опасался лишь одного: что в неволе священные кобылицы успели забыть прежних хозяев. По рассказам скаловитов, коней кормили сытно, холили и лелеяли как малых детей, потому что приплод от них приносил комтуру Рагайны большие деньги. Лошади белой масти вообще были редкостью, а потомство священных кобылиц отличалось ко всему прочему воистину королевской статью, недюжинной выносливостью и великолепной скоростью.
Заслышав шаги чужака, жеребец тихо, но угрожающе заржал, а кобылицы тревожно запрядали ушами.
– Тихо, тихо, ш-ш-ш… – прошипел-прошептал вайделот.
И тотчас завел вполголоса песнь табунщиков, дошедшую к пруссам из глубины веков. Мелодия состояла из четырех нот, была длинной и заунывной. Скомонд пел негромко, но все-таки умудрился разбудить спавшего тут же, на охапке сена конюха: поначалу ни вайделот, ни сопровождавший его Комат не заметили его, зарывшегося в сено с головой. Пьяно икнув, разбуженный конюх тупо поинтересовался:
– Ик!.. И к-кто это тут воет?
Слова эти стали последними в его жизни. Блеснул клинок Комата, и конюх снова откинулся на свое ложе, но уже с перерезанным горлом. Скомонд меж тем продолжал петь, словно и не услышав возни за спиной.
Лошади наконец успокоились и присмирели, а к концу песни и вовсе стали покорными, как месячные ягнята. Надев на всех четверых оброти, Вайделот и Комат вывели лошадей из конюшни и направились вместе с ними к воротам. Зебр, заметив конную процессию, подал знак, и воины-сембы набросились на мерзнувших у ворот стражников.
Однако с этого момента все пошло наперекосяк. Ветераны, оставшиеся в крепости, отличались дисциплинированностью и несли службу на редкость добросовестно. Мало того, среди ночных стражников оказался, как на грех, их командир – опытный воин-баварец, не раз принимавший участие в походах против язычников и именно сегодня томимый отчего-то дурным предчувствием. Поэтому он мгновенно отбил клинок, направленный в его не защищенное доспехами горло, и громко крикнул:
– К оружию!!! Враги в крепости!
В следующее мгновение стрела пробила кожаный панцирь кнехта, и он умолк навсегда, но его жертва оказалась не напрасной. В крепости разом зажглись огни, и во двор высыпали полуодетые, но готовые к отражению ночной атаки тевтонцы. Правда, они не знали, что враг находится уже внутри крепости, и данное обстоятельство сыграло сембам на руку.
Зато стражники, дежурившие на валах, очень быстро сообразили, о чем их хотел предупредить предсмертным криком командир-баварец. И сверху на сембов тотчас посыпались арбалетные болты. Впрочем, поскольку арбалетчики били наугад – Зебр оперативно погасил факел возле ворот, – большого урона пруссам они нанести не смогли. Не считая двух воинов из отряда Скомонда, получивших тяжелые ранения. Но и сембы не остались в долгу: свистнули стрелы, и спустя считанные мгновения стражу точно ветром со стен сдуло. Ибо в отличие от невидимых в глубине темного двора пруссов фигуры стражников на валах представляли собою отличные мишени: небо к тому времени очистилось от туч и уже занимался рассвет.
Едва створки ворот распахнулись, как священные кони с гулким топотом вырвались на свободу. Однако в этот момент во дворе крепости появились комтур и Бернхард фон Шлезинг (мертвецки пьяного Адольфа фон Берга разбудить им не удалось), которые быстро сорганизовали несколько растерявшуюся стражу на погоню за пруссами. Прячась за возами, кнехты принялись обстреливать сембов из арбалетов и луков, а закованные в броню рыцари – наступать монолитными рядами с явным намерением раздавить небольшой отряд не имеющего защитного облачения противника своей мощью. Воз с сеном несчастных скаловитов, томившихся в темнице Рагайны, все еще стоял возле ворот, и в голове Скомонда пронеслась спасительная мысль.
– Толкайте воз туда! – крикнул он Зебру, жестом указав направление. – Зажечь факелы!
В считанные мгновения возом с сеном перегородили ворота и поднесли к нему зажженные факелы. Сухое сено вспыхнуло столь скоро и охотно, словно в него угодила молния самого Перкуно. Швырнув ставшие ненужными факелы на крыши низких деревянных пристроек, сембы выскочили из ворот и что есть мочи кинулись догонять Комата и трех его напарников с лошадьми, успевших удалиться на уже достаточно приличное расстояние от крепости.
Меж тем запылавший в воротах огромный костер не позволил рыцарям продолжить погоню. По правде говоря, им вскоре вообще стало не до пруссов. Почти половину лета дожди обходили Ландесхут стороной, и теперь сухие соломенные кровли конюшен и амбаров полыхали не хуже, чем сено в телеге. А потом двор крепости и вовсе стал напоминать преисподнюю, в которой с воплями метались туда-сюда темные фигуры поджаривающихся грешников: то тевтонцы пытались потушить пожар водой из колодца.
Тем временем на священной горе, подле жертвенника Перкуно, лежал плашмя, раскинув руки крестом, совершенно обессилевший, но счастливый Дор. Наитие уже подсказало ему, что сембам удалось похитить священных коней.
Глава 15. Сражение в лесу
Утро выдалось холодным и ветреным. Ветер дул в сторону берега, и бывшим рабам соляных копей удавалось придерживаться нужного курса с большим трудом. Ко всему прочему начался прилив, что еще более усугубило их положение. Таваст, хорошо ориентировавшийся на морских просторах, посоветовал как можно скорее добраться до Або-Аландских шхер, откуда их не смог бы выцарапать даже сам дьявол. А когда тевтонцам надоест тратить время на бесплодные поиски, они смогут преспокойно отправиться в Новгород. Совет выглядел разумным, но на поверку оказался невыполнимым.
Сначала беглецам долго мешало встречное морское течение, потом в одну из ночных вахт, когда Стояна из-за постоянного недосыпания не раз кидало в дремоту, лодку едва не прибило к берегу, и вдобавок однажды утром последние надежды беглецов разрушил налетевший с севера ветер. Он словно издевался над ними: то ослабевал почти до полного штиля, то снова налетал и яростно, как басурманин, рвал парус. Вконец измотанные борьбой со стихией, беглецы понуро переводили взгляды с седых волн на висевшую над горизонтом черную тучу, предвещавшую сильный шторм.
Одновременно с ними о том же беспокоились и капитаны-шифферы двух тевтонских рейзеканов, снаряженных Генрихом фон Плоцке на поиски беглецов. Несмотря на то что каждой лодке было приказано обследовать свой конкретный участок моря, капитаны решили держаться вместе. Конечно же поимка беглецов не помешала бы – обещанное маршалом вознаграждение прозвучало весьма солидно, но желание ограбить по случаю какую-нибудь купеческую посудину изрядно перевешивало служебный долг.
Почти все расположенные на берегах местных рек и прочих водоемов орденские замки и крепости имели в своем распоряжении суда разных типов. Так, для боевого применения наиболее удобными считались небольшие когги, а для перевозки грузов – хулки (прямые предшественники когга, но с плоским дном и более низкими боевыми надстройками на носу и корме). К числу орденских кораблей относились также прамы, приводимые в движение гребцами, которые именовались "подмастерьями". Но поскольку флота как такового у ордена не было, шифферы часто своевольничали, благо никто их особо не контролировал. Вот и выходило, что в дерзости корабли тевтонцев нередко соперничали с теми же "Виталийскими братьями", которым на словах орден объявил войну до полного уничтожения. Просто если пираты грабили всех подряд, то шифферы – в основном вражеские суда. В принципе, возможно, подобная инициатива орденом и поощрялась бы, да вот только шиффскиндеры, бузотеры и морские бродяги, собранные, что называется, с миру по нитке, отнюдь не были расположены к делению добычи с орденской казной.
Недолго поразмыслив, капитан одного из рейзеканов поделился своими соображениями с коллегой, и вот уже лодки дружно подставили свои кормы ветру и помчались, подобно двум гончим псам, к темнеющей вдали полоске суши. Тевтонцы решили переждать ненастье в одной из бухточек, коими балтийские берега всегда изобиловали.
Первым чужие лодки заметил Стоян. Дабы размять затекшие после долгого сидения ноги, он встал и, ухватившись за мачту, окинул взглядом морские просторы.
– Ушкуи! – неожиданно радостно возопил он. – Наши!
– Где?! – встрепенулся, вскакивая, и Носок.
– Тама! – ткнул Стоян пальцем в сторону горизонта.
Присмотревшись, Носок с сомнением покачал головой.
– Не похоже что-то… – сказал он. – Шибко уж высоки борта. Да и што тут делать нашему брату? Опасно, чай…
– Приглядитесь к парусу, – посоветовал Горислав. – Если увидите крест, значит, тевтонцы.
– А вдруг пираты? – высказал еще одно предположение Носок.
– Тогда уж нам лучше сразу прыгать за борт и идти ко дну, – хмуро изрек Горислав.
– Энто верно… Супротив двух быстроходных лодок мы не сдюжим, – мрачно подтвердил Носок.
– Нужно править к берегу! – решительно заявил Венцеслав.
– Доброе решение, – оживился Носок. – Но что, ежеля енто и впрямь ушкуи?
– Маненько подождать надыть бы, – мечтательно произнес Стоян. – А вдруг и вправду наши?..
– Ну что ж, если только "маненько", – сурово передразнил его Горислав и стал на всякий случай натягивать на себя защитное облачение.