Глава 15
Когда вестовой кают-компании разбудил его утром, принеся чашку чая, Рэймидж проснулся с головной болью и металлическим привкусом во рту - обычное следствие сна в тесной, почти лишенной доступа воздуха каюте. Он знал, что чай окажется полуостывшим и невкусным - так бывало всегда, по крайней мере, для лейтенантов, да и всегда будет. Трибунал должен собраться через час или около этого, так что у подсудимого есть время неспеша позавтракать.
Вестовой вернулся.
- Мистер Доулиш велел передать это вам, - сказал он, кладя на крышку маленького комода шпагу и шляпу, - здесь еще некоторые вещи, и еще это - только что прибыло с берега, сэр.
Он передал Рэймиджу письмо, запечатанное красным воском, но без какого-либо оттиска. В темноте каюты читать было трудно, но почерк оказался разборчивым, хотя и неровным, а характер написания букв выдавал, что писавший не был англичанином, скорее всего, итальянцем. Лейтенант встал с кровати, что подойти к световому люку кают-компании. В письме не было ни обращения, ни подписи. Только три строчки:
'Nessun maggior dolore,
Che ricordarsi del tempo felice
Nella miseria.
Он узнал строфу "Божественной комедии" Данте:
"Тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии".
"Как верно, - подумал Рэймидж, - однако кому взбрело в голову напоминать мне об этом сегодня утром"? Поднеся лист к свету, он различил водяной знак: корона над чем-то, напоминающим урну, а внизу буквы "Г. Р.". Значит, у писавшего есть доступ к официальной гербовой бумаге…
Внезапно мысли его вновь перенеслись в Башню, к тому моменту, когда стоящая перед ним прекрасная девушка в черной накидке, направив ему в живот дуло пистолета, спрашивала: "Что значат эти намеки на L'amor che muove il sole e l’altre stelle?". Получается, это она отправила письмо, а почерк неровный из-за раны в плече. Бумага же позаимствована у вице-короля. Но что она имела в виду, говоря о "радостных временах"?
В кают-компанию вернулся вестовой, но тут же отпрянул назад: при виде совершенно голого офицера, стоящего под световым люком, он словно натолкнулся на каменную стену. Без слов вестовой передал Рэймиджу кипу одежды.
- Ботинки от мистера Доулиша, сэр. Вещи принадлежат разным офицерам, вопрос, что подойдет по размеру, сэр.
- Хорошо, оставь вещи в каюте.
- Еще мистер Доулиш просил сообщить ему, когда вы будете готовы, сэр, поскольку провост-маршал прибыл, и шлюпки должны отправиться через пятнадцать минут, сэр.
Через пятнадцать минут на борту "Трампетера" раздастся выстрел и на бизань-мачте взовьется флаг Соединенного королевства - знак, что созван военный трибунал, и призыв всем участвующим прибыть на корабль.
В соответствии с "Положениями и инструкциями", если старший из капитанов распоряжается созвать трибунал, он же становится его председателем, так что Краучер окажется в чрезвычайно выгодной для себя позиции и обвинителя и судьи одновременно.
Но к чему рассуждать об этом, одернул себя Рэймидж. Осознав, что он еще не одет, лейтенант торопливо помылся. Вода была почти ледяной, поскольку вестовой принес ее уже давно.
Хирург, без сомнения, уже обследовал лорда Пробуса и оформляет сертификат, необходимый, согласно букве закона, для освобождения капитана от участия в трибунале. Штурман занят обычной утренней рутиной, следя за тем, чтобы реи были выровнены, инспектирует такелаж, или, возможно, готовит пустые бочонки для отправки на берег за водой. Казначей готовится к выдаче продуктов. Лейтенанты озабочены порядком на судне: палубы вымыты с утра пораньше, медь надраена до блеска кирпичной крошкой, тенты растянуты над палубой, чтобы умерить жару.
Чулки были шелковыми - проявление заботы со стороны Доулиша, поскольку лейтенанты редко могли позволить себе такие. Рэймидж натянул их, одел бриджи, заправил в них сорочку и тщательно завязал галстук. Жилет и мундир выглядели очень прилично, являясь, похоже, лучшими из гардероба Доулиша, но из обуви ему подошла по размеру только самая поношенная пара. Рэймидж подумал, с какими трудностями сталкивается Пизано, наряжаясь для участия в заседании - вряд ли в доме сэра Гилберта найдутся достаточно элегантные и яркие вещи, чтобы удовлетворить вкусу графа…
Ну вот, он готов для провост-маршала. Рэймидж крикнул часовому, чтобы тот пригласил провост-маршала. Интересно, кого Краучер назначил исполнять эту должность, ведь штатной она была только на флагманском корабле?
По трапу прогремели чьи-то шаги, потом Рэймидж услышал приветствие часового. Внезапно раздался тяжелый удар, и кто-то влетел в дверь кают-компании. Прежде, чем человек рухнул ничком на пол, потеряв шляпу и зажав шпагу между ног, Рэймидж успел узнать молодого прыщавого лейтенанта с "Трампетера", Бленкинсопа.
Рэймидж стремительным движением поднял шляпу и сунул ее за спину. Весь красный, Бленкинсоп поднялся, высвободил шпагу, послужившую причиной его полета, оправил мундир и подтянул галстук. Еще ошеломленный, он стал оглядываться в поисках шляпы, не замечая, похоже, стоящего в нескольких футах от него Рэймиджа. Провост-маршал напоминал сейчас сову, сидящую на ветке - сходство было просто разительным.
- Вы не это ищете? - с невинным видом поинтересовался Рэймидж, протягивая ему шляпу, - она опередила ваше появление на несколько секунд.
- Спасибо, - выдавил Бленкинсоп. - Это вы лейтенант Николас Рэймидж?
- Так точно, - любезно ответил тот.
- В таком случае я… - Бленкинсоп замялся, пытаясь найти бумагу, которую держал в руках в момент падения.
- Полагаю, вы ищете документ, согласно которому вас назначили временным провост-маршалом? Он проскользнул под стол.
Бленкинсоп плюхнулся на колени и полез за бумагой, снова потеряв при этом шляпу. Наконец, водрузив шляпу обратно и развернув документ, он приступил к чтению:
- Реджинальду Бленкинсопу, лейтенанту корабля его величества "Трампетер". Капитан Алоизиус Краучер, капитан корабля Его величества "Трампетер" и старший среди офицеров, присутствующих в порту Бастия, распорядился созвать военный трибунал, призванный расследовать действия лейтенанта Николаса Рэймиджа, бывшего Его величества корабля…
- Бывшего корабля Его величества, - поправил его Рэймидж.
- Разумеется, корабля. Его величества бывшего корабля "Сибилла", связанные со сдачей вышеназванного корабля. Тем самым вышеупомянутый капитан Краучер уполномочивает и поручает вам временное исполнение обязанностей провост-маршала. Вам следует взять под надзор персону указанного лейтенанта Николаса Рэймиджа и отвечать за него до момента, пока судом не будет вынесено законное решение, для чего вам выдается сей документ…
- Ладно, бросьте, - нетерпеливо оборвал его Рэймидж, - вам, должно быть, нравится слушать, как звучит ваш голос.
- Мой долг дочитать вам эту бумагу до конца, - гордо ответствовал Бленкинсоп.
- Вовсе нет. Вам следует показать ее капитану этого корабля в подтверждение своих полномочий забрать меня. А вы уже меня арестовали.
- Да? Неужели… Я хочу сказать, мне и вправду нужно показать ее капитану?
- Ну, не мне, как арестанту, учить вас, что делать, но его светлость может весьма серьезно отнестись к тому, что одного из его офицеров забрали без предъявления соответствующих документов.
- Проклятье. Ладно, я лучше пойду и сделаю это.
- Превосходно! Великолепно! - произнес Рэймидж. - Но старайтесь не кричать: его светлость болен. А теперь отправляйтесь, я буду ждать вас у трапа.
Рэймидж прицепил шпагу Доулиша и взял бумаги, которые решил захватить с собой. В их числе находилось письмо помощника судьи-адвоката, прибывшее накануне вечером, где сообщалось - с неподобающей случаю игривостью, по мнению Рэймиджа, что из затребованных им свидетелей защиты в пределах досягаемости находятся лишь боцман и помощник плотника. Лейтенант набросал на листе бумаги сведения о ветре, погоде, времени событий, людских потерях и курсах, которыми двигалась "Сибилла" до момента сдачи, но не приготовил обычного письменного выступления, поскольку не имел ни малейшего представления об обвинениях, которые, в конечном счете, будут ему предъявлены.
Через несколько минут, когда он стоял на палубе, разговаривая с Доулишем, из капитанской каюты выскочил взволнованный Бленкинсоп:
- Кажется, есть еще один человек, которого мне необходимо забрать на "Трампетер".
Доулиш побледнел. Рэймидж вспомнил про Джексона.
- Да, одного из моих свидетелей.
- А, вот и славно, - снисходительно сказал Бленкинсоп.
- Кстати, - заявил Рэймидж, - вы забыли попросить меня сдать вам это. - И протянул Бленкинсопу шпагу в ножнах.
- Обращайтесь с ней осторожно, - заметил Доулиш, - она принадлежит мне. Скажите, - продолжил он голосом, ставшим вдруг почти подобострастным, - вы не из уилтширских Бленкинсопов?
- Да, - ответил тот с притворной скромностью.
- И я не ошибусь, предположив, что вы только один из них несете службу?
- Да, так и есть.
- Возблагодарим же за это Господа! - съехидничал Доулиш. - Но не стану задерживать ваш отъезд своей пустой болтовней. Поосторожней: не дайте какой-нибудь из маркитантских лодок взять вас на абордаж: женщины там просто источают смертельную заразу, да и цена, которую они запрашивают, не лезет ни в какие ворота.
- Действительно?! - воскликнул Бленкинсоп и, залившись румянцем, ринулся к борту.
Когда он скрылся из виду, спускаясь в ожидающую шлюпку, Рэймидж собрался последовать за ним, но Доулиш, ехидно улыбаясь, сделал ему знак не торопиться, и, перегнувшись через борт, закричал:
- Мистер Бленкинсоп! А про арестованного вы не забыли?
Глава 16
Большая каюта на "Трампетере", используемая в качестве зала суда, выглядела совершенно иначе по сравнению с тем, что Рэймидж видел два дня назад: длинный полированный стол поставили поперек, и шесть флотских капитанов расселись по дальней его стороне, глядя прямо перед собой. Взятая Рэймиджем взаймы шпага лежала на столе.
Рэймиджа усадили на деревянный стул с жесткой спинкой слева от капитанов, справа приготовили такой же стул для первого из свидетелей. Рядом с Рэймиджем сел Бленкинсоп, пристроив шпагу на коленях, а в дальнем конце каюты, лицом к столу, расставили два ряда стульев для зрителей.
Палуба была накрыта парусом, разрисованным большими черными и белыми клетками. Рэймидж подметил, что все четыре ножки стула как раз умещаются внутри одной такой клетки, как если бы все присутствующие на суде являлись шахматными фигурами. По мере развития судебного процесса, когда ему станет известно, на какие нормы закона намерен опереться суд, у него есть шанс, при условии, что он сохранит трезвый рассудок, избежать мата…Рэймидж ждал гамбита, открыть который предстояло помощнику судьи-адвоката, сидевшему в дальнем от него конце стола.
Высокое звание, временно возложенное на этого человека, не могло скрыть факта, что он всего лишь казначей. Маленькие очки в стальной оправе сползли на середину длинного красного носа, расплющенного на конце картошкой и сужающегося к основанию, так что создавалось впечатление, что какой-то злой шутник воткнул морковку в перезревшую тыкву. У него было лицо преуспевающего торговца, которым, он, без сомнения, и являлся. Это было лицо человека, который знал все, что положено знать о ценах и процентах, который богател на обеспечении людей провизией по мерке, насчитывающей всего четырнадцать унций на фунт, кладя остальные две себе в карман на почти законных основаниях.
Не исключено, что мистер Хорас Барроу, казначей "Трампетера", мог позволить себе покупать по капитану каждый божий день, но теперь он, разложив на столе бумаги, перья, нож для их заточки, чернильницу, ящичек с песком, переплетенную в кожу Библию, Распятие из серебра и слоновой кости (на случай, если кто-то из свидетелей окажется католиком) и другие подходящие случаю книги, в том числе тонкий томик Свода законов военного времени и еще более тонкий том "Положений и инструкций", определяющих жизнь флота, ожидал начала суда.
Пять из шести капитанов, сидевших за столом, посмотрели на Рэймиджа, когда он вошел. Все были одеты по-парадному, как и подобало случаю: один из пунктов приказа, включавшего капитана в состав трибунала, гласил: "ожидается, что вы прибудете в офицерском кителе".
Конечно, китель выглядел теперь не таким нарядным: не далее, как в прошлом году Адмиралтейство распорядилось заменить отделку мундира на отворотах с белой на голубую, что, правда, еще не все успели выполнить, но края лацканов, поддерживаемые девятью пуговицами на каждом из бортов кителя и воротник-стойка, как и прежде обрамлялись золотом. У всех капитанов, кроме одного, было по эполету на каждом плече - еще одно нововведение Адмиралтейства, сделанное одновременно с заменой цвета отворотов - и не встретившее одобрения у части офицеров, которые расценивали золотое шитье на подушечках и золотую бахрому как офранцуживаение.
Исключением среди капитанов был тот, что сидел рядом с помощником судьи-адвоката: на нем был только один эполет, на правом плече, говорящий о капитанской выслуге менее чем три года.
Единственным, кто не обратил внимания на приход Рэймиджа был Краучер, председатель трибунала: взгляд его был устремлен вниз, на разложенные на столе бумаги. Рэймидж заметил, что перед ним лежат два бортовых журнала и судовая роль "Сибиллы". По правую и левую руку от председателя расселись капитаны в соответствии с их старшинством. Справа сидел капитан Блэкмен - Рэймидж знал его по прежней должности - являвшийся вторым по старшинству после Краучера, а слева - знакомый ему только внешне капитан Херберт. Двух других капитанов Рэймидж видел в первый раз, а самый младший, с одним эполетом, был Феррис, командир фрегата. Он тоже из клики Годдарда? Наверняка нет: Рэймидж вспомнил, что Феррис - один из протеже сэра Джона Джервиса.
Поскольку Рэймидж стоял лицом к корме, силуэты капитанов четко очерчивались на фоне яркого света, отражающегося от морской поверхности и льющегося через окна. Справа, так близко, что до казенника можно было достать рукой, располагалось восемнадцатифунтовое орудие - последнее в батарее левого борта, начинавшейся от квартер-дека и шедшей через капитанские апартаменты, которые, поскольку "Трампетер" был двухпалубником и по размерам был почти вдвое больше фрегата, располагались на палубу выше, чем на "Лайвли". На другом конце каюты стояла другая пушка, конечная в батарее правого борта, с таким же черным полированным стволом и на таком же мощном коричневом станке, накрепко принайтовленная брюками и тросами. Пушки служили весомым напоминанием, что "Трампетер" - прежде всего военный корабль. Во время боя мебель уносится вниз, а деревянные переборки между частями каюты разбираются, чтобы при попадании вражеского ядра от них не разлетались щепки.
Рэймидж смотрел на помощника судьи-адвоката, который, закончив копаться в бумагах, стал протирать очки. Скорее всего он уже прочитал письмо Пробуса с просьбой освободить его от участия в трибунале по причине болезни, и хирург "Лайвли" был вызван в суд, чтобы под присягой подтвердить неспособность капитана приехать. Или Пробус так ловко притворяется больным, или хирург с готовностью идет на лжесвидетельство.
Как только Рэймидж прибыл, заседание было объявлено открытым, и все участвующие и заинтересованные, в том числе Пизано, вошли внутрь. Барроу вслух зачитал имена капитанов, а затем привел их к присяге. После того, как все шесть, положа руку на Библию, поклялись, что будут "судить, руководствуясь совестью, благим разумением, и обычаями, применяемыми на Флоте в подобных случаях", Краучер, как председатель трибунала, привел к присяге самого Барроу.
"Приготовления закончены, - подумал Рэймидж, - начинается гамбит".
Барроу поднялся и стал монотонно, как пономарь, зачитывать обвинение. Время от времени его очки сползали с носа, и ему приходилось прерываться, чтобы поправить их.
Свидетелям было приказано покинуть зал суда, и Рэймидж повернулся посмотреть, как они уходят. "А их вовсе не толпа", - с грустью отметил про себя Рэймидж: боцман, помощник плотника да Джексон. И вдруг он увидел, что к двери направился еще один человек, подозрительно похожий на Пизано. Значит он тоже свидетель! Но его имени не было в списке Барроу…
Да, этот ход трудно просчитать. Рэймидж удивился, что использует шахматные термины, поскольку был весьма посредственным игроком. Игра казалась ему слишком медленной, да и память подкачала. Его полная неспособность запомнить карты во время бесконечных партий в вист на "Сьюпербе" приводила того парня, Хорнблоуэра, в ярость. И все же, улыбнулся про себя Рэймидж, несколько раз мне удавалось выиграть - именно потому, что я плохой игрок. Даже если Хорнблауэр догадывался, какие карты у него на руках, это не могло помочь, поскольку предсказать, как Рэймидж ими распорядится, было совершенно невозможно. В таких случаях Хорнблоуэр любил говаривать, что непредсказуемость - ключевой элемент тактики…
После того, как за Пизано захлопнулась дверь, Краучер постучал по столу.
- Прошу зачитать трибуналу рапорт подсудимого о сдаче фрегата Его величества "Сибилла".
Рэймиджа покоробило употребление в отношении него слова "подсудимый", но оно, безусловно, отвечало истине.
Барроу записал слова председателя - вести протокол было его обязанностью, и зашуршал бумагами, разыскивая рапорт Рэймиджа Пробусу. Вряд ли можно было назвать документ звучащим убедительно, когда его читал Барроу, со своей раздражающей привычкой понижать голос, добравшись до конца строки, и класть документ на стол каждый раз, когда с носа съезжали очки, так как ему требовались обе руки, чтобы водрузить их обратно.
К изумлению Рэймиджа, после завершения отрывка, где описывалась сдача корабля, Барроу продолжил читать дальше. Лейтенант наклонился вперед, пытаясь решить, протестовать или нет, поскольку остальное не имело к потере корабля никакого отношения, когда вмешался Феррис, младший из капитанов:
- А вы уверены, что это имеет значение для трибунала?
- Предоставьте судить об этом мне, - отрезал капитан Краучер.
- Но ведь мы расследуем только обстоятельства потери корабля, - настаивал Феррис.
- Мы расследуем поведение обвиняемого в данных обстоятельствах, - ответил Краучер, тоном пастыря, наставляющего заблудшего прихожанина. - В интересах обвиняемого мы обязаны рассмотреть в целом его поведение во время этого плачевного эпизода, - добавил он, не слишком удачно пытаясь скрыть фальшь, звучавшую в голосе.
- Однако…
- Капитан Феррис, - резко оборвал его Краучер, - Если вы намерены обсуждать этот пункт, я вынужден буду удалить вас из зала суда.
Феррис бросил взгляд на сидевших с каменными лицами капитанов, а потом посмотрел на Рэймиджа, давая понять, что дальнейшие попытки протеста не принесут результата.
- Прекрасно, - кивнул Краучер Барроу, - можете продолжать.
Наконец, Барроу закончил читать и сел.
- Поскольку настоящее расследование касается потери корабля и призвано оценить поведение обвиняемого, - произнес Краучер, - имеются ли у него еще какие-либо сведения, не отраженные в его рапорте и которые он хотел бы сообщить суду?