На каждой стоянке Таита часами экспериментировал по вечерам; ему помогали четверо молодых воинов, добровольцев. Об этом они будут рассказывать своим внукам. Под его руководством они не боялись ни демонов, ни проклятий: все слепо верили, что Таита способен их защитить. Вечер за вечером четверка безропотно трудилась, но даже гений мага не мог сделать зловонную воду пригодной к употреблению.
На семнадцатый день после выхода из Карнака они достигли грандиозного храма, посвященного богине Хатор; храм стоял на берегу реки у Ком-Обо. Верховная жрица радушно приветствовала прославленного мага. Как только Таита убедился, что его помощники поставили на огонь котлы с нильской водой, он покинул их и направился во внутреннее святилище храма.
И, не успев войти, почувствовал чье-то благожелательное присутствие. Таита подошел к статуе богини с головой коровы и сел перед ней, скрестив ноги. Предупрежденный Деметером о том, что явившаяся ему Лостра почти несомненно создана ведьмой, чтобы обмануть и смутить его, и верить ей нельзя, Таита не решался молиться возлюбленной и призывать ее. Однако здесь он чувствовал защиту Хатор, одной из самых могущественных богинь в пантеоне. Как покровительница женщин, она обязательно защитит Лостру в своем святилище.
Таита подготовился, трижды вслух прочитав ритуальное обращения к богине, затем открыл Внутреннее Око и принялся терпеливо ждать в сумрачной тишине. Постепенно тишину нарушил мерный стук крови в его ушах – предвестник приближения духовного присутствия. Звук делался громче, и Таита приготовился ощутить холод и тотчас разорвать контакт. Но в святилище по-прежнему было тихо и приятно тепло. Ощущение мира и безопасности усилилось. Он закрыл глаза, и в его сознании возникло видение прозрачной воды. Потом он услышал, как милый детский голос окликает его: "Таита, я иду к тебе!" Он увидел, как в глубине воды что-то мелькнуло, и решил, что к поверхности поднимается серебристая рыба. И тут же понял, что ошибся: ему навстречу плыло стройное детское тело. На поверхности появилась голова, и он увидел девочку лет двенадцати. Длинные мокрые волосы золотой вуалью падали ей на лицо и на маленькие груди. "Я услышала твой призыв". Она счастливо смеялась, и он тоже засмеялся. Девочка поплыла к берегу и встала на самой границе воды. Да, девочка: хоть бедра ее еще не обрели женскую округлость и ее тело украшали лишь проступающие ребра, между ее ног виднелось безволосое углубление.
– Кто ты? – спросил он.
Мотнув головой, она отбросила волосы, открывая лицо. Сердце Таиты отчаянно забилось. Лостра.
– Стыдно тебе не узнать меня, ибо я Фенн, – сказала девочка. Это имя означало "Лунная Рыба".
– Но я сразу узнал тебя, – возразил Таита. – Ты ничуть не изменилась с тех пор, как я тебя увидел впервые. Я так и не смог забыть твои глаза. И тогда и сейчас они самые зеленые и самые прекрасные во всем Египте.
– Ты лжешь, Таита. Ты не узнал меня.
И она высунула острый розовый язычок.
– Я учил тебя не делать так.
– Значит, плохо учил.
– Фенн – так звали тебя в детстве, – напомнил он. – Когда ты увидела свою первую красную луну, жрецы дали тебе женское имя.
– Дочь вод. – Она скорчила гримасу. – Имя Лостра мне никогда не нравилось: оно звучит ужасно глупо. Предпочитаю Фенн.
– Значит, будешь Фенн, – ответил Таита.
– Я буду ждать тебя, – пообещала она. – Я принесла тебе подарок, но сейчас мне пора. Меня зовут.
Она грациозно нырнула, прижав руки к бокам, и сразу скользнула глубоко под воду, отталкиваясь стройными ногами и уходя все глубже. Волосы летели за ней, как золотое знамя.
– Вернись! – крикнул он вслед. – Скажи, где будешь ждать меня.
Но она уже исчезла, и он услышал только далекий смех.
Проснувшись, он понял, что уже поздно: горели храмовые лампы. Таита чувствовал себя отдохнувшим и посвежевшим. Он понял, что что-то сжимает в правой руке, осторожно разжал кулак и увидел горстку белого порошка. Не это ли подарок Фенн? Он осторожно поднес порошок к носу и принюхался.
– Известь! – воскликнул он. В каждой деревне у реки есть примитивная печь для обжига известняка. Полученным порошком красят стены хижин и зернохранилищ: белая краска отражает солнечные лучи и способствует прохладе в помещениях. Он уже хотел выбросить порошок, но сдержался. "К подаркам богини следует относиться с уважением". Таита улыбнулся собственной глупости. Завязал порошок в край своего одеяния и вышел.
У дверей святилища ждал Мерен.
– Твои люди приготовили речную воду, но они уже давно ждут тебя. Они устали от трудного пути и нуждаются в сне. – В голосе Мерена звучал упрек. Он хорошо заботился о своих подчиненных. – Надеюсь, ты не собираешься всю ночь провести над вонючими котлами. К полуночи я сам приду за тобой, потому что не позволю не спать.
Таита не обратил внимания на эту угрозу и спросил:
– Шофар приготовил средство, которое мне нужно для обработки воды?
Мерен рассмеялся.
– Он говорит, оно смердит сильней воды.
И он провел Таиту туда, где на огне, исходя паром, кипели четыре котла. Помощники Таиты, сидевшие у огня, вскочили, просунули в ручки длинные палки и сняли котлы с огня. Таита подождал, пока вода немного остынет, и добавил в каждый другого снадобья. Шофар помешал в котлах деревянной ложкой. У последнего котла Таита остановился. "Дар Фенн", – прошептал он и развязал полу своего одеяния. Потом бросил известь в последний котел. Для большего эффекта он провел над котлом амулетом Лостры и произнес слово силы: "Нкубе!"
Четверо помощников обменялись благоговейными взглядами.
– Пусть котлы до утра остывают, – приказал Таита, – а сами отдыхайте. Вы хорошо поработали. Благодарю.
Не успев лечь на свой матрац, Таита погрузился в глубокий сон без сновидений, и его не тревожил даже храп Мерена. Когда утром они проснулись, у выхода их ждал Шофар с широкой улыбкой на лице.
– Скорее, великий маг. У нас есть для тебя очень приятное известие.
Они торопливо прошли к котлам около остывшей за ночь золы. Здесь перед строем стояли Хабари и остальные командиры, как будто готовясь выслушать приказ. Они били ножнами о щиты и выкрикивали приветствия, как будто Таита – полководец, с победой возвращающийся с поля битвы.
– Тише, – попросил Таита. – Вы расколете мне череп.
Но все продолжали еще громче приветствовать его.
Первые три котла наполняло отвратительное черные варево, но в четвертом вода была чистой. Таита набрал ее в горсть и осторожно попробовал. Не очень сладкая, но пронизанная знакомым с детства вкусом земли – вкусом нильского ила.
Отныне каждый вечер они кипятили воду, засыпав в нее известь, а утром, перед выходом, заполняли водой бурдюки. Лошадей больше не мучила жажда, и к ним вернулась резвость. Через девять дней они достигли Асуана. Впереди ждал первый из шести больших порогов. Почти непреодолимое препятствие для лодок, но верхом их можно объехать по берегу.
В городе Асуан отряд по приказу Таиты провел три дня; люди и лошади отдохнули и пополнили запасы продовольствия на царских складах. Таита разрешил воинам посещать веселые дома вдоль берега реки, чтобы будущие тяготы легче воспринимались. Сам он, осознавая свои новые чин и ответственность, с деланным равнодушием встречал заигрывания и приглашения местных красоток.
Водоем под первым порогом превратился в мелкую лужу, и Таите не понадобился лодочник, чтобы добраться до маленького скалистого острова, где стоял большой храм Исиды. На его стенах были высечены изображения самой богини, ее супруга Осириса и их сына Гора. Дымка легко доставила Таиту к храму, копыта лошади звонко стучали по каменистому дну реки. Все жрецы приветствовали его, и он провел с ними все три дня.
Жрецы мало могли рассказать о том, что делается южнее, в Нубии. В счастливые времена, когда Нил был полноводным, с сильным течением, у слияния двух истоков отправляли большой торговый флот вверх по реке, до Квебуи. Корабли возвращались со слоновой костью, вяленым мясом и шкурами диких животных, строевым лесом, брусками меди и золотыми слитками из копей на реке Атбаре, главном притоке Нила. Теперь, когда течения не стало, а вода в оставшихся водоемах превратилась в кровь, мало кто осмеливался пускаться в опасный путь по пустыне пешком или верхом. Жрецы предупредили, что дорога на юг и холмы вдоль нее стали логовом разбойников.
Таита опять расспрашивал о проповедниках мнимой богини. Ему рассказали, что по слухам пророки Соэ явились из пустыни и направились к Карнаку и дельте, но сами жрецы с ними не встречались.
Когда стемнело, Таита уединился во внутреннем святилище богини-матери Исиды и под ее защитой почувствовал, что может спокойно поразмыслить и помолиться. Он призывал богиню, однако в первые две ночи своего бдения не получил никакого ответа. Тем не менее, он чувствовал себя более сильным и лучше подготовленным к предстоящим испытаниям на пути в Квебуи и в не нанесенных на карту землях и болотах на дальнем юге. Неизбежное столкновение с Эос казалось не таким страшным. Таита окреп и телом и духом, и это могло быть следствием долгих переходов в обществе молодых воинов и командиров и духовной дисциплины, которой он придерживался после выхода из Фив, но магу нравилось думать, что это связано с близостью богини Лостры, или Фенн, как она предпочитала себя называть; это она вооружала его для предстоящей схватки.
В последнее утро, проснувшись с первыми лучами рассвета, он вновь испросил благословения и покровительства у Исиды и всех иных богов, какие могли оказаться поблизости. Собираясь покинуть святилище, он бросил последний взгляд на статую Исиды, высеченную из цельной глыбы гранита. Изваяние поднималось к самой крыше, и голова богини была погружена в тень, каменные глаза смотрели непроницаемо. Таита наклонился, чтобы подобрать посох, лежавший у груды плетеного папируса, на которой маг провел ночь. Прежде чем он распрямился, биение крови в ушах участилось, но обнаженное тело не ощутило холода. Таита поднял голову и увидел, что статуя смотрит на него. Глаза ее ожили и светились зеленым. Это были глаза Фенн, и смотрели они мягко, как матерь смотрит на свое спящее дитя.
– Фенн, – прошептал Таита. – Лостра, ты здесь?
Высоко над его головой среди каменных балок послышался ее смех, но он видел только скользящие там темные тени летучих мышей.
Он снова посмотрел на статую. Теперь ожила ее голова, и это была голова Фенн.
– Помни, я жду, – прошептала она.
– Где я тебя найду? Скажи, где тебя искать? – умолял он.
– А где искать лунную рыбу? – насмехалась она. – Ты найдешь меня среди других рыб.
– Но где эти рыбы?
Однако живые черты уже каменели, яркие глаза тускнели.
– Где? – воскликнул он. – Где?
– Берегись пророка тьмы. У него с собой нож. Он тоже ждет тебя, – печально прошептала она. – А теперь мне пора. Она больше не разрешает мне оставаться.
– Кто не разрешает? Исида или кто-то другой?
Произнести имя ведьмы в этом священном месте было бы кощунством. Но губы статуи окаменели.
Кто-то тянул Таиту за руку. Таита вздрогнул и оглянулся, ожидая увидеть еще один материализовавшийся призрак, но увидел только встревоженное лицо верховного жреца. Тот спросил:
– Маг, что тебя тревожит? Почему ты кричишь?
– Это был сон, просто глупый сон.
– Сны не бывают глупыми. Ты-то должен знать. Сны – это предупреждения и послания богов.
Таита попрощался со жрецом и пошел в конюшню. Навстречу игриво пританцовывая выбежала Дымка, из ее пасти свисал клок сена.
– Тебя избаловали, развратница. Ты пляшешь, как жеребенок, и это с твоим-то брюхом, – ласково разбранил ее Таита.
В Карнаке конюх-разиня позволил одному из любимых жеребцов фараона покрыть Дымку.
Лошадь успокоилась, подождала, пока Таита сядет верхом, и понесла его туда, где воины под руководством Мерена сворачивали лагерь. Когда колонна была готова, воины выстроились у голов своих лошадей. За ними стали запасные лошади и вьючные мулы, и Мерен обошел строй, проверяя оружие и обмундирование, убеждаясь, что у каждого есть медный котелок и мешочек с известью, привязанный к спине мула.
– Верхом садись! – прокричал он от головы колонны. – Вперед! Шагом! Рысью!
Колонну пешком провожали плачущие женщины; у подножия холмов они отстали, не в силах идти с такой же скоростью.
– Чем горше расставание, тем слаще воспоминания, – заметил Хилто-бар-Хилто, и воины рассмеялись.
– Нет, Хилто, – возразил от головы колонны Мерен. – Чем слаще плоть, тем слаще воспоминания!
Воины хохотали и били ножнами по щитам.
– Сейчас они смеются, – сухо заметил Таита – но будут ли смеяться в пекле пустыни?
Они смотрели вниз, на расселину порога. Яростного потока не было. Опасные скалы, представлявшие страшную угрозу для судов, обнажились, они сухие и черные, как спины стада диких быков. Наверху, на вершине утеса, нависающего над порогом, сохранился высокий гранитный обелиск. Пока воины поили лошадей и мулов, Таита с Мереном поднялись на утес к монументу и остановились у его подножия. Таита вслух прочел надпись:
"Я царица Лостра, регент Египта и вдова фараона Мамоса, восьмого фараона с таким именем, мать наследного принца Мемнона, который после меня будет править Двумя Царствами, приказала воздвигнуть сей монумент.
Он – мое обещание народу Египта вернуться из дикой местности, куда меня изгнали варвары.
Камень поставлен здесь в первый год моего правления, девятисотый от строительства большой пирамиды фараона Хеопса.
Да стоит этот камень нерушимо, как пирамиды, пока я не вернусь согласно своему обещанию".
На Таиту нахлынули воспоминания, глаза затуманились слезами. Он помнил день, когда воздвиг этот памятник: Лостре было двадцать, и она цвела красотой и величием.
– Именно здесь царица Лостра возложила мне на плечи Золотую Похвалу, – сказал Таита Мерену. – Изрядной тяжести – но для меня менее драгоценную, нежели доверие царицы.
Они спустились к отряду.
Пустыня окутала их жаром, как пламя гигантского костра. Днем двигаться было невозможно, поэтому они кипятили и очищали с помощью извести речную воду, а потом ложились в любой тени, какую удавалось найти, тяжело дыша, точно собаки после долгого бега. Когда солнце касалось западного горизонта, они снова отправлялись в путь и шли всю ночь. Местами гигантские утесы так тесно подступали к реке, что приходилось ехать по узкой тропе цепочкой по одному. Отряд миновал развалившиеся хижины, некогда дававшие приют путникам, но теперь покинутые. Ни следа человека не было видно до десятого дня с выхода из Асуана, когда они добрались до очередного скопления брошенных хижин возле того, что когда-то было глубоким водоемом. В одном из домов недавно жили: зола в очаге была еще свежая. Войдя, Таита сразу ощутил слабый, но не похожий ни на что другое запах ведьмы. Когда его глаза привыкли к полутьме, он разглядел иератическую надпись, сделанную на стене углем: "Эос могуча. Эос грядет". Совсем недавно этой дорогой прошел один из приспешников ведьмы. В пыли у стены, где он стоял, делая эту надпись, еще виднелись его следы. Уже почти рассвело, и жара быстро усиливалась. Мерен приказал разбить лагерь. Даже полуразрушенные хижины обещали защиту от неумолимого солнца. Пока зной не стал нестерпимым, Таита поискал вокруг другие следы прислужников Эос. На участке почвы у каменной тропы, ведущей на юг, он нашел отпечатки копыт. Судя по их глубине, лошадь несла не только всадника, но и тяжелый груз. И направлялась она на юг, к Квебуи. Таита подозвал Мерена и спросил:
– Это давний след?
Мерен был опытным следопытом и разведчиком.
– Трудно сказать точно, маг. Больше трех дней, меньше десяти.
– Значит, приверженец Эос намного опередил нас.
Они вернулись под кровли хижин. Тем временем с вершины холма за их передвижениями неотрывно следила пара черных глаз. Этот мрачный взгляд принадлежал Соэ, пророку Эос. Это он сделал надпись на стене хижины. И теперь жалел, что насторожил преследователей.
Он лежал в полоске тени под нависающим утесом. Три дня назад его лошадь угодила в трещину на каменистой тропе и сломала ногу. Через час раненое животное окружила стая гиен. Лошадь пронзительно ржала и билась, а они отрывали куски ее плоти и пожирали их. Прошлой ночью Соэ допил остатки воды. Застряв в этой пустыне, он смирился со смертью, ждать которую оставалось недолго.
И тут вдруг, к своей большой радости, он услышал топот копыт: кто-то спускался в долину. Вместо того чтобы броситься к прибывшим и проситься уехать с ними, Соэ принялся осторожно наблюдать из укрытия. Он сразу узнал отряд всадников фараона. Воины прекрасно экипированы, и лошади у них превосходные. Ясно, что они выполняют особое задание, может быть, по приказу самого фараона. Возможно даже, что они посланы отыскать его и вернуть в Карнак. Он знал, что маг Таита заметил его на берегу Нила у переправы, знал, что этот маг пользуется полным доверием царицы Минтаки. Не требовалось богатое воображение, чтобы понять: царица доверилась ему и теперь маг знает о ее связи с Соэ. Соэ явно виновен в соблазнении и заговоре, и перед судом фараона ему не на что надеяться. Именно поэтому он бежал из Карнака. А теперь узнал Таиту среди расположившихся внизу воинов.
Соэ разглядывал лошадей, привязанных у хижин на берегу. Непонятно, что для него сейчас важнее: конь или бурдюк с водой, который воин как раз снимал с лошади. Если речь пойдет о выборе лошади, то кобыла, привязанная у хижины Таиты, несомненно самая сильная и красивая. И хотя она жеребая, именно ее Соэ выбрал бы, будь у него такая возможность.
В лагере все были при деле. Воины кормили и поили лошадей, с реки принесли медные котлы с водой и поставили на костры, повара готовили еду. Когда еда была готова, воины разделились на четыре отряда и уселись вокруг огня. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, когда путники отыскали клочок тени, в которой можно было укрыться. Сонная тишина окутала лагерь. Соэ старательно запоминал расположение караульных. Четверо, расставлены через равные промежутки по краю лагеря. Он сразу понял, что лучше всего подобраться по высохшему руслу, и поэтому основное внимание уделил стражнику, стоявшему в той стороне. Караульный довольно долго не шевелился, и Соэ решил, что тот задремал. Он крадучись спустился с утеса, защищенный от взглядов других, более бдительных стражей. Добрался до сухого русла на пол-лиги ниже лагеря и стал осторожно подниматься по течению. И, оказавшись напротив лагеря, осторожно поднял голову над краем речного обрыва.
Всего в двадцати шагах от него сидел скрестив ноги стражник. Подбородок он опустил на грудь, глаза закрыл. Соэ снова спрятался, снял свое черное одеяние и зажал под мышкой. Кинжал он сунул за набедренную повязку и поднялся на берег. И смело направился к хижине, возле которой была привязана серая кобыла. В своей повязке и сандалиях он теперь мог сойти за легионера. Если его окликнут, он может на беглом разговорном египетском ответить, что ходил к реке по своим личным делам. Добравшись до угла хижины, он спрятался за ним.