В юго-восточных предгорьях находились три главные шахты. В самой большой из них тысячи рабов и пленных добывали серебряную руду. Начальник охраны был человеком Тината. Он смог незаметно провести Тината и Мерена, одетых рабочими, в бараки рабов и туда, где содержались захваченные в сражениях пленные. Рабов делили на тайные ячейки и выбирали предводителей. Большинство этих предводителей Тинат хорошо знал: до ареста и заключения они были его друзьями и соратниками. Они с радостью выслушивали его приказы.
– Ждите луны урожая, – говорил он. – Охрана на нашей стороне. В назначенное время она откроет ворота, и вы обретете свободу.
В двух других шахтах, поменьше, добывали в одной – медь и цинк, необходимые для производства бронзы, в другой, самой маленькой и самой богатой, рабы разрабатывали золотую жилу, такую богатую, что самородки блестели в свете масляных ламп.
– У нас в плавильне пятнадцать тележек богатой золотой руды, – сказал главный рудокоп Тинату.
– Оставьте ее! – резко приказал Мерен.
Тинат кивнул.
– Да. Золото не берите.
– Но это целое сокровище! – возразил рудокоп.
– Свобода сокровище еще большее, – сказал Мерен. – Золото оставьте. Оно обременит нас, а для тележек мы найдем лучшее применение. В них поедут женщины, дети и те из мужчин, кто болен или слишком слаб, чтобы идти.
До луны урожая оставалось еще двадцать дней, когда олигархи нанесли удар. К этому времени в заговоре исхода участвовали уже многие тысячи эмигрантов, яркое пламя горело по всему Джарри. Шпионы не могли не учуять дым. Олигархи направили Онку с двумя сотнями воинов в Мутанги, откуда распространялись все слухи.
Ночью деревню окружили и захватили всех жителей. Онка допрашивал их одного за другим в деревенском доме совета. Хотя под пытками умерло восемь человек, а еще больше ослепло и было искалечено, Онка почти ничего не узнал. Тогда он взялся за женщин. У младшей жены Билто было двое детей, близнецы четырех лет, девочка и мальчик. Женщина отказалась отвечать на вопросы, и тогда Онка заставил ее смотреть, как отрубает голову ее сыну. Бросив отсеченную голову к ногам женщины, он схватил за волосы девочку. И, кричащую и плачущую, подтащил к матери.
– Ты знаешь, что одним из твоих отродий не отделаешься, – сказал он женщине и вспорол щеку девочки кинжалом.
Девочка от боли закричала еще отчаяннее, и мать не выдержала. Она выложила все, что ей было известно, а знала она немало.
Онка приказал воинам загнать всех жителей деревни, в том числе Билто, его жену и уцелевшую дочь, в крытый тростником дом совета. Двери и окна заколотили и дом подожгли. Из горящего здания еще доносились крики, когда Онка сел верхом и поскакал с докладом к олигархам.
Двое жителей деревни в это время охотились в холмах. Они наблюдали за бойней издалека, а потом кинулись к Тинату и Мерену предупредить о том, что их предали. Весь день они бежали туда, где прятался отряд, и пробежали почти двадцать лиг.
Тинат выслушал их рассказ и не стал колебаться.
– Ждать луны урожая нельзя. Надо выступать немедленно.
– А как же Таита? – с гневом воскликнула Фенн. – Ты обещал дождаться его.
– Ты знаешь, что я не могу ждать, – ответил Тинат. – Даже храбрый Камбизес согласится, что ждать невозможно.
Мерен неохотно кивнул.
– Военачальник Тинат прав. Он не может ждать. Ему нужно собрать людей и уходить. Сам Таита хотел этого.
– Я не пойду с вами! – воскликнула Фенн. – Буду ждать возвращения Таиты.
– Я тоже, – сказал Мерен, – но остальные пусть уходят немедленно.
Сидуду взяла Фенн за руку.
– Вы с Мереном мои друзья. Я останусь с вами.
– Смелые девочки, – сказал Тинат, – но пойдете ли вы в Храм Любви за остальными?
– Конечно! – ответила Фенн.
– Сколько вам понадобится мужчин?
– Десяти достаточно, – сказал Мерен. – Нам потребуются также запасные лошади для девушек из храма. Ждите нас у первого притока реки по дороге к Китангуле. Потом мы вернемся и будем ждать Таиту.
Они ехали почти всю ночь. Впереди Фенн и Сидуду, за ними очень близко Мерен на Дымке. Еще до восхода, при первых проблесках рассвета, они поднялись на холм и увидели внизу, в долине, Храм Любви.
– Чем занимаются в храме по утрам? – спросила Фенн.
– До восхода жрицы отводят девушек в храм молиться богине. После все отправляются в трапезную завтракать.
– Значит, сейчас они должны быть в храме? – спросил Мерен.
– Почти несомненно, – подтвердила Сидуду.
– А троги?
– Точно не знаю, но думаю, обходят храмовые земли и лес.
– Кто-нибудь из жриц сочувствовал девушкам? Есть среди них добрые женщины?
– Нет! – с горечью ответила Сидуду. – Все они жестокие и безжалостные. С нами они обращались как с животными в клетках. Заставляли отдаваться мужчинам, а некоторые использовали девушек для своих грязных наслаждений.
Фенн взглянула на Мерена.
– Что с ними делать?
– Убьем всех, кто встанет у нас на пути.
Они обнажили мечи и плотным строем двинулись вниз с холма, не пытаясь больше скрывать свое приближение. Трогов не было видно, и Сидуду провела отряд прямо к храму, стоявшему в стороне от главного здания. Лошадей привязали перед деревянными дверями, ведущими в храм. Мерен спрыгнул на землю и потрогал щеколду, но дверь была заперта изнутри.
– Ко мне! – крикнул он, и воины построились. По следующему приказу они подняли щиты и дружно ударили по двери; та распахнулась. Девушки сидели на полу в главном проходе храма, их охраняли четыре жрицы в черном. Одна из них, высокая, средних лет, с лицом, изуродованным оспой, подняла золотой амулет, который держала в правой руке, и направила его на Мерена.
– Берегись! – крикнула Сидуду. – Это Нонгаи, могучая колдунья. Она может сжечь тебя своим волшебством!
Фенн, у которой стрела уже лежала на тетиве, не стала колебаться. Одним гибким движением она натянула лук и выпустила стрелу. Та пролетела по проходу и ударила Нонгаи в грудь. Выронив амулет, жрица упала. Три другие разбежались, как испуганные крысы. Фенн выстрелила еще дважды и уложила всех, кроме последней, которой удалось добежать до маленькой двери за алтарем. Она уже пыталась ее открыть, когда Сидуду всадила ей стрелу между лопаток. Женщина осела на пол, оставляя кровавый след на камне. Почти все девушки в храме кричали. Многие натянули одежды на головы и в ужасе жались друг к другу.
– Поговори с ними, Сидуду, – приказал Мерен. – Успокой.
Сидуду подбежала к девушкам и стала поднимать их.
– Это я, Сидуду. Вам нечего бояться. Это хорошие люди, они пришли спасти вас. – Она заметила Джингу. – Помоги мне, Джинга! Помоги привести их в чувство.
– Фенн, отведи девушек к лошадям, пусть садятся верхом, – велел Мерен. – Троги могут напасть в любое мгновение.
Девушек увели из храма. Некоторые все еще плакали и выли, их силой приходилось сажать в седла. Мерен обращался с ними безжалостно, а Фенн даже ударила одну по лицу и закричала:
– Садись в седло, дура, не то мы оставим тебя трогам!
Наконец, когда все сидели верхом, Мерен приказал:
– Вперед галопом!
Он тронул ногами бока Дымки. С ним на лошади, цепляясь за него и друг за друга, сидели две девушки. Наконто и Имбали держались за кожаные поводья лошади Фенн, которая несла их. За Сидуду устроилась Джинга, а перед ней – еще одна беглянка. На всех прочих лошадях также сидели по две-три девушки. Тяжело груженные лошади проскакали по лужайкам храма в холмы и к дороге на Китангуле.
На лесной тропе их поджидали троги. Пять больших обезьян вскарабкались на деревья и спрыгнули с веток на проезжавших всадников. В то же время из подлеска с ревом показались остальные. Они прыгали на всадников или пытались мощными челюстями схватить лошадей за бока.
Наконто держал в правой руке короткое колющее копье; тремя ударами он убил трех чудовищ. Мерен и Хилто рубили мечами, воины, следовавшие за ними, пришпорили лошадей и присоединились к схватке. Но троги были бесстрашны и упрямы и дрались яростно. Даже тяжело раненные или умирающие, они не сдавались. Двое напали на Дымку, чтобы впиться ей в бока. Серая кобыла нанесла два мощных, точных удара копытами. Первая обезьяна упала с разбитым черепом, вторая получила удар под челюсть, который сломал ей шею.
Одну из девушек стащили с седла Хилто, и трог в один укус разорвал ей горло, прежде чем Хилто разрубил ему череп. К тому времени как Наконто пронзил копьем последнего трога, многие лошади были покусаны, одна настолько серьезно, что Имбали пришлось избавить ее от страданий ударом топора по голове.
Снова построились, выехали из долины и, достигнув развилки, повернули на восток, к горам и Проходу Китангуле. Ехали всю ночь, а поутру увидели над равниной облако пыли. До полудня догнали хвост длинной плотной колонны беженцев. Тинат ехал позади и, едва завидев их, галопом поскакал назад, им навстречу.
– Добро пожаловать, храбрый Камбизес! – крикнул он. – Вижу, ты спас девушек.
– Тех, кто выжил, – подтвердил Мерен, – но им пришлось нелегко, и они почти выбились из сил.
– Мы найдем им место в повозках, – пообещал Тинат. – А что ты и твой отряд? Пойдете с нами из Джарри или решили дождаться старого мага?
– Ты сам знаешь ответ, доблестный Тинат, – ответила Фенн, опередив Мерена.
– Тогда давайте прощаться. Благодарю за храбрость и за все, что вы для нас сделали. Боюсь, мы больше никогда не встретимся, но я горжусь своей дружбой с вами.
– Доблестный Тинат, ты неисправимый оптимист, – улыбнулась Фенн. – Так легко ты от нас не отделаешься. – Она подъехала на Вихре и поцеловала военачальника в усатую щеку. – Когда встретимся в Египте, поцелую в другую, – пообещала она и повернула лошадь, оставив Тината в приятном смущении.
Теперь они превратились в маленький отряд – три женщины, трое мужчин. Наконто и Имбали на сей раз предпочли ехать верхом, и для них нашлись запасные лошади.
– Куда? – спросила Фенн у Мерена, подъезжая к нему.
– Поближе к горам, насколько позволит безопасность, – ответил Мерен. – Когда Таита вернется, нужно будет быстро отыскать его. – Он повернулся к Сидуду, ехавшей с другой стороны. – Не знаешь поблизости место в горах, где мы могли бы укрыться?
Она ненадолго задумалась.
– Знаю. Есть долина, где мы с отцом собирали грибы. Мы ночевали в пещере, о которой мало кто знает.
Вскоре на западном горизонте поднялись сверкающие белые вершины трех вулканов. Огибая Мутанги, все с невысокого холма, на котором когда-то охотились на кабана, смотрели вниз, на пепелище. До них доносился запах горелого дерева и плоти. Повернув на запад, к горам, все молчали.
Долина, о которой говорила Сидуду, лежала в предгорье. Скрытая деревьями и складками местности, она была не видна, пока не подъедешь. Здесь росло довольно травы для лошадей и журчал ручей. Пещера оказалась сухой и теплой. В расщелине в глубине пещеры семья Сидуду оставила две побитых кухонных кастрюли и другую утварь, а также связку сухих дров. Женщины приготовили ужин, и все собрались у костра.
– Здесь достаточно удобно, – сказала Фенн, – но далеко ли мы от крепости и дороги в Облачные Сады?
– Шестью-семью лигами севернее, – ответила Сидуду.
– Хорошо, – сказал Мерен, набивший полный рот мяса. – Достаточно далеко, чтобы оставаться незамеченными, но достаточно близко, чтобы быстро найти Таиту, когда он спустится.
– Я рада, что ты сказал "когда", а не "если", – негромко заметила Фенн.
Все примолкли, слышался только стук ложек о медные чашки.
– А как мы узнаем, когда он придет? – спросила Сидуду. – Нам придется наблюдать за дорогой?
Все посмотрели на Фенн.
– Нет, – сказала она. – Я узнаю, когда он придет. Он меня предупредит.
Они уже много месяцев были в постоянном движении, ехали верхом или сражались. Возможность проспать ночь появилась впервые; нужно было только по очереди дежурить. Фенн и Сидуду дежурили с полуночи, и, когда большой звездный крест спустился к горизонту, сонно разбудили Наконто и Имбали, упали на их матрацы и мгновенно уснули.
На следующее утро Фенн разбудила Мерена еще до рассвета. Он вздрогнул так сильно, что разбудил остальных, а увидев слезы на глазах Фенн, потянулся к мечу.
– Что случилось, Фенн? Что за беда?
– Ничего. – Фенн плакала, и, внимательно посмотрев ей в лицо, Мерен понял, что это слезы радости. – Все хорошо. Таита жив. Ночью он приходил ко мне.
– Ты его видела? – Мерен схватил ее за руку и возбужденно затряс. – Где он сейчас? Куда ушел?
– Он подглядывал за мной, пока я спала. А когда проснулась, показал мне свой духовный знак и сказал: "Я вернусь к тебе, вернусь очень скоро".
Сидуду вскочила с ложа и обняла Фенн.
– О, я так рада за тебя и за всех нас!
– Теперь все будет в порядке, – сказала Фенн. – Таита вернется, и мы будем в безопасности.
– Я целые эпохи ждала твоего прихода, – промолвила Эос, и, зная, что это великая Ложь, Таита, тем не менее, не мог не поверить. Эос повернулась и прошла в грот. Таита не пытался противиться. Он знал, что ему ни остается только последовать за ней. Вопреки всем мерам, принятым, чтобы защититься от ее очарования, он в этот миг не хотел ничего иного.
За входом туннель постепенно сузился, и вскоре Таита стал задевать плечами поросшие мхом стены. У его ног, обдавая брызгами одежду, журчала ледяная вода. Эос скользила впереди. Ее бедра двигались под черным шелком с грацией раскачивающейся кобры. Она свернула от ручья и начала подниматься по узкой каменной лестнице. На верху лестницы туннель снова расширился и превратился в просторный проход со стенами, покрытыми плитками из ляпис-лазури с барельефами, изображающими людей и животных, реальных и сказочных. Пол выложен тигровым глазом, а потолок из розового кварца. На стенах в скобах большие, с голову человека, куски горного хрусталя. При приближении Эос они начинали испускать загадочный оранжевый свет, озарявший переход впереди. Когда Эос проходила, кристаллы гасли и проход погружался в темноту. Раз или два промелькнули косматые фигуры обезьян: троги двигались в тени и исчезали. Маленькие босые ноги Эос неслышно летели по золотым плиткам. Проходя, она оставляла в воздухе тонкий аромат. Таита с огромным наслаждением вдыхал его: он узнал запах солнечной лилии.
Наконец они оказались в просторном помещении изящных пропорций. Стены здесь были зеленые, из малахита. Отверстия в высоком потолке, должно быть, доходили до поверхности: сквозь них проникали солнечные лучи, отражаясь от стен ярким зеленым свечением. Мебель в комнате была из слоновой кости, в центре стояли две низкие лежанки. Эос подошла к одной из них и села, подогнув ноги и прикрыв их плащом, спрятав даже ступни, и молча показала на лежанку напротив.
– Устраивайся поудобнее. Ты мой почетный и любимый гость, Таита, – сказала она на тенмассе.
Он подошел к лежанке и сел. Лежанку закрывал вышитый шелковый матрац.
– Меня зовут Эос, – сказала женщина.
– Почему ты назвала меня любимым? Это наша первая встреча. Ты меня совсем не знаешь.
– Ах, Таита. Я знаю тебя не хуже, чем ты сам знаешь себя. Быть может, и лучше.
Смех Эос для Таиты звучал слаще любой музыки. Он пытался закрыть перед ним свое сознание.
– Хотя твои слова противоречат здравому смыслу, я почему-то не могу сомневаться в них. Согласен: ты меня знаешь. А вот я ничего не знаю о тебе, кроме имени, – ответил он.
– Таита, мы должны быть честны друг с другом. Я говорю тебе только правду. И ты должен отвечать мне тем же. Твое последнее утверждение – ложь. Ты знаешь обо мне, у тебя сложилось обо мне мнение, увы, почти полностью ошибочное. Моя цель – просветить тебя, исправить неверные представления.
– Скажи, в чем я ошибся.
– Ты считаешь, что я твой враг.
Таита молчал.
– Я твой друг, – продолжала Эос. – У тебя никогда не было друга лучше.
Таита серьезно наклонил голову, но снова промолчал. Он понял, что ему отчаянно хочется ей поверить. Потребовалась вся решимость, чтобы не отбросить защиту.
Немного погодя Эос продолжила:
– Ты считаешь, что я тебе лгу, что я и раньше лгала, как ты лгал мне.
Он был рад, что у него нет ауры: его чувства пришли в полное смятение.
– Я говорила тебе только правду. И в гроте показывала чистую правду. В тех видениях не было ни тени обмана, – говорила она.
– Образы были очень убедительны, – ответил Таита небрежно, без выражения.
– И правдивы. Все, что я пообещала, я могу тебе дать.
– Почему из всего человечества ты выбрала меня?
– Из всего человечества? – презрительно воскликнула Эос. – Человечество для меня не важнее отдельных термитов в колонии. Людьми правят инстинкты, а не мудрость и разум, ибо человек живет недостаточно долго, чтобы обрести эти достоинства.
– Я знавал людей образованных, чутких и человечных, – возразил Таита.
– Ты делаешь выводы на основании своего небольшого опыта, – возразила ведьма.
– Я живу давно.
– Но тебе осталось немного. Твое время почти истекло.
– Ты откровенна, Эос.
– Как и обещала, я говорю тебе только правду. Человеческое тело несовершенно, жизнь хрупка. Человек живет слишком мало, чтобы обрести мудрость и понимание. По человеческим меркам, ты долгожитель – сто пятьдесят шесть лет, если не ошибаюсь. Для меня это все равно что жизнь бабочки или цветка ночного кактуса, который распускается на закате и вянет на рассвете. Телесная оболочка, в которой обитает твоя душа, скоро сгинет.
Неожиданно Эос высвободила из-под плаща правую руку и жестом благословила Таиту.
Если ее ноги были прекрасны, то рука изысканна. У Таиты захватило дух, и он почувствовал, как от этого грациозного движения волоски на его предплечьях встают дыбом.
– Однако тебе не обязательно быть таким, – негромко сказала Эос.
– Ты не ответила на мой вопрос, Эос. Почему именно я?
– За свою короткую жизнь ты многого достиг. Если продлить твою жизнь бесконечно, ты станешь гигантом мысли.
– Но это ничего не объясняет. Я стар и уродлив.
– Часть твоего тела я уже восстановила, – ответила она. Таита горько рассмеялся.
– Теперь я уродливый старик с молодым и прекрасным членом.
Эос рассмеялась вместе с ним, и смех ее звучал чарующе.
– Как изящно сказано. – Она убрала руку под плащ, приведя Таиту в отчаяние. – В гроте я показывала тебя молодым. Ты был прекрасен и можешь снова стать таким.
– Ты можешь обладать любым молодым красавцем, какого захочешь. Не сомневаюсь, что уже обладала, – дерзко сказал он.
Эос ответила сразу, прямо и честно:
– Десять тысяч раз и больше, но, несмотря на свою красоту, все они муравьи.
– А я другой?
– Да, Таита, да.
– Почему?
– Все дело в твоем уме. Плотская страсть сама по себе скоро проходит. А сверхмощный интеллект бесконечно привлекателен. В вечно юном теле великий ум становится все сильнее: это свойство божества. Таита, ты лучший партнер, и я искала тебя все эти долгие века.