Бушменская выставка в зале Калахари была полностью оформлена и открыта для посещений. Прекрасная работа - а центральная фигура главной группы напомнила мне моего маленького друга Ксаи. Ее изобразили за расписыванием стены пещеры. Я подумал, что именно так, используя оленьи рога как вместилище красок и тростинки в качестве кисточек, рисовал моего белого царя первобытный художник. У меня было странное впечатление, будто два тысячелетия исчезли и я вижу ожившее прошлое. Я сказал об этом Тимоти Магебе.
- Да, мачане. Я и раньше говорил вам, что мы с вами отмечены. На нас знак духов, и мы можем видеть.
Я улыбнулся и покачал головой.
- Не знаю, как ты, Тимоти, но я никогда не мог заранее определить, кто победит на скачках…
- Я серьезно, доктор, - прервал меня Тимоти. - У вас есть дар. Просто вас не научили им пользоваться.
Я признаю гипноз, но разговоры о ясновидении, некромантии и прочих оккультных предметах приводят меня в замешательство. Чтобы увести разговор от себя и моего дара, я сказал:
- Ты говорил мне, что тоже отмечен духами…
Тимоти воззрился на меня своими беспокоящими темными глазами, и я уж было решил, что оскорбил его своим едва замаскированным вопросом, но он вдруг кивнул похожей на пушечное ядро головой, встал и запер дверь своего кабинета. Потом быстро снял ботинок и носок с правой ноги и показал ее мне.
Деформация поражала, хотя я видел такое и раньше, на фотографиях. Это уродство встречается в племенах батонга в долине Замбези. В 1969 году в "Британском медицинском журнале" даже публиковалась статья на эту тему. Это так называемая "страусиная лапа", заключается она в сильном отделении большого пальца ноги от следующего. Ступня при этом начинает напоминать лапу страуса или хищной птицы. Тимоти, вероятно, очень чувствительно относится к этому уродству: он почти сразу снова надел носок и ботинок.
Я понял, что он сделал сознательную попытку заручиться моей симпатией, установить между нами более тесный контакт.
- Обе ноги? - спросил я, и он кивнул. - В долине Замбези у многих такие ноги.
- Моя мать была из племени батонга, - ответил он. - Именно благодаря этому знаку меня отобрали для участия в мистериях.
- Тебе это не мешает?
- Нет, - отрубил он и продолжил на языке батонга: - Мы, люди с расщепленными ногами, перегоняем антилопу.
Значит, это благоприятная мутация, и я готов был обсуждать ее дальше, но выражение лица Тимоти остановило меня. Я понял, какое усилие ему потребовалось, чтобы показать мне ногу.
- Хотите чаю, доктор? - Он перешел на английский, закрыв обсуждение. Когда один из его молодых африканских помощников налил нам крепкого черного чая, Тимоти спросил: - Не расскажете ли, доктор, как продвигается работа в Лунном городе?
Мы разговаривали еще с полчаса, потом я попрощался.
- Извини, Тимоти, но завтра рано утром я улетаю, а мне еще многое предстоит сделать.
Меня разбудил негромкий, но настойчивый стук в дверь моей комнаты в Институте. Я включил лампу на столике у кровати и увидел, что всего три часа ночи.
- Кто там? - спросил я, и стук прекратился. Я выбрался из постели, надел халат и тапки и уже двинулся к двери, как вдруг понял, что рискую. Вернувшись в спальню, я достал из ящика большой автоматический пистолет 45-го калибра. Чувствуя себя отчасти как в мелодраме, я прошел к входной двери.
- Кто там? - повторил я.
- Это я, доктор. Тимоти!
Я немного поколебался: всякий может назвать себя Тимоти.
- Ты один? - спросил я на языке бушменов Калахари.
- Да, один, Птица Солнца, - ответил он на том же языке, и я сунул пистолет в карман и открыл дверь.
Тимоти был в темно-синем костюме и белой сорочке, через плечо переброшена ветровка. Я сразу заметил пятна крови на его рубашке и неряшливую повязку на руке. Он, очевидно, был сильно возбужден, глаза широко раскрыты, движения резкие и нервные.
- Боже, Тимоти, ты ранен?
- У меня была ужасная ночь, доктор. Я должен был увидеть вас немедленно.
- Что с твоей рукой?
- Порезался о дверное стекло. Я упал в темноте, - объяснил он.
- Позволь-ка взглянуть, - я направился к нему.
- Нет, доктор. Это просто царапина. Я пришел к вам по более важному делу.
- Для начала сядь, - сказал я. - Хочешь выпить?
- Спасибо, мачане. Вы видите, я расстроен и нервничаю. Поэтому и порезался.
Я налил нам обоим виски. Он взял стакан в правую руку и продолжал беспокойно расхаживать по гостиной, а я сел в кожаное кресло.
- Что случилось, Тимоти?
- Трудно начать, мачане, потому что вы неверующий. Но я должен вас убедить. - Он замолчал и отпил виски, прежде чем повернуться ко мне. - Вчера вечером мы с вами говорили о Лунном городе, доктор, и вы сказали, что многое в нем для вас - загадка.
- Да, - кивнул я.
- Кладбище древних, - продолжал Тимоти. - Вы не можете его найти.
- Верно, Тимоти.
- Я все время думаю об этом, - Тимоти перешел на венда, язык, более приспособленный для обсуждения оккультных тем. - Я в своей памяти вернулся к легендам моего народа. - Я ясно представил себе, как он впадает в транс. - И там что-то было, какая-то темная тень, которую я не мог разглядеть - Он покачал головой, отвернулся и продолжил беспокойно расхаживать, отхлебывая виски, негромко бормоча про себя что-то, как будто все еще рылся в темных архивах своей памяти. - Бесполезно, доктор. Я знал, что оно там, но не мог уловить его. Придя в отчаяние, я наконец уснул. Но сон мой тревожили демоны, а потом… - он помолчал… - потом ко мне пришел мой дед.
Я беспокойно зашевелился в кресле. Дед Тимоти уже двадцать пять лет лежал в могиле, заклейменный как убийца.
- Ну, хорошо, доктор. - Тимоти заметил мои движения и без труда перешел на английский. - Я знаю, вы не верите в подобные вещи. Позвольте объяснить в терминах, которые вы сможете принять. Мое воображение, подогретое поисками давно забытых знаний, вызвало появление во сне моего деда. Того, от кого я изначально получал свое знание.
Я улыбнулся, чтобы скрыть беспокойство: в столь поздний час, среди ночи этот полубезумный черный человек говорит мне такие вещи, а я оказываюсь во власти его колдовства.
- Продолжай, Тимоти. - Я хотел сказать это легко, но мой голос слегка охрип.
- Дед пришел ко мне, коснулся моего плеча и сказал: "Иди с благословенным к Кровавым холмам, там я открою тебе мои секреты и тайные места".
Я почувствовал, как по коже у меня побежали мурашки: Тимоти упомянул Кровавые холмы, но никто не сообщал ему это название.
- Кровавые холмы, - повторил я.
- Так он сказал, - подтвердил Тимоти. - Я считаю, что он имел в виду ваш Лунный город.
Я молчал; во мне боролись человек разумный и человек, охваченный первобытными суевериями.
- Хочешь завтра лететь со мной, Тимоти? - спросил я.
- Да, - согласился Тимоти, - и, может быть, я смогу показать вам то, что вы ищете, а может, и нет.
Терять было нечего. Тимоти, очевидно, говорил искренне, он по-прежнему был напряжен и нервничал.
- Я уже приглашал тебя, Тимоти, и был очень разочарован твоим отказом. Конечно, ты можешь лететь со мной. Посмотрим, вдруг вид руин оживит твою память.
- Спасибо, доктор. Когда отправляемся?
Я взглянул на часы.
- Боже, уже четыре! Вылет в шесть.
- Тогда мне скорее нужно домой, собраться. - Тимоти поставил стакан на стол, повернулся ко мне. - Одно небольшое препятствие, доктор. Срок моего разрешения на передвижения истек, а нам придется пересекать границу Ботсваны.
- Черт возьми, - сказал я, глубоко разочарованный. - Тебе придется продлить документы и полететь со мной в следующий раз.
- Как хотите, доктор, - с готовностью согласился он. - Конечно, на это потребуется две или три недели, и к тому времени я все забуду.
- Да, - кивнул я, борясь с искушением. Обычно я законопослушный гражданин, но теперь мне показалось, что нарушить закон не грех. Тимоти мог привести меня на кладбище древних, а ради этого стоило рискнуть.
- Рискнешь, Тимоти? - спросил я. Формальности, связанные с прилетом и отлетом самолетов Стервесантов, были сведены к минимуму. Они прилетали и улетали ежедневно, и телефонный звонок в администрацию аэропорта обеспечивал "добро". Имя Стервесантов имело большой вес, поэтому прилетающих и улетающих никогда не пересчитывали. А в Лунном городе мы имели особый статус, полученный Лореном у правительства Ботсваны, и потому были избавлены от всякой волокиты.
Я мог вывезти Тимоти на три дня, и никто бы этого не заметил, не было бы никакого вреда. Роджер ван Девентер поверит мне на слово, что Лорен разрешил полет. Я не видел никаких сложностей.
- Хорошо, доктор, если вы считаете, что опасности нет. - Тимоти принял мое предложение.
- Будь у ангара Стервесантов к шести. - Я сел и написал записку. - Если у ворот аэропорта тебя остановят, покажи записку. Это разрешение на вход. Оставь машину у пропускного пункта и жди меня в нем.
Мы быстро договорились об остальном. Глядя из окна спальни на отъезжающий со стоянки Института старый синий "шевроле" Тимоти, я испытывал одновременно подъем и непонятный страх. "Что бывает за помощь в нелегальном вылете?" - подумалось мне, но я отбросил эту мысль и стал варить себе кофе.
Когда мы с Роджером ван Девентером подъехали на "мерседесе", "шевроле" Тимоти одиноко стоял на стоянке. Мы направились в ангар. Большие раздвижные ворота были раскрыты, наземная служба готовила "дакоту" к взлету. Сквозь стеклянные двери пропускного пункта я заметил сидящего Тимоти. Он взглянул на меня и улыбнулся.
- Я получу разрешение, Роджер, - предложил я спокойно. - Начинайте разогревать двигатель.
- Хорошо, доктор. - Он протянул мне полетные документы. Мы уже так делали, и я был знаком с процедурой. Роджер через дверь в фюзеляже поднялся в самолет, а я поспешил в кабинет.
- Доброе утро, Тимоти, - я взглянул на него и ощутил странное беспокойство. Он кутался в свою синюю ветровку, лоб прорезали морщины. Кожа посерела, а губы стали бледными, лилово-голубоватыми. - Как ты?
- Рука немного болит, доктор. - Он распахнул куртку. Рука, заново перебинтованная, висела на перевязи. - Но все будет в порядке. Я об этом позаботился.
- Выдержишь полет?
- Все будет хорошо, доктор.
- Ты уверен?
- Да, уверен.
- Ладно. - Я сел за стол и взял трубку. Мне ответили после первого же гудка.
- Полиция аэропорта!
- Говорит доктор Кейзин, из ангара Стервесантов, Африка.
- Доброе утро, доктор. Как жизнь?
- Спасибо, хорошо. Мне нужно разрешение на полет в Ботсвану, самолет ZA-CEE.
- Минутку, доктор. Позвольте взглянуть. Кто на борту?
- Один пассажир, я сам. Пилот Роджер ван Девентер, как обычно.
Я диктовал, а констебль на том конце провода записывал. Наконец он сказал:
- Все в порядке, доктор. Счастливого полета. Я передал разрешение на вылет в диспетчерскую.
Я повесил трубку и улыбнулся Тимоти.
- Все в порядке. - Я встал. - Пошли. - И вышел из кабинета. Двигатели "дакоты" уже работали. Трое негров из наземной службы неожиданно покинули свои места и быстро направились ко мне.
- Доктор! - послышался позади голос Тимоти, и я повернулся к нему. Мне потребовалось четыре-пять секунд, чтобы осознать: в руке у него короткоствольный китайский пистолет-пулемет, и ствол нацелен мне в живот. Я уставился на него.
- Простите, доктор, - негромко сказал он, - но это необходимо.
Негры из наземной службы схватили меня за руки.
- Поверьте, доктор, я не задумываясь убью вас, если вы не станете повиноваться. - Он повысил голос, не отводя от меня взгляда. - Пошли, - сказал он на венди.
В двери ангара появились еще пятеро негров. Я сразу узнал двоих банту, помощников Тимоти из Института, и одну из девушек. Вооруженные такими же неуклюжими смертоносными пистолетами-пулеметами, они поддерживали тяжело раненного незнакомца. Ноги бедняги волочились по земле, а грудь и шею покрывали пропитанные кровью повязки.
- Унесите его в самолет, - резко приказал Тимоти.
Все это время я стоял молча, парализованный неожиданностью. Группа с раненым прошла между моими похитителями и боковой стеной. Они перекрывали друг другу линию огня. Вся группа растерялась, и в этот миг способность соображать вернулась ко мне. Я напружинил ноги, слегка наклонился и дернул. Люди, державшие меня за руки, полетели вперед, как дротики, с боков ударились о Тимоти и сшибли его на землю, повалившись сверху.
- Роджер! - закричал я. - Радио! Вызови помощь! - Я надеялся, что мой голос перекроет шум двигателя. Третий из наземной службы прыгнул мне на спину, сдавил горло.
Я протянул руку назад, схватил его за запястье возле локтя и повернул. Его рука с треском сломалась, он взвизгнул.
- Не стрелять! - крикнул Тимоти. - Никакого шума.
- Помогите! - закричал я. Двигатели заглушили мой крик. Раненого бросили и кинулись на меня. Я нагнулся, лягнул предводителя в пах. Он сложился пополам, и я ударил его коленом в лицо. С хрустом сломался хрящ носа.
Тимоти и люди из наземной службы поднялись.
- Не стрелять! - голос Тимоти звучал напряженно. - Никакого шума.
Я бросился на него, точно рассерженный леопард, всей душой возненавидев бывшего друга за предательство, стремясь увидеть, как брызнет его кровь, а кости сломаются в моих руках.
Одна из девушек ударила меня по голове стальной рукояткой пистолета. Я почувствовал, как острый край врезается в кожу, и потерял равновесие. Один из наземной службы схватил меня. Я прижал его к себе изо всех сил. Он закричал, и я почувствовал, как ломаются его ребра.
Меня снова ударили по голове, рукоять врезалась в кость. Теплая кровь залила лицо, ослепляя меня. Слабея, я выпустил человека, которого сжимал, и повернулся, чтобы отразить нападение остальных, ослепленный собственной кровью, оглушенный собственным ревом. Они столпились вокруг меня, стали избивать. Я молотил руками, пытаясь нащупать врага. На мою голову и плечи посыпались удары. Колени у меня подогнулись, и я упал. Но не потерял сознания: меня удерживали горячие волны гнева. Меня начали пинать ботинками в грудь и живот. Я скрючился, сжался в комок на холодном скользком бетоне, пытаясь укрыться от ударов.
- Хватит, оставьте его, - голос Тимоти. - Тащите его в самолет.
- Моя рука. Я его убью! - В писклявом голосе слышалась боль.
- Прекратить! - снова Тимоти, потом звук пощечины. - Нам нужны заложники. Втащите его в самолет.
Множество рук поволокли меня по бетону. Потом меня подняли и грубо бросили на металлический пол фюзеляжа. Дверь захлопнулась, приглушив звук двигателя.
- Пусть пилот взлетает, - приказал Тимоти. - Доктора отведите к радио.
Меня потащили по проходу. Стерев кровь с глаз, я увидел лежащих у стены белого инженера и черных рабочих наземной службы. Все они были связаны, у каждого во рту кляп. Они были без форменной одежды: бандиты сняли ее с них и использовали для маскировки.
Грубые руки посадили меня в кресло радиста и привязали так прочно, что веревки врезались в тело. Лицо у меня распухло и потеряло чувствительность, а во рту держался металлический привкус крови.
Я повернул голову и посмотрел в кабину. У руля сидел Роджер ван Девентер. Под глазом у него был большой синяк, волосы всклокочены, лицо бледное и испуганное. Один из бандитов стоял за ним, приставив к затылку Роджера ствол пистолета.
- Взлетайте, - сказал Тимоти. - Соблюдайте все необходимые процедуры. Вам понятно?
Роджер кивнул. Мне стало его жаль. Вероятно, он не родился героем.
- Простите, доктор, - попытался он объяснить. - Они набросились на меня, как только я поднялся на борт. - Все его внимание было сосредоточено на том, чтобы вывести самолет на все еще темное поле. На меня он не смотрел. - У меня не было ни малейшей возможности.
- Ничего, Роджер. Зато я не сплоховал, - хрипло ответил я. - Угостил их парой хороших ударов.
- Молчите, доктор. Мистер ван Девентер должен заниматься только взлетом, - предостерег Тимоти, и я, повернувшись, бросил на него полный ненависти взгляд.
Роджер запросил разрешение на взлет и получил его. Все прошло как обычно. Напряженные, тревожные черные лица успокоились, даже послышалось несколько нервных смешков.
- Курс на Ботсвану, - приказал Тимоти Роджеру. - Когда пересечем границу, скажу, куда дальше.
Роджер напряженно кивнул. Пистолет по-прежнему упирался ему в затылок. Я оценивал силу банды и примерные мотивы их поступков. Помимо Тимоти и восьмерых, тащивших меня, на борту были еще пятеро бандитов, те, что подстерегли Роджера и работников наземной службы. Раненый и двое искалеченных мною лежали на полу грузового отсека. Две девушки, обе работавшие в Институте, склонились над ними, вправляли сломанную руку, меняли повязки.
Бандиты начали переодеваться: гражданскую одежду они меняли на защитную форму парашютистов. Я увидел нашивки с красной звездой, и последние мои сомнения рассеялись. Я повернул голову. Тимоти смотрел на меня.
- Да, доктор, - он кивнул. - Солдаты свободы.
- Или вестники тьмы - это как посмотреть. Тимоти нахмурился.
- Я всегда считал вас гуманистом, доктор. Я надеялся, что вы поймете и поддержите наши стремления.
- Мне трудно поддерживать вооруженных бандитов. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Потом он неожиданно встал, прошел в радиорубку и остановился рядом со мной. Включил радио, посмотрел на свои часы и начал менять частоты. Послышался громкий голос диктора, и сразу все в самолете застыли, слушая:
- Южно-африканская радиокорпорация. Семь часов. Новости. Представитель южноафриканской полиции сообщил, что сегодня утром в два пятнадцать отряд сил безопасности, действуя в соответствии с полученной информацией, захватил ферму на окраине Рандбурга, пригорода Йоханнесбурга. Произошло решительное сражение между силами безопасности и большим отрядом неизвестных, вооруженных автоматическим оружием. Часть банды попыталась скрыться на машинах; в ходе преследования двум машинам удалось уйти. По полученным нами данным восемь бандитов убиты, четверо захвачены. Есть раненые. Предполагается, что раненые есть и среди сбежавших. Проводится крупномасштабная полицейская операция, перекрыты все дороги, ведущие из района Витвотерсренд, контролируются все аэропорты. С глубоким прискорбием сообщают о гибели трех полицейских. Еще двое представителей сил правопорядка тяжело ранены…
В самолете послышались радостные возгласы, и один или два бандита вскинули сжатые кулаки в коммунистическом салюте.
- Поздравляю, - саркастически сказал я Тимоти и отвернулся.
- Смерть ужасна, рабство еще хуже, - спокойно ответил он. - Доктор, мы связаны друг с другом.
- У меня слишком болят голова и лицо, чтобы слушать твои коммунистические бредни, - ответил я, - не трать красивых слов, сволочь. Ты хочешь сжечь мою землю и залить ее кровью. Хочешь уничтожить все, что для меня дорого и свято. Это моя страна, и я люблю ее со всеми ее недостатками. Ты мой враг. Между нами нет больше связи, только нож.
Мы снова какое-то время смотрели в глаза друг другу, затем он кивнул:
- Пусть будет нож, - и отвернулся.