Глава 11
Совсем скоро Питер Буркин привел нас, преодолев невысокие дюны, к небольшой хижине, окруженной живой изгородью из высоких кактусов.
- Окотилло, - объяснил Питер. - Великолепное ограждение!
Он говорил через плечо, я скакал рядом с ним, а отец - чуть поотстал, и Питер воспользовался этим.
- Мальчик, - тихо сказал он, по-прежнему не глядя на меня. - Мы должны уговорить твоего отца пожить здесь. Ты знаешь, он очень болен, и ничто не поможет ему лучше, чем здешний климат. Скажи ему, что тебе здесь нравится, попроси остаться. Только ты сможешь сделать это, малыш.
Буркин заехал во двор и соскочил на землю, помог вылезти из седла мне, хотя я прекрасно делал это сам и не любил, когда со мной обращались, как с беспомощным младенцем. И тем не менее горное чудовище-людоед не выходило у меня из головы.
- Вы знаете тех, кто бы мог подтвердить, что эти истории о Тэквайзе - правда? - так же тихо, не глядя на Питера, решился спросить я.
Он в раздумье покрутил ус.
- Ну, не могу сказать очень точно, однако индейцы живут здесь дольше нас, им известно многое, о чем мы вообще никогда не узнаем. Знания не являются постоянными, за исключением тех, которые записаны на бумаге, папирусе или камне. Люди умирают, и знания умирают вместе с ними. Целые расы, народы, жившие здесь раньше, ныне вымерли, и мы даже не имеем приблизительного представления об их знаниях.
Я не читаю книг, малыш, и никогда не учился в школе, но люблю слушать тех, кто образован и много на своем веку постранствовал.
Возьмем, к примеру, твоего отца. Он разносторонне образованный человек. Одно время, ты знаешь об этом, он был моряком на корабле своего отца и имел доступ к его книгам. А в море появлялось немало свободного времени для чтения.
Первый раз он поплыл корабельным юнгой в двенадцать лет. Посетил множество мест с такими фантастическими названиями, что одно это может заставить немедленно вскочить с насиженного места и мчаться туда. Шанхай, Рангун, Горонтало, Кейптаун!.. Твой отец провел в море семь с лишним лет, бывал во многих иностранных портах.
Попроси его как-нибудь рассказать тебе об этом. Он знает множество удивительных вещей, может с точностью изобразить тебе звон колоколов старинного храма, топот слонов, говор священников, созывающих людей к молитве, и многое, многое другое.
Твой отец может порассказать такие вещи, о которых ты вряд ли когда-нибудь слышал или услышишь. Я стал однажды свидетелем - тебя, конечно, еще и на свете не было - как школьники бежали за ним следом, глядя на него с нескрываемым изумлением. А все потому, что один из этих школьников дома услышал случайно разговор Зака со своим отцом.
Посмотри на индейцев, как они живут. Ты можешь, конечно, сказать, что они достигли не многого. Но о чем они думают? Каковы их познания? Что хранит их память? Что они считают для себя важным?
В представлении индейцев существует какая-то иная гармония жизни, нежели мыслим себе мы. Не знаю, в чем она заключается, но многие народы, очевидно под влиянием обстоятельств и времени, уже потеряли ее, другие - постепенно теряют. Подражая жизни белых, утрачивая эту гармонию, индейцы лишаются несравненно большего, чем приобретают...
Во двор въехал отец: на какое-то мгновение он показался мне вдруг по-прежнему сильным и здоровым, но спешился, однако, очень медленно и осторожно.
- Я распрягу лошадей, Зак, - крикнул Питер. - Заходи в дом, справа от двери, как войдешь, на столе отыщешь свечку.
В доме было три комнаты: две небольшие спальни и просторная квадратная столовая, служащая одновременно кухней, единственным украшением которой был огромный камин. Вся обстановка - стол со скамьями по бокам камина да два стула. Один стул был очень странным, - громадный, превосходящий по размеру почти в два раза все стулья, какие мне когда-либо приходилось видеть.
Отец остановился, зажег свечу и, держа ее в руке, опустился на этот стул. Неверное, дрожащее пламя осветило пол, сделанный из каменных плит разной величины, но подогнанных друг к другу с удивительной точностью и, как я понял, без применения скрепляющей извести.
- Здесь, на Айджью Каленте, практически нет ничего, - войдя в дом, объяснял Питер. - Только горячие источники, к которым индейцы ходили несколько тысячелетий подряд. Есть недостроенный постоялый двор. Теперь там размещается маленький склад и почтовая контора. Почта приходит иногда ежемесячно, но чаще - в два месяца раз.
В деревне живут несколько белых и индейцы, в основном кахьюллы. Они называют себя ка-ви-йя. Некоторые зовут их еще Айджью Каленте - по названию деревни. Многие из них возвратились назад, в горы Санта-Росас.
Они знают тебя, Зак, и настроены очень дружелюбно. Уверен, никто из них не причинит вам вреда. Пока вы будете жить в этом доме, весьма вероятно, никто не станет и докучать вам.
- Какова история этого дома? Он очень искусно построен, но почему в нем никто не живет? - поинтересовался отец.
- Лучше этого дома, Зак, ты не найдешь нигде в округе, даже в самом Лос-Анджелесе. Конюшня поставлена так же добротно, как и сам дом. Рядом источник с холодной водой, которая стекает в каменный бассейн, сделанный теми же искусными руками. Ты прав, вот уже много лет здесь никто не живет. Считается, что в этом доме поселились злые духи. Но твои друзья-индейцы, Зак, полагают, ты достаточно сильный и вполне сможешь тут обитать вместе с сынишкой.
Буркин вышел за дверь и перенес наши упакованные одеяла.
- Питер, - растрогался отец, - уж и не знаю, как тебя благодарить.
- Благодарить меня? Ты уже сделал это, Зак, много лет назад, когда спас меня от гризли. - Буркин повернулся ко мне. - Знаешь, малыш, меня разорвали однажды страшные когти этого свирепого зверя, и я уже готовился к смерти, когда вдруг появился твой отец. Он убил этого хищника, меня принес на себе в лагерь, ухаживал за мной, пока я не начал вставать. А пролежал я больше месяца... Твой отец, малыш, бросил все свои дела и заботился обо мне, как о малом ребенке - ведь я на первых порах был совсем беспомощным...
Питер стал собираться обратно, и я вышел проводить его. Небо начинало светлеть. Без лишних слов он вскочил на лошадь, кивнул мне, и через несколько мгновений на белом фоне песчаных дюн промелькнула на лошади вдаль темная фигура Буркина.
Я вернулся в дом, увидев, что отец лег и, судя по его ровному дыханию, уже спал. Хотя я и прободрствовал остаток ночи, усталости не чувствовалось вовсе.
Что же произошло с этим загадочным домом, думал я. Почему никто не захотел в нем жить?.. Снова и снова мой взгляд невольно обращался к огромному стулу. Может быть, причина заключалась в этом стуле? Может быть, его устрашающе громадный вид заставлял людей бежать отсюда прочь?..
Все в доме было сделано с большой выдумкой и изобретательностью. При свете занимающегося утра я увидел шкаф и полки - в темноте их не заметил. Выточенные из дерева и так же идеально подогнанные, как каменные плиты на полу, они отличались добротностью и наводили на мысль о мастерстве того, кто их делал. Часть дома была старой. Крыша над нею перекрыта заново, пристроены новые стены, пробито окно.
Позади дома, во дворе, кроме стойла, был еще и загон, в котором стояли две лошади, оставленные нам добрым Буркином.
Револьвер отца с кобурой висел под рукой на спинке стула, рядом с винтовкой и ружьем. Дверь в спальню завешена одеялом. На цыпочках я вышел из комнаты, опустив его и боясь побеспокоить отца, измученного событиями последних дней.
Теперь это был мой дом. Надолго ли, кто знает. Но мне не надо пока было ехать к злому старику в Лос-Анджелес, которого я по-прежнему страшно боялся.
На столе я заметил оставленный Питером ломоть хлеба и нож. Подойдя, я отрезал тоненький кусочек. Так с хлебом в руках я подошел к входной двери и выглянул во двор.
По периметру его высилась изгородь из окотилло, - это я заметил еще ночью. Крупные колючки кактуса выглядели устрашающе. Предрассветный туман еще не рассеялся, и в его дымке зеленая густая стенка забора с несколькими ярко-малиновыми цветками казалась неприступной. Я постоял на крыльце, жуя хлеб и рассматривая белый утрамбованный песок, которым был посыпан двор, потом подошел к живой изгороди. И тут вдруг оттуда, из-за зеленой стены, которую, как мне казалось, образовывали намертво сросшиеся между собой кактусы, послышался скрип шагов по песку и какой-то подозрительный шорох. Я вздрогнул, приготовился бежать в дом, но перед тем быстро оглянулся.
Явно там, за оградой, кто-то стоял: у подножия кактусов, с той стороны, я разглядел босые ноги, по цвету не отличавшиеся от песка, и белую полотняную штанину.
А когда перевел взгляд выше, сквозь густую ограду сверкнули черные глаза, пристально меня рассматривающие.
Сердце мое внезапно перестало бешено колотиться, успокаиваясь, потому что там, увидел я, стоял мальчик примерно моего возраста.
Глава 12
И теперь мною овладело любопытство. Странный мальчик вдруг припал к земле, ловко и неслышно пролез между корней и колючек. Я опять испугался. Нет! Нельзя бояться! - уговаривал я себя. Ты Иоханнес Верн и не имеешь права испытывать страх.
Мальчик и вблизи показался не старше и не крупнее меня: в случае чего, справлюсь с ним. Я внимательно наблюдал, как он медленно появляется из зарослей: песочно-коричневый от загара и сильный, он и рядом выглядел настоящим задирой. В душе шевельнулась неуверенность: смогу ли побороть его?..
В соломенной шляпе с загнутыми полями и вылинявшей синей рубахе, свисавшей поверх полотняных белых штанов, он был бос и смело шел ко мне.
- Хэлло! - сказал я.
- Buenos dias! - ответил мальчик.
Он шагнул еще ближе, и я не знал, что делать. Стараясь казаться невозмутимым, я нагнулся и, взяв в руки прут, нарисовал на песке сначала круглую голову с длинными ниспадающими волосами, потом надел на эту голову шляпу. Получилось забавно, но, ей-богу, я совсем не знал, как мне себя вести! Знакомый до того всего лишь с несколькими детьми моего возраста, я был растерян и не знал, что предпринять. Пририсовал еще глаза, брови и уши...
- Что ты делаешь? - мальчик говорил по-английски с сильным акцентом.
- Рисую.
Он нагнулся, внимательно рассматривая мои художества.
- Это я?
- Да.
- А рот? У этого нет рта, а у меня есть, - удивился мальчик.
Я протянул ему ветку.
- На, нарисуй сам.
Он взял ветку и пририсовал рот, похожий на месяц. Рот улыбался.
- Хорошо. Теперь готово! - сказал я, довольный.
Мы стояли рядом, с удовлетворением рассматривая наш рисунок.
- Ты живешь неподалеку? - спросил я.
- Я живу там, где нахожусь.
- У тебя есть дом?
- Наверное, - пожал он плечами, потом с гордостью произнес: - Я Франческо.
- А меня зовут Иоханнес, но все называют просто Ханни.
Он пожал плечами, очевидно не понимая.
Это был очень странный мальчик: я не знал, что думать, о чем говорить с ним, потом спросил:
- Ты куда идешь?
- Я никуда не иду. Стою здесь. - Мальчик помолчал. - А ты? Ты будешь жить здесь? - Он как-то особенно произнес это слово - "здесь".
- Еще не знаю. Мы ехали в Лос-Анджелес, но сейчас нам туда нельзя.
- Тогда оставайся здесь... если не боишься.
- Не боюсь. Я - Иоханнес... - повторил я и переспросил: - А чего надо бояться?
- Этого дома. В нем никто не останавливается. Это дом Тэквайза.
- Что? - изумился я и показал на горы. - Его же дом там!
Желая что-то еще услышать о доме, я тем не менее счел для себя более безопасным изменить тему разговора и спросил:
- А где твой дом? Здесь?
Франческо пожал плечами.
- Мой дом там, где я нахожусь, - повторил он. - Иногда в горах, чаще в пустыне.
- Ты не боишься индейцев?
Он уставился на меня, как на какую-нибудь диковинку.
- Я индеец, кахьюлла...
- Ты? Индеец? - удивлению моему не было границ.
- Я кахьюлла, - повторил он.
- Почему ты сказал, что это дом Тэквайза? - решил все же узнать я о месте, где мне с отцом предстояло провести неизвестно сколько дней.
- Много лет назад наш народ ушел с гор жить в пустыню. Раньше там шли дожди и было очень хорошо. Когда народ вернулся, здесь уже стоял этот дом и кто-то в нем жил. Но ни один индеец не видел того, кто жил в доме. Лишь... иногда по ночам замечали что-то... кого-то... Потом стали говорить, что в этот дом пришел Тэквайз, что он его и выстроил своими руками. Потом Тэквайз исчез и больше не появлялся.
- Это очень хороший дом, - сказал я суеверно, желая втайне задобрить злых духов.
- Что ты будешь делать, если он вернется?
- Он может вернуться, ты думаешь? - с опаской посмотрел я на него.
Франческо пожал плечами.
- Не знаю. Его давно здесь не было.
- На этом месте уже стоял когда-то дом, - проявил я свою осведомленность. - Но другой. Одна часть его более старая, чем другая, я сам рассмотрел это.
- Кто знает? Может, и стоял, - философски согласился он.
Франческо поднялся на ступеньку, ведущую в жилище, и мы уселись на ней рядом.
- У меня есть лошадь. - Гордость распирала все мое существо.
- Ну и что? У кого ее нет? - спокойно заметил Франческо.
- Давай как-нибудь покатаемся вместе?
Франческо ничего не ответил, взял ветку и начал рисовать на песке какие-то непонятные полосы, с опаской поглядывая на полуоткрытую дверь.
- Такие огромные горы, - нарушил я молчание. - Далеко ли до них?
- Далеко. Я был там с отцом два раза. Мы ходили за плодами чиа. Они растут повсюду, но больше всего их в долине, по ту сторону гор. Когда я попал туда первый раз, там началась перестрелка. Пришли еще какие-то люди, которые хотели забрать себе все плоды чиа, но нам все-таки удалось немного принести с собой.
- Это твоя земля?
Франческо снова пожал плечами.
- Это земля. Мы здесь живем, иногда подолгу не возвращаемся сюда. Когда начинается жара, мы идем в горы, где есть прохлада.
- Прошлой ночью у Родников Индейцев, когда уже совсем стемнело, я спустился вниз за водой. Там я видел старого индейца, но он ничего не сказал мне...
Франческо вдруг поднялся.
- Все. Я ухожу.
- Ты еще придешь?
- Приду, - пообещал он.
Мальчик пошел со двора, сначала медленно, затем все ускоряя и ускоряя шаг, не оглядываясь назад.
Когда я возвратился в дом, было совсем светло, и в столовой, став на колени, я стал разглядывать удивительный пол. Он поражал своей, казалось, примитивной красотой. Незаметные ночью, на нем теперь были видны загадочные рисунки по краям, а в середине - похожая на ворону черная птица с распростертыми крыльями.
Пересев на скамью, я рассматривал удивительную птицу. Поражали ее глаза из ярко-красного камня и необычное оперение.
- Это ты, Ханни? - спросил отец из другой комнаты. - Все в порядке?
- Разглядываю птицу, - объяснил я.
- Мне показалось, ты с кем-то разговаривал.
- Это приходил Франческо. Он индеец и... мой друг... Я думаю...
Отец вышел из спальни и прикрыл входную дверь. Будто не слыша сказанного мною, он недовольно произнес:
- После восхода солнца дверь лучше держать закрытой, тогда внутри будет прохладнее.
Как всегда, он положил руку мне на плечо.
- Я рад, что у тебя появился друг.
Его взгляд упал на пол, и я увидел: отец был поражен не менее моего.
- Вот это да, будь я проклят! - сорвалось с его губ.
Встав на колени, он, как и я, рассматривал необычное покрытие пола.
- Прекрасно. - Отец не скрывал восхищения. - Просто удивительно!
- Это сделал Тэквайз, - спокойно пояснил я. Мне было приятно, что отец чего-то еще не знал. - Это его дом.
Отец в изумлении уставился на меня.
- Что ты имеешь в виду?
- Франческо сказал мне, что никто не может жить здесь, потому что это дом Тэквайза. Он выстроил его, но когда сюда вернулись индейцы, Тэквайз ушел и больше не появлялся.
- Тэквайз? На кого он похож, этот Тэквайз? Тебе твой друг ничего не говорил по этому поводу?
- Они никогда не видели его. Он выходил только по ночам.
Отец задумчиво продолжал изучать пол, будто надеясь обнаружить в загадочных рисунках лицо мастера, сделавшего его. Потом переключил свое внимание на узор, окаймляющий комнату по периметру.
- Камень с фиолетовым оттенком. Это, сынок, яшма. Она встречается нескольких цветов. А это халцедон. Оба камня можно найти в каньонах вблизи пустыни. Очень хорошая работа! Этот Тэквайз, или кто бы там ни был, - талантливый человек. Мне бы хотелось познакомиться с ним.
- Ты не веришь, папа, что это делал Тэквайз?
Отец промолчал.
- Такую великолепную работу мог выполнить только человек, который очень любит свое дело. Мне бы хотелось увидеть его, - повторил он.
Медленно потекли дни, складываясь в недели. Иногда я играл во дворике, подружившись с несколькими голубыми ящерицами, или бродил по песчаным дюнам. Отец грелся под лучами утреннего солнца, перебираясь в дом после полудня, читал книги, которые привез ему Буркин. Порой после захода мы вместе ходили гулять. Встречавшиеся нам индейцы разговаривали с отцом с неизменным почтением, но к дому не приближались.
Отец никогда не выходил за ограду из кактусов без пистолета, предупреждал и меня.
- Если увидишь каких-нибудь незнакомцев... - Отец вдруг замолчал, встал, разбросал щипцами угли: что-то привлекло его внимание. Под углями оказалась железная коробка. - Никому не говори об этом, ни моим друзьям, ни своему новому знакомцу. В этой коробке деньги. Я начал копить их, когда родился ты. Если мне суждено умереть или быть убитым, приди сюда, возьми эту коробку, перепрячь в другое место и заровняй золу, будто тут ничего не было... Деньги тебе еще пригодятся.
Позже, в тот же вечер, когда отец читал мне "Квентина Дорварда" Вальтера Скотта, я плохо слушал его, потому что сказанное отцом не давало покоя. И я спросил, не отправиться ли нам немедленно, сейчас же, в Лос-Анджелес.
- Нет, не теперь, Ханни. Позднее, может быть. Питер прав. Здешний воздух и солнце помогают мне. Я чувствую себя гораздо лучше и стал меньше кашлять.
- Они будут искать нас?