Жара в Аномо - Коваленко Игорь Васильевич

Действие приключенческой повести происходит в одной из

империализма, передает острые столкновения разных миро­воззрений и характеров.

Второе издание, дополненное и переработанное

Коваленко И. В.

Жара в Аномо: Приключенческая повесть. - 2-е изд., доп. и перераб. - М.: Мол. гвардия, 1982. - 272 :., ил.

© Издательство "Молодая гвардия", 1982 г.

1

Старинные настенные часы в порыжевшем и потрес­кавшемся деревянном ящике-футляре громко крякнули, отметив три часа тридцать минут утра.

Сержант Киматаре Ойбор на мгновение оторвал взгляд от двери, с ненавистью посмотрел на часы. Он был раздражен руганью, лившейся в его ухо из теле­фонной трубки вот уже добрых пять минут.

Отвратительно крякающие часы несколько лет назад преподнес четвертому зональному управлению полиции проезжий англичанин, кинооператор-хроникер, после то­го как воры дерзко похозяйничали в его гостиничном номере, а полиция с непростительно большим опозда­нием явилась на зов о помощи.

Как ни странно, жест потерпевшего пришелся по вкусу начальству оплошавших блюстителей порядка; было велено водрузить часы на самом видном месте для постоянного укора и напоминания.

Итак, пробило три с половиной утра. Время, в сущ­ности, слишком раннее для посленочных тревог.

-Да, да, слушаю, - сказал Ойбор в трубку и, при­дав голосу максимальную любезность, спросил: - Кто говорит? Прошу вас... кому обязаны?

-О, господи!.. - послышалось в ответ.

-Что ж, если не хотите... но... вы уверены, он мертв?

-Да, черт возьми! Шевелитесь, пока нет рото­зеев!

-Момент! - воскликнул Ойбор, опасаясь, как бы его невидимый собеседник не повесил трубку. Сержант нетерпеливо поглядывал на дверь, соображая, какими бы еще словами удержать его на линии связи. - Мм... я правильно понял, близ отеля "Масаи"? Примерно в сотне шагов от советского посольства? И все же, про­шу вас, кто говорит? Мы обязаны знать. Таков поря­док. Чистая формальность, уверяю вас.

Сдобренное ругательствами замечание насчет оби­лия ослов в полицейской службе было последним, что расслышал Киматаре Ойбор.

И тут в двери наконец возник дежурный связист.

-Из автомата на площади Освобождения, - ско­роговоркой доложил он.

-Записали?

-Естественно.

-Что?

-Виноват. Записали, гражданин сержант.

-Хорошо.

-Рад стараться, гражданин сержант.

-Если не ошибаюсь, на площади всего одна теле­фонная точка, - вслух подумал Ойбор, - да, всего один пластмассовый козырек на углу.

-Группа уже выехала. Бр-р-р, только идиоту при­дет в голову разыгрывать нас в такую рань. Похоже, вам не повезло, гражданин сержант. Придется пово­зиться, я думаю.

-Довольно болтать.

-Виноват. - Связист не скрывал своего необъяс­нимого злорадства. Глуповатая улыбка растянула его заспанную, небритую физиономию.

Злорадство его было в высшей степени странным, действительно необъяснимым, поскольку Киматаре Ой­бор привык к уважительному, даже почтительному к себе отношению со стороны сотрудников, включая и тех, кто не был в его непосредственном подчинении.

Связист просто давился смехом, нагловато уставясь на сержанта.

-В чем дело? - сдержанно спросил Ойбор. И до­бавил: - Не помню, чтобы голос в трубке развлекал нас анекдотами. У меня в вашем возрасте от таких со­общений волосы вставали дыбом. Сейчас, впрочем, тоже.

-Виноват, - в который раз произнес связист, - виноват. Но мне подумалось: не будет ли каких-либо указаний насчет записи? Уж больно грубо он с вами обошелся.

Сержант взорвался:

-Мне плевать, как он со мной обошелся! Мне всег­да плевать на это! И вам не следует так впечатляться всякой ерундой! Для нас важно, что сообщают, а как - неважно! Ясно?! Речь идет о смерти, а ты... Быстро у вас тут каменеют души.

-Прошу извинить, но его тирада свалила бы и сло­на. Крепко это у него получается. Ничего подобного не слышал, сколько живу.

-Последнюю фразу насчет ослов, пожалуй, со­три, - сказал Ойбор. - Да, пожалуй, незачем ее кон­сервировать. - Сержант надел панаму и застегнул ре­мень с кобурой. - И вообще, убери все лишнее. Ты меня понимаешь.

-Слушаюсь. Хотя инструкцией предусмотрено...

Лишнее сотри!

-Слушаюсь.

-Вот и отлично, - со вздохом проворчал Ойбор. - Боюсь, запись нам не поможет.

-Пожалуй, - развязно согласился связист, - этот парень явно постарался изменить голос. Сипел, как пьяная старуха.

-Ну, довольно. Иди. А то я поверю ему относи­тельно ослов и полиции.

Связист ушел. Из-за плохо прикрытой двери про­сочились топот удаляющихся шагов, прищелкивание языком и смех.

Что и говорить, день начинался отвратительно.

Сержант Киматаре Ойбор, ветеран уголовной поли­ции, обладатель трех золотых лент, одну из которых за долгосрочную и образцовую службу он получил уже при новом режиме из рук самого президента, вероятно, забыл, что за ночь выпит весь запас кофе, иначе бы не тряс флягу, прежде чем покинуть служебное поме­щение.

-Найдется у кого-нибудь глоток кофе или вис­ки? - крикнул он.

-Никак нет, гражданин сержант, на службе не держим.

Шаркая тяжелыми сандалиями, он прошагал по ан­филаде крошечных комнатушек, уставленных приземи­стыми столами, унылыми, как и казенные бра на го­лых стенах.

Тусклый электрический свет скользил по лосняще­муся лицу пожилого темнокожего человека с широкой желтой нашивкой на коротком рукаве белой форменки и нагрудным жетоном № 73.

Ойбор взял свой велосипед, что одиноко поджидал хозяина за специальной оградкой у задней стены двух­этажного особняка управления, и покатил по узким и кривым мостовым еще не проснувшейся столицы. Го­род, как и вся страна, в короткие часы безлюдья, мол­чащий и застывший, будто обнаженный и выставлен­ный напоказ, являл собой огромную строительную пло­щадку, где глинобитное жилье соседствовало с бело­каменным, где вечна зелень и вечно солнце.

В центре города начался асфальт, ехать было по­легче.

Пятьдесят девять лет прожил Ойбор в этом городе. Он знал его, как собственную ладонь. На краю низины, за древовидными сенециями с похожими на копья листьями, уже различимыми в фиолетовой дымке рас­света, начинались кварталы ремесленников. Там, на улице Шерсти, был и его дом.

Ночная служба сержанта окончилась полчаса назад, но не домой направил он свой велосипед, а на главную площадь.

"Утверждают, что старость склонна к бессоннице, - подумал Ойбор. - Значит, я уже слишком стар. Чуд­но - человек, можно сказать, бодр и свеж после бес­сонной ночи, и это знатоки духа и плоти человеческой объявляют признаком старости".

Неторопливо двигался он. С некоторых пор вообще взял себе за правило являться на место происшествия чуть, позже оперативной группы, считая, подобно мно­гим бывалым сыщикам, что тем самым дает возмож­ность молодым коллегам самостоятельно осмотреться на месте с большой пользой для их профессионального роста.

А может быть, никак не хотел признаться себе, что силенки уже не позволяют летать во весь дух. Не так уж он был свеж и бодр в эти минуты, как пытался мысленно себя уверить. Так или иначе, к его прибытию работа полиции, как говорится, уже кипела вовсю.

Кроме крытого полицейского грузовика, на площади Освобождения находились еще две легковые машины, они стояли поодаль, задними колесами на тротуаре пе­ред отелем.

Сквозь тонкие нейлоновые чехлы легковушек без осо­бого труда можно было разглядеть иностранные номе­ра, оба либерийские. "Гринвилл", - отметил Ойбор.

Автомобили, несомненно, проделали огромный путь и стояли теперь у отеля не меньше двух-трех суток без движения. Они не представляли интереса.

Швейцар отеля наблюдал за действиями врача и фотографа, суетившихся около трупа, и вздрагивал от каждой вспышки блица.

-Уже допросили, - угрюмо обронил один из по­лицейских, перехватив устремленный на швейцара взгляд сержанта. - Никто ничего не видел. Разумеется, никто, ничего, никогда и нигде.

-Вот как? - Ойбор внимательно изучал окна ближних домов.

-Не сомневайтесь. - Полицейский сплюнул се­бе под ноги. - Так уж всегда, никто ничего не ви­дит.

-А вы что думаете? Только без плевков.

Полицейский пожал плечами. Он был очень юн, по­чти мальчик. Тщательно отутюженная форма висела на костлявых плечах, как на вешалке. Ойбор никогда его прежде не встречал и поэтому решил, что он из посоль­ской охраны и прибежал оттуда на несколько минут добровольно подсобить собратьям, полный любопыт­ства и служебного рвения.

-Может быть, вы скажете что-нибудь интерес­ное? - Ойбор повысил голос.

-Судя по знаку, пострадавший принадлежал к на­шему движению. - Юноша не знал, куда деть свои длинные дрожащие руки. - Хотите на него взглянуть?

-Конечно. Идем.

Полицейский оцепенел, замер на месте с перехва­ченным дыханием, но Ойбор не заметил его испуга, он сам замешкался, размышляя.

"Пострадавший принадлежал к нашему движе­нию", - повторял он мысленно.

Это обстоятельство меняло дело. Впрочем, дело не менялось: смерть есть смерть, а вернее сказать, это об­стоятельство усложняло дело, придавало трагическому факту особую значимость.

-Я с вашего позволения... - забормотал молодой полицейский.

Но сержант не дал ему договорить, бросив через плечо:

-Да, да, идем.

-Если не возражаете, гражданин сержант, я бы не хотел еще раз... страшно, что с ним сделали.

Ойбор отвернул покрывало, тотчас же задернул его и распрямился, морщась, точно от боли.

-Не представляю, как удастся опознать, - гово­рил полицейский в спину сержанту, - обнаружили только сигареты, немного денег и щетку для волос. Все здесь. Вон у них.

Ойбор рассеянно кивнул и двинулся к своему вело­сипеду.

Молодой полицейский почему-то увязался следом. Он уже начинал раздражать сержанта.

-Осмелюсь заметить, гражданин сержант, тут дело нечисто. Тут пахнет не ограблением и не пьяной дра­кой, а политикой, - уже перейдя на шепот, продолжал юнец в полицейской форме, - согласны?

-Послушай, братец, - сказал Ойбор, - тебе не кажется, что ты слишком долго разгуливаешь?

-Не понял вас, - произнес тот недоуменно.

-Марш на пост!

-Гражданин сержант... я вас не понимаю...

-Ты на посту у посольства? Оттуда?

-Никак нет. Из четвертого зонального. Я в вашей группе. Вы, вероятно... я новенький, еще не предста­вился.

-Черт бы вас побрал... Отчего не занимаетесь де­лом, как все?

-Мне сказали, чтобы я встретил вас и доложил...- Бедняга растерялся вконец.

Ойбор ощутил сочувствие к этому новобранцу, как видно, впервые столкнувшемуся с ужасным происше­ствием и силившемуся скрыть свое смятение. Он уже мягче сказал:

-Ну так докладывайте. Что там у вас?

-Осмелюсь напомнить, я уже докладывал. Никто ничего не видел.

-Видел, - сказал Киматаре Ойбор, - видел тот, кто воспользовался вон тем телефоном на углу.

-Так точно, - очумело выпалил полицейский.

-Постой-ка... - Ойбор вдруг сдвинул брови, - вы­ходит, вы не удосужились расспросить часового? - Метрах в двухстах виднелись ворота посольства СССР. В предрассветной мгле можно было разглядеть, что ни у ворот, ни у боковой ограды, ни у застекленной до половины будки охранника не было. - Почему там никого нет?

-Спит, - предположил полицейский, - присел в будке и дрыхнет. Я бы таких в шею гнал со службы. Совсем бы не брал таких, гражданин сержант.

Ойбор не слушал, он опустил велосипед на тротуар и продолжал пристально вглядываться в сумрачное ма­рево рассвета. Тревога отразилась на его лице.

Он приказал юнцу негромко:

-Сбегай за ним. Посмотри, что там. Бегом.

Словно почувствовав что-то, трое других поли­цейских, отойдя от грузовика, настороженно при­близились к сержанту. Даже врач с фотографом по­дошли.

Между тем швейцар отеля, бурно жестикулируя, что-то шепотом объяснял зеленщику с тележкой и еще двум ранним прохожим. С любопытством пересекала площадь парочка, как видно, загулявшихся влюб­ленных.

"Нужно поторапливаться, - подумал Киматаре Ой­бор, - через полчаса тут не протолкнешься".

В сумраке отчетливо обозначилась фигура молодого полицейского, он брел обратно. Потрясенный до глуби­ны души, он бессознательно тер ладонями уши и ле­петал:

-Господи боже ты мой, что делается на свете... господи боже ты мой, что же это такое...

Ойбор резко встряхнул его за плечи.

-Что там?

-Господи... он там... в будке... тоже мертвый., уби­тый...

2

Дощатый навес в тени пальм лишь создавал иллю­зию прохлады, зной проникал повсюду.

Борис Корин в выгоревшей, измазанной нитролигнином рубахе тщетно пытался освежить лицо мутноватой, теплой водой, черпая ее пригоршнями из широкого гли­няного сосуда.

Желтая земля. Желтое небо. Белесо-синяя полоска озера и серые островерхие хижины на том берегу, укра­шенном покосившейся часовенкой, были едва разли­чимы.

Это Африка. Тропическая Африка. Земля, которую Корин узнал немногим более двух месяцев назад.

Впрочем, познал ли он ее, эту удивительную землю, такую богатую, такую бедную, такую противоречивую, многострадальную землю, званым другом и желанным гостем которой стал?

...А далеко-далеко, дома, сейчас тоже лето. Мягкое, пряное утро Приобья, в извечном непокое которого на­дежный покой. Благодатное лето земли рода его с пля­шущими солнечными бликами на изгибах широкой сибирской реки, с прохладной истомой тайги, где, по­крытые влажными туманами, бредут поутру таежные сосны и кедры по колено во мхах, цветастых и вздыб­ленных, как российские подушки. И перезвон, гул ра­боты в портах. Лихо лязгающий бег гусеничных везде­ходов. Азарт ребячьих рыбалок и хлипкие, болотные броды послевахтовой охоты, с глухариными стонами, с опаленными солнцем и кострами подберезовыми опуш­ками. Бетонные трассы, что лучами расходятся от неф­тяного Сургута к разбросанным на урманах точкам упрямого труда, и новые, белые пирамиды каменных построек, решительно врезавшихся в буро-зеленую сте­ну леса, и приземистые бревенчатые балочки и бараки первопроходцев таежной целины. Россыпи цветов с го­лубикой и брусникой, вкусно, прохладно и сочно ло­пающейся на зубах, точно кетовые икринки. И такие птичьи хоры в сплетенье древесных крон, что ломит уши, а дышать - не надышишься, там дышать словно петь...

В знойной, удушливо жаркой африканской стране Борис Корин не расставался с пачкой зачитанных, за­мусоленных писем, оттопыривших нагрудный карман его робы.

Ох как долго летят эти милые весточки от далекого Севера огромной Родины до маленькой жаркой страны, затерявшейся на другом континенте, где адрес их полу­чателя обозначен четырьмя словами и пятью цифрами дружеского контракта, где он, как и дома, первопрохо­дец земных недр, где немало прекрасных людей и дел, но и горя еще немало, где тревожно и трудно. Так тре­вожно и трудно, что нервы держи в кулаке.

От горизонта до самого лагеря нефтяников, петляя меж дюнами, пролегла дорога, по ней как-то странно рывками мчалась машина, оставляя позади себя плот­ную стену пыли на долгие часы. Дни стояли сухие, при­зрачные.

Миновав буровую вышку, возле которой копошились фигурки полуголых рабочих, "газик", резко затормозил среди хаоса сворачивающегося лагеря.

Из машины сперва выпрыгнула молодая африканка в блеклой клетчатой рубахе с закатанными рукавами и шортах, затем грузно вылез рослый мужчина в замыз­ганном, изъеденном химикатами и мазутом" спортивном костюме.

Женщина бросилась к бараку с антенной на плоской картонной кровле. Мужчина же быстрыми шагами устремился к недовольно следившему за ним Борису Корину, размахивая на ходу руками так, что тонкая ткань изношенного спортивного костюма грозила раз­лететься на гиганте в клочья. Мужчина обливался потом.

-Это правда? - с ходу спросил он.

-Самовольничаешь, - строго сказал Борис, - или тебя не касается общий порядок?

-Слушай, - глаза великана сузились, - есть у тебя сердце или нет? Мы случайно услышали в ут­ренней радиохронике. Это правда, я тебя спрашиваю? Да или нет?

Корин промолчал, отвернулся.

-Это правда... - чуть слышно сказал мужчина. - Не может быть, не верю... Он обещал вернуться ут­ром... Габи, бедолажка... думал, не довезу ее живую, сама не своя. Как же так?.. Наши из ГКЭС уже знают? Виктор Иванович знает? И в посольстве?

-Возвращайся.

-Отвечай! - резко повысил голос великан, и вес­нушки на скуластом, побледневшем его лице просту­пили отчетливей. - Банго мой друг. Хлопцы там с ума посходили, что я им скажу?

-Гринюк! Уф!.. Не нужно было оставлять их сей­час, Серега. Знаешь, паника среди рабочих... кому это надо? - Корин положил руку ему на плечо. - И Га­би не следовало везти сюда. - Борис некоторое время смотрел на людей, хлопотавших возле вышки, потом сказал: - Вы должны поднять воду точно в срок.

-Точно в срок, - вздохнул Сергей Гринюк. - Мы колодец пробуравим, не боись, а вот тебе теперь как? Один не потянешь, если начнем по новой, точно.

-Ну, все. Возвращайся. Успокой ребят как-нибудь, а там будет видно. Приедет Луковский - решим, как быть.

-Успокой... А меня кто успокоит? А Габи? А всех?

-Возьми себя в руки!

-Плохо дело... А ведь Габи, должно, бросит нас теперь, - сказал Сергей. - Это ж понятно. Здесь же каждая железяка кричит о Банго. Неужели застопо­римся после стольких мытарств? Пока тебе сменщика, пока нового химика... застрянем надолго. Плохо дело. Два месяца варились в пекле, и вот тебе как оберну­лось. Плохо дело, плохо...

Густые, запыленные во время бешеной гонки по грун-тозой дороге волосы топорщились на крупной, лобастой голове Сергея. Обветренные скулы были покрыты влаж­ной шелухой обожженной кожи.

Сергей беспрерывно с силой проводил кулаками от переносицы к щекам, будто хотел не только стереть с лица струившийся грязный пот, но и содрать невиди­мую пленку, раздражавшую до зубовного скрежета. Одежда прилипла к разгоряченному телу, вздуваясь пузырями лишь на локтях и коленях.

-Умойся, - сказал Корин, кивнув на сосуд с водой.

Сергей только рукой махнул. Ногой придвинул к се­бе ящик, опустился на него и, сгорбясь, уставился на барак, в котором скрылась молодая африканка.

-Зачем ты ее привез? - укоризненно молвил Ко­рин. - В самом деле, зачем? Ну ладно, повиснет на рации, будет рвать себе душу. Зачем? Бедняжка, не может поверить. Нельзя было везти ее сюда.

-Я что, идиот? - Сергей ударил себя кулаком в грудь. - У меня что, сердца нету? Я и сам не верю. Не верю! Не такой Банго человек, чтобы через вино или еще как попасть в аварию.

-Верно.

-Борь, я ж не чужак какой-нибудь, почему не со­общили мне сразу? Я бы хоть знал, как себя вести с нею. Обидно. Прямо голова пошла кругом.

-Не до тебя было. Прости.

-Слушай, Борис, ты в курсе, скажи честно, он случайно или... или, может, подстерегли? Это же, зна­ешь, чем пахнет...