Действие приключенческой повести происходит в одной из
империализма, передает острые столкновения разных мировоззрений и характеров.
Второе издание, дополненное и переработанное
Коваленко И. В.
Жара в Аномо: Приключенческая повесть. - 2-е изд., доп. и перераб. - М.: Мол. гвардия, 1982. - 272 :., ил.
© Издательство "Молодая гвардия", 1982 г.
1
Старинные настенные часы в порыжевшем и потрескавшемся деревянном ящике-футляре громко крякнули, отметив три часа тридцать минут утра.
Сержант Киматаре Ойбор на мгновение оторвал взгляд от двери, с ненавистью посмотрел на часы. Он был раздражен руганью, лившейся в его ухо из телефонной трубки вот уже добрых пять минут.
Отвратительно крякающие часы несколько лет назад преподнес четвертому зональному управлению полиции проезжий англичанин, кинооператор-хроникер, после того как воры дерзко похозяйничали в его гостиничном номере, а полиция с непростительно большим опозданием явилась на зов о помощи.
Как ни странно, жест потерпевшего пришелся по вкусу начальству оплошавших блюстителей порядка; было велено водрузить часы на самом видном месте для постоянного укора и напоминания.
Итак, пробило три с половиной утра. Время, в сущности, слишком раннее для посленочных тревог.
-Да, да, слушаю, - сказал Ойбор в трубку и, придав голосу максимальную любезность, спросил: - Кто говорит? Прошу вас... кому обязаны?
-О, господи!.. - послышалось в ответ.
-Что ж, если не хотите... но... вы уверены, он мертв?
-Да, черт возьми! Шевелитесь, пока нет ротозеев!
-Момент! - воскликнул Ойбор, опасаясь, как бы его невидимый собеседник не повесил трубку. Сержант нетерпеливо поглядывал на дверь, соображая, какими бы еще словами удержать его на линии связи. - Мм... я правильно понял, близ отеля "Масаи"? Примерно в сотне шагов от советского посольства? И все же, прошу вас, кто говорит? Мы обязаны знать. Таков порядок. Чистая формальность, уверяю вас.
Сдобренное ругательствами замечание насчет обилия ослов в полицейской службе было последним, что расслышал Киматаре Ойбор.
И тут в двери наконец возник дежурный связист.
-Из автомата на площади Освобождения, - скороговоркой доложил он.
-Записали?
-Естественно.
-Что?
-Виноват. Записали, гражданин сержант.
-Хорошо.
-Рад стараться, гражданин сержант.
-Если не ошибаюсь, на площади всего одна телефонная точка, - вслух подумал Ойбор, - да, всего один пластмассовый козырек на углу.
-Группа уже выехала. Бр-р-р, только идиоту придет в голову разыгрывать нас в такую рань. Похоже, вам не повезло, гражданин сержант. Придется повозиться, я думаю.
-Довольно болтать.
-Виноват. - Связист не скрывал своего необъяснимого злорадства. Глуповатая улыбка растянула его заспанную, небритую физиономию.
Злорадство его было в высшей степени странным, действительно необъяснимым, поскольку Киматаре Ойбор привык к уважительному, даже почтительному к себе отношению со стороны сотрудников, включая и тех, кто не был в его непосредственном подчинении.
Связист просто давился смехом, нагловато уставясь на сержанта.
-В чем дело? - сдержанно спросил Ойбор. И добавил: - Не помню, чтобы голос в трубке развлекал нас анекдотами. У меня в вашем возрасте от таких сообщений волосы вставали дыбом. Сейчас, впрочем, тоже.
-Виноват, - в который раз произнес связист, - виноват. Но мне подумалось: не будет ли каких-либо указаний насчет записи? Уж больно грубо он с вами обошелся.
Сержант взорвался:
-Мне плевать, как он со мной обошелся! Мне всегда плевать на это! И вам не следует так впечатляться всякой ерундой! Для нас важно, что сообщают, а как - неважно! Ясно?! Речь идет о смерти, а ты... Быстро у вас тут каменеют души.
-Прошу извинить, но его тирада свалила бы и слона. Крепко это у него получается. Ничего подобного не слышал, сколько живу.
-Последнюю фразу насчет ослов, пожалуй, сотри, - сказал Ойбор. - Да, пожалуй, незачем ее консервировать. - Сержант надел панаму и застегнул ремень с кобурой. - И вообще, убери все лишнее. Ты меня понимаешь.
-Слушаюсь. Хотя инструкцией предусмотрено...
Лишнее сотри!
-Слушаюсь.
-Вот и отлично, - со вздохом проворчал Ойбор. - Боюсь, запись нам не поможет.
-Пожалуй, - развязно согласился связист, - этот парень явно постарался изменить голос. Сипел, как пьяная старуха.
-Ну, довольно. Иди. А то я поверю ему относительно ослов и полиции.
Связист ушел. Из-за плохо прикрытой двери просочились топот удаляющихся шагов, прищелкивание языком и смех.
Что и говорить, день начинался отвратительно.
Сержант Киматаре Ойбор, ветеран уголовной полиции, обладатель трех золотых лент, одну из которых за долгосрочную и образцовую службу он получил уже при новом режиме из рук самого президента, вероятно, забыл, что за ночь выпит весь запас кофе, иначе бы не тряс флягу, прежде чем покинуть служебное помещение.
-Найдется у кого-нибудь глоток кофе или виски? - крикнул он.
-Никак нет, гражданин сержант, на службе не держим.
Шаркая тяжелыми сандалиями, он прошагал по анфиладе крошечных комнатушек, уставленных приземистыми столами, унылыми, как и казенные бра на голых стенах.
Тусклый электрический свет скользил по лоснящемуся лицу пожилого темнокожего человека с широкой желтой нашивкой на коротком рукаве белой форменки и нагрудным жетоном № 73.
Ойбор взял свой велосипед, что одиноко поджидал хозяина за специальной оградкой у задней стены двухэтажного особняка управления, и покатил по узким и кривым мостовым еще не проснувшейся столицы. Город, как и вся страна, в короткие часы безлюдья, молчащий и застывший, будто обнаженный и выставленный напоказ, являл собой огромную строительную площадку, где глинобитное жилье соседствовало с белокаменным, где вечна зелень и вечно солнце.
В центре города начался асфальт, ехать было полегче.
Пятьдесят девять лет прожил Ойбор в этом городе. Он знал его, как собственную ладонь. На краю низины, за древовидными сенециями с похожими на копья листьями, уже различимыми в фиолетовой дымке рассвета, начинались кварталы ремесленников. Там, на улице Шерсти, был и его дом.
Ночная служба сержанта окончилась полчаса назад, но не домой направил он свой велосипед, а на главную площадь.
"Утверждают, что старость склонна к бессоннице, - подумал Ойбор. - Значит, я уже слишком стар. Чудно - человек, можно сказать, бодр и свеж после бессонной ночи, и это знатоки духа и плоти человеческой объявляют признаком старости".
Неторопливо двигался он. С некоторых пор вообще взял себе за правило являться на место происшествия чуть, позже оперативной группы, считая, подобно многим бывалым сыщикам, что тем самым дает возможность молодым коллегам самостоятельно осмотреться на месте с большой пользой для их профессионального роста.
А может быть, никак не хотел признаться себе, что силенки уже не позволяют летать во весь дух. Не так уж он был свеж и бодр в эти минуты, как пытался мысленно себя уверить. Так или иначе, к его прибытию работа полиции, как говорится, уже кипела вовсю.
Кроме крытого полицейского грузовика, на площади Освобождения находились еще две легковые машины, они стояли поодаль, задними колесами на тротуаре перед отелем.
Сквозь тонкие нейлоновые чехлы легковушек без особого труда можно было разглядеть иностранные номера, оба либерийские. "Гринвилл", - отметил Ойбор.
Автомобили, несомненно, проделали огромный путь и стояли теперь у отеля не меньше двух-трех суток без движения. Они не представляли интереса.
Швейцар отеля наблюдал за действиями врача и фотографа, суетившихся около трупа, и вздрагивал от каждой вспышки блица.
-Уже допросили, - угрюмо обронил один из полицейских, перехватив устремленный на швейцара взгляд сержанта. - Никто ничего не видел. Разумеется, никто, ничего, никогда и нигде.
-Вот как? - Ойбор внимательно изучал окна ближних домов.
-Не сомневайтесь. - Полицейский сплюнул себе под ноги. - Так уж всегда, никто ничего не видит.
-А вы что думаете? Только без плевков.
Полицейский пожал плечами. Он был очень юн, почти мальчик. Тщательно отутюженная форма висела на костлявых плечах, как на вешалке. Ойбор никогда его прежде не встречал и поэтому решил, что он из посольской охраны и прибежал оттуда на несколько минут добровольно подсобить собратьям, полный любопытства и служебного рвения.
-Может быть, вы скажете что-нибудь интересное? - Ойбор повысил голос.
-Судя по знаку, пострадавший принадлежал к нашему движению. - Юноша не знал, куда деть свои длинные дрожащие руки. - Хотите на него взглянуть?
-Конечно. Идем.
Полицейский оцепенел, замер на месте с перехваченным дыханием, но Ойбор не заметил его испуга, он сам замешкался, размышляя.
"Пострадавший принадлежал к нашему движению", - повторял он мысленно.
Это обстоятельство меняло дело. Впрочем, дело не менялось: смерть есть смерть, а вернее сказать, это обстоятельство усложняло дело, придавало трагическому факту особую значимость.
-Я с вашего позволения... - забормотал молодой полицейский.
Но сержант не дал ему договорить, бросив через плечо:
-Да, да, идем.
-Если не возражаете, гражданин сержант, я бы не хотел еще раз... страшно, что с ним сделали.
Ойбор отвернул покрывало, тотчас же задернул его и распрямился, морщась, точно от боли.
-Не представляю, как удастся опознать, - говорил полицейский в спину сержанту, - обнаружили только сигареты, немного денег и щетку для волос. Все здесь. Вон у них.
Ойбор рассеянно кивнул и двинулся к своему велосипеду.
Молодой полицейский почему-то увязался следом. Он уже начинал раздражать сержанта.
-Осмелюсь заметить, гражданин сержант, тут дело нечисто. Тут пахнет не ограблением и не пьяной дракой, а политикой, - уже перейдя на шепот, продолжал юнец в полицейской форме, - согласны?
-Послушай, братец, - сказал Ойбор, - тебе не кажется, что ты слишком долго разгуливаешь?
-Не понял вас, - произнес тот недоуменно.
-Марш на пост!
-Гражданин сержант... я вас не понимаю...
-Ты на посту у посольства? Оттуда?
-Никак нет. Из четвертого зонального. Я в вашей группе. Вы, вероятно... я новенький, еще не представился.
-Черт бы вас побрал... Отчего не занимаетесь делом, как все?
-Мне сказали, чтобы я встретил вас и доложил...- Бедняга растерялся вконец.
Ойбор ощутил сочувствие к этому новобранцу, как видно, впервые столкнувшемуся с ужасным происшествием и силившемуся скрыть свое смятение. Он уже мягче сказал:
-Ну так докладывайте. Что там у вас?
-Осмелюсь напомнить, я уже докладывал. Никто ничего не видел.
-Видел, - сказал Киматаре Ойбор, - видел тот, кто воспользовался вон тем телефоном на углу.
-Так точно, - очумело выпалил полицейский.
-Постой-ка... - Ойбор вдруг сдвинул брови, - выходит, вы не удосужились расспросить часового? - Метрах в двухстах виднелись ворота посольства СССР. В предрассветной мгле можно было разглядеть, что ни у ворот, ни у боковой ограды, ни у застекленной до половины будки охранника не было. - Почему там никого нет?
-Спит, - предположил полицейский, - присел в будке и дрыхнет. Я бы таких в шею гнал со службы. Совсем бы не брал таких, гражданин сержант.
Ойбор не слушал, он опустил велосипед на тротуар и продолжал пристально вглядываться в сумрачное марево рассвета. Тревога отразилась на его лице.
Он приказал юнцу негромко:
-Сбегай за ним. Посмотри, что там. Бегом.
Словно почувствовав что-то, трое других полицейских, отойдя от грузовика, настороженно приблизились к сержанту. Даже врач с фотографом подошли.
Между тем швейцар отеля, бурно жестикулируя, что-то шепотом объяснял зеленщику с тележкой и еще двум ранним прохожим. С любопытством пересекала площадь парочка, как видно, загулявшихся влюбленных.
"Нужно поторапливаться, - подумал Киматаре Ойбор, - через полчаса тут не протолкнешься".
В сумраке отчетливо обозначилась фигура молодого полицейского, он брел обратно. Потрясенный до глубины души, он бессознательно тер ладонями уши и лепетал:
-Господи боже ты мой, что делается на свете... господи боже ты мой, что же это такое...
Ойбор резко встряхнул его за плечи.
-Что там?
-Господи... он там... в будке... тоже мертвый., убитый...
2
Дощатый навес в тени пальм лишь создавал иллюзию прохлады, зной проникал повсюду.
Борис Корин в выгоревшей, измазанной нитролигнином рубахе тщетно пытался освежить лицо мутноватой, теплой водой, черпая ее пригоршнями из широкого глиняного сосуда.
Желтая земля. Желтое небо. Белесо-синяя полоска озера и серые островерхие хижины на том берегу, украшенном покосившейся часовенкой, были едва различимы.
Это Африка. Тропическая Африка. Земля, которую Корин узнал немногим более двух месяцев назад.
Впрочем, познал ли он ее, эту удивительную землю, такую богатую, такую бедную, такую противоречивую, многострадальную землю, званым другом и желанным гостем которой стал?
...А далеко-далеко, дома, сейчас тоже лето. Мягкое, пряное утро Приобья, в извечном непокое которого надежный покой. Благодатное лето земли рода его с пляшущими солнечными бликами на изгибах широкой сибирской реки, с прохладной истомой тайги, где, покрытые влажными туманами, бредут поутру таежные сосны и кедры по колено во мхах, цветастых и вздыбленных, как российские подушки. И перезвон, гул работы в портах. Лихо лязгающий бег гусеничных вездеходов. Азарт ребячьих рыбалок и хлипкие, болотные броды послевахтовой охоты, с глухариными стонами, с опаленными солнцем и кострами подберезовыми опушками. Бетонные трассы, что лучами расходятся от нефтяного Сургута к разбросанным на урманах точкам упрямого труда, и новые, белые пирамиды каменных построек, решительно врезавшихся в буро-зеленую стену леса, и приземистые бревенчатые балочки и бараки первопроходцев таежной целины. Россыпи цветов с голубикой и брусникой, вкусно, прохладно и сочно лопающейся на зубах, точно кетовые икринки. И такие птичьи хоры в сплетенье древесных крон, что ломит уши, а дышать - не надышишься, там дышать словно петь...
В знойной, удушливо жаркой африканской стране Борис Корин не расставался с пачкой зачитанных, замусоленных писем, оттопыривших нагрудный карман его робы.
Ох как долго летят эти милые весточки от далекого Севера огромной Родины до маленькой жаркой страны, затерявшейся на другом континенте, где адрес их получателя обозначен четырьмя словами и пятью цифрами дружеского контракта, где он, как и дома, первопроходец земных недр, где немало прекрасных людей и дел, но и горя еще немало, где тревожно и трудно. Так тревожно и трудно, что нервы держи в кулаке.
От горизонта до самого лагеря нефтяников, петляя меж дюнами, пролегла дорога, по ней как-то странно рывками мчалась машина, оставляя позади себя плотную стену пыли на долгие часы. Дни стояли сухие, призрачные.
Миновав буровую вышку, возле которой копошились фигурки полуголых рабочих, "газик", резко затормозил среди хаоса сворачивающегося лагеря.
Из машины сперва выпрыгнула молодая африканка в блеклой клетчатой рубахе с закатанными рукавами и шортах, затем грузно вылез рослый мужчина в замызганном, изъеденном химикатами и мазутом" спортивном костюме.
Женщина бросилась к бараку с антенной на плоской картонной кровле. Мужчина же быстрыми шагами устремился к недовольно следившему за ним Борису Корину, размахивая на ходу руками так, что тонкая ткань изношенного спортивного костюма грозила разлететься на гиганте в клочья. Мужчина обливался потом.
-Это правда? - с ходу спросил он.
-Самовольничаешь, - строго сказал Борис, - или тебя не касается общий порядок?
-Слушай, - глаза великана сузились, - есть у тебя сердце или нет? Мы случайно услышали в утренней радиохронике. Это правда, я тебя спрашиваю? Да или нет?
Корин промолчал, отвернулся.
-Это правда... - чуть слышно сказал мужчина. - Не может быть, не верю... Он обещал вернуться утром... Габи, бедолажка... думал, не довезу ее живую, сама не своя. Как же так?.. Наши из ГКЭС уже знают? Виктор Иванович знает? И в посольстве?
-Возвращайся.
-Отвечай! - резко повысил голос великан, и веснушки на скуластом, побледневшем его лице проступили отчетливей. - Банго мой друг. Хлопцы там с ума посходили, что я им скажу?
-Гринюк! Уф!.. Не нужно было оставлять их сейчас, Серега. Знаешь, паника среди рабочих... кому это надо? - Корин положил руку ему на плечо. - И Габи не следовало везти сюда. - Борис некоторое время смотрел на людей, хлопотавших возле вышки, потом сказал: - Вы должны поднять воду точно в срок.
-Точно в срок, - вздохнул Сергей Гринюк. - Мы колодец пробуравим, не боись, а вот тебе теперь как? Один не потянешь, если начнем по новой, точно.
-Ну, все. Возвращайся. Успокой ребят как-нибудь, а там будет видно. Приедет Луковский - решим, как быть.
-Успокой... А меня кто успокоит? А Габи? А всех?
-Возьми себя в руки!
-Плохо дело... А ведь Габи, должно, бросит нас теперь, - сказал Сергей. - Это ж понятно. Здесь же каждая железяка кричит о Банго. Неужели застопоримся после стольких мытарств? Пока тебе сменщика, пока нового химика... застрянем надолго. Плохо дело. Два месяца варились в пекле, и вот тебе как обернулось. Плохо дело, плохо...
Густые, запыленные во время бешеной гонки по грун-тозой дороге волосы топорщились на крупной, лобастой голове Сергея. Обветренные скулы были покрыты влажной шелухой обожженной кожи.
Сергей беспрерывно с силой проводил кулаками от переносицы к щекам, будто хотел не только стереть с лица струившийся грязный пот, но и содрать невидимую пленку, раздражавшую до зубовного скрежета. Одежда прилипла к разгоряченному телу, вздуваясь пузырями лишь на локтях и коленях.
-Умойся, - сказал Корин, кивнув на сосуд с водой.
Сергей только рукой махнул. Ногой придвинул к себе ящик, опустился на него и, сгорбясь, уставился на барак, в котором скрылась молодая африканка.
-Зачем ты ее привез? - укоризненно молвил Корин. - В самом деле, зачем? Ну ладно, повиснет на рации, будет рвать себе душу. Зачем? Бедняжка, не может поверить. Нельзя было везти ее сюда.
-Я что, идиот? - Сергей ударил себя кулаком в грудь. - У меня что, сердца нету? Я и сам не верю. Не верю! Не такой Банго человек, чтобы через вино или еще как попасть в аварию.
-Верно.
-Борь, я ж не чужак какой-нибудь, почему не сообщили мне сразу? Я бы хоть знал, как себя вести с нею. Обидно. Прямо голова пошла кругом.
-Не до тебя было. Прости.
-Слушай, Борис, ты в курсе, скажи честно, он случайно или... или, может, подстерегли? Это же, знаешь, чем пахнет...