Жара в Аномо - Коваленко Игорь Васильевич 20 стр.

-У вас там только морозы и снег? - спросил Ник у дизелиста. - Лето холодное?

-Что ты, бывает как здесь. Пошабашим - при­глашаю в гости. Приезжай в Союз, сам погляди. На сло­вах не то. Можно оформить вызов чин чинарем, погос­тишь - любо-дорого, порыбачим на зорьке. Эх, зорька ясная, рыбалка классная!.. Днепро... в камышах холо­док, краснопер косяками, а на глубинке в течку да под добрую зак.рыху лещи идут как сковородки, хоп - ив посаку. У меня дюралька с "Вихрем", зверь мотор, два­дцать пять лошадок. Перед командировкой сам картер расточил, винт усовершенствовал по-своему...

-Меня там ждут с шампанским и оркестром, - Ник резко поднялся и ушел, бросив через плечо: - Антракт, фанатики.

-Сердитый мастер, - пожав плечами, молвил Лумбо и принялся орудовать лопатой с неприсущей его характеру яростью.

41

Причина, побудившая папашу Гикуйю принарядить­ся и забраться в трущобы пригородного района Шар-батли, была известна только ему, и он отнюдь не соби­рался поведать о ней даже самым любопытным, что да­леко не молча взирали на франта, слонявшегося в лаби­ринте жалких хибарок, которые лепились друг к другу вдоль зловонных канав.

Усердие, с каким он выискивал кого-то, и явное не­желание отвечать на вопросы встречных всполошили обитателей Шарбатли, главным образом из числа тех, кого принято называть сомнительными типами.

Короче, довольно скоро за Гикуйю увязалась пара угрюмых молодцев, каждый не меньше шести футов рос­том. Весом они тоже не были обделены.

Эти детины с расхлябанными походками в конечном счете приперли его к стенке в тихом тупичке, недву­смысленно сунув своп правые руки в карманы замыз­ганных и обтрепанных пиджаков.

Они стояли и рассматривали жертву их любопыт­ства, словно прикидывали, где у такого упитанного чело­века самое уязвимое место на теле.

Гикуйю же не выглядел перепуганным насмерть, что, вероятно, и спасало его от незамедлительного нападения отвратительных незнакомцев.

Больше, чем их неприглядный вид, претил бармену запах, исходивший из оскаленных ртов громил. Это был мерзкий, устоявшийся смрад спиртного. Морщась и под­рагивая носом, бармен мгновенно определил перегар чу­довищного бича беднейших кварталов скокьярма, сме­си кукурузного дистиллята с табачным экстрактом и карбидом.

С такими пропойцами Гикуйю умел говорить, помня себя на заре собственных коммерческих начинаний в подобных трущобах Кении, откуда перебрался в эти края всего девять лет назад.

-Не сделайте глупость, - сказал он, - чтобы не раскаиваться всю свою короткую после этого жизнь.

-Сыч? - рявкнул первый тип.

-Что вынюхиваешь, красавчик? - спокойней спро­сил второй.

-Все в порядке, ребята, - заверил Гикуйю, ста­раясь держаться поуверенней, - я приятель Кувалды Матье. Пришел порадовать его содержимым вот этой бутылки, - он похлопал по оттопыривавшемуся карма­ну, - да, видно, заблудился среди ваших небоскребов.

-Не припомню, чтобы упомянутый господин водил­ся с такими, - недоверчиво сказал первый.

-Ники сам частенько наведывался ко мне. Я дер­жу питейное заведение в центре. Вы единственные на планете не знаете папашу Гикуйю из "Кутубии".

-Верно, это он, - сказал второй, - я бывал в этом баре раз пять, не меньше, шикарно. Это он, хоть и вырядился как священник, не сразу и признаешь.

-Я пришел в гости, - подсказал бармен.

-С какой целью? - менее агрессивно спросил первый. - Только не утруждайся сказочкой про бу­тылку.

-Давно не виделись, вот я и говорю себе сегодня: уж не захворал ли Матье, если совсем не показывает носа? Ну и, конечно, хотел поделиться кой-какими на­блюдениями, думаю, интересными для него.

-Какими?

-Э, ребята, не увлекайтесь.

-Здесь его не ищи, - сказал первый, оставив свой карман в покое.

-До тебя уже интересовались, - добавил вто­рой, - белые панамы все у него перевернули вверх дном, все перерыли. Уноси-ка и ты ноги, если и впрямь вы с Кувалдой приятели.

-А бутылочку оставь, раз притащил, мы помолим­ся с ней за тебя и за него, - хихикнул первый.

Гикуйю прикрыл карман ладонью и отступил на шаг, прикоснувшись лопатками к стенке. Верзилы перегля­нулись.

-Я не прочь с ней расстаться, - сказал бармен, - с вами тоже, но по-джентльменски. Предлагаю честную сделку, в обмен на нее вы шепнете мне новый адрес Кувалды. Для его же пользы, не сомневайтесь. В бутыл­ке, между прочим, не какой-нибудь вонючий скокьярм.

Громилы снова переглянулись, разом сунули руки в правые карманы пиджаков, как в самом начале, поигра­ли желваками и произнесли десятка два ругательств, от которых дрогнул бы даже любой артельный старши­на портовых грузчиков. Но папаша Гикуйю устоял.

-Не волнуйся, - сказал ему первый, поигрывая лезвием ржавой опасной бритвы, держа ее так, как дер­жат жеманные дамы рюмку ликера, отставив мизи­нец, - тут же и похороним аккуратненько и с оплаки­ванием.

-Все расходы на панихиду берем на себя, - доба­вил второй, озираясь.

Гикуйю вынул бутылку, поднял ее высоко над голо­вой и сказал:

-Вдребезги разнесу ее об стену, если не перестане­те валять дурака.

Такая угроза возымела на них ошеломляющее дей­ствие, оба растерянно захлопали глазами и, вырази­тельно переглянувшись в третий раз, отступили с по­корностью ягнят.

-Рассказывают, будто видели его в шикарном ба­рахле возле "Массауа". Похоже, он якшается с важны­ми птицами, - сказал первый, пряча бритву и не отво­дя вожделенного взора от пестрой бутылочной наклей­ки, сиявшей, как нимб, над курчавой головой бармена.

-Если не оставлю в Шарбатли и капли здоровья, буду рад угостить вас разок-другой в своей "Куту-бии". - С этими словами папаша Гикуйю опустил бу­тылку в сомкнувшиеся перед ним четыре ладони и по­дался вон.

Выбравшись из клоаки предгородни, он нанял такси и поехал в центр.

Отпустил машину, немного не доезжая до высокой ограды^ с чугунными вензелями над калиткой, рядом с которой красовалась строгая черная дощечка из мра­мора с золотистыми надписями, вверху - "Частный пансион "Массауа", мадам и месье Бланш", 1940, па­тент № 133" и внизу по-латыни более мелким шриф­том - "A.dvalorem" *.

* Сообразно цене (лат.).

Гикуйю вдруг оробел. Он ощутил неприятное нара­стание холода в животе, а руки вспотели от неосознан­ной тревоги.

Сквозь прутья ограды проглядывались пальмовая аллея, два крошечных квадратных бассейна с фонтана­ми, теннисный корт и широкая, словно открытая палуба океанского корабля, поднятая на дугообразных опорах площадка аэрариума с пустующими шезлонгами, при­мыкавшая к добротному белостенному жилому сооруже­нию в тяжелом романском стиле.

Бармен облизал губы, расстегнул пуговицу выход­ного пиджака, чтобы был виден дорогой полосатый жи­лет, достойный эстрадного конферансье, и почтительно подергал висячую ручку колокольчика.

Вскоре перед ним с очаровательной улыбкой пред­стала изумительная девушка в белоснежном переднике и наколке. Она точно сошла с рекламного проспекта Все-африканского бюро путешествий. На кукольном ее личи­ке отражались неописуемый восторг и счастье в связи с приходом толстогубого незнакомца. Она была вся внимание.

-Кувалда у вас? - ляпнул бармен от растерян­ности.

-Простите?

-Это... я ищу... э-э... господина Матье. Ника Матье, пожалуйста.

-Матье, вы сказали? Матье... Да, Ник Матье, эксперт по горному оборудованию! Сожалею, но он уже не живет в пансионе мадам Бланш.

-А где?

-Очень сожалею, но это нам неизвестно. Он давно уехал с каким-то государственным чиновником и боль­ше не возвращался.

Папаша Гикуйю воровато огляделся по сторонам, шумно вздохнул, зажмурился, как перед неизбежной по­щечиной, слепо вскинул руку и потрепал эфемерное со­здание по щечке. Выждав секунду, ущипнул. Снова вы­ждал. Открыл глаза. Она по-прежнему сияла от счастья и восторга.

Гикуйю удивился так сильно, что ушел не попрощав­шись.

Примерно полчаса спустя бармен толкнул входную вертушку отеля "Масаи".

Его не оставляло ощущение холода в животе. В при­городе Шарбатли ему не было страшно. Ему было страшно на пороге фешенебельного отеля.

-Я хотел бы повидать журналиста по имени Вуд, - сказал он портье, утираясь рукавом и посматривая иско­са на присутствующих в холле.

Портье уставился на него, как контролер на "зай­ца" в поезде.

-Он вас ждет?

-Тебе что за дело? - Гикуйю решился на смелые действия. - Где его номер? Как туда пройти?

-Он вас ждет, человек, которого спрашиваете?

-Так и будем швыряться вопросами? Я тебя пока что вежливо спрашиваю, где номер журналиста по име­ни Вуд?

-Момент, - портье порылся в регистрационной книге, - прошу вас, прямо по коридору, налево, вверх по лестнице. Вторая дверь. Лифтом дольше, лучше пешком.

-Он у себя?

-Ключа нет, и я не помню, чтобы он выходил.

-Спасибо.

Бармен поспешил, куда было указано.

Поднимаясь по ступеням боковой лестницы, спотк­нулся и чуть не упал. Ему почудилось, что за спиной прошуршал диск телефона, однако впопыхах он не при­дал этому значения.

Лестница привела на огромную безлюдную веранду, утопавшую в цветах. Цветы насмешливо покачивали го­ловками.

Ничто не нарушало здесь покоя.

Сообразив, что его примитивно надули, Гикуйю спу­стился вниз, задыхаясь от ходьбы и гнева.

-Нижайше прошу извинить, - осклабясь, портье бросился ему навстречу с обезоруживающим раская­нием в голосе и с громкими пощелкиваниями пальцев обеих рук у собственных висков, что означало высшую степень презрения к самому себе, - досадная ошибка. Я спохватился, но вы так быстро исчезли, что не успел вернуть. Не та, а, наоборот, вот эта лестница. Второй этаж, номер двадцать девять. Еще и еще раз прошу из­винить.

Гикуйю хрипло подышал ему в лицо, раздувая нозд­ри, как конь после затяжной скачки, и беззвучно шевеля своими толстыми губами, после чего уже не столь то­ропливо отправился по другой лестнице на второй этаж.

Дверь двадцать девятого номера находилась напро­тив округлой ниши с гипсовой копией тоскующей без­рукой и незрячей девушки, той самой, которую зовут Ве­нера Милосская и которую в далекие-предалекие време­на передравшиеся из-за нее французские и греческие матросы утопили в заливе Климас, уронив за борт про­славившегося после этого случая кораблика с названи­ем "Эстафета".

Не будь бармен так поглощен своими тяжкими мыс­лями, он, возможно, не преминул бы окинуть восхищен­ным оком классические формы статуи. И возможно, мысленно или вслух осудил бы неизвестных негодяев, походя гасивших окурки на ее библейском месте. И уж наверняка очень и очень удивился бы, обнаружив за по­стаментом девушки Венеры торчащие носки чьих-то не­чищеных штиблет мужского фасона.

Тщетно скребся папаша Гикуйю в безответную дверь. Потом обернулся на шорох и обомлел.

Из-за классической гипсовой статуи бочком вылез крепыш в подтяжках и с физиономией, достойной кир­пича. Он приставил шестизарядный никелированный "смит" к окончательно обледеневшему животу бармена как раз между второй и третьей пуговицами полосато­го жилета, считая с любого конца, и прошипел:

-Так это ты поднял шум, образина?

-Мне... я хотел... хозяина нет, а мне показалось... я видел в бинокль, это его вещица... предупредить...

-Выражайся яснее.

-Я хочу... мне нужно повидать господина журна­листа.

-А кто ты такой?

-Владелец бара на улице Капуцинов.

-Хо! Выходит, из-за какого-нибудь должка Вуда ты набрался наглости беспокоить его? Пошел вон!

-Да нет, мне нужно...

-Всем нужно. Мне тоже всегда нужны монеты. Пошел!

-Поймите, хороший человек, вы не даете мне от­крыть рта. Я бежал сюда во весь дух, чтобы встретить­ся лично с господином журналистом, он должен...

Крепыш в подтяжках снова оборвал его, зеленея от бешенства:

- Должен? Тебе? Заткнись! И вот что, когда побе­жишь во весь дух обратно, постарайся начисто забыть сюда дорогу. Или тебя вынесут вперед ногами с пролом­ленной башкой. - Он подбросил револьвер и поймал его за ствол, превратив таким образом в подобие молот­ка. - Считаю до двух. Раз!

Гикуйю сам подивился бы своей прыти, мигом очу­тившись на лестничной площадке между этажами, но было не до этого: виски оглушительно стучали, сердце билось в грудной клетке, как взбунтовавшийся узник, ноги подкосились, и он опустился на колени, уткнув­шись локтями в ворсистую мякоть ковровой дорожки, помутившимся взором уставился вниз, где посреди хол­ла лежала черная, огромная, лакированная кобура пис­толета. Он долго не мог сообразить, что это рояль.

Спустя некоторое время, пошатываясь и всхлипывая, как незаслуженно обиженное дитя, папаша Гикуйю по­брел к выходу и, пнув со злостью ни в чем не повинную вертушку, вывалился из отеля на площадь.

Швейцар что-то крикнул ему в спину по поводу вер­тушки, но бармен ничего не слышал. Он вообще ниче­го не слышал и не видел вокруг. Через возбужденный мозг проносилась цепочка лихорадочных мыслей: "Они на крючке у полиции. Я связан с ними. Решил расска­зать Буду, посоветоваться. Не вышло. Что делать? Вуд - сила. Матье - ничто. Я не повинен ни в чем. Они использовали бар для обсуждения своих делишек. Это может бросить тень на меня. Нужно себя обезопасить. Как? Пойти в полицию? Продать? Вуд - страшная си­ла. Матье - ничтожество из Шарбатли. Так что же де­лать? Как мне поступить?"

42

Услыхав тихую девичью песенку, Ник Матье на чет­вереньках вылез из палатки и, щурясь от яркого света, поискал певунью глазами.

Он обогнул тент склада, за которым находился им­провизированный душ: бочка на высоких, грубых стоя­ках, обтянутых куском брезента.

Сквозь небрежно задернутую прореху-вход была видна обнаженная, безмятежно купающаяся Джой, она весело напевала под тихий плеск падавшей на нее воды.

Небольшого росточка, совсем еще юная, по-спортив­ному ладно сбитая и подвижная, в струйках воды и солнца, ласкавшего ее сверху, она напоминала упру­гую форель, резвящуюся в чистом горном водопаде.

С Ника Матье слетели клочья ватного сна. Сердце ударило в горло, а глаза налились свинцовой тяжестью.

Пела Джой, не подозревая, что рядом, притаясь, мужчина жадно смотрит на нее. Джой пела, может быть, чуть лучше, чем всегда.

-Ты прекрасна, - чуть слышно сказал Ник Матье. Девушка испуганно вскрикнула, сдернула с гвоздя платье, нырнула в него и возмущенно вышла из тесного убежища.

-Ты прекрасна, Джой, - повторил Ник.

-Стыдно, Ники!

-Ты сама не знаешь, как прекрасна, - сказал он, проведя языком по пересохшим губам. - Послушай, я не прокаженный и не сифилитик в конце концов. Ты мне нравишься. Очень.

- Как вы смеете! - Она порывалась уйти, но Ник преграждал ей путь.

-Оставь, детка, я ведь все время натыкаюсь на твои глазки.

-Стыдно, Ники, стыдно, не ожидала от вас. - Джой убрала со лба мокрые волосы, провела по ним ла­донями, выжимая воду.

-Я не слепой, давно замечаю, как ты посматрива­ешь на меня, - сказал Ник, - но, кажется, тебе еще один приглянулся, а?

-Нужны вы мне, как же.

-Хм, водишь за мной глазками, это уж точно. Хва­тит обманывать себя. Я тоже все эти дни только и де­лаю, что ищу тебя глазами.

-Чепуха.

-Ничуть. Все правильно. Со мной, во всяком слу­чае. А вот с ним... Ему первому и жратву, и улыбочку, и рубаху постирать. Собственными ручками. Даже Габи не подпускаешь. - Ник за плечи рывком придвинул ее к себе. - Что ж, Борис творит чудеса и не болтает по­пусту. Он в порядке, этот парень, у которого далеко-да­леко, дома, полный комплект. Я знаю. Нет, Джой, так не по правилам. Не ищи другой берег, прибейся к моему сразу, он надежней. Не надо хитрить, Матье этого не переносит. Матье предпочитает прямо, без зигзагов, осо­бенно в мире, где мужчины и женщины.

Габи в лаборатории, она может услышать всю эту гадость.

-Габи, Габи... - проворчал Ник. - За какие заслуги вы носите ее на руках? Эта ваша Габи скулит по ночам, как пятнистая гиена, а днем и не заподозришь. Оставим вашу Габи, поговорим о нас с тобой, давно пора.

-Она потеряла мужа, самого дорогого человека. Если еще хоть раз позволите себе о ней... если вы., я не хочу вас знать!

-Ого! Отсохнет мой язык, если коснусь ее хоть мысленно.

-Что это с вами сегодня, Ники? Ну как вам не стыдно бросаться такими гадкими словами?

-В гневе ты еще прекрасней, Джой.

-Габи удивительная, - сказала она, высвобождая свои плечи из цепких его рук, - никогда не смейте го­ворить о ней так. Это ужасно.

-Мне нет до нее дела. Мне нужна ты.

-И этого не хочу слышать.

-Правда? Вот уж не ожидал. Напрасно ее вспом­нил, некстати, да? Серьезно, мне она безразлична. В самом деле, какое мне дело? Пусть выплачется поти­хоньку. Блаженны плачущие, ибо они утешатся, как вы­разился Предвечный, а за ним и один мой знакомый ли­тератор за стаканчиком в баре. И еще он учил: "Возлю­би ближнего". Христос, конечно. Тот литератор не слиш­ком силен в любви к ближним.

-Зачем мне вся эта галиматья? Отойдите, Ники, мне нужно готовить еду на вечер. Да пустите же, как вам не стыдно! Хотите, чтоб ы мы с вами поссорились?

-Погоди, малышка. Грешно отталкивать учение святейшего. Возлюби ближнего. Джой, не кощунствуй. Я ближе всех. - Он потянулся к ее талии, но девушка неожиданно для него ловко, резко взмахнула ребром ладошки, будто острым секачом.

Со смешанным чувством удивления и восхищения Ник Матье провожал ее взглядом своих пронзительно синих глаз, потирая весьма ощутимо ушибленную руку, на которой отчетливо виднелась татуировка.

43

- Вот здесь, - похлопав себя по руке, заискиваю­ще рассказывал папаша Гикуйю, - две пальмы, между ними верблюд, как на коробке старых "кэмэл" или на бутылочке французского коньяка... вам принести как-нибудь бутыл... парочку бутылок из давних запасов? У меня еще есть. Для особых случаев. Только прика­жите.

-Татуировка.

-Да, да, виноват, вот здесь, на правой, две паль­мы, верблюд и подпись насчет африканского сувенира.

- Ну и что?

- Уверен, господин офицер...

- Гражданин.

-Да, да,, гражданин офицер, вам не нужно объяс­нять, что руки с такими картинками чаще держали ка­рабин где-то на севере, чем стакан в моем лояльном за­ведении. Вы понимаете, что я хочу сказать?

-Я вас слушаю, продолжайте.

- Когда кое-кто из недобитых наемников пробирал­ся сверху через весь континент в Преторию и в старый, я хочу сказать, прежний Солсбери, когда он еще был Солсбери, некоторые оседали в наших.краях.

- Не будем пока ворошить далекую историю, - перебил бармена Даги Нгоро, - есть злободневные во­просы. Например, что вы можете сказать по поводу су­хой лагуны справа?

- Как вы сказали?

- Сухая лагуна справа, - повторил Нгоро.

- Не понимаю, что вы имеете в виду?

-Сухую лагуну справа, черт возьми! Теперь слышно?

-Впервые слышу, гражданин офицер начальник. Капитан прошелся из угла в угол. Подошел к двери и выглянул в коридор. Затем, плотно притворив дверь, вернулся за стол. Задумался.