Выйдя из его кабинета, Ойбор увидел Самбонангу, нетерпеливо поджидавшего сержанта в коридоре. Ойбор подмигнул молодому полицейскому и чуть слышно произнес:
-Все как нужно. А теперь поспешим, а то малыш уйдет, не дождавшись. Бери велосипеды, а я прихвачу одежду.
16
Ник Матье любил посещать центральный почтамт.-
Присаживался где-нибудь в сторонке и наблюдал за толчеей, испытывая необъяснимое волнение.
Как правило, он не ждал ниоткуда писем, посылок или телеграмм, не отправлял их. Он просто смотрел, как это делают другие. Смотрел, и все.
Кроме глубокодумного созерцания отправителей и получателей писем, его привлекало в гулкий и величественный, слегка кичащийся искусными витражами и позолоченными сводами зал почтамта то обстоятельство, что здесь всегда было множество красивых жен-шин. Не меньше, чем в театре.
С тех пор как Матье пришел к такому заключению, его тянуло в здание почтамта, точно пьяницу к дармовой рюмке.
В театре, рассудил он, подойти и заговорить с приглянувшейся милашкой не так-то просто, даже если ее не опекает кавалер, а здесь благодать.
Театр - храм, где женщины, получая со сцены уроки житейской нравственности, зачастую настороженны и недоступны. Театр - храм похлестче церкви.
Большой почтамт тоже храм, но церковным трепетом тут и не пахнет, тут есть где развернуться жаждущему сердцу, считал Ник.
В самом конце зала находилось отгороженное ширмой вместилище, прозванное "Тайной Амура". Там плотными рядами, словно книги на стеллаже, пестрели вмонтированные в стену маленькие разноцветные ящики для секретной частной почты.
Каждый ящик был обозначен номером и открывался лишь ключиком его обладателя или чаще обладательницы. За ними-то и нравилось Нику наблюдать больше всего.
Ник Матье был красив. Красив той красотой, какая отличает внешность зрелого, ладно скроенного мужчины, над лицом которого природа-создательница потрудилась особенно старательно и вдохновенно, будто для конкурса.
Он готов был поклясться, что ненавидит человечество вообще. Но он любил женщин. Они занимали в его жизни и мыслях очень много места.
Разумеется, имелись в виду не те жалкие существа, что темными вечерами в глухих закоулках пугливо зазывали мужчин, опасаясь преследования нового закона, охранявшего нравственность, а женщин иного полета. Женщины часто попадались в его сеть. Матье и тут не любил угождать, он любил побеждать. Он привык к удачливой охоте.
Однако не мог привыкнуть к постоянному амплуа человека без почвы, который рано или поздно изгонялся напрочь если не из памяти и постели, то из сердца.
"Все у меня ворованное, - нередко признавался Ник случайным собутыльникам, - все улетучивается, все не мое. То, чего я хочу, невозможно. Даже с бабами".
Ник сидел в гулком зале почтамта с небрежностью этакого финансового воротилы, блаженствующего в клубе для элиты, и словно говорил глазами темнокожей красотке, стыдливо, торопливо отмыкавшей свое хранилище сердечных тайн: "Я тебя знаю, крошка. Ты прибежала тайком от владыки, чтобы схватить письмецо от другого. Значит, ты предала свой дом. Значит, ты уже страх, а не крепость. Значит, я могу тебя взять, если очень захочу. Жаль, что сегодня у нас ничего не получится, я должен поехать туда, где ждет приличная работа. Я уезжаю надолго. Потом, если повезет, уеду отсюда совсем. Прощай и спасайся".
С утра он слонялся по магазинам, с удовольствием демонстрируя белозубым продавщицам свой новенький бумажник и набивая свой вместительный баул всякой всячиной.
Затем - два часа почтамту. Целых два часа.
Ник посмотрел на свои новенькие часы "Воу-lux-1000", поднялся, надвинул на лоб свою новенькую, заломленную а-ля родео шляпу и, поскрипывая своими новенькими полусапожками, постучал к выходу, литой и неотразимый, как сплав из Брандо, Бриннера и Циско Кида.
Выйдя на улицу, он пригладил топорщившиеся коп-/ цы своего новенького шейного платка и похлопал себя по великолепно отставленной на бордюр ноге, восхитительно обтянутой новенькой бронированной штаниной "Lee-Texas", подзывая этим жестом, как щенка, трусившее по мостовой такси.
А в сей полуденный час там, куда он собирался ехать, то есть в двадцати двух километрах от города, на окраине небольшого селения из дряхленького рейсового автобуса высадилась прелестная девушка с вместительной дорожно-спортивной сумкой и такой улыбкой, что пассажиры и водитель покряхтевшего дальше автобуса долго оборачивались, рискуя свернуть шеи.
Мельком взглянув на тростниковые, островерхие, похожие на оброненные монашеские скуфейки-колпаки хижины и глинобитные лачуги, что поодаль обрамляли крохотную площадь с часовенкой посредине, девушка перевела взор на озеро и, сориентировавшись, решительно зашагала в сторону, противоположную селению.
Пыль грунтовой дороги вздымалась, стелилась за путницей, точно свадебный шлейф, и вскоре за маревом серой ее завесы уже неразличима стала стройная и легкая девичья фигурка, даже яркая окраска ее дорожной сумки померкла и растворилась вдали.
Но что это? Громко и бездумно смеясь, она возвращалась, бежала босиком, прижимая к груди и сумку, и туфли, и сорванную ветку дымчатого тамарикса.
Полетели в прибрежный песок сумка и платье. Всплеск и брызги взорвали сонную гладь озера. Словно пена от волн, взмыли птицы в опаленное зноем небо, крича, возмущаясь той, что нарушила ленивую одурь покоя всей стаи, а она, кувыркаясь в воде, смеялась и пела звонко и весело. Девчонка.
17
Переодетые в штатское платье Ойбор и Самбонанга с трудом пробрались сквозь сутолоку шумного базара к ограде.
-Здесь вы условились?
-Да, под столбами, - сказал Самбонанга, ворочая головой во все стороны, - куда он запропастился? Сбежал? Вернусь-ка я, пожалуй, обратно, проверю.
-Не суетись, - сказал Киматаре Ойбор, - подождем.
Они ждали, прислонясь к решетчатой ограде, полуоглушенные шумом бойкой торговли, наблюдали за людским движением среди гигантских связок бананов, гор орехов, бумажных мешков с кофейными зернами, солью, сахаром, циновок и лотков, на которых были любовно разложены гончарные изделия и резные предметы из дерева и кости, металлическая пооуда, игрушки и украшения, амфорки с маслами и кульки с лакомствами.
От размалеванной палатки с распахнутыми створами исходил резкий, пряный, щекочущий ноздри запах. Там продавали лепешки с таким острым соусом, что неискушенному человеку, вкусившему этой адской снеди, в пору хвататься за огнетушитель.
Едкий дым от костров, на которых жарились миндаль и колоски хлебной дурры, щипал глаза.
Самбонанга недовольно морщился от всего этого и что-то раздраженно бубнил себе под нос, в то время как Ойбору, казалось, было совершенно безразлично происходящее вокруг.
Особенно действовал на нервы молодому полицейскому Сосед, бородатый зазывала, безуспешно пытавшийся продать огромное запыленное зеркало, в котором отражение базарной мельтешни искажалось настолько, что могло бы послужить образцом фата-морганы. Бородач одержимо вопил, и голос его дрожал назойливым гортанным тремоло, отпугивая даже вездесущих и любопытных бессребреников.
-Вот и он, - вдруг сказал Ойбор совсем уже потерявшему надежду помощнику.
-Точно, - отдуваясь, с облегчением констатировал Самбонанга, - явился наконец.
-Ну что? - спросил Ойбор у протиснувшегося к ним мальчишки. - Есть?
Паренек отрицательно помотал головой и тут же заговорщицки произнес на одной ноте, почти не разжимая губ, сомкнув выгоревшие брови и отводя в сторону беспокойные глаза:
-Пойду еще разок. С другого конца. Стойте на месте. Ждите. Чтобы не привлекать к себе внимания, грызите орехи. Купите вон у той. У нее всегда самые лучшие. Мне тоже купите побольше. На всякий случай. Отдохну и пойду. Если что - свистну. Вот так. - И он замысловато присвистнул. - Запомнили? Повторите по очереди.
-Не надо, - сказал Ойбор, невольно улыбнувшись, - тем более что свистеть или подавать еще какие-нибудь сигналы категорически запрещаю. Просто вернешься и скажешь, если увидишь его.
Глаза мальчишки возбужденно горели, он был слишком явно увлечен ролью заправского сыщика, и сержант, которому это не понравилось, взял сорванца за подбородок и подозрительно, не скрывая некоторого беспокойства, заглянул ему в лицо.
Но мальчуган клятвенно забарабанил кулаками по своей груди, бурно, взахлеб заверяя:
-Провалиться мне, лопнуть и сгореть! Ни воды мне, ни хлеба, ни земли не видеть, ни неба! Он от меня не уйдет!
- Тихо.
-Не уйдет, - шепотом повторил паренек, - чтоб мне орехов не видать.
-Смотри, это тебе не игра.
-Ладно, - слегка обиженно молвил мальчишка, - давайте орехи, а то мне пора. Только время теряем.
-Получишь, когда заслужишь, - сказал Ойбор, потрепав его по жестким, как крученая стальная проволока, волосам. - ПогоДи-ка, дружок, постой с нами еще немного, есть к тебе небольшая просьба.
-Какая?
-Да вот прихватили с собой фотографии, целый пакет. Ты уж прости, что много, но надо бы тебе хорошенько их посмотреть.
-Сейчас? Прямо здесь? - удивился Самбонанга.
-Да, здесь, - сказал Ойбор, - пусть посмотрит сейчас. Смелей, смелей, я не шучу.
-Виноват, но мне кажется, для этого больше подходит какое-нибудь безлюдное место, не базар. Нужно ли демонстрировать фотографии такой толпе? Виноват, конечно, но...
-По-моему, я приказал ознакомить со снимками лишь нашего юного друга и помощника, показать ему одному, а не демонстрировать перед окружающими, - назидательным тоном заметил Ойбор, - хочу также напомнить любимому ученику, что в подобных случаях именно толпа чаще всего является лучшим укрытием от глаз и фотокинообъективов противника. Продолжить лекцию или достаточно?
-Так точно, достаточно. Приступать?
Сержант кивнул, и Самбонанга принялся разворачивать сверток, который держал под мышкой, кося глазами по сторонам.
Ойбор говорил недоуменно уставившемуся на них мальчугану:
-Не спеши, ни на что не обращай внимания, только на лица. Понял?
-Хорошо, - сказал тот, принимая стопку разноформатных снимков.
-Какой-то посторонний тип, случайно околачивавшийся рядом, сунулся было своим носом к ним с гаденькой ухмылкой, решив, очевидно, что тут запахло порнографией, но Самбонанга живо отвадил его мощным пинком.
Мальчишка взял пакет и спрятался за спины полицейских.
В напряженном ожидании прислушивались Ойбор и Самбонанга к неторопливому шуршанию за их спинами.
Мальчишка, судя по его пыхтению и хмыканью, был беспредельно удивлен коллекцией физиономий, которую послушно изучал. Он был даже растерян, ибо ожидал увидеть на снимках кого угодно, только не тех, кого ему предложили.
Полицейские понимали его состояние и мысленно хвалили за благоразумную сдержанность.
-Только на лица, - подсказывал Ойбор, - только на лица, остальное не бери во внимание.
И вдруг шуршание прекратилось. Как по команде, повернулись Ойбор и Самбонанга.
В глазах парнишки, вперившегося взглядом в одну из фотографий, отразился ужас.
Он смотрел на эту фотографию неотрывно, оцепенев, со смешанным чувством изумления и страха, словно не верил глазам своим. Внезапно он отшвырнул фото, попятился от Ойбора и Самбонанги, как затравленный зверек.
Молодой полицейский мигом поднял фотоснимок с земли и, настороженно оглядевшись по сторонам, тщательно упрятал его в карман непривычной штатской одежонки, после чего укоризненно уставился на перепуганного подростка, которого сержант успел поймать за руку, опасаясь, как бы тот не удрал.
-Ну чего ты дрожишь, дурачок, - сказал Киматаре Ойбор пареньку, - успокойся. Давай-ка присядем и потолкуем, как подобает коллегам. Ты ведь собираешься стать детективом, я правильно понял?
-Да, - шепнул юный разносчик газет, все еще с опаской косясь то на Самбонангу, то на Ойбора, - а вы кто такие? Вы от него? Так я не виноват, чтоб мне лопнуть... Вы на самом деле настоящие полицейские?
-Не сомневайся. Наша с тобой задача вывести всех преступников на чистую воду. И никакой грим их не спасет.
-Кто не спасет?
Ойбор рассмеялся, потрепав жесткие волосы на лобастой голове паренька.
-Никто и ничто не спасет преступников, - сказал Киматаре Ойбор уже серьезным тоном, - если мы все - и старый и малый - будем смелыми и решительными, верно?
-Да, - проронил парнишка, успокаиваясь от неподдельной искренности в голосе пожилого человека.
- В нашей работенке выдержка и спокойствие - первое дело, коллега, а ты сразу в панику от простой фотографии.
-Кто?!
-Ты, не мы же с напарником, - кивнув на Самбонангу, который бдительно ощупывал взором базарную сутолоку, сказал Ойбор.
-Нет, кто я, вы назвали?
-А-а, коллега, - улыбнулся сержант, - тоже, значит, детектив.
-Я уже не боюсь, чтоб мне лопнуть и сгореть.
-Отлично. Теперь скажи, ты уверен, что на фотографии именно тот человек, который был ночью на площади и подбросил зажигалку вслед за убийством?
-Конечно! Это он, высокий, только одет по-другому, - сказал паренек и для пущей убедительности вновь клятвенно постучал себя в грудь, - я его сразу узнал. Дедушка, а он меня не схватит? Вы ему не скажете? А зачем он так оделся на фотографии? Специально?
-Никто тебя не тронет, - успокоил его Ойбор, - об этом мы уже позаботились. Никто ничего не узнает, будь только сам молодцом. Не забыл, что нужно говорить, если кто-нибудь начнет расспрашивать?
-Помню, помню, не забыл.
-Смотри, это самое важное. Еще никто к тебе не обращался, кроме нас?
-Нет. Я бы вам сказал.
-Правильно. Не верь никому, даже если будет уверять, что пришел от моего имени, учти это.
-Конечно, вы уже предупреждали, никому, кроме вас. Я думаю, надо мне выдать автомат. Хотя бы вот такой ма-а-аленький, а? Складной. Как у того носатого, что прыгнул с поезда в речку, когда те итальянские гангстеры хотели выпытать у него насчет клада. Видели кино "Поцелуи Сицилии"?
-К сожалению, пока нет у нас лишнего автомата, - сказал Ойбор.
-Ладно, сойдет и револьвер. Не волнуйтесь, я хорошенько спрячу, уже придумал куда. Но чтобы патронов полный барабан. На всякий случай.
-С револьверами тоже туго, ты уж прости. Самбонанга отвлекся на мгновение от бдительного созерцания окружающей среды, подмигнул мальчишке и заговорщицки прошептал:
-Проси, братишка, противотанковое орудие, кажется, парочка их завалялась в нижнем ящике стола гражданина сержанта.
-Отставить шуточки! - прикрикнул Ойбор на помощника. И вновь обратился к пареньку: - У меня к тебе просьба. Внятно и не торопясь скажи вот сюда: "Человек, который стоит возле колонны на фото под номером тридцать восемь, появлялся на площади Освобождения вблизи киоска, где я ночевал, сразу же после автомобильного происшествия. Я видел собственными глазами, как он умышленно оставил возле тела пострадавшего предмет, оказавшийся иностранной газовой зажигалкой, которую я подобрал и продал на базаре незнакомому гражданину". Затем четко скажешь: "Свидетельствую сержанту уголовной полиции Киматаре Опбору, жетон семьдесят три". И назовешь сегодняшнее число, свое полное имя и адрес. Готов?
-Да. Но вы еще разок повторите, а то очень много слов.
-Хорошо. Я ничего не напутал?
-Нет, все правильно, только я не смог бы так... ну... ровно... столько слов, - смущенно молвил разносчик газет.
-Ладно, говори своими словами, лишь бы суть осталась.
-А это что?
-Микрофон. Надо записать твое показание на магнитофон.
-Такой маленький! Как игрушечный! А можно посмотреть?
-Тсс!.. Давай-ка сперва зафиксируем твой голосок, коллега.
18
В передвижной конторке бурмастера склонились над крупномасштабной картой Луковский, Корин и представитель правительства.
- Вышка уже на лафетах, - говорил Борис, - потащим в Аномо, сюда, - он ткнул карандашом в самый центр очерченного пространства. - Там уже запустили станок на артезианскую воду.
- Лично меня станок не волнует, - сказал Луковский, - меня волнует буровая махина.
- Вы же знаете, Виктор Иванович, мы и дома, в тайге, только целиком и перетаскиваем с точки на точку. Колоссальная экономия рабочего времени и средств.
-То Русь-матушка, - заметил Луковский.
- Эти загранпески - детский лепет по сравнению, с тюменскими болотами. Ну, не совсем, правда, но все-таки легче.
- Упадет, - сомневался седовласый представитель правительства.
- Одолеем, - заверил его Борис. - Кстати, ваши земледельцы предложили в подмогу свои тракторы. Поползет на тросах, как миленькая. Даю полную гарантию. Водители у нас отличные.
-А как с геофизикой? - спросил Луковский.
- Поздно, - сказал Корин, - да и отступать не годится.
- Но ведь это чистейший американский метод наугад, - осторожно заметил представитель властей, - насколько мне известно, у вас своя школа.
- При чем тут "дикая кошка"? Мы не собираемся блуждать вслепую, - с вежливой улыбкой сказал ему Борис, - забуримся в самом контуре, наверняка. А насчет песков не беспокойтесь. У нас в Союзе, скажем где-нибудь в Средней Азии, песков не меньше, а вышкомонтажники управляются прекрасно. Известно.
Седовласый рассмеялся и похлопал Бориса Корина по плечу, хотя для этого ему пришлось чуть ли не приподняться на носках. Этот уполномоченный правительством чиновник мало разбирался в вопросах нефтяной геологии и не скрывал этого, он был сведущ в делах организационного порядка, что, безусловно, облегчало контакт между сотрудничающими сторонами, и нефтяники это ценили. Кроме того, "мало" разбирался - это уже кое-что в сравнении с "ничего".
Человек этот был ненавязчив, прислушивался к мнению специалистов, охотно и мгновенно откликался на любую просьбу и вообще относился к любому участнику экспедиции с благодарной симпатией, как и подобало гражданину страны, жизненно заинтересованной в успехе предприятия.
Бориса он уважал безмерно, несмотря на неудачу с первой скважиной. Он верил в него, потому что видел в работе. Работа - лучшая аттестация.
Итак, он с удовольствием похлопал Корина по плечу к сказал:
- О ваших мы слышали, я даже читал в рокфеллеровском бюллетене "Стандарт ойл" записки канадских нефтепромышленников, посетивших Сибирь. А что скажешь о наших здесь?
- Скажу, что на здешних парней тоже можно положиться. Схватывают на лету, а это дает серьезную веру в успех.
- Как тебе дублер? - спросил Луковский.
- Познакомились наскоро, - ответил Корин, - вроде бы ничего. Маленько позирует, но дело знает. Хорошего бурильщика видно сразу. Он только рукой погладил пульт - все ясно. - Борис улыбнулся. - А вообще мужик чудной. "Я, - говорит, - личность Нового Света, но Африку знаю, как собственный кулак". Слыхали? Личность. Оригинал. Конечно, это не наш Банго... но время дорого. Словом, комплект.