Правда, сутки спустя полярники вынуждены были задержаться на перевале какой-то ледовой возвышенности, где утром их застала метель, сопровождаемая густым снегопадом. Воспользовавшись этим вынужденным отдыхом, врач еще раз обработал рану Эванса и туго перевязал ее, так ничего утешительного и не пообещав. Упакованные в спальные мешки, уложенные в двойной утепленной палатке, полярные странники вновь чувствовали себя комфортно, кроме начальника экспедиции, над которым вновь нависала норвежская "тень Командора".
- Каковой бы ни была погода, - сразу же предупредил он своих спутников, - больше суток задерживаться здесь мы не имеем права. И не только потому, что кое-кому постоянно грезится видение в облике Амундсена, который вроде бы опережает нас, - раздраженно заметил он, явно упреждая рассуждения Отса и Бауэрса. - Не нужно забывать, что мы и так основательно выбились из летнего графика и что у нас очень мало провианта.
- Ну вот уже появилась нехватка провианта, - проворчал ротмистр Отс, явно напоминая капитану о лишнем пятом члене, - чего и следовало ожидать.
И благо, что у капитана хватило мудрости "не расслышать" эту его колкость. Впрочем, Отс есть Отс. Поскольку деваться от него некуда, остается только одно: смириться с его присутствием и его характером.
Чтобы не терять времени зря, капитан засел, точнее, залег, поскольку пребывал в спальном мешке, за свой дневник. "Не могу нахвалиться своими товарищами, - как можно старательнее выводил он карандашом по слегка увлажненной бумаге. - Каждый выполняет свои обязательства относительно других: Уилсон - прежде всего как врач, который постоянно находится в состоянии готовности облегчить и вылечить небольшие недуги и боли, без которых в нашей работе не обходится. Потом - как повар. Он - умелый, заботливый, вечно придумывающий что-то такое, что способно улучшить нашу лагерную жизнь. В работе он крепкий, как сталь, не слабеет от начала и до конца перехода.
Э. Эванс - работник-богатырь, действительно одаренный хорошей головой. Только теперь я понимаю, чем мы ему обязаны. Лыжи и обувь на шипах были для нас абсолютно необходимы, и если первая мысль принадлежала не ему, то ему и только ему мы обязаны разработкой деталей и прекрасным исполнением. Каждые сани и каждое приспособление к ним, палатки, спальные мешки, сбруя - все это дело его рук, к тому же нельзя припомнить ни одного слова, которое свидетельствовало бы о его недовольстве или торопливости…
Маленький Бауэрс - чудо природы. Он во всем находит наслаждение. Всю продовольственную часть я передал ему, и он всегда в совершенстве знал, сколько у нас чего есть и что следует выдавать каждой партии, которая возвращается (на базу)… Кроме заведования припасами он ведет наиболее обстоятельный и точный метеорологический журнал, а теперь еще и принял на себя обязанности фотографа, а также ведет астрономические наблюдения. Он не уклоняется ни от какой работы. Его трудно заманить в палатку; о холоде он словно бы забывает и, лежа в своем спальном мешке, пишет или обрабатывает свои наблюдения, когда остальные давно спят.
Большое счастье, что каждый из этих трех людей профессионально выполняет свою работу; к тому же никто не мог бы выполнять обязанности остальных двоих так же хорошо, как они. Каждый в своей области незаменимый".
На этом Скотт уже хотел было завершить излияние своих чувств, не останавливаясь на личности "драгун-ротмистра" Отса, но, вспомнив, что рано или поздно с этими записками будут знакомиться люди, далекие от их экспедиции, вновь вернулся к записям, долго не зная, с чего начать. Наконец написал так, чтобы и душой не кривить, но и не давать повода кому-либо заподозрить, что между ним и Отсом возникали серьезные разногласия. "Отс был незаменим при лошадях; теперь он неутомим на ногах, выполняет свою часть лагерной работы и, как все мы, терпит беду и неудобства. Я без него не обошелся бы. То есть лучшего подбора людей не придумать".
Когда девятого января в лагере под номером шестьдесят один, Бауэрс наконец доложил капитану, что они находятся на 88°25′ южной широты, а значит, уже оказались южнее точки, которой достиг со своей группой Эрнст Шеклтон, все полярные странники встретили это возгласами одобрения и сразу же как-то приободрились. Они как бы давали начальнику экспедиции понять, насколько важны теперь для них на этом бесконечном изнурительном пути любые рубежи, любые, пусть даже самые маленькие, победы.
Остаток этого дня группа шла, не останавливаясь, и сумела пройти более шести миль. К тому же все свидетельствовало о том, что изнурительные подъемы на все новые и новые плато завершились и теперь они двигались по ровной плоскости, зафиксированной на высоте, чуть большей 10 270 футов над уровнем моря.
- Вам не кажется, сэр, что сейчас, после восемьдесят восьмой параллели, все воспринимается как-то по-иному? - спросил Уилсон, поравнявшись с капитаном перед спуском в небольшую низину, в которой решили разбить ночной лагерь.
- Это естественное восприятие, - охотно отозвался Скотт, поскольку его одолевали те же чувства и восприятия. - До сих пор мы двигались по маршруту, который так и войдет в историю изучения Антарктиды, как "маршрут Шеклтона".
- И будем справедливы, он такого увековечения заслужил.
- Не об этом речь, - поморщился Скотт. - Просто до сих пор над нами постоянно довлело осознание того, что мы здесь не первые, что до нас этим маршрутом уже прошли наши коллеги. Мало того, они выжили, вернулись и описали его в своих полярных дневниках.
- То есть своеобразный рекорд продвижения на юг мы уже в любом случае установили, - едва заметно улыбнулся Уилсон. - И все те мили, которые мы будем проходить в дальнейшем, на всех картах уже станут именоваться "маршрутом Скотта".
- Все-таки не ваше это занятие - география, доктор Уилсон, - буквально задышал ему в затылок ротмистр Отс. - Слишком торопитесь с названиями, док. Почему бы не подождать решения "судьи", - указал он лыжной палкой на небо. - Вдруг в его оглашении списка любимчиков пьедестала первым возникнет имя известного нам Норвежца?
- Чье бы имя там не возникало, господин ротмистр драгунского полка, название именно этого маршрута наш общий, справедливый судья перечеркнуть уже не сможет. Ибо даже ему это не дано.
- Кстати, для имени ротмистра 6-го Иннискиллинского драгунского полка британских войск Лоуренса Отса места на карте Антарктиды тоже окажется достаточно, - заверил его Скотт, не теряя при этом присутствия духа. - Если же Британское географическое общество или Адмиралтейство решат, что маршрут этот тоже стоит назвать "маршрутом Отса", лично я возражать не стану, - осенил свое лицо холодной аристократической улыбкой полковник флота.
- Ну, уж этого-то я и сам не позволю! - неожиданно возмутился ротмистр. Причем совершенно искренне.
28
Вот уже в течение нескольких дней Скотт решал: стоит ли рисковать, закладывая еще один склад продовольствия? Да, это значительно облегчило бы их сани, но лишило бы того резерва, который может понадобиться на полюсе или во время возвращения. В последние дни в группе было высказано много предположений относительно того, что именно - какая поверхность, какая высота над уровнем моря и какая погода - ждут их на полюсе, но в конечном итоге оказывалось, что все это лишь ничего не значащие догадки. Потому что никто из полярников даже представления не имел о том, что их ждет на полюсе на самом деле.
И все же, чувствуя, насколько утомлены его люди, десятого января капитан решился оставить часть продовольствия и кое-что из запасной одежды на месте стоянки, обозначенной в его дневнике под названием "Лагерь № 62".
- С собой берем только самое необходимое, - определил капитан цель своих действий. - Идем, что называется, налегке, имея запас продовольствия только на восемнадцать суток. Рацион будет усиленным, поэтому, если почувствуем, что не укладываемся в названный срок, сможем растянуть свой запас еще на двое суток, а, кроме того, сутки сумеем продержаться натощак.
- Напоминаю, что до полюса осталось восемьдесят пять миль, - воспользовался Бауэрс паузой, наступившей после того, как Скотт умолк. - Расстояние, в общем-то, небольшое, но, судя по всему, оно потребует от нас напряжения всех наших сил, нашей воли и нашей выдержки.
- Итак, вы знаете все, что должны были знать, - вновь заговорил Скотт. - Есть противники того, чтобы мы закладывали здесь склад?
Вслед за капитаном все молча посмотрели на Отса.
- Ничто так не способно подстегивать нас поскорее добраться до полюса и вернуться к этому складу, как голод, - понимающе улыбнулся ротмистр. - Знаю это по опыту Англо-бурской войны.
- Теперь у вас появится еще и полярный опыт, - подбодрил его Скотт.
Под контролем ведавшего продовольствием Бауэрса они быстро выгрузили с саней все лишнее, присыпали кусками льда и снега, а сверху выложили высокий, прочный гурий, который не позволил бы им пройти мимо склада.
Сани действительно стали значительно легче, но на душе у Скотта легче от этого не стало. Уже сутки спустя, плутая между застругами, он усомнился, что сумеет довести своих людей до полюса в те сроки, которые установил сам для себя. А еще через сутки стал сомневаться в том, что они вообще способны достичь этой цели. Он теперь все чаще вспоминал о собачьей упряжке, которую слишком рано отправил с лейтенантом Сесилом Мирзом на базу. И все чаще задавался вопросом: "Неужели Амундсен доедет на своих собачках до самого полюса?! А если все-таки доедет на них, то хотелось бы знать, как ему это удастся? И почему все так неудачно складывается с собачьими упряжками в моей экспедиции?"
Скотт боялся признаться себе, что с каждым днем впадает во все большее смятение, но как только возникала мысль о возврате, вспоминал о своем предшественнике Шеклтоне, которому так и не хватило духа дойти до полюса. Хотя, несомненно, мог бы. В любом случае капитану ни за что не хотелось повторять его горький опыт, спасаясь бегством за какую-то сотню миль от великой цели.
"Заструги выглядят все более запутанными и пролегают с юга на восток, - нервно жаловался он в дневнике на непредсказуемость антарктической погоды. - Очень трудно выдерживать курс при нестойком свете, исходящем от быстролетящих туч. Тучи эти приходят неизвестно откуда, собираются и расходятся без видимой причины. Поверхность как будто бы становится мягче. Метеорологические условия, наверное, свидетельствуют об основании района изменчивых легких ветров, и эти условия будут ухудшаться в меру того, как мы продвигаемся наверх".
"До полюса приблизительно семьдесят четыре мили. Выдержим ли мы еще семь дней? Предельно истощаемся. Никто из нас никогда не терпел подобной каторги. Тучи целый день блуждают туда-сюда, непрерывно изменяя свою форму. Все время снег шел сухими кристаллами; сначала был легенький южный ветер, но быстро замер. Вечером солнце яркое и горячее, и почти не верится, что может быть мороз. Снег как будто бы становится мягче, по мере того, как мы продвигаемся; заструги, хотя порой и высокие и снизу подточены, не очень твердые - нет корки, и вчера только раз поверхность проломилась под ногами, как бывало на барьере. Постоянного ветра здесь абсолютно не бывает. У нас все еще есть шансы на успех, мы справимся с работой; но сейчас мы переживаем ужасные дни.
…В ночном лагере сегодня всем было холодно, и мы решили, что ударил сильный мороз; но, к нашему удивлению, температура была выше, чем вчера, при которой мы грелись на солнце. Абсолютно непонятно, почему мы так замерзли; может, от чрезвычайной усталости, а еще, как мне кажется, от излишней влажности воздуха".
- До полюса осталось менее сорока миль, сэр! - доложил Бауэрс, когда воскресным вечером они разбили лагерь посреди какой-то низины. - Всего сорок миль!
- Все еще сорок, - сдержанно поправил его Скотт, - которые еще следует пройти. Впрочем, если и не дойдем, то окажемся ближе к полюсу, чем кто бы то ни было до нас.
Прошлым утром все полярники ощутили холод в ногах. Капитан понял, что это вызвано было состоянием их обуви, поэтому, переобувшись в спальные сапоги, старательно втирал теперь в кожу походных сапог тюленевый жир. Все остальные путешественники последовали его примеру и уже на следующее утро ощутили, что холод и влага из обуви почти исчезли. Тем не менее идти было очень трудно: температура понизилась до минус тридцати двух градусов, поверхность оказалась отвратительной, а люди чувствовали себя предельно уставшими.
Поняв, что силы на исходе, Скотт приказал заложить на месте обеденной стоянки еще один мини-склад, в котором Бауэрс оставил четырехдневный запас продовольствия и две сумки: одну - с инструментами, другую - со всякой мелочью.
Даже в своем журнале капитан записал, что это был последний из складов, который они заложили по пути к полюсу. Каковым же было удивление всех, и, прежде всего, каптенармуса экспедиции Бауэрса, когда через сутки, за два дневных перехода до полюса, капитан приказал заложить еще один склад с провиантом на девять суток.
- Зачем это, сэр? - удивленно спросил его лейтенант, но уже после того, как приказ был выполнен, и трое их спутников завершали сооружение высокого основательного гурия. - Полюс ведь уже рядом.
- Вы могли бы заметить, Бауэрс, что в каждом складе я на всякий случай оставлял небольшие письменные отчеты с указанием наших имен и физического состояния.
- Заметил, естественно.
- Это на тот случай, если нам не удастся вернуться на базу, и наши тела останутся посреди Антарктиды. Я не хочу, чтобы вокруг покорения Южного полюса разгорались такие же страсти, как и вокруг покорения Северного. Эти склады и эти записки должны будут убедить любого, кто захочет по этому поводу подискутировать.
- Предусмотрительно, - признал лейтенант. - Правда, я уверен, что подобные аргументы окажутся излишними, тем не менее…
- Понимаете, лейтенант, со мной происходит какая-то странная метаморфоза: чем ближе мы подходим к полюсу, тем больше у меня проявляется сомнение - дойдем ли мы туда, а если дойдем, то окажемся ли первыми?
"Странно представить себе, что два больших перехода должны привести нас к полюсу, - доверялся в тот вечер своему дневнику капитан Скотт. - Сегодня заложили в склад провизии на девять дней, и единственная грозящая нам неприятность заключается только в одном - если нас опередил норвежский флаг… Самая низкая температура в эту ночь - минус тридцать четыре. До полюса только двадцать семь миль. Теперь уже должны дойти…"
Ночью капитану снилась утопающая в зелени вилла генерал-губернатора Южной Африки, и… Кетлин, которая, стоя на пригорке, посреди цветов, с грустью всматривалась куда-то в поднебесную даль. Еще до того, как проснуться, капитан вспомнил, что однажды, в самом начале экспедиции, ему уже снились эти зеленые холмы Претории, на одном из которых встречала его божественно красивая женщина с распутившимися из-под ослепительно-белой шляпки волосами. Вот только, поднимаясь на этот холм, Роберт явственно ощущал, как ноги его свинцово уходят в землю под какой-то наваливавшейся на него тяжестью. И столь же явственно осознавал при этом, что до заветной вершины, до её прекрасной хранительницы, добраться он так никогда и не сможет, ибо не суждено…
И все было бы ничего, если бы дуновением ветра на лицо Кетлин не набросило спадающую со шляпки черную вуаль.
Проснувшись под впечатлением от этого сна, Скотт вышел из палатки и обратил внимание на Уилсона, курившего трубку на задке саней. Впервые за множество прошедших дней - курившего!
- Вам тоже не спится, сэр? - спросил доктор, увидев перед собой капитана.
- Сон какой-то странный приснился… - проворчал Скотт, хотя никогда раньше снами своими с полярниками не делился.
- Именно сон и заставил меня сначала проснуться, а затем выйти сюда и закурить. Жена приснилась. Впервые за всю экспедицию. Стоит на холме, зовет меня… Фигуру ее угадываю, голос признаю, а лицо… Лицо почему-то закрыто густой черной вуалью. И последние слова ее до сих пор в ушах звенят: "Не ходи туда, Эдвард! Хватит уже, вернись!"
Выслушав пересказ этого сна, Скотт поневоле содрогнулся: не может такого быть, чтобы двум разным людям снились одинаковые сны! Причем, судя по всему, одинаково вещие.
- Как считаете, сэр, что бы это могло значить?
- Медикам больше пристало разгадывать сны, нежели морякам, Уилсон.
- Увы, в моей душе всегда было больше материалистического, нежели христианского.
- Иначе вы не стали бы медиком. И, бога ради, не вздумайте пересказывать этот сон еще кому-либо из наших полярных странников. Через два перехода мы будем у полюса - вот тот единственный, общий для всех нас "вещий сон", который достоин сейчас внимания!
29
Лейтенант Эванс еще успел заметить гурий с черным флагом, сооруженный на небольшом ледовом утесе, и даже успел радостно улыбнуться, но тут же упал к ногам своих спутников-матросов - Лешли и Крина.
Еще там, у подножия глетчера Бирдмор, полярники обратили внимание, что их командир еле держится на ногах, а по кровоточащим деснам, высокой температуре и общей слабости определили, что у него начался сильный приступ цинги. Правда, после каждого привала офицер снова и снова становился на лыжи, впрягался в лямку ведущего и изо всех сил продолжал тащить всем им осточертевшие сани. Вот только долго так продолжаться не могло.
- А все-таки капитан был прав, отказываясь включать меня в состав полярной группы, - проговорил он, когда, после легкого обморока, матросы помогли ему приподняться и усадили на снег так, чтобы мог привалиться спиной к санному передку.
- Наш капитан все взвесил, это точно, - согласился с ним Лешли, подавая офицеру флагу с ромом. - Будем надеяться, что теперь он уже приближается к полюсу. Но и нам тоже надо идти. Здесь закон простой и жестокий: кто не движется, тот гибнет.
- Вы правы, Лешли, законы здесь одинаковы для всех; они суровы, как сама Антарктида, и так же, как она, неумолимы. - Он отпил из фляги, сплюнул на снег черно-красный сгусток слюны и в отчаянии покачал головой. - Не ожидал я, что все кончится так быстро и бесславно.
- Пока еще ничего не кончилось, - возразил Крин. - Мы еще способны идти, у нас палатка и провиант… При таких условиях настоящие моряки не гибнут.
- "Настоящие" не гибнут, в этом ты, матрос, прав.
- Разрешите, мы усадим вас на сани, лейтенант, - предложил Лешли. - До склада осталось не больше мили, а там все вместе отдохнем.
- Никаких санок! - резко воспротивился Эванс, вновь отпивая немного рома. - Мне нужно десять минут, ровно десять. После этого я займу свое место в упряжке, и мы пойдем дальше, к "Однотонному".
Спустя десять минут с помощью Лешли Эванс действительно поднялся и занял свое место в упряжке. Несколько раз он оступался, однажды даже упал на колени, но, поддерживаемый товарищами, вновь упорно продолжал двигаться к спасительному складу.
Установив палатку, моряки тут же приготовили бульон, разогрели замороженные мясные брикеты и сварили какао. Подкрепив себя и лейтенанта, они устроили двухчасовый привал, но когда палатка уже была снята и полярники начали закреплять на санках груз, Лешли вдруг заметил, что лейтенант все еще продолжает сидеть у склада на своем спальном мешке.
- Вы не в состоянии подняться, сэр? - спросил Крин, наклоняясь, чтобы выдернуть из-под лейтенанта мешок и уложить его на санки.