Когда же через пару миль, во время небольшого привала на месте старой стоянки, уже сам Отс случайно наткнулся на торчащий из-под снега мундштук трубки лейтенанта Бауэрса, все дружно рассмеялись.
- А вот и сама удача! - объявил лейтенант. - Как же быстро и верно сбываются приметы и предсказания ваших доблестных драгун, ротмистр!
Какое-то время они шли в ускоренном темпе, словно там, впереди, их ждал не выложенный из снежных плит гурий, а приветливый, уютный дом с поваром у плиты.
- А ведь мы вместе сооружали этот громадный гурий, больше похожий на монумент, - расчувствовавшись, произнес доктор Уилсон, когда до "монумента" оставалось не более трети мили. - Последний из тех, который мы построили при помощи группы лейтенанта.
- Взойдя вон на тот пригорок, - указал рукой унтер-офицер Эванс, - они долго смотрели нам вслед, как обычно смотрят вслед счастливчикам. И мне грустно было за моего однофамильца лейтенанта Эванса, который с радостью присоединился бы к нам.
- Признайтесь, унтер-офицер, - молвил Бауэрс, - что теперь вы с удовольствием поменялись бы со своим однофамильцем ролями.
- Почему вы так решили? - меланхолично возмутился Эдгар Эванс. - Ни за что! Независимо от того, чем этот наш поход завершится. Я давно мечтал побывать на полюсе. Это желание было настолько велико, что я готов был организовать собственную экспедицию.
- Вы?! - удивленно уставился на него Отс. - Собственную экспедицию? Для меня это такое же открытие, как для вас - открытие полюса.
- Ваше мнение по этому поводу меня не интересует, сэр, - все с той же категоричной мягкостью сообщил ему Эванс. - Главное, что эта, почти несбыточная мечта моя каким-то странным, непостижимым образом сбылась. За это не жалко заплатить не только здоровьем, но и жизнью.
Чем ближе они подходили к "прощальному гурию", тем молчаливее становились. Но даже в этом молчании улавливались какие-то нотки торжественности. Когда же мемориал предстал перед ними, полярники окружили его и несколько минут стояли неподвижно, словно язычники, покаянно вернувшиеся к своему забытому и некогда поруганному идолу.
Завершив чествование, Отс лично убедился, что от "мемориала" уходят два санных следа, один из которых, несомненно, оставлен командой лейтенанта Эванса, и сказал капитану, что грех не остановиться здесь лагерем. Скотт немного поколебался, но все же предложение принял, хотя до этого намеревался пройти, "под настроение", еще хотя бы две мили. А значит, разбить лагерь на две мили ближе к очередному сладу провизии и к базовому лагерю.
16
День выдался ветреным, а потому в восприятии полярников чудным. Подняв парус, полярные странники - сытые и хорошо отдохнувшие - прошли уже двенадцать миль и намеревались пройти еще столько же, когда вдруг на одном из косогоров, во время преодоления заструги, доктор Уилсон резко оступился и, как потом сам же и выяснил, растянул себе сухожилие правой ноги. Остальные семь миль, до очередного лагеря, он шел, сильно прихрамывая, с трудом сдерживая резкую боль.
Едва Скотт смирился с этим прибавлением в "команде инвалидов", как произошла беда с унтер-офицером. Еще вчера перед сном он жаловался доктору на то, что вновь разболелась раненая седьмого января, во время ремонта саней, рука, что она опухла и рана гноится. А сегодня вдруг каким-то странным, непостижимым образом умудрился сорвать два ногтя на правой руке. Причем тоже во время небольшого ремонта саней. Узнав об этом, капитан схватился за голову. Получалось, что у Эванса теперь ранены обе руки, у доктора Уилсона распухает одна нога и сильно мерзнет вторая, Отс обморозил все, что только можно было обморозить, и только его неугасимая ирония не позволяла ему окончательно сникнуть и сдаться. Впрочем, в их положении сдаться означало только одно - погибнуть.
Ночью Скотту не спалось. Он предчувствовал, что наступает развязка. Вроде бы у каждого из членов команды еще были шансы выкарабкаться, однако атмосфера в команде становилась все более напряженной. Начальник экспедиции понимал: как только выйдет из строя хотя бы один из пятерых полярных странников, это в какой-то степени парализует деятельность всех остальных. Проблема ведь не только в том, что уменьшится количество людей, способных тащить санки. Почти вдвое увеличится сам груз этих санок, и при любом раскладе двое из этих четверых тоже окажутся больными.
Единственное, чем он мог подбодрить команду, так это сообщить, что завтра они должны достичь очередного склада с провизией и призвать каждого из полярников быть предельно осторожным и заботиться о своем здоровье.
Полярные странники встретили его обращение угрюмым молчанием. Даже Отс - и тот почему-то молчал, словно в предыдущих словесных схватках растерял всю остроту своей иронии и всю язвительность сарказма, который еще недавно казался неистощимым. Стоило ли удивляться, что утром группа поднялась невыспавшейся и вообще неотдохнувшей. Однако Скотт жестко приказал всем идти к санкам, пообещав, что завтрак они себе устроят, только достигнув склада. Капитан прекрасно понимал, что спасать положение - если только его еще можно спасти! - следует ужесточением дисциплины. Поэтому, словно капитан тонущего парусника, он делал все возможное, чтобы погасить панику, а значит, заставить команду спасать и себя, и судно. Поэтому он велел врачу осмотреть руки Эванса, перевязать их, а самого унтер-офицера успокоить.
- Мы должны вспомнить, что все мы - военные, причем большинство - офицеры, - решительно молвил Скотт, когда его маленький отряд выстроился у санок, - в том числе и вы, доктор. А значит, взять себя в руки и действовать, как бою. Наша следующая цель - склад провианта в пяти милях отсюда. Там мы сделаем привал, основательно позавтракаем и пойдем дальше. Не расслабляться, не жаловаться, не впадать в панику. Это приказ, который должен быть выполнен.
- Что ж, Ватерлоо, так Ватерлоо, - прокомментировал его приказ ротмистр Отс.
- Вы не довольны моим приказом, капитан от кавалерии?
- Наоборот, начинаю чувствовать себя, как перед решающей битвой. Правда, не определился, в какой армии состою: Наполеона или Веллингтона.
- Все равно победа будет за той армией, в которой окажетесь вы, "трансваальский драгун". Поэтому не теряйте расположения духа, наш Веллингтон, - в том же ключе отреагировал Скотт.
После того как они опустошили склад, капитан поинтересовался у доктора состоянием его ноги и разрешил идти рядом с санками, лишь время от времени помогая остальным полярникам перетаскивать их через сугробы и заструги. К счастью доктора, помощь его понадобилась только дважды, поэтому вечером, в палатке, он открыл для себя, что воспаление уменьшается, и нога постепенно заживает.
Но еще перед тем, как разбить лагерь на месте старой стоянки, Бауэрс обнаружил в одном из застругов торчащую лыжу.
Поспешив туда, он, к величайшей своей радости, нашел и вторую лыжу, и, таким образом, 31 января вернулся себе то, что умудрился потерять еще… 31 декабря. Уже само сравнение этих дат позволяло полярникам увидеть в нем нечто символическое. Именно с верой в этот и прочие знаки небес они и прошли весь маршрут следующего дня. Восстанавливая его подробности в дневнике, Скотт был скупым на слова и осторожным в оценках: "Почти целый день пришлось тянуть, налегая грудью на лямки. Прошли восемь миль за четыре с тремя четвертями часа. После полудня дело сначала пошло оживленно, тем более что мы спускались с крутого склона; затем поверхность испортилась: сыпучие снежные сугробы - тянуть очень трудно.
Работали мы до восьми часов вечера, пока не добрались до гурия, поставленного 29 декабря. До следующего склада ("Верхнего глетчерного") нам вполне должно хватить недели; у нас на руках еды на восемь дней полными рационами. Мы увеличили их на одну седьмую часть; это дает нам существенную разницу. Ноге Уилсона значительно лучше, однако руки Эванса в ужасном состоянии: слазят два ногтя, полопались волдыри".
Следующий день тоже обещал быть успешным, поскольку ветер дул попутный и парус придавал санкам такую скорость, что полярникам уже приходилось не столько тащить их, сколько направлять движение. И все было бы хорошо, но на первом же крутом спуске удержать санки не удалось и они завалились набок, сбив с ног и протащив за собой всех полярных странников.
- Но даже это падение не должно выбить нас из седла, - первым опомнился Отс, осматривая своих спутников, которых санки разбросали по склону. И, с трудом поднявшись, принялся помогать другим. Оказалось, что все они получили ушибы, причем особенно жестоко прошелся этот "взбесившийся транспорт" по Эвансу. Сильнее всего он ушиб голову, и даже после того, как Отс и Бауэрс помогли ему подняться, унтер-офицер еще с минуту стоял, плохо соображая, что с ним произошло и что следует делать дальше.
Скотт понимал, что самое время дать возможность людям отдохнуть, однако слишком уж хорошим выдался этот день, чтобы можно было терять время. Поэтому он приказал снять лыжи, и еще до завтрака они прошли почти девять миль. Сам же завтрак устроили себе под крутым склоном возвышенности, на которую им еще только предстояло взобраться.
- Пока что мы все еще идем по возвышенности, - попытался подбодрить своих товарищей Скотт, - но дня через четыре мы спустимся с этих вершин и пойдем по низменной равнине. Там и температура значительно выше, и, если помните, крутых подъемов и спусков значительно меньше.
- Хочется надеяться, что когда-нибудь мы действительно выберемся отсюда, - почти всхлипывая, произнес Эванс. - Хотя я уже в это не верю.
- Вначале нам надо взобраться на это плато, - добавил Уилсон, - причем сделать это следует как можно быстрее, пока температура не понизилась до ночной. А склон, как я вижу, заледенелый, скользкий, как бы чего не произошло.
Его слова капитан Скотт вспомнил уже минут через двадцать. Достигая первой седловины, он неожиданно поскользнулся и, сорвавшись с небольшого уступа, с такой силой ушиб плечо, что поначалу показалось, будто совершенно разбил его. Уилсон и Бауэрс тут же спустились к нему в расщелину, помогли встать на ноги, и врач попытался выяснить, нет ли перелома или вывиха. Диагноз: "Ничего страшного, обычный ушиб, хотя и очень сильный", немного утешил и самого Скотта, и остальных полярных странников, однако боль от этого не притупилась. До конца дня и ночью чувствовал он себя скверно.
- Будем надеяться, что это ненадолго, - молвил Скотт, ощущая, как лямка буквально обжигает огнем его предплечье и лопатку.
- Не кажется ли вам, сэр, что мы попали в какую-то роковую полосу неудач, полосу травм и всех прочих неприятностей? - спросил Эванс, обращаясь к нему уже как к товарищу по несчастью.
- Не кажется, унтер-офицер, - довольно холодно произнес "полковник флота". - Никакой роковой полосы нет. Просто сказывается усталость, при которой мы теряем бдительность и осторожность. Причем теряем все, в том числе, как видите, и я, ваш капитан Скотт.
- Нет, сэр, - упорно покачал головой Эванс, - просто все мы пока еще не поняли, насколько здесь, - обвел он взглядом пространство перед собой, - все серьезно.
"А ведь отныне одним инвалидом в палатке может стать больше, - с горечью подумалось Роберту. - Правда, у Уилсона с ногой чуть лучше, но даже у него вскоре все может ухудшиться так же, как у Эванса с руками, особенно с пальцами. И мы окажемся счастливчиками, если сумеем выбраться из этого "ледового безумия" без особых трагедий".
Помня о недавней аварии на спуске, по склону полярники теперь спускались с максимальной осторожностью, следя за санками и всячески подстраховывая друг друга. Скотту даже показалось, что после его увечья полярные странники стали более внимательно, даже трогательно, относиться друг к другу. Очевидно, потому, что каждый вдруг понял, что следующей жертвой в этой череде падений и ушибов вновь может оказаться он сам.
- Мы опять потеряли след, сэр, - вывел его из раздумий навигатор. После спуска с плато Скотт стал настолько полагаться на бдительность Бауэрса, что почти перестал следить за старой колеей, которая то возникала в очередном гребне, то вдруг вновь исчезала на очередной ледовой поляне. - Впереди высокие заструги, но я не уверен, что мы сумеем быстро отыскать след наших санок. К тому же заструг этих - как волн в океане.
- Что вы предлагаете, лейтенант?
- Судя по всему, мне следует отправиться на поиски следа. Иначе нам придется плутать всем экипажем, вместе с санками.
- След мы, может, и найдем, но потеряем время. И потом, я боюсь за вас, Бауэрс, - проговорил капитан, пытаясь массажировать предплечье, которое время от времени простреливала странная острая боль, словно его пронизывала пущенная кем-то стрела.
- За меня? Почему? Со мной все в порядке, сэр. Пока что ни ушибов, ни обморожений.
После этих слов капитану вдруг захотелось обнять этого парня, как только что нашедшегося родного сына.
- Именно потому и боюсь за вас, что вы - последний из нас, кто пока что по-настоящему держится, что вы - последняя наша надежда.
Бауэрс оглянулся на стоявших позади него спутников и почувствовал себя неловко. Как-то слишком уж трогательно это прозвучало в устах начальника экспедиции.
- Тем более вам стоит использовать меня при самых сложных ситуациях, сэр, - негромко, почти доверительно произнес он.
- Вы сами сказали: "при самых сложных", которые еще ждут нас впереди. А пока что ведите нас строго на север, лейтенант-навигатор. И давайте условимся: как только мы теряем след - движемся строго на север, до самого глетчера - только строго на север. Мы уже несколько раз петляли в поисках старого следа и всякий раз только случайно находили его. Причем только потому и находили, что придерживались курса на север. Все, поднять паруса!
И тактика Скотта вскоре оправдала себя. Пройдя около полумили, группа вдруг наткнулась на колею, которая оказалась следом команды лейтенанта Эдварда Эванса, что вполне устраивало полярных странников.
Как бы там ни было, а перед приказом полковника флота разбить лагерь Бауэрс доложил ему: после последнего привала они прошли еще семнадцать миль.
- Почти невероятно, - признался Скотт, объявляя всей команде благодарность за усердие и преданную службу королю.
17
В этот раз сон перенес его на палубу парусника, судя по всему, того самого, на котором они с Кетлин шли из далеких африканских владений Англии в еще более далекую Австралию. Вдали проплывали берега какого-то острова, по палубе прогуливались разнаряженные пары, а они с Кетлин стояли, плотно прижавшись друг к другу, так что Роберт ощущал не только манящее тепло женского тела, но и проявление той страсти, которая уже давно не поглощала его сознание и не вовлекала в свои губительные сети.
Во сне Роберт вспомнил, что за все время прогулок по прожженной африканским солнцем палубе так ни разу и не решился обнять Кетлин, хотя очень хотелось этого. В невыносимо душной каюте она тоже сторонилась его, поскольку то страдала от жары и морской болезни, то стеснительно переживала период, как она выражалась, "женской непригодности".
Последнее, что ему запомнилось - они с Кетлин стоят на палубе, но уже не обнимаются, а держатся за руки и неотрывно смотрят друг другу в глаза.
Что произошло потом, Скотт, который никогда не был ни любителем, ни толкователем снов, объяснить не мог. Он лишь помнит, что паруса и палуба неожиданно исчезли, а Кетлин, отдаляясь от него куда-то в поднебесное пространство, множество раз произнесла одни и те же слова, смысл которых Роберт считывал с ее ярких, выразительных и таких пленяющих губ: "Зачем, Роберт?! Куда и зачем?!"
С этими же словами: "Куда и зачем?!" - он и проснулся, но уже от прикосновения руки не Кетлин, а Бауэрса, который в последнее время добровольно и негласно взял на себя обязанности адъютанта.
- Пора выступать, сэр.
- Если вы так считаете… - сонно согласился Скотт.
- Этого требует обстановка, сэр.
- И что нас ожидает на этот раз, предсказатель вы наш?
- Температура минус тридцать, ветер попутный, почти солнечно, поверхность твердая, - по-военному отрапортовал Бауэрс.
- Твердая поверхность и ветер - это хорошо, - пробормотал капитан, с помощью Генри выбираясь из мешка и тут же приказывая сложить палатку и готовиться к движению. - Будем надеяться, что нас ожидает не самый трудный день.
- В любом случае, самое время выступать, сэр, не тратя времени на завтрак.
- Вы слышали, как четко доложил о ситуации на маршруте лейтенант? - спросил Роберт доктора Уилсона, когда все вещи и палатка были уложены на сани.
- Вы знаете, что когда, в последний момент, вы вдруг решили включить в группу Бауэрса, я это решение не приветствовал, - напомнил доктор капитану, увлекая его чуть в сторону от саней.
- Но теперь мне даже трудно представить себе наш марш-бросок к полюсу без этого славного парня.
- Признание, конечно, запоздалое, тем не менее… Однако о впечатлении от доклада я спросил потому, что хотел бы точно так же каждый вечер слышать ваш доклад. Только уже - о состоянии здоровья каждого из нас. В том числе - о моем и вашем собственном. Если надо осматривать раны каждого из нас - осматривайте.
- Отныне я буду делать это более тщательно. К тому же стану основательно осматривать членов экспедиции, - пообещал Уилсон. - Хотя, как вы понимаете, медицинские возможности мои весьма скромны.
- Сам осмотр врачом уже придает пациенту кое-какую уверенность. Или, может, я ошибаюсь?
- Во всяком случае, должен придавать, - признал Уилсон.
- Вот и действуйте, доктор. С каждым днем наша палатка все больше напоминает мне полковую санитарную повозку, оказавшуюся у самого поля сражения. Вам, думаю, тоже.
Поверхность действительно оказалась твердой, санные полозья скользили неплохо, поэтому еще до завтрака группе удалось пройти более семи миль. Довольный этим, Бауэрс уже наметил площадку, на которой они намеревались устроить себе завтрак, и Скотт дал согласие на привал.
Все вроде бы шло хорошо, как вдруг, отойдя буквально два-три метра от санок, капитан, а вслед за ним и унтер-офицер Эванс пробили весом своих тел нетолстый снежный покров и провалились в трещину. Это произошло настолько быстро, что остальные трое полярников даже не успели заметить, когда и куда их товарищи исчезли. К счастью, трещина оказалась неглубокой, но при падении Эванс получил такие ушибы, что на дне ее оказался уже без сознания. Скотт тоже довольно сильно ушибся, но тут же позвал на помощь.
Сообразительный Бауэрс сразу же принес постромки; капитан обвязал медленно приходившего в себя унтер-офицера, и вместе они с трудом извлекли страдальца на белый свет. Несколько минут Эванс лежал на снегу, у саней, в окружении товарищей, все еще плохо соображая, где он и что с ним произошло, а доктор Уилсон тем временем ощупывал его, пытаясь выяснить, нет ли переломов. Эванс очень слабо реагировал на эти усилия врача. Завершая осмотр, Уилсон вздохнул с облегчением.
- Конечно, лучше было бы осмотреть господина Эванса в оголенном виде, на кушетке, - беспомощно развел он руками.
- Но в наших условиях это невозможно, - жестко напомнил ему Скотт.
Уилсон попытался ощупать и его самого, однако капитан заявил, что он в порядке и посоветовал не тратить на него времени.
- Судя по реакции Эдгара, особых травм у него не появилось, - продолжил Уилсон. - Голова тоже цела. По всей вероятности, у него легкое сотрясение мозга на фоне общей ослабленности организма.