- На кого? Хм… Кровь Христова! На кого? Вы знаете историю трех Филиппов? Нет? Ну, тогда я вам расскажу ее в двух словах. Это три высокороднейших дворянина, чтоб мне пропасть! Один - Филипп Мантуанский, принц Гонзаго, между прочим, ваш господин, разорившееся и севшее в лужу высочество, готовый задешево продать душу первому встречному дьяволу; второй - Филипп де Невер, которого мы тут поджидаем, а третий - Филипп Французский, герцог Шартрский. Все трое, прах меня побери, красивы, молоды и блистательны. Даже если вы попытаетесь себе вообразить самую крепкую, высокую, небывалую дружбу, вы будете иметь разве что слабое представление о той любви, какую питали друг к другу три Филиппа. Так говорили о них в Париже. Королевского племянника, если позволите, мы оставим в стороне, он к нашему рассказу отношения не имеет. Мы будем заниматься только де Невером и Гонзаго, этими Пифием и Дамоном.
- Черт возьми! - воскликну Пероль. - Уж не собираетесь ли вы обвинить Дамона в том, что он желает смерти Пифию?
- А что, - отвечал Плюмаж, - подлинный Дамон, живший во времена сиракузского тирана Дионисия, был богат, а у подлинного Пифия не было ежегодного дохода в шестьсот тысяч экю.
- Каковой доход, - вставил Галунье, - имеется у нашего Пифия и единственным наследником какового является наш Дамон.
- Вы чувствуете, милейший господин де Пероль, насколько это все меняет? - продолжал Плюмаж. - Я добавлю, что у подлинного Пифия не было столь прекрасной возлюбленной, как Аврора де Келюс, а подлинный Дамон не был влюблен в красавицу или, верней сказать, в ее приданое.
- Совершенно верно, - вторично вставил Галунье. Плюмаж наполнил свой кубок.
- Господа, - сказал он, - я пью за здоровье Дамона… я хотел сказать, Гонзаго, который завтра получит шестьсот тысяч дохода и мадемуазель де Келюс, если Пифий… я хотел сказать, Невер сегодня ночью уйдет из жизни.
- Здоровье принца Дамона Гонзаго! - закричали наемные убийцы, предводительствуемые братом Галунье.
- И что вы на это скажете, господин де Пероль? - торжествующе заключил Плюмаж.
- Чушь! - буркнул тот. - Клевета!
- Вы позволили себе грубость. Пусть мои доблестные друзья рассудят нас. Я беру их в свидетели.
- Ты сказал правду, Плюмаж! - зашумели доблестные друзья.
- Принц Филипп Гонзаго, - пытаясь сохранить достоинство, объявил Пероль, - выше подобных оскорблений, и ему нет нужды оправдываться.
Плюмаж остановил его:
- Вот что, милейший господин де Пероль, присядьте-ка. Пероль отказался, и тогда гасконец силой усадил его на табурет, после чего обратился к своему помощнику:
- Ну как, Галунье, перейдем к более тяжким оскорблениям?
- Плюмаж! - произнес нормандец.
- Раз господин де Пероль не сдается, настал, дорогуша, твой черед взять слово.
Нормандец залился краской до ушей и опустил глаза.
- Но я не умею выступать публично, - пролепетал он.
- Попробуй! - предложил Плюмаж, закручивая усы. - Битый туз! Наши друзья простят тебе твою неопытность и молодость.
- Рассчитываю на их снисходительность, - промямлил робкий Галунье.
Голосом маленькой девочки, отвечающей на вопросы из катехизиса, Галунье начал речь:
- Господин де Пероль имеет все основания считать своего господина безукоризненным дворянином. Вот одна подробность, которую мне удалось случайно узнать. Я ничего дурного в ней не вижу, хотя иные злонамеренные души могут расценить ее по-другому. Когда три Филиппа вели в Париже веселую жизнь, настолько веселую, что король Людовик пригрозил сослать племянника в его владения… да, а происходило это года три назад, и я тогда служил у одного итальянского врача по имени Пьер Гарба, ученика небезызвестного Экзили…
- Пьетро Гарба-э-Гаэта! - прервал его Фаэнца. - Я знавал его. Большой был мерзавец.
Брат Галунье мягко улыбнулся.
- Это был человек степенный, - поправился он, - мирного нрава, истово верующий, ученый, как не знаю кто, а занимался он составлением благотворных микстур, которые сам он называл бальзамом долголетия.
При этих словах все виртуозы шпаги разразились хохотом.
- Битый туз! - бросил Плюмаж. - Да ты великолепный рассказчик. Продолжай!
Господин де Пероль вытер со лба выступивший пот.
- Принц Филипп Гонзаго, - продолжал Галунье, - частенько навещал добрейшего Пьера Гарба.
- Тише! - невольно вскрикнул Пероль.
- Громче! - закричали храбрецы.
Они от души веселились, тем паче что знали: цель этого спектакля - увеличение платы.
- Продолжай, Галунье, продолжай! - кричали они, тесней окружив нормандца и Пероля.
А Плюмаж, ласково погладив своего помощника по затылку, произнес прямо-таки отеческим тоном:
- Ризы Господни! Малыш имеет успех.
- Мне очень жаль, - промолвил Галунье, - что я вынужден повторить слова, которые, похоже, не по нраву господину де Перолю, но истина состоит в том, что принц Гонзаго весьма часто навещал Гарба, вне всяких сомнений, чтобы набираться у него знаний. И как раз в это время юный герцог де Невер стал чахнуть.
- Клевета! - крикнул Пероль. - Гнусная клевета! Галунье с невинным видом поинтересовался:
- Мэтр, а разве я кого-нибудь обвинял? Подручный принца Гонзаго до крови прикусил губу, а Плюмаж бросил:
- Милейший господин де Пероль больше не будет таким невоздержанным.
Тот вскочил.
- Надеюсь, вы мне позволите уйти отсюда? - со сдержанной яростью осведомился он.
- Ну, конечно! - смеясь от всей души, отвечал гасконец. - Мы даже проводим вас до замка. Добряк Келюс, наверно, уже проснулся, так что мы объяснимся с ним.
Пероль рухнул на табурет. Лицо его позеленело. Безжалостный Плюмаж протянул ему стакан.
- Выпейте, подкрепитесь, - предложил он. - А то у вас такой вид, будто вам худо. Всего глоточек… Не хотите? Тогда просто посидите, придите в себя и позвольте говорить этому плуту-нормандцу. Он красноречивей, чем адвокат в парламенте.
Брат Галунье благодарно поклонился Плюмажу и продолжал:
- Начались толки: "Ах, бедный молодой герцог де Невер умирает". Забеспокоились и двор, и город. Еще бы, Лотаринг-ский дом - один из самых знатных домов во Франции! Король осведомлялся о его здоровье. Филипп, герцог Шартрский, был безутешен…
- Но еще безутешней, - прервал его Пероль, сумевший придать своему тону проникновенность и убежденность, - был Филипп, принц Гонзаго!
- Боже меня упаси противоречить вам! - воскликнул Галунье, чья неизменная любезность должна бы послужить примером всем спорящим. - я даже уверен, что принц Филипп Гонзаго был крайне огорчен, и вот доказательство тому: каждый вечер, облачившись в ливрею лакея, он приходил к мэтру Гарба и всякий раз с унылым видом повторял: "Это слишком затягивается, доктор, слишком затягивается!"
В низеньком зальце кабачка "Адамово яблоко" сидели сплошь убийцы, и тем не менее все они содрогнулись. Холодок пробежал по спине у каждого. Плюмаж грохнул кулаком по столу. Пероль, не промолвив ни слова, опустил голову.
- Как-то вечером, - продолжал брат Галунье, непроизвольно понизив голос, - Филипп Гонзаго пришел раньше, чем обычно. Гарба пощупал ему пульс, тот был лихорадочно частый. "Вы сегодня много выиграли в карты", - сказал Гарба, хорошо знавший принца. Гонзаго рассмеялся и ответил: "Напротив, я проиграл две тысячи пистолей", - но тут же добавил: "Невер хотел сегодня пофехтовать в академии, но у него нет даже сил держать шпагу". "Значит, это конец, - пробормотал доктор Гарба. - Возможно, завтра…" Но, - поспешил добавить почти ликующим голосом Галунье, - каждый день приносит свои сюрпризы. Назавтра Филипп, герцог Шартрский, посадил Невера к себе в карету и - гони, кучер, в Турень! Короче, его высочество увез Невера в свои владения. А оттуда молодой герцог в поисках солнца, тепла, жизни переплыл Средиземное море и прибыл в Неаполитанское королевство. Филипп Гонзаго пришел к моему хозяину и приказал ему отправляться туда же. Я уже стал собирать вещи, но, к несчастью, ночью у моего хозяина разбился перегонный куб. Бедный доктор Гарба скончался на месте, вдохнув испарения своего эликсира долголетия.
- Ах, достойный итальянец! - раздался чей-то голос.
- Да, я тоже очень горевал по нему, - простодушно сообщил Галунье. - Но вот чем кончилась эта история. Полтора года Невер провел вне Франции. Когда он вернулся ко двору, все были поражены: Невер помолодел на десяток лет! Невер был силен, зорок, неутомим. Короче, вы сами знаете: сейчас он первая шпага в целом свете после красавчика Лагардера.
Скромно потупив глаза, брат Галунье умолк, а Плюмаж заключил:
- Вот почему господин Гонзаго, чтобы одолеть его, счел необходимым нанять восемь учителей фехтования… Битый туз!
Воцарилось молчание. Пероль прервал его.
- И какова же цель этого словоблудия? - поинтересовался он. - Увеличение платы?
- И притом значительное, - подтвердил гасконец. - Честно говоря, нельзя брать ту же плату от отца, жаждущего отомстить за честь дочери, и от Дамона, желающего до срока наследовать Пифию.
- И чего вы требуете?
- Утроить сумму.
- Согласен, - не раздумывая, бросил Пероль.
- Во-вторых, после исполнения мы все должны стать слугами дома Гонзаго.
- Согласен, - повторил доверенный принца.
- В-третьих…
- Вы слишком много требуете… - начал Пероль.
- Разрази меня гром! - вскричал Плюмаж, обращаясь к Галунье. - Он считает, что мы слишком много требуем!
- Ну будьте же справедливы! - примирительно заговорил нормандец. - А ежели королевский племянник захочет отомстить за друга?
- В этом случае, - ответил Пероль, - мы пересечем границу, Гонзаго выкупит свои владения в Италии, и там все мы будем в безопасности.
Плюмаж вопросительно взглянул сперва на Галунье, потом на остальных своих единомышленников.
- Уговорились, - объявил он. Пероль протянул ему руку.
Гасконец не принял ее. Он хлопнул по своей шпаге и сказал:
- Вот нотариус, который послужит мне гарантией вашей честности, милейший господин де Пероль, - объявил он. - Битый туз! Попробуйте только надуть нас!
Пероль, обретший свободу, направился к двери.
- Но если вы его упустите, договора не было, - объявил он с порога.
- Само собой разумеется. Можете спокойно спать, милейший господин де Пероль!
Уходящего конфидента принца Гонзаго провожали раскаты смеха, а затем все голоса слились в ликующем хоре:
- Вина! Вина!
4. МАЛЕНЬКИЙ ПАРИЖАНИН
Только-только пробило четыре пополудни. У наших храбрецов было полно времени. Если не считать Галунье, который все чаще бросал взгляды на косоглазую толстуху и шумно вздыхал, все веселились.
В зальце кабачка "Адамово яблоко" пили, кричали, пели. А на дне келюсских рвов косцы, поскольку жара спала, продолжали сгребать сено.
Вдруг от кромки леса донесся стук копыт, а спустя некоторое время во рву раздались вопли.
Это косцы с криками разбегались от небольшого отряда волонтеров, награждавших их ударами шпаг плашмя. Волонтеры приехали за фуражом, и, разумеется, лучшего сена они не нашли бы нигде.
Восемь наших храбрецов подбежали к оконцу, чтобы лучше видеть.
- Отважные ребята! - заметил Плюмаж-младший.
- Не побоялись подъехать под самые окна маркиза! - добавил Галунье.
- Сколько их? - Три, шесть, восемь…
- Ровно сколько нас.
Фуражиры же тем временем спокойно набирали себе сена, смеясь и перекрикиваясь во все горло. Они прекрасно знали, что старинные фальконеты Келюса давно уже молчат.
Они тоже были в кожаных полукафтанах, лихо заломленных шляпах и с длинными рапирами, почти все молодые, только у двоих или троих в усах пробивалась седина, но в отличие от наших мастеров шпаги у них у каждого из седельных кобур торчали пистолеты.
Обмундировка у них была крайне разномастная. В этом маленьком отряде можно было увидеть поношенные мундиры самых разных регулярных частей. Были тут два егеря из полка де Бранкаса, канонир из Фландрской бригады, каталонский стрелок из-за Пиренеев и даже старик-арбалетчик, который, может быть, участвовал еще во Фронде. Одежда остальных уже давно утратила свои отличительные признаки, точь-в-точь как стершиеся медали. А вместе их вполне можно было принять за обычную шайку с большой дороги.
И то сказать, эти искатели приключений, взявшие себе имя королевских волонтеров, мало чем отличались от разбойников.
Закончив свои труды и навьючив лошадей, они поднялись наверх. Их главарь, один из двух стрелков де Бранкаса, носивший галуны бригадира, огляделся и крикнул:
- Сюда, господа! Вот где наше место!
И он указал пальцем на кабачок "Адамово яблоко".
- Ура! - закричали фуражиры.
- Государи мои, - пробурчал Плюмаж-младший, - советую вам снять шпаги со стены.
В один миг все пояса были застегнуты, и восемь наших храбрецов, отойдя от окошка, уселись за столы.
В воздухе запахло большой потасовкой. Брат Галунье кротко улыбался в редкие усишки.
- И мы утверждаем, - заговорил Плюмаж, чтобы создать видимость непринужденной беседы, - что лучшая стойка, когда сражаешься с левшой, а он крайне опасен…
В это время в дверях показалась бородатая физиономия предводителя мародеров.
- Ребят, а кабачок-то занят! - крикнул он.
- Так освободим его! - ответили его подчиненные.
Предложение было простое и логичное. У командира, которого звали Карриг, никаких возражений против него не имелось. Волонтеры спешились и привязали своих коней, навьюченных вязанками сена, к кольцам, вбитым в стену кабачка.
Наши виртуозы шпаги продолжали сидеть как ни в чем не бывало.
- А ну, выметайтесь, да поживей! - объявил Карриг, вошедший первым. - Здесь места хватит только для королевских волонтеров.
Ответом ему было молчание. Только Плюмаж полуобернулся к друзьям и тихо сказал:
- Спокойно, дети мои! Не будем выходить из себя и заставим господ королевских волонтеров поплясать.
Люди Каррига уже ввалились в кабачок.
- Вы слышали, что вам сказано? - бросил тот.
Учителя фехтования поднялись и вежливо подрюнились.
- Да вышвырнуть их через окно! - предложил канонир.
При этом он взял полный стакан Плюмажа и поднес, его к губам.
А Карриг продолжал:
- Вы что, мужланы неотесанные, не видите, что нам нужны ваши кувшины, столы и табуреты?
- Битый туз! - рявкнул Плюмаж-младший. - Сейчас вы у нас, голуби мои, все получите!
И он разбил кувшин о голову канонира, а брат Галунье бросил свой тяжелый табурет в грудь Каррига.
В тот же миг в воздухе сверкнули шестнадцать клинков. Все, находившиеся здесь, были опытные, храбрые вояки и большие любители подраться. В схватку они вступили все разом и с огромным удовольствием.
В шуме выделялся тенор Плюмажа.
- Сын человеческий! Задайте им! Задайте! - кричал он. На это Карриг и его люди, бесстрашно бросившись в атаку, отвечали:
- Вперед! Лагардер! Лагардер!
И тут произошла неожиданная развязка. Плюмаж и Галунье, бывшие в первом ряду, отступили и толкнули между двумя сражающимися отрядами массивный стол.
- Битый туз! - крикнул гасконец. - Всем опустить шпаги!
Трое или четверо волонтеров уже получили царапины. Штурм им не удался, и они только теперь сообразили, с кем имеют дело.
- Что это вы тут кричали? - дрожащим от волнения голосом спросил брат Галунье. - Что кричали?
Остальные учителя фехтования ворчали недовольно:
- Да мы их тут, как котят, передавим!
- Тихо! - властно остановил их Плюмаж и обратился к пришедшим в смятение волонтерам: - А ну, отвечайте честно и без утайки, почему вы кричали: "Лагардер!"?
- Потому что Лагардер - наш командир, - ответил Карриг.
- Шевалье Анри де Лагардер?
- Да.
- Наш Маленький Парижанин! Наше сокровище! - заворковал Галунье, у которого даже глаза увлажнились.
- Минутку, - остановил его Плюмаж. - Тут нужно разобраться. Мы оставили Лагардера в Париже, он служил в гвардейской легкой кавалерии.
- Лагардеру наскучила эта служба, - сообщил Карриг. - он оставил себе только мундир, и сейчас командует в этой Долине ротой королевских волонтеров.
- Раз так, - приказал гасконец, - все шпаги в ножны! Сын человеческий! Друзья Маленького Парижанина - наши друзья, и сейчас мы вместе выпьем за первую в мире шпагу.
- Согласен! - сказал Карриг, сообразивший, что его отряд легко отделался.
Господа королевские волонтеры торопливо вкладывали шпаги в ножны.
- А хотя бы извинения мы получим? - осведомился гордый, как все кастильцы, Пепе Убийца.
- Дружок, ежели у тебя так горит душа, ты получишь удовлетворение, сразившись со мной, - отвечал Плюмаж. - Что же касается этих господ, они под моим покровительством. За стол! Эй, вина! Я ошалел от радости! - и он протянул Карригу свой стакан со словами: - Имею честь представить вам моего помощника Галунье, который, не в обиду будь вам сказано, намеревался научить вас пляске, о какой вы даже и представления не имеете. Он, как и я, преданный друг де Лагардера.
- И гордится этим, - добавил брат Галунье.
- Что же до этих господ, - продолжал гасконец, - уж вы простите им их дурное настроение. Они приготовились разделаться с вами, мои храбрецы, а я вырвал у них кусок изо рта, опять же не в обиду будь вам сказано. Выпьем!
Все выпили. Последние слова Плюмажа польстили его друзьям, а господа королевские волонтеры, похоже, сделали вид, будто не заметили их и не выразили обиды. И то сказать, они избавились от изрядной взбучки.
И пока толстуха ходила в погреб за холодным вином, остальные вынесли на лужайку столы, скамейки и табуреты, поскольку зальчик "Адамова яблока" оказался слишком мал для столь воинственной компании.
Вскорости все, вполне довольные, расселись за столами.
- Поговорим о Лагардере! - предложил Плюмаж. - Это ведь я дал ему первые уроки обращения со шпагой. Ему не было еще и шестнадцати, но какие надежды он подавал!
- Сейчас ему чуть больше восемнадцати, - сказал Карриг, - и, Бог свидетель, он их оправдал.
Виртуозы фехтования невольно прониклись интересом к герою, о котором им уже прожужжали уши. Они слушали, и ни у одного из них не возникло желания встретиться с ним, иначе как за столом.
- Так, говорите, он оправдал надежды? - воодушевившись продолжал Плюмаж. - Семь смертных грехов! И конечно, он все так же красив и так же бесстрашен, как лев!