- Все так же счастлив с прекрасным полом! - пролепетал Галунье, залившись краской до кончиков ушей.
- Такой же ветреник, - бросил гасконец, - такойже сумасброд!
Укротитель наглецов, защитник слабых!
- Буян, гроза мужей!
Наши два друга чередовались, как пастухи Вергилия:arcades ambo.
- А какой игрок!
- А как он швырял золотом!
- Скопище всех пороков, ризы Господни!
- Средоточие всех добродетелей!
- Само безрассудство!
- А сердце, сердце - золотое! - Последнее слово все же принадлежало Галунье. Плюмаж с чувством расцеловал его.
- За здоровье Маленького Парижанина! За здоровье де Лагардера! - вскричали они в один голос.
Карриг и его люди с энтузиазмом подняли кубки. Пили стоя. Учителям фехтования пришлось тоже встать.
- Но, черт побери, объясните хотя бы, кто такой этот ваш Лагардер! - потребовал маленький бретонец Жоэль де Жюган, поставив на стол кубок.
- У нас от него уже в ушах звенит, - заявил Сальданья. - Кто он? Откуда появился? Чем занимается?
- Голубь мой, - отвечал Плюмаж, - он дворянин под стать самому королю. А появился он с улицы Круа-де-Пти-Шан. Чем занимается? Проказничает. Вы удовлетворены? А ежели хотите услышать подробнее, тогда налейте.
Галунье наполнил ему стакан, и гасконец после недолгого сосредоточенного молчания начал рассказ:
- Ничего чудесного в этой истории нет, верней, когда рассказываешь, все выглядит просто. Это надо было видеть. Что до его происхождения, я сказал: он благородней короля, и я буду стоять на этом, но на самом-то деле никому не известно, кто его отец и мать. Когда я повстречался с ним, ему было лет двенадцать, а произошло это в Фонтанном дворе перед Пале-Роялем. Он как раз дрался с полудюжиной уличных мальчишек, причем все они были больше его. Из-за чего? Оказывается, эти юные разбойники хотели отнять деньги у старухи, торгующей ватрушками под аркой особняка Монтескье. Я спросил, как его зовут. "Лагардер. - Кто его родители? - У него нет родителей. - Кто же о нем заботится? - А никто. - Где он живет? - На разрушенном чердаке в старом особняке де Лагардеров на углу улицы Сент-Оноре. - А занятие какое-нибудь у него есть? - Даже два. Он ныряет с Нового моста, дает представление в Фонтанном дворе, изображая человека без костей. - Битый туз! Превосходные занятия!"
- Вы ведь не парижане, - сделал отступление Плюмаж, - и не знаете, что это такое - нырять с Нового моста. Париж - город зевак. Парижские зеваки бросают с Нового моста в реку серебряные монетки, а отчаянные мальчишки с опасностью для жизни прыгают за ними. Это развлекает зевак. Сын человеческий! Величайшее из наслаждений - отколотить палкой кого-нибудь из этих сукиных детей горожан! И стоит это недорого.
Ну, а человека без костей увидеть не редкость. Но этот молодчага Лагардер делал со своим телом, что хотел. Он становился то длинней, то короче, на месте рук у него оказывались ноги, а на месте ног руки, а однажды я видел, как он передразнивал причетника церкви Сен-Жермен-л'Осерруа, у которого был горб спереди и сзади.
Короче, этот светловолосый, розовощекий мальчонка понравился мне. Я вырвал его из рук недругов и сказал: "Эй, плутишка! Хочешь пойти со мной?"
А он мне ответил: "Нет, потому что мне нужно заботиться о матушке Бернар". Матушка Бернар была старая нищенка, которая жила на разрушенном чердаке. Каждый вечер малыш Лагардер приносил ей то, что заработал, ныряя и изображая человека без костей.
Тогда я ему расписал все прелести фехтовального зала. Глаза у него загорелись, но он ответил мне с сокрушенным вздохом: "Я к вам приду, когда выздоровеет матушка Бернар".
И он ушел. Ей-богу, я о нем и думать забыл.
А через три года мы с Галунье видим, как к нам в зал входит робкий и смущенный херувимчик изрядного роста.
"Я - малыш Лагардер, - объявляет он нам. - Матушка Бернар умерла".
Несколько дворян, бывших в зале, возымели охоту посмеяться над ним. Наш херувимчик покраснел, опустил глаза, разозлился, и вмиг все они оказались на полу. Истинный парижанин! Тонкий, гибкий, грациозный, как женщина, но крепкий, как сталь.
Через полгода у него случилась ссора с одним из наших помощников, который позволил себе насмехаться над его талантами ныряльщика и человека без костей. Кровь Христова! Бедняге помощнику пришлось очень худо.
А через год он играл со мною, как я играл бы с любым из господ королевских волонтеров, не в обиду им будь сказано.
Потом он завербовался в солдаты, но убил своего капитана и дезертировал. В немецкую кампанию он вступил в отряд охотников де Сен-Люка, но отбил у Сен-Люка его любовницу и дезертировал. Маршал де Виллар приказал ему ворваться во Фрайбург в Брайсгау; он вышел оттуда один, без команды, и привел с собой четырех здоровенных неприятельских солдат, связанных, как бараны. Маршал дал ему чин корнета, а он убил своего полковника и был разжалован. Такой вот мальчонка, черт подери!
Но господин де Виллар любил его. Да и как его было не любить? Господин де Виллар послал его к королю с донесением о победе над герцогом Баденским. Там Лагардера увидел герцог Анжуйский и захотел взять его к себе в пажи. Лагардер стал пажом, и началось такое! Придворные дамы дофины чуть ли не дрались с утра до вечера за его благосклонность. Пришлось дать ему отставку из пажей.
Но судьба в конце концов улыбнулась ему, и его взяли в гвардейскую легкую кавалерию. Разрази меня гром, я не знаю, почему он оставил двор - из-за женщины или из-за мужчины. Если из-за женщины, тем лучше для нее, а если из-за мужчины - de profundis!
Плюмаж умолк и залпом выпил стакан вина. Право же, гасконец вполне его заслужил. Галунье, словно поздравляя, пожал ему руку.
Солнце начало опускаться в лес. Карриг и его люди объявили, что им пора возвращаться к себе, поэтому решено было выпить напоследок за приятное знакомство, и тут Сальданья неожиданно углядел мальчика, который спускался в ров и явно старался остаться незамеченным.
Мальчику этому было лет тринадцать-четырнадцать, и выглядел он боязливым и испуганным. Одет он был, как одеваются пажи, но в его наряде не было цветов, по которым можно было бы определить, к какому дому он принадлежит; на поясе у него висела сумка нарочного.
Сальданья указал на мальчика приятелям.
- Черт возьми! - воскликнул Карриг. - Эта дичь от нас сегодня ускользнула. Недавно мы чуть лошадей не загнали, преследуя его. Губернатор Венаска завел у себя таких вот шпионов, и уж этого-то мы должны поймать.
- Правильно, - согласился гасконец, - но только не думаю, что этот юный пройдоха служит губернатору Венаска. Тут, господин волонтер, кроется кое-что другое, и эта дичь принадлежит нам, не в обиду вам будь сказано.
Всякий раз, произнося эту фразу, гасконец зарабатывал очко у своих друзей.
В ров можно было спуститься двумя путями: по проезжей дороге и по вертикальной лестнице, устроенной в самом начале моста. Поэтому решено было разделиться на две группы и воспользоваться обоими путями. Когда мальчик увидел, что его окружили, он даже не попытался спастись бегством. Его рука скользнула под полукафтан.
- Пожалуйста, не убивайте меня! - закричал он. - У меня ничего нет.
Он принял наших героев за обычных разбойников. Надо сказать, таковыми они и выглядели.
- Говори правду, - обратился к нему Карриг. - Ты сегодня утром переходил через горы?
- Я? Через горы? - переспросил паж.
- Черта с два! - вступил в разговор Салдьданья. - Он пришел прямиком из Аржелеса. Ведь правда, малыш?
- Из Аржелеса? - повторил мальчик.
При этом взгляд его был направлен на низкое окно под мостом.
- Битый туз! Мы вовсе не собираемся сдирать с тебя шкуру, - сказал ему Плюмаж. - Ответь, кому ты несешь это любовное письмо?
- Любовное письмо? - вновь переспросил паж. Галунье бросил:
- Да ты, цыпленочек, похоже, родился в Нормандии.
Мальчик повторил:
- В Нормандии? Я?
- Придется его обыскать, - заключил Карриг.
- Нет! Не надо! - упав на колени, вскричал паж. - Не надо меня обыскивать, добрые люди!
Это было все равно, что дуть на огонь, чтобы погасить его. Галунье задумчиво объявил:
- Он не здешний. Он не умеет врать.
- Как тебя зовут? - спросил Карриг.
- Берришон, - мгновенно ответил мальчик.
- У кого служишь?
Паж молчал. Наемные убийцы и волонтеры, окружившие его тесным кольцом, начали терять терпение. Сальданья схватил мальчишку за ворот, а остальные наперебой повторяли:
- Говори, кому ты служишь!
- Уж не думаешь ли ты, маленький смельчак, что у нас есть время играть с тобою? - осведомился Плюмаж. - Дорогуши мои, обыщите его и покончим с этим.
И тут произошло нечто неожиданное: паж, только что выглядевший таким испуганным, решительно выхватил из-под полукафтана маленький кинжальчик, больше смахивающий на игрушку, стремительно проскочил между Фаэнцой и Штаупицем и со всех ног помчался к восточной оконечности рва. Но брат
Галунье на ярмарках в Вильде неоднократно выигрывал призы в состязаниях по бегу. Юный Гиппомен, благодаря своей быстроте завоевавший руку и сердце Аталанты, и тот бегал хуже его. Галунье мгновенно догнал Берришона. Однако тот яростно сопротивлялся. Сольданье он нанес царапину своим кинжальчиком, Каррига укусил, а Штаупица несколько раз сильно пнул по ноге. Однако силы были слишком неравны. Поверженный наземь Берришон уже чувствовал на своей груди чью-то тяжелую руку, как вдруг словно молния ударила в толпу преследователей, обступивших его.
Вот именно, молния!
Карриг отлетел вверх тормашками и хлопнулся наземь шагах в четырех. Сальданья, повернувшись вокруг своей оси, врезался в крепостную стену, Штаупиц взревел и рухнул на колени, как бык от удара обухом, а Плюмаж - сам Плюмаж-младший! - перекувырнулся и распластался на земле. М-да…
И все это во мгновение ока и, можно сказать, одним ударом, произвел один-единственный человек.
- Ну и ну! - раздались голоса.
Вокруг нежданного пришельца и мальчика образовался широкий круг. Но ни одна шпага не покинула ножен. Взоры всех были потуплены.
- Ах ты, мой дорогой плутишка! - пробормотал Плюмаж, поднимаясь и потирая бок.
Он был в ярости, но под усами у него невольно засияла улыбка.
- Маленький Парижанин! - дрожащим то ли от чувств, то ли от испуга голосом протянул Галунье.
Подчиненные распростертого на земле Карриги, не обращая на него внимания, почтительно прикоснулись пальцами к шляпам и выдохнули:
- Капитан Лагардер!
5. УДАР НЕВЕРА
Да, то был Лагардер, красавчик Лагардер, буян и сердцеед.
Шестнадцать шпаг оставались в ножнах, шестнадцать вооруженных мужчин не решились оказать сопротивление восемнадцатилетнему юноше, который с улыбкой стоял, скрестив на груди руки.
Но ведь то был Лагардер!
И Плюмаж, и Галунье говорили правду, и в то же время не смогли подняться до истины. Сколько бы они ни славили своего идола, а всего сказать все равно не сумели бы. Он олицетворял собою юность - юность притягательную и пленительную, юность, которую с тоской вспоминают победоносные мужи, юность, которую не купишь ни завоеванными сокровищами, ни гением, воспарившим над обыденной посредственностью, юность в ее божественном, гордом расцвете - с волнистым золотом кудрей, радостной улыбкой на устах и победительным блеском глаз!
Нередко можно услышать: "Каждый человек однажды был молод. Так стоит ли столь громогласно воспевать этот дар, которым обладал всякий живущий?"
А вы встречали молодых людей? А если встречали, то сколько? Я, например, знавал двадцатилетних младенцев и восемнадцатилетних старцев. Людей же молодых я ищу. Я слышал о тех, кто знает и в то же время может, опровергая самую верную из пословиц, о тех, кто подобно благословенным апельсиновым деревьям полуденных стран несет на себе одновременно плоды и цветы. О тех, кто в изобилии наделен всем - честью, сердцем, пылкой кровью, безрассудством, кто проходит свой недолгий срок светоносный и жаркий, как солнечный луч, щедро раздав полными горстями неистощимое сокровище своей жизни. Увы, нередко им отведен всего один день: ведь общение с толпой подобно воде, которая гасит любой огонь. И очень часто это великолепное богатство расточается ни на что, а чело, которое Бог отметил знаком незаурядности, оказывается увенчано всего лишь пиршественным венком.
Очень часто.
Это закон. У человечества в его гроссбухе имеются, точь-в-точь как у мелкого ростовщика, графы прихода и расхода.
Лагардер был роста чуть выше среднего. Он не походил на Геркулеса, но тело его свидетельствовало о гибкой и грациозной силе, присущей типу парижанина, равно далекого как от тяжеловесной мускулистости северян, так и от угловатой худобы подростков с наших площадей, прославленной пошлыми водевилями. У него были чуть волнистые светлые волосы, высоко зачесанные и открывающие лоб, который свидетельствовал об уме и благородстве. Брови, равно как тонкие, закрученные вверх усы, были черные. Нет ничего изысканней подобного несоответствия, особенно если карие смеющиеся глаза освещают матовую бледность кожи.
Овал лица, правильного, хотя и чуть вытянутого, римская линия бровей, твердый рисунок носа и губ - все это подчеркивало благородство его внешности, невзирая на общее впечатление бесшабашности. А жизнерадостная улыбка ничуть не противоречила горделивости, присущей человеку, носящему на бедре шпагу. Но есть нечто, что перо не способно воспроизвести, - привлекательность, изящество и юную беспечность, а также изменчивость этого тонкого, выразительного лица, способного, быть преисполненным, подобно нежному лицу женщины, томности в часы любви и внушать ужас во время сражения, словно голова Медузы.
Но это видели только те, кто был убит, и те, кто был любим Лагардером.
На нем был щегольской мундир гвардейской легкой кавалерии, слегка уже потрепанный и поблекший, но как бы подновленный богатым бархатным плащом, небрежно закинутым на плечо. Красный шелковый шарф с золотыми кистями говорил о его ранге среди искателей приключений. Щеки его едва лишь порозовели после физических упражнений, которым он только что вынужден был предаваться.
- Стыда у вас нет! - с презрением бросил он. - Измываться над ребенком!
- Капитан… - попытался было объяснить Карриг, успевший встать на ноги.
- Молчать! А это что за головорезы?
Плюмаж и Галунье со шляпами в руках приблизились к нему.
- О! - насмешливо воскликнул он. - Мои покровители! Кой черт вас занес так далеко от улицы Круа-де-Пти-Шан?
Он протянул им руку, но с видом монарха, который милостиво соизволяет поцеловать себе кончики пальцев. Мэтр Плюмаж и брат Галунье почтительно коснулись ее. Надо бы сказать, что рука эта в прежние времена частенько раскрывалась перед ними, полная золота. У покровителей не было оснований жаловаться на своего протеже.
- А остальные кто? - осведомился Анри. - Вот этого я где-то видел, - показал он на Штаупица. - Ну-ка, напомни, где?
- В Кельне, - смущенно ответил немец.
- Верно. Ты один раз уколол меня.
- А вы меня двенадцать, - смиренно признался Штаупиц.
- Ого! - продолжал Лагардер, взглянув на Сальданью и Пинто. - Парочка моих противников из Мадрида…
- Ваше сиятельство, - забормотали разом оба испанца, - то было недоразумение. Не в нашем обычае сражаться двое против одного.
- Как! Двое против одного? - воскликнул Плюмаж, гасконец из Прованса.
- А они утверждали, что не знают вас, - сообщил Галунье.
- А вот этот, - Плюмаж указал на Пепе Убийцу, - высказывал желание встретиться с вами.
Пепе заставил себя выдержать взгляд Лагардера. А Лагардер только переспросил:
- Вот этот? - и Пепе, что-то пробурчав, опустил голову.
- Ну, а что касается этих двух храбрецов, - Лагардер кивнул на Пинто и Сальданью, - я в Мадриде представлялся только по имени Анри… Господа, - обратился он к мастерам фехтования, делая жест, имитирующий укол шпагой, - я вижу, что со всеми вами я в той или иной мере знаком. Кстати, вот этому молодцу я как-то раскроил череп оружием, распространенным у него на родине.
Жоэль де Жюган потер висок.
- Да, и осталась отметина, - буркнул он. - Палкой вы орудуете, как бог, это уж точно.
- Так что, друзья мои, со мной никому из вас не повезло, - продолжал Лагардер. - Но сегодня противник у вас был куда слабее. Подойди ко мне, дитя мое.
Берришон исполнил его приказ.
Плюмаж и Карриг заговорили разом, пытаясь объяснить, почему они хотели обыскать пажа, но Лагардер велел им замолчать.
- Что ты тут делаешь? - спросил он у мальчика.
- Вы человек добрый, и я не стану вам врать, - отвечал Берришон. - Я принес письмо.
- Кому?
Берришон с секунду молчал, и взгляд его скользнул по окну под мостом.
- Вам, - наконец сказал он.
- Давай сюда.
Мальчик вытащил из-за пазухи конверт и подал Лагардеру, после чего поднялся на цыпочки и шепнул ему на ухо:
- Я должен передать еще одно письмо.
- Кому?
- Даме.
Лагардер бросил ему свой кошелек.
- Ступай, малыш, - сказал он, - никто тебя не тронет. Мальчик убежал и вскоре скрылся за поворотом во рву.
Лагардер распечатал письмо.
- А ну, расступись! - приказал он, видя, каким тесным кругом обступили его волонтеры и мастера шпаги. - Вскрывать адресованное мне письмо я предпочитаю в одиночестве.
Все послушно отступили.
- Браво! - вскричал Лагардер, пробежав первые строчки. - Такие письма мне нравятся! Именно этого я и ждал. Убей меня Бог, этот Невер - учтивейший дворянин!
- Невер! - пронеслось среди наемных убийц.