Однако вскоре эту затею пришлось оставить. Потому что охотник запросто мог превратиться в зайца - у Карстена Роде появилась целая флотилия почти из двух десятков хорошо вооруженных и оснащенных кораблей, которая постоянно получала пополнение. Как-то Ендрих Асмус все-таки встретил каперов царя Московии, но, едва завидев их зеленые флаги с черным двуглавым орлом, тут же приказал изменить курс и ушел под защиту польских батарей, расположенных на суше...
- О цене мы договоримся, - осторожно ответил Хенрик Горн.
Швед сообразил: у него появился отличный шанс поторговаться. Похоже, у поляка какие-то личные счеты с капером московитов. А это значит, что он готов хоть даром взяться за исполнение замысла Хенрика Горна. Но королевский советник, сам опытный военачальник, прекрасно понимал, что без финансовой и военной поддержки усилия пирата окажутся бесплодными.
- Добро! - решительно сказал Ендрих Асмус. - Тогда выкладывайте, ваша милость, свои соображения.
Хенрик Горн наклонился к поляку и, понизив голос, словно боясь, что его подслушают, начал излагать свой план...
* * *
Портовый городок Ренне на острове Борнхольм, где находилась резиденция наместника Киттинга, славился тремя вещами: копченой селедкой, сыром с голубой плесенью и... дешевыми товарами, которые сбывали каперы после удачных нападений на купеческие караваны.
Сельдь коптили по специальному рецепту еще дедовских времен: ее потрошили, нанизывали на специальные штыри и около двух суток выдерживали в душистом дыму тлеющей черной ольхи, древесина которой пропитывалась морской солью.
Что касается сыра, то это был наипервейший деликатес, присутствие которого на столе датского короля Фердинанда II считалось обязательным. Секрет его приготовления знали очень немногие, что было бо?льшей тайной, нежели сведения о месте, где зарыли свое золото тамплиеры. К слову сказать, старинную карту, с указанием захоронения сокровищ рыцарей Храма за огромные деньги предлагали иностранцам почти в каждой портовой таверне острова.
Третьим серьезным преимуществом Борнхольма перед остальными островами Датского королевства была колония морских разбойников. Они приносили борнхольмцам большую прибыль не только благодаря продажам награбленного добра, но и тем, что вырученные за него деньги корсары в основном оставляли в местных тавернах. Им покровительствовал сам наместник Киттинг - и каперам, находившимся под защитой датской короны, и прочим, которых никак нельзя было назвать друзьями Дании. С этого он имел хороший навар, превращая его в новые поместья и земли для собственного удовольствия.
Пиратские суда стояли в гаванях острова бок о бок с кораблями датского флота, их капитаны часто хаживали друг к другу в гости, нимало не смущаясь разницей в общественном положении. Это не было удивительно или предосудительно - многие командиры каперов вышли из обедневших дворянских семей.
Таверна "Хмельной викинг" считалась в Ренне одной из лучших. Ее содержал некий Харальд. Фамилии он не имел, только прозвище "Хромой" - от его левой ноги, укороченной по лодыжку рыцарским мечом: Харальд в молодые годы служил в армии пикинером.
Вести дела ему помогала то ли жена, то ли просто содержанка, которую звали Сигрид. Эьто была довольно-таки распутная бабенка лет тридцати с пышными формами и зычным голосом видавшего виды кондотьера - командира отряда ландскнехтов. На людях она вертела Харальдом, как хотела, а наедине ластилась к нему словно комнатная собачка - бывший пикинер мог и пришибить, если был не в настроении.
Но чаще всего Хромого Харальда видели веселым и улыбчивым. Может, потому, что он принимал самое деятельное участие в сбыте пиратских товаров и имел от этой деятельности гораздо большую прибыль, нежели с таверны. Но продать "Хмельного викинга" и избавиться от каждодневной головной боли - он такого и в мыслях не держал. Ведь лучшего места для заключения выгодных сделок с корсарами, чем его заведение в Ренне, на всем острове сыскать было трудно.
Карстен Роде сидел в таверне "Хмельной викинг", наслаждаясь покоем и добрым фряжским вином. Дела шли настолько успешно, что Голштинец уже не знал, куда девать деньги. Ну не закапывать же их в землю, в конце концов!
Только наивные глупцы полагают, что пираты прячут свои сокровища под землей, в пещерах или необитаемых островах. Спрятать легко, но потом попробуй их оттуда достать! И потом, деньги ведь могут понадобиться человеку в любой момент. Поэтому морские разбойники чаще всего давали их в рост купцам или другим торговым людям. Что касается Карстена Роде, то он предпочитал вкладывать свою долю в дело братьев Ганца и Пола Беренберга, голландцев по происхождению, проживающих в Гамбурге. Он знал братьев лично и не сомневался в их честности.
Но держать яйца в одной корзине нельзя. Это правило Голштинец выучил еще в Дитмаршене. Он усиленно искал новые, выгодные контакты с финансовыми воротилами Европы. Тем более, что теперь надзирать за ним было некому. В одной из баталий Стахей Иванов получил ранение, и Карстен Роде поспешил отправить его в Нарву, вручив тому на прощание целых два кошеля талеров. На эти деньги русский мог прожить две жизни. И потом, должен же кто-то замолвить за капера московитов доброе слово перед царем Иваном Васильевичем...
Напротив капитана умостился Гедрус Шелига. Как-то так получилось, что Карстен Роде приблизил к себе Литвина (правда, не настолько близко, как ушкуйников, братьев Офонасьевых). Скорее всего, потому, что Шелига разумел грамоте и знал несколько языков. Это помогало общаться с офицерами захваченных суден - иногда приходилось не только силой, но и увещеваниями развязывать языки, чтобы те указали, где хранится их корабельная казна.
Гедрус Шелига пребывал в душевном смятении. С одной стороны ему нравилась бесшабашная морская вольница. Он привык к постоянной качке, к соленым волнам, так и норовящим смахнуть зазевавшегося с палубы, к многочисленным схваткам, где нет места здравому рассудку, а действуют лишь первобытные инстинкты. И потом, плата, которую он получал за риск, была весьма приличной. Капитан не жадничал, хоть и присваивал себе львиную долю добычи, мотивируя тем, что нужно платить дань царю Московии, под чьим покровительством они находились.
А с другой стороны - он так и не выполнил задание Готхарда Кетлера. И не потому, что не мог. Просто у него рука не поднималась отправить Голштинца в Эреб. Он никак не мог выбросить из головы случай, когда капитан спас ему жизнь.
Временами Литвину хотелось плюнуть на свои переживания и, прицелившись Карстену Роде в спину, нажать на курок во время абордажной схватки - такого столпотворения, что в глазах рябит. И вряд ли кто-то потом будет в состоянии разобраться, чья пуля сразила капитана: своя или противника. Но что-то придерживало руку, какая-то неведомая сила, от чего Гедрус Шелига свирепел еще больше и дрался до изнеможения, чем заслужил уважение товарищей.
К столу подошла Сигрид. Она положила глаз на капитана, и пыталась завлечь Карстена Роде в свои сладкие сети. Наклонившись над столом так, что ее белоснежные упругие груди едва не вывалились из корсета, барышня томным голосом спросила:
- Что еще пожелаешь, красавчик?
- Сигрид! - раздался голос хозяина. - Принеси пива из погреба.
- Еще чего! - огрызнулась Сигрид. - Сам иди.
- Ну, погоди, стерва... - пробурчал себе под нос Харальд и поковылял в погреб с кувшином в руках.
Женщина независимо повела плечами и пошла в дальний конец таверны - ее позвали. Гедрус Шелига ухмыльнулся и сказал:
- Ваша невинность, капитан, спасена.
- Что-то у меня нет никакого желания попасть в одну постель с этой ненасытной стервой, - пробурчал Карстен Роде.
С ним не было его верных телохранителей Третьяка и Пятого. Сегодня они запросились в баню, которую сами же и построили. Теперь поморов во флотилии было гораздо больше, нежели ранее; к ним добавились еще и пушкари, присланные великим князем московским.
Поморы могли долгое время обходиться без выпивки, но только не без бани. Видя, как нарастает их недовольство по этому поводу, Карстен Роде попросил наместника Киттинга выделить на берегу речушки место и получил милостивое соизволение на строительство. Баню срубили за неделю. Она вышла просторной, с вместительным предбанником - рассчитывали ведь на большое сообщество. Вскоре ее начали посещать не только московиты, но и местные жители. Русская парная понравилась борнхольмцам, и кое-кто начал строить такие же на собственных подворьях.
Карстен Роде не опасался ничего плохого. В Ренне корсары ходили по улицам безо всякой опаски. Их охранял закон. Нет, не закон Датского королевства, представленный в лице наместника, а настоящий пиратский - неписаный кодекс морского волка. Каждый, вступивший в вольное сообщество, в важных случаях мог подать свой голос, имел равное со всеми право на добычу и мог распоряжаться ей по своему усмотрению. Во избежание ревности и ссор на судне не позволялось держать ни женщин, ни мальчиков. Тот, кто осмеливался привезти на борт переодетую красотку, предавался смерти. Такое же наказание было определено за бегство с корабля и за оставление места в бою.
Кражи наказывалось не менее строго: вору вырывали ноздри и уши, а потом высаживали на землю там, где невозможно было ожидать лучшей участи. За меньшие преступления привязывали к мачте и устраивали порку розгами.
Дуэли были запрещены. В случае ссор на корабле выяснение отношений откладывалось до прибытия в гавань. На берегу противники дрались в присутствии одного из офицеров. Сначала стреляли из пистолетов, а в случае промаха рубились саблями. После первой же раны дуэль прекращали.
Точно так же поступали, когда случались стычки в тавернах между пиратами с разных кораблей. Но это обычно заканчивалось чьей-нибудь гибелью.
И уж тем более на Борнхольме никто даже и не помышлял разить противника в спину, из-за угла. Убийцу находили очень быстро, потому как искали его команды всех судов гавани. Участь виновного была ужасна. Иногда его живьем закапывали в землю, оставив на поверхности лишь голову. Смерть была долгой, но не такой мучительной, как у посаженного на бочку с голодными крысами: крышке бочки прорезали отверстие, и грызуны находили себе путь на свободу через внутренности привязанного убийцы.
Поэтому у Гедруса Шелиги не было никакого шанса остаться в живых, надумай он подло отправить своего капитана к праотцам в Ренне - с острова не сбежишь, от корсаров не спрячешься.
* * *
Карстен Роде ждал амстердамского ростовщика Шмуэля Монтальто. Капитан давно хотел предложить свои капиталы еврейским финансистам, у которых был самый высокий процент. Капер пытался связаться с ними через посредников, но каждый раз получал вежливый отказ- непонятно, по какой причине. Поэтому он сильно удивился, когда третьего дня к нему явился посыльный и вручил письмо Монтальто с предложением встретиться в Ренне и обсудить материальные проблемы капера.
Не долго думая Голштинец назначил встречу в "Хмельном викинге", благо в таверне была комната для тайных соглашений - Хромой Харальд был не только предприимчивым, но и очень осторожным. Поразмыслив, капитан решил взять с собой и Гедруса Шелигу, поднявшегося по служебной лестнице до должности его второго помощника. Литвин обладал потрясающим нюхом на всякие каверзы (как все интриганы) и мог быть полезен при заключении сделки, если до этого дойдет дело.
Шмуэль Монтальто появился в таверне точно в назначенное время. С ним пришли еще два еврея, гораздо моложе ростовщика - по-видимому, охрана.
Удалившись в комнату для переговоров, Карстен Роде и Шмуэль Монтальто даже не притронулись ни к вину, предложенному Харальдом, ни к закускам. Разговор сразу пошел о деле, что несколько удивило и насторожило Карстена Роде.
Он уже имел опыт общения с амстердамскими евреями - сефардами, бежавшими в конце пятнадцатого века из Испании и Португалии после изгнания оттуда всех евреев. (Англия и Франция сделали это еще раньше.) Они скрывались от испанской инквизиции, поставившей их перед выбором - принять христианство или уехать из страны. С появлением сефардов в Амстердаме стало набирать силу их торговое влияние в Нидерландах. Голландские евреи могли жить в любом месте по собственному выбору, одеваться, как предписывали их обычаи, и открыто соблюдать свои религиозные традиции.
Все разраставшаяся еврейская община Амстердама, в которую теперь вливались и евреи-ашкенази, бежавшие от погромов в Германии и Восточной Европе, стала чувствовать себя в голландском обществе в относительной безопасности. Ее купцы и промышленники торговали со многими странами, занимались книгопечатанием, биржевыми операциями, производством табачных изделий. Мастерство еврейских гранильщиков алмазов и художников-ювелиров привело к тому, что это дело полностью перешло под их контроль, а Амстердам начал постепенно становиться европейской столицей золотых и алмазных изделий.
Карстен Роде знал: любую сделку хитрый еврей-ростовщик предваряет многословными излияниями, в которых расписывает достоинства собеседника, чаще несуществующие, в таких ярких красках, что неопытный переговорщик может от них просто ослепнуть и составить договор себе в ущерб. Поэтому несколько суховатый деловой тон Шмуэля Монтальто заставил капера держаться настороже.
Однако предложения ростовщика были вполне приемлемы, и никакого подвоха за ними Карстен Роде не заметил. Нюх Гедруса Шелиги, рискнувшего присоединиться к своему капитану, тоже ничего дурного не предвещал. Конечно, его капитал не шел ни в какое сравнение с солидной суммой Голштинца, но Литвин был себе на уме. Он рассчитывал продолжить сотрудничество с амстердамскими ростовщиками в будущем.
Обговорив все условия, в том числе место и время передачи денег, Шмуэль Монтальто удалился. А моряки возвратились за свой стол, чтобы обмыть удачные переговоры. Но на душе Голштинца было почему-то неспокойно. Какой-то крохотный червячок угнездился внутри и потихоньку прогрызал там ходы. Его шебаршение действовало на нервы, и капитан старался успокоить себя большими дозами спиртного, что не очень помогало.
Гедрус Шелига в отличие от Карстена Роде пил мало. Он почувствовал состояние капитана и сам занервничал. А в такие моменты Литвин предпочитал быть трезвым. Все его чувства обострились, и внимание наконец обратилось на клиентов Харальда.
Людей в таверне, как всегда, было много. И не только корсаров. Сюда захаживали и борнхольмцы, в особенности молодежь. Их привлекала разбойная романтика. Просоленные насквозь, обветренные штормами, в пышной одежде и с полными кошельками, морские волки казались древними викингами, вернувшимися домой после удачного грабительского похода. Особенно, когда начинали под влиянием спиртного орать дурными голосами пиратские песни и буйствовать, опрокидывая столы и скамьи.
Но человек, привлекший внимание Гедруса Шелиги, сидел неподалеку от выхода в компании жителей Ренна. Какие-то неуловимые признаки подсказывали, что и среди них он чужой. А его острый враждебный взгляд, который Литвин перехватил так быстро и ловко, как опытный рыболов подсекает рыбину, говорил больше, нежели длинная пасторская проповедь: это был соглядатай. Но за кем он следит? Неужели за ним? А если это так, то кто его послал?
Вывод напрашивался однозначный - вероятнее всего, Готхард Кетлер. Видимо, у герцога закончилось терпение, и он решил наказать обманщика, посмевшего не выполнить условия договора.
- Надо уходить, - решительно сказал Гедрус Шелига. - Нам пора.
- Ты так думаешь? - Пустой отрешенный взгляд Карстена Роде, изрядно набравшегося вина, вдруг стал вполне осмысленным.
- Уверен. За нами следят.
- Кто?
- Вон там, сидит у двери. В черном сюртуке.
- Вижу. Ик!.. - Голштинец икнул и выругался: - Дьявол! Нам сейчас совсем не нужны приключения.
- И я так думаю. Поэтому мы разделимся. Капитан, вы идите первым, а я немного задержусь. Посмотрю, что будет делать этот тип.
- Хорошо... - Карстен Роде бросил на стол несколько гульденов, встал и, слегка пошатываясь, направился к выходу.
Подозрительный тип сначала было дернулся, намереваясь встать, но, заметил, что Гедрус Шелига по-прежнему сидит за столом, задумчиво потягивая вино, и тоже остался на месте. Литвин краем глаза держал сыскаря на прицеле.
Человек в черном явно нервничал. Он то и дело поглядывал на входную дверь, за которой исчез Карстен Роде. Наконец, видимо, не выдержав сомнений, он вскочил на ноги и чуть ли не бегом направился к выходу.
"Эге, да он следит не за мной, а за капитаном! - с облегчением выдохнул Гедрус Шелига. - Вот так номер! И что теперь делать? Может, не стоит спешить, а нужно заказать еще бутылку вина? - мелькнула трусливая мыслишка. - Похоже, на Карстена открыта большая охота. Если его прикончат, то мое дело - сторона. Все сладится, как и задумывалось. И волки будут сыты, и овца уцелеет. Герцог получит голову капитана, а я свои шесть тысяч гульденов. Они очень даже пригодятся. Еврей обещал дать высокий процент, значительно выше, чем дают ганзейские купцы".
Подлость как пришла в голову внезапно, так и испарилась с той же скоростью. В следующее мгновение Гедрус Шелига уже торопливо шел к двери. Его действия были совершенно неосознанными, интуитивными. Сама мысль, что сейчас капитана будут убивать, а он, как Иуда, считает проценты на свои тридцать сребреников, вдруг опротивела ему.
На улице уже изрядно стемнело. Литвин быстро направился в сторону гавани, куда должен был пойти капитан. Кучу малу впереди не заметить было трудно. Несколько человек, пыхтя и ругаясь, ворочались посреди узкой улочки. Они старались удержать Карстена Роде, а капер, обладавший немалой силой, рычал как затравленный зверь и пытался освободиться от наброшенной на него сети.
Нимало не задумываясь, Гедрус Шелига выхватил из ножен свой клинок и вихрем налетел на злоумышленников. Несколько точных ударов шпагой быстро сделали свое дело. Куча рассыпалась, Карстен Роде наконец разрезал сеть, и они уже вдвоем принялись рубить и колоть нападавших направо и налево. Не выдержав такого напора, те позорно бежали, оставив на поле боя одного человека раненым и двух убитыми.
- Уф! - Протрезвевший Голштинец смахнул пот со лба. - Вовремя ты подоспел... Еще немного, и меня спеленали бы как ребенка. Благодарю от всей души.
- Я всего лишь вернул вам свой долг, - осклабился Гедрус Шелига.
На душе у него вдруг стало легко и приятно: теперь он Карстену Роде ничего не должен! Долг платежом красен. А значит, его совесть будет чиста, если он отправит капитана на тот свет; или поможет ему отправиться не лично, а каким-то другим способом.
- Кто ты? - спросил Карстен Роде тем временем у раненого.
Тот лишь простонал в ответ - делал вид, что он ничего не соображает.
- Кто вас подослал? - не отступался Голштинец. - Говори, ржавый якорь тебе в печень!
- Капитан, позвольте мне побеседовать с упрямцем, - предложил Литвин. - Я быстро развяжу ему язык.
- Что ж, попробуй.
- Ты слышал, о чем тебя спрашивали? - Шелига наклонился к раненому. - Нет? Тебе, наверное, совсем худо... Сейчас я тебя вылечу. - Он с силой пнул ногой в кровоточащую рану; она была в боку.
Человек громко вскрикнул и выругался по-польски:
- Холэра!..
А затем жалобно заскулил:
- Пожалейте меня, ясный пан... Не по своей воле... Приказали мне...
- Кто приказал? - спросил Шелига.