Название галеона было удачной шуткой Голштинца, как он считал. Во время пира в честь победы над испанцами, боцман, от переизбытка чувств, в который раз затянул свою волынку о любимой, несравненной, верной Фелиции, пуская пьяную слезу. Карстен Роде вдруг расхохотался, словно ему в голову пришло что-то очень забавное, вышел на палубу и позвал матроса, умеющего рисовать буквы. А на следующий день, ближе к обеду, заставил Клауса Тоде объехать корабль на шлюпке для осмотра - вдруг еще какие повреждения не заметили второпях.
Прочитав новое название галеона, написанное по-английски, боцман сначала решил, что сошел с ума. Но сообразив наконец, что это не галлюцинация, он совсем расчувствовался и наговорил капитану кучу всяких добрых слов и поклялся быть верным по гроб жизни. После чего забыл о хлебе насущном, гоняя своих новых подчиненных до седьмого пота. И когда "Фелиция" вползла в гавань Бас-Тер, по галеону никак нельзя было определить, что его потрепал жесточайший шторм и он побывал в сражении. Все сверкало, паруса были как новые, даже резьба на корме присутствовала, не говоря уже о недавно разрушенных балконах кормовой надстройки. У Клауса Тоде появился новый фетиш, но с прежним именем любимой женщины. Так что насчет порядка на "Фелиции" капитан мог быть совершенно спокоен.
К вечеру, когда народ уже был навеселе (угощал, естественно, виновник торжества - новый член пиратского сообщества Тортуги, капитан галеона "Фелиция"), все и определилось. На следующий день к Гедрусу Шелиге выстроилась целая очередь флибустьеров - даже тех, кто имел свои суденышки. Всем хотелось пощипать испанцев на таком прекрасном, отменно вооруженном галеоне. Ондрюшка Вдовин взял к себе на "Русалку" лишь трех французов, бывалых вояк, которые разумели немецкий язык.
Карстен Роде, чтобы держать свое настоящее имя в тайне, выбрал себе прозвище ван Дорн. Так проще было и общаться с голландцами, составлявшими самую надежную и боевую часть команды "Фелиции", и представляться новым членам экипажа, к которым еще только предстояло присмотреться. Карстен Роде хорошо знал, что среди пиратов моральные устои не в большой чести, поэтому ухо ему придется держать востро.
С пополнением вопрос был решен, договоры со всеми поступившими матросами составлены, боезапаса вполне хватало, оставалось последнее: запастись провиантом. Посоветовавшись с местными жителями, решили отправиться на Эспаньолу для охоты на буйволов и закупки солонины у буканьеров. Главным Голштинец назначил Гедруса Шелигу. К нему присоединился и де Фриз, как оказалось, в прошлом заядлый охотник. Проводить команду вызвался местный житель-француз по имени Клод Сушон. У него было небольшое рыбацкое судно, но ему пришлось некоторое время побыть в шкуре буканьера, поэтому он хорошо знал обычаи охотников Эспаньолы и места, где они проживают.
Залив, в который вошло суденышко Клода, был узким и длинным, как бычий язык. Но в его конце находилась вполне приличная гавань, где мог поместиться даже корабль средних размеров. Спустив парус и став на якорь, француз уверенно углубился в заросли, предупредив Гедруса Шелигу:
- Держите мушкеты наготове!
- Зачем? - удивился Литвин. - Разве тут есть опасные звери?
- Еще какие... - Сушон коротко присвистнул. - Местные вывели особую породу больших собак, с которыми охотятся на быков. Вот это, доложу я вам, звери...
- А разве они нападают на людей?
- Нет. На жителей Тортуги - нет. Но если, неровен час, вас примут за испанцев... ой-ей! - Клод Сушон покрутил головой. - Тогда у вас есть шанс спастись только на деревьях.
Литвин заметил, что разговаривают они, как это ни удивительно, по-польски, хотя Клод и вставляет в свою речь немало французских слов. Жители Тортуги вообще оказались полиглотами. Никого из них не смущала разноязыкая речь ни в быту, ни на рынке. Временами казалось, что они обучаются чужому языку прямо в процессе разговора. А французу еще и пришлось какое-то время повоевать в рядах наемников герцога Алансонского, где было много поляков.
Вскоре охотники вышли на просторную поляну, к большой хижине буканьеров. Она была сделана из звериных шкур, натянутых на колья. Перед жилищем чадил очаг из дикого камня. Неподалеку виднелся целый ряд "буканов" - решеток для копчения мяса. "Буканом" назывался и сам лагерь охотников. С другой стороны поляны, под крышей из древесных ветвей, защищавшей от солнца, висели бычьи шкуры, готовые к продаже.
Со слов француза Гедрусу Шелиге уже было известно, что представители "береговых братьев" делились на собственно буканьеров, охотившихся на быков, и охотников, добывавших диких свиней, мясо которых шло тоже на "букан" либо на солонину. Буканьеры жили группами по несколько человек. Все весьма скудное добро, за исключением оружия и котелков, считалось общим, и если кто-либо из членов группы погибал или умирал, остальные без проволочек забирали имущество себе. Двери хижин никогда не запирались - замков на Тортуге не ведали. Запирать имущество считалось величайшим преступлением против общественных прав. Любой нуждающийся мог свободно взять то, что ему нужно.
Буканьерские общины назывались "матлотажами", потому что охотники, хотя и не жили на судне, именовали себя матросами ("матлотами"), реже - компаньонами.
Были они выходцами в основном из Франции, вооружались ружьем длиной четыре фута, тесаком, двумя или более пистолетами и ножом. Свои особенные модели дальнобойных ружей большого калибра буканьеры заказывали во Франции. Управлялись они с ними весьма ловко, быстро перезаряжая и производя по три выстрела, в то время как солдат колониальной армии успевал сделать только один. Порох у них также был особенный. Его изготавливали на заказ только во французском Шербуре, где для этого были построены специальные фабрики. Огненное зелье так и называлось - "порох буканьеров". Охотники хранили его во флягах, сделанных из тыкв, или в трубках из бамбука, залепленных с обоих концов воском. Если в такую тыкву вставить фитиль, то получалась примитивная граната, чем иногда "береговые братья" и пользовались, когда на них нападали испанцы.
- Придется подождать, - сказал француз, посмотрев на солнце. - Охота продолжается до полудня, после чего хозяева вернутся в лагерь на обед. А во второй половине дня они начнут готовить букан и обрабатывать шкуры.
- А почему бы нам самим не пойти на охоту? - спросил кто-то из матросов. - До обеда еще далеко...
Клод Сушон снисходительно, как на ребенка, глянул в его сторону и ответил:
- Потому, что этого делать категорически нельзя. У каждой общины свои охотничьи угодья. Нельзя без разрешения нарушать их границы. В противном случае жители Тортуги платят штраф, а чужаки, решившие поохотиться без спроса... - Тут француз поднял глаза к небу. - Упокой, Господи, их грешные души...
Гедрус Шелига даже немного задремал в ожидании хозяев. А когда открыл глаза, то едва не закричал от ужаса, увидев перед глазами оскаленную звериную пасть с клыками длиной в мизинец.
- Тихо, собачки, тихо! - раздался густой бас, и страшное видение исчезло. - Ко мне!
Литвин, все еще дрожа от пережитого, осторожно поднялся на ноги и посмотрел на человека в окружении своры огромных псов. Они были выше самого большого дога, а их грудным мышцам мог позавидовать даже леопард. Рядом стоял крепко сбитый чернобородый мужчина в шляпе, напоминающей сомбреро, только с узкими полями - чтобы не мешали во время охоты. Он был одет в короткие штаны и грубую рубаху навыпуск. На поясе из сыромятной кожи у охотника висели нож и пороховница, а под мышкой он держал ружье устрашающего вида - с таким расчетом, чтобы воспользоваться им мгновенно.
Еще двое буканьеров появились поодаль. Они были полны решимости немедленно открыть огонь по незваным гостям, испуганно сбившимся в кучу.
- Доминик, Шарль, Анри, вы что, не узнали меня?! - наконец подал голос Клод Сушон, уснувший так крепко, что поднялся позже всех.
- Теперь узнали, - ответил грубо чернобородый. - Но ты ведь не святой, чтобы на тебя молиться. Кого привел, Клод?
- Хорошие люди. Хотят купить букан, солонины, немного поохотиться...
- Я не знаю их.
- А ты и не можешь знать, Доминик. Это новенькие. Прибыли вчера. Они такой шикарный галеон отбили у испанцев... ум!.. - Клод изобразил воздушный поцелуй. - Им нужен провиант, парни.
- Всем нужен... - проворчал, оттаивая, чернобородый Доминик. - Так говоришь, они испанцев хорошо пощипали?
- Еще как!
- Ну, значит, свои люди... - Доминик опустил ружье; его примеру последовали и остальные двое. - Позвольте пригласить к обеду, - неожиданно церемонно обратился он к Гедрусу Шелиге, признав в нем старшего.
- А где Луи? - спросил Клод.
- Нет больше Луи, - угрюмо ответил Доминик. - Испанцы подстрелили. Они еще ответят за нашего компаньона...
На этом разговоры пока были исчерпаны. Шарль и Анри принялись готовить обед на всю большую компанию, а люди Шелиги пошли вместе с Домеником, чтобы доставить в лагерь шкуру и остальные части убитого и освежеванного быка. Когда похлебка в котле сварилась, а мясо на вертелах хорошо прожарилось, добровольные носильщики возвратились, и вскоре по кругу загуляла чаша с добрым ромом, привезенным с Тортуги.
После обеда разговор с буканьерами пошел как по маслу. Им было выгодно продать букан и солонину на месте, с оказией, а не везти самим на Тортугу. Кроме того, они легко дали согласие и на то, чтобы матросы приняли участие в охоте, потому что мяса нужно было много. Их каменные сердца растопили два больших бочонка рома и специи из запасов "Консепсьона".
На охоту вышли на следующий день, с раннего утра. Буканьеры пошли в одну сторону, а матросы в другую. Голландцам повезло: быка добыли быстро. Когда принялись за разделку туши, с той стороны, где охотились хозяева, неожиданно раздались частые выстрелы. Судя по звукам, стреляли не только из крупнокалиберных ружей буканьеров.
- Испанцы! - встревоженно закричал Клод Сушон. - Их много! Нужно уходить на берег! Иначе все мы здесь будем перебиты!
- Отставить! - рявкнул на него Гедрус Шелига. - Не паникуй! Мы не можем бросить в беде наших новых товарищей. За мной!
Все побежали в ту сторону, где шел настоящий бой, судя по стрельбе. На бегу Литвин облегченно вздохнул: гулкие звуки "бум!.. бум!.. бум!.." - выстрелы из ружей охотников, которые нельзя было спутать ни с какими другими, продолжали перекрывать мушкетную трескотню. Значит, буканьеры еще живы и мужественно отбиваются от превосходящего противника.
Взбежав на невысокий пригорок, Гедрус Шелига жестом показал: "Тихо! Внимание!". Перед ним, как на ладони, раскинулось поле схватки - плато, поросшее травой и кустарником. Обе противоборствующие стороны залегли, но Литвин видел лишь спины испанцев. Их было около двух десятков, а может, и больше - некоторых скрывала высокая трава. Судя по вспышкам во время выстрелов и пороховому дыму, буканьеры не лежали на одном месте, а все время передвигались, создавая впечатление, будто их больше, чем на самом деле.
- Ты, ты и ты - туда! - показал Литвин голландцам на левый фланг. - Клод будет находиться немного сзади, на подстраховке. Только смотрите в оба! Де Фриз и вы трое - пойдете направо. Видите, там ложбинка? Идите по ней. И не вспугните испанцев раньше времени! Остальные останутся со мной. Подкрадываемся поближе, прячемся за кустами и деревьями, бьем наверняка. А затем - в атаку! Возьмем испанцев в клинки. Дождитесь, пока мы не начнем бой в центре. Как только большинство испанцев начнут перезаряжать ружья, так и бросимся на них. Стрелять только по тем, у кого ружье уже наготове. Понятно?
- Понятно! - дружно и с небывалым воодушевлением ответили моряки. - Порвем испанских собак в клочья!
- В плен можете не брать, - "милостиво" разрешил Гедрус Шелига; иначе голландцы его просто не поняли бы. - А теперь - вперед!
Все получилось как нельзя лучше. Увлеченные боем, испанцы не заметили, что у них творится в тылу, и когда там раздались выстрелы и, яростные голландцы, как исчадия ада, обрушились на них, они дрогнули и побежали кто куда.
- Клод! - позвал француза Гедрус Шелига. - Крикни буканьерам, что это мы! Иначе они и нас перестреляют!
Клод Сушон что-то проорал, и стрельба со стороны охотников затихла. А спустя некоторое время откуда-то из-за кустов беззвучно метнулись здоровенные собаки и, рассыпавшись цепью, помчались вдогонку испанцам... Вскоре с той стороны раздались нечеловеческие вопли, в которых смешались ужас, боль и собачий рык.
Наверное, прошло более получаса, прежде чем оживленные участники сражения собрались на небольшой поляне, чтобы подсчитать потери и перевязать раны. Оказалось, все живы, но Анри и Шарль получили ранения, причем у второго пробита грудь. Однако, он держался на ногах, только был очень бледен. Возбужденные псы с окровавленными мордами тоже вернулись, но четверых охотники все же не досчитались. Испанцы ранили и нескольких голландцев, правда, легко. Однако потерь ни среди буканьеров, ни среди матросов, как это ни удивительно, не было. Видимо, сказался фактор внезапности.
Как рассказали буканьеры, испанцы подкрались незаметно, так, что даже собаки не почуяли. Наверное, им помогал кто-то из местных индейцев-араваков - или по доброй воле, или, скорее всего, по принуждению.
В лагерь возвращались в приподнятом настроении. На волне боевого азарта хитрый Шелига сумел выторговать солонину и букан буквально за полцены, тем более, что вдобавок к местному рому он выделил буканьерам еще и десяток бутылок виски, прихваченных из запасов "Русалки". Французы, которым ром уже изрядно поднадоел, обрадовались, как малые дети. Глоток очень ценного на Мейне спиртного напитка был для них сродни глотку прохладного воздуха родной Нормандии...
* * *
Пока Гедрус Шелига подвизался в роли провиантмейстера, Карстен Роде в бухте решал несколько неожиданную проблему. Утром к нему в каюту заглянул Клаус Тоде и сказал:
- Капитан, там к тебе на аудиенцию просится какой-то странный тип. Пускать?
- Все мы здесь странные... - проворчал Голштинец. - Мне бы умыться и...Голова гудит. Пусть кок сделает мне что-нибудь не очень крепкое. Он у нас на это дело мастак... Короче говоря, зови. Наверное, очередной претендент на место в команде. Комплект у нас полный, но еще один человек - если он стоящий - не помешает.
Порог каюты переступил и впрямь "странный тип" по классификации боцмана. Чересчур смуглый малый был одет в дорогой, расшитый золотом камзол зеленого цвета, белую рубаху с жабо, короткие, застегивающиеся под коленями фиолетовые кюлоты аристократа и светлые шелковые чулки. На ногах у него были туфли с огромными серебряными застежками, украшенными драгоценными камнями. Его длинные черные волосы, похожие на парик, доставали до плеч, а борода разделялась на две половины, заплетенные в косички. Похоже, он старательно копировал богатого парижского жуира, но его резко очерченное лицо и холодные немигающие глаза подсказывали наблюдателю, что красавчик опасен как змея, готовая к броску.
Словно в подтверждение этого вывода на боку у разодетого, словно павлин, господина висела тяжелая боевая шпага с позолоченной рукоятью, а из-за пояса торчали рукоятки двух великолепных пистолей работы французских оружейников.
Сняв огромную шляпу, отороченную белым мехом неведомого Голштинцу зверька, он поклонился, махнул ею несколько раз и представился:
- Гастон Легран, к вашим услугам, мсье ван Дорн.
- Кто вы? - без обиняков спросил Карстен Роде, которого едва не в первый раз назвали вымышленным именем. - И что вам от меня нужно?
- Я капитан барки "Флер-де-Лис". Мы пришли в гавань ночью. И тут я узнал, какие люди к нам пожаловали... - Легран осклабился, показав два ряда немного желтоватых, но крепких зубов. - Простите, но я не мог не засвидетельствовать вам свое почтение.
- Благодарю вас, господин Легран. Очень рад, - сказал Голштинец, хотя нотки радости в его немного хрипловатом после вчерашнего возлияния голосе трудно было уловить. - Прошу вас, присаживайтесь. Не хотите ли освежиться?
- С большим удовольствием...
- Горм, где тебя черти носят! - проорал капитан.
- Иду-иду... Кхе-кхе... Я уже здесь...
На пороге каюты появился румяный, хорошо упитанный кок Горм Гилленспак. Отец у него был швед, мать датчанка, а женился Горм на англичанке. Капитан нашел его в Плимуте, где Гилленспак пытался пристроиться на какое-нибудь судно, чтобы не слышать каждый день как визжит его старуха, требуя денег. Горм оказался отменным коком, что не могло не порадовать Карстена Роде. Прежде на камбузе "Русалки" хозяйничал помор, готовивший сытно, но слишком просто. А старый Горм был мастак на разные блюда, и капитан наконец стал питаться так, как давно мечтал.
А еще Горм Гилленспак умел готовить удивительно вкусные напитки, и прохладительные, и спиртные. Он смешивал разные соки, вина, ром, джин, виски - получался такой невообразимо приятный букет, что Карстен уже не мог себе представить начало дня без этого поистине божественного нектара.
Кок и камбуз до недавнего времени на флоте считались излишеством. Ежедневной раздачей пищи, состоящей главным образом из сухого пайка, занимались провиантмейстер и баталер, ведающий бочонками с водой, вином и бренди.
Основной едой на парусниках были сухари. В зависимости от муки, используемой для их изготовления, они различались по виду и по вкусу. Английские светлые, из пшеницы и кукурузы. Шведские хрустящие круглые "оселки". Немецкие "кналлеры" ("трескуны") из ржи... Матросы растирали сухари, смешивали их с салом и сахаром, разбавляли все это водой - и получалось сладкое кушанье с диковинным названием "собачье пирожное".
Скверное качество еды нередко превращало плавание в ад. Солонина в бочках при долгом хранении становилась коричнево-зеленой; от нее шел натуральный трупный дух. Питьевая вода становилась густой и вонючей.
Создание камбуза нисколько не улучшило ситуацию. Он настолько был загроможден кухонной утварью, что кок едва мог там повернуться. В подавляющем большинстве случаев для команды готовилось единственное блюдо. В соответствии с недельным меню один день был горох с солониной, на другой - солонина с горохом, а потом все повторялось сначала.