Однако срочно не получилось: император был в отъезде встречался в Киеве с командующим Дунайской армией князем Горчаковым. А тут и курьер прискакал из Иркутска с тревожным посланием от Венцеля: мол, Ребиндер запросил в Главном управлении документы по разграничению земель, якобы нужные для переговоров с китайцами. Об этих переговорах пришло письмо и от самого Ребиндера. Муравьев тут же отписал ему развернутое приказание: "…так как никакие вопросы о разграничении с нашей стороны не могут быть не только решаемы, но даже и начинаемы без Высочайшего повеления, то если бы китайские комиссары из Урги приехали в Кяхту, отвечать им, что он, Ребиндер, при всем желании удовлетворить их не может, не получив приказания от высшего начальства; что Муравьев сам еще не получил по означенному предмету никаких распоряжений, а потому Ребиндеру нет причины к особой поспешности… В разговорах же с китайскими чиновниками ограничиваться обыкновенными учтивостями, не излагая даже своего мнения о каких-либо предположениях нашего правительства".
После этого Муравьев и нагрянул к Сенявину, а затем поспешил испросить аудиенции у наследника - цесаревича Александра Николаевича и генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича. По договоренности они приняли его вместе в парадном кабинете императора.
3
Царственные братья встретили генерал-губернатора радушно, но вместе с тем были по-особенному сосредоточены: понятное дело - государственные заботы!
- Что у тебя, Николай Николаевич? - спросил наследник, приглашая генерала к столу, за которым братья пили чай с маковыми бубликами.
- Война, ваше императорское высочество, - ответил Муравьев, наливая себе чаю.
- У тебя-то какая война? - усмехнулся генерал-адмирал. - Где Турция и где ты?
- Не скажите, ваше высочество. Я должен рассказать вам истории, какие приключились - со мной в Англии, а с моей женой во Франции.
- Что ж, излагай.
Муравьев изложил.
- Так что перед вами новоиспеченный агент английской разведки, а в отеле дожидается французская шпионка, - закончил он свой недлинный рассказ.
Братья переглянулись.
- Что же получается? - сказал Константин Николаевич. - И англичане, и французы нацелились на наш крайний Восток? - Муравьев кивнул, подтверждая. - Интересно, совместно или врозь?
- Совместно, - хмуро сказал цесаревич. - Только что пришло известие, что их эскадры находятся в Мраморном море и готовы войти в Черное.
- Я уверен, что и в Тихом океане формируется англо-французский флот. Если уже не сформировался. - Муравьев отставил свою чашку: было не до чая. - И этот флот пойдет к Петропавловску и устью Амура.
- А почему не в Русскую Америку? - спросил цесаревич.
- Побоятся задирать Соединенные Штаты. У тех свои виды на тихоокеанское побережье. И я считаю, ваши высочества, что нашу Америку надо Штатам продавать. Пока они не взяли ее явочным порядком. Как Калифорнию у Мексики.
- Нну-у, Россия все-таки не Мексика, - засомневался Константин Николаевич.
- Разумеется. Но Мексика граничит с Соединенными Штатами, Штаты рядом с Русской Америкой, а Россия от нее через океан. Для России и Камчатка неимоверно далеко, но ее мы еще можем как-то защитить, а Америку - увы! - нет.
- Поживем - увидим, - философски заметил Александр Николаевич. - Америка пока что не насущный вопрос. У нас - война с Турцией.
- А фактически уже и с Англией и Францией, - сказал Муравьев.
- Они еще не объявили, - возразил великий князь.
- Впереди - зима. Французы помнят про поход Наполеона, да и англичане не любят зимой воевать. А вот весной объявят наверняка, если мы наваляем туркам, а мы им обязательно наваляем. Англия тут же бросится защищать обиженных, а племянник-император - мстить за дядюшку-императора. Газеты в Европе об этом открыто пишут.
- А батюшка уверен, что Англия и Франция не могут стать союзниками, - задумчиво сказал Александр Николаевич.
- Наверное, он уже тоже получил известие о флоте в Мраморном море и теперь не уверен, - грустно усмехнулся великий князь и вдруг так ударил кулаком по столу, что подпрыгнули чашки с блюдцами. - Ну, надо же, против России готовы объединиться даже заклятые враги. Чем мы им так насолили?! Ни на кого не нападаем, всех защищаем, всем стараемся помочь, а нам потом норовят плюнуть в лицо. Того же султана дважды спасали от его собственного вассала!
- Успокойся, брат. Они просто боятся появления русских в Средиземном море. Мы же учили с тобой про победы графа Орлова-Чесменского и адмирала Ушакова. Англичане кичатся своим Нельсоном, а он нашему Федору Ушакову в мичманы не годится. Ладно, - оборвал цесаревич себя, - не о том сейчас речь. Надо Муравьеву помочь. Говори, Николай Николаевич.
- Нужна срочная аудиенция у государя. Я хочу ему рассказать о том же, об чем и вам сказывал, и испросить разрешения на сплав по Амуру. Дальше тянуть с этим делом никак нельзя - мы можем потерять все, что было достигнуто в отношении укрепления России на берегах океана.
- Нессельроде упорно твердит об угрозе китайцев. Нам только войны с ними не хватает для полного счастья.
- Я на это твердо скажу, со всей уверенностью: китайцы - нам не помеха. Невельской три года у них под боком исследовал огромную территорию - Китай ни звука против не издал. Почему? Да потому, что это - не его земли! Местные жители о китайцах вообще ничего не знают, а видели только маньчжурских купцов, которые сами приветствуют приход русских: мол, порядок будет. А сейчас Китай зашевелился насчет разграничения, потому что Нессельроде своей нотой его, как шилом в бок, ткнул.
Николай Николаевич, как всегда, не мог говорить об Амуре спокойно: волосы взмокли, лицо покрылось испариной, - и он поспешно схватился за платок.
- Сплав, говоришь? - Александр Николаевич постучал пальцами по столу. - Но ведь к сплаву надо столько готовиться!
- Мы готовимся, ваше императорское высочество. Уже давно. За подготовку сплавных средств отвечает капитан второго ранга Казакевич, за снаряжение - подполковник Корсаков. Оба - отличные офицеры! Я буду ходатайствовать об их производстве в следующий чин. Я уверен, что как только сойдет лед на Шилке, мы сможем начать сплав.
- Тебе же за это грозит разоблачение из Англии? - засмеялся Константин Николаевич.
- Если государь не отправит на виселицу за государственную измену, остальное переживу, - скупо улыбнулся Муравьев.
4
На аудиенцию император пригласил и шефа жандармов, главного начальника Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии князя Алексея Федоровича Орлова.
- Князь послушает о твоих приключениях вместе со мной, - счел нужным пояснить Николай Павлович. - Это на случай, если на тебя пойдут доносы.
- Да им, государь, счету нет, - пробасил вальяжный князь, подкручивая роскошные усы. - Генерал-губернатор многим наступил на больную мозоль. - И подмигнул Николаю Николаевичу.
- Тем доносам цену мы знаем. Теперь будем знать цену другим, - сухо откликнулся Николай Павлович. - Рассказывай, Муравьев.
Николай Николаевич предельно лаконично поведал о случившемся. Император слушал, стоя у окна и глядя на ангела с крестом. Уже стемнело, осенний холодный дождь хлестал в стекло; на Дворцовой площади зажглись фонари, их свет рассеивался потоками воды, и вся площадь дрожала в призрачном мареве. Дрожал, словно от пронизывающего холода, и специально подсвеченный ангел. "Как ему сейчас неуютно и как, наверное, жаль Россию, которая опять втянулась в войну, - подумал император, - за двадцать пять лет уже пятую, если не считать Кавказской. А как ее не считать, если ей самой уже тридцать шесть годков, там за это время два поколения бойцов выросло. И на черта нам этот Кавказ?! Минеральные воды и так были у нас, а больше там и нет ничего. Если бы Грузия в Россию не попросилась, жили бы спокойно и горя не знали".
Император вздохнул и отвернулся. Муравьев закончил свой рассказ.
- Что скажешь, Алексей Федорович? - Выпуклые холодные глаза Николая Павловича уставились на князя.
- Что сказать, государь! - Князь поправил усы и снова подмигнул сидевшему от него через стол Муравьеву. - По моему разумению, генерал поступил совершенно правильно.
- Не о том я спрашиваю, князь, - раздраженно воскликнул император. - Ты же у нас опытный дипломат! Какой вывод из этих действий французов и англичан?
- Вывод простой, ваше величество: Муравьев им мешает, и мешает очень сильно. Значит, надо ему помогать, чтобы мешал еще сильнее. Чтобы порушил все их планы на Востоке.
- Во-от, уже теплей! Мне и сыновья так сказали. Что для этого нужно, Муравьев? Только учти: войска тебе не дам.
Муравьев внутренне напрягся, почувствовал, что приближается его звездный час.
- Войско у меня есть, ваше величество. Забайкальское казачье. Его и тех солдат, что расквартированы в Восточной Сибири, хватит. Сейчас нужны высочайшие повеления: во-первых, о сплаве по Амуру войск и снаряжения для защиты Камчатки, Сахалина, устья Амура и побережья к югу от устья. Сейчас Амур и Сахалин защищать нечем: на все наши посты семь десятков кремневых дрянных ружей и три пушки - одна двух- и две трехфунтовых. Пороху во всей экспедиции - полтора пуда и снарядов для орудий - по двадцать пять выстрелов на каждое; во-вторых, о том, чтобы все сношения с Китаем шли через генерал-губернатора. Я прошу, государь, соизволения вникать в дела русской миссии в Пекине. Иначе петербургские чиновники, не ведая предыстории вопроса и не понимая психологии китайцев, натворят таких дел, что их будем долго расхлебывать. Если бы такое повеление было раньше, ваше величество, не случилось бы этой истории с нотой о разграничении, которую теперь придется дезавуировать.
- Ты меня не упрекай. Я еще не уверен, что для этих повелений срок пришел.
- Да как же, государь?! - воскликнул Муравьев. - Большая война на пороге! Промедлим - потеряем все!
- Ты готовишься к сплаву?
- Полным ходом готовлюсь.
- Вот и готовься. Раньше весны все равно сплавляться не сможешь, а до того времени обстановка прояснится. Это все?
- Мне поступило донесение о том, что добыто сверх сметного исчисления более пятидесяти пяти пудов золота. Я прошу, государь, дать указание Министерству финансов оставлять часть добытого золота в Главном управлении Восточной Сибири для нужд вверенного мне края. Я экономлю тысячи рублей - так пусть сэкономленное хотя бы частично остается в моем распоряжении.
- Знаю, знаю о твоем рвении. Лишнее золото - это хорошо! Оно ох, как пригодится для ведения войны.
- Я уверен, что война и до нас доберется, государь. Я имею в виду крайний Восток.
- Долбишь в одну точку, как вода в камень? И правильно делаешь: глядишь, и продолбишь даже наши окаменелости, - усмехнулся Николай Павлович. Муравьев позволил себе чуть улыбнуться в усы, а князь грохотнул и тут же, выхватив платок, прикрыл им вроде бы кашель: успел заметить старый царедворец, как посерьезнел государь. - А пока что знаешь, что к тебе подбирается? Холера!
- Уже знаю, государь, и принимаю меры.
- Это когда ж успел? - искренне удивился император. - Полгода был за границей, а край свой блюдешь.
- Генерал Венцель, оставшийся за меня, написал, что переселенцы, коих направило в Восточную Сибирь Министерство внутренних дел, понесли с собой холеру и заражают ею сибирские села. Я уже приказал Венцелю немедленно отправить навстречу переселенцам ответственного чиновника и врача, чтобы остановить это движение и постараться с ним справиться.
- Как думаешь, успеют? Сколько до Иркутска верст?
- Около четырех тысяч, - сообщил Орлов.
- Долго курьеру скакать, - покачал головой император.
- Железную дорогу в Сибирь надо прокладывать, государь, - сказал Муравьев. - Не дай бог случится большая война на Востоке, как туда войска направлять по нашим-то дорогам? И телеграф нужен электрический.
- Да, ваше величество, - поддержал князь, - отстаем мы от Европы. У них и дороги железные, и пароходы военные, и ружья сплошь нарезные, а у нас кремневые да гладкоствольные. Дрянные - вон как говорит генерал. Ох, чую, наплачемся мы с ними. - Князь поправил усы и подмигнул Муравьеву: надо, мол, пользоваться моментом.
- Про железные дороги думает наследник, - устало сказал Николай Павлович. - Про пароходы - великий князь, это дело морского ведомства. Дайте срок, вот с Турцией разберемся, тогда и займемся - и дорогами, и телеграфом, и ружьями. Такие дела наскоком не решаются… В общем, так, Муравьев. Ты тут, в Петербурге, занимайся неотложными делами - я знаю, что хочешь добиться разрешения торговать в Кяхте не только меной, но и монетой, и потому приказал собрать особый комитет из лиц, сведущих в торговле, под председательством министра финансов Брока, - так вот, занимайся этим, но особо долго не задерживайся, а мы пока подумаем еще раз о твоих просьбах.
Николай Николаевич был разочарован, можно даже сказать, ввергнут в прострацию. Как ни убеждала его Екатерина Николаевна, а затем и великая княгиня Елена Павловна, которой они нанесли традиционный визит, - что император прав, что надо все взвесить, прежде чем делать столь решительные шаги, - он был на грани отчаяния. Он посчитал, что государь, узнав о согласии, пусть и вынужденном, работать на иностранные разведки, перестал ему доверять. И, как всегда в критических случаях, ринулся к письменному столу - излить душу в письме брату Вениамину. И, опять же как всегда, его личные переживания тесно сплелись с тревогами об Отечестве - если бы он их разделял, то это был бы уже не он, Николай Николаевич Муравьев, генерал-губернатор Восточной Сибири, а кто-то совсем другой, хотя, быть может, и под таким же именем.
"Ты спрашиваешь об моих делах до сих пор я об них ничего положительного сказать не могу и до сих пор еще никаких распоряжений к моему обратному отъезду не делаю; может быть, Бог поможет еще избавиться от горькой чаши, которая мне там предстоит, если не произойдет никаких перемен.
…Англия по-прежнему к нам враждебна и ждет весны, чтоб действовать против нас и в Черном, и в Балтийском море… В Петербурге же очень боятся войны с Англиею… и теперь известные люди в самых тесных отношениях с английским посланником. Они и знать не хотят, что с Англиею поладить мы можем только, унизив Россию и утратив все ее влияние в Европе и даже ее самостоятельность, что, напротив, война с Англиею погубит ее; но надежда на Государя, который не даст себя обмануть ни англичанам, ни друзьям их в Петербурге.
Катенька моя все прихварывает… ей здешний климат вовсе не способен, а потому, если не поедем обратно, то уедем куда-нибудь в глушь, где бы можно было и жить с нашими малыми средствами; я храню мою заграничную штатскую одежду, которой будет достаточно на первый случай". - Николай Николаевич грустно усмехнулся: он не представлял, как будет привыкать к постоянному ношению сюртука или даже фрака - с двенадцати лет в мундире; одна надежда - уволят с правом ношения военной формы, она, конечно, дороже обойдется, зато своя, родная.
"Неприятно быть в этом двусмысленном положении, - продолжил он после недолгого раздумья, - и если б не предстояло мне в Восточной Сибири исполнить окончательно начатое дело, то я бы давно уже удалился; уверяю тебя, что никто еще в таком странном положении, как я, не находился, и причина простая: меня выхватил из рядов сам Государь и поставил так высоко, что заметили меня и другие, с которыми я однако ж ничего общего иметь не могу; я иначе люблю моего Государя и Отечество, чем они; я иначе понимаю пользы их, чем они; я с ними не родня, не сват и круга их не ищу, и поэтому я для них несносен, а от Государя очень далек; правда, меня любят Его сыновья, но ни перед кем из них хорошего никто за меня не замолвит, а, напротив, при случае всякий набросит тень; дело у меня важное, где бы надо явное неограниченное доверие, а допустить до этого все, окружающие Его и царственную семью Его, не хотят - вот мое положение, в котором ближе всего применяется русская пословица: "Бог высоко, царь далеко".
Николай Николаевич в горестных размышлениях вольно или невольно преувеличивал свое одиночество на холодных вершинах власти: за него при случае всегда готовы были замолвить перед государем доброе слово и великая княгиня Елена Павловна, нежно любившая своего "маленького пажа" Николашу, и бывший его начальник, а ныне министр уделов граф Лев Алексеевич Перовский, да и старшие сыновья императора не оставляли своим вниманием происходящее на Амуре и крайнем Востоке. Правда, цесаревичу, поставленному отцом во главе Амурского комитета, уже изрядно надоели происки Нессельроде против Муравьева, да и муравьевская настырность его утомляла; ему претили дипломатические тонкости внешней политики - куда интересней было заниматься внутренними делами России. А великому князю Константину очень нравилась идея создания на Тихом океане военного флота (о торговом он вообще не думал) и потому исследования Невельского, его стремление найти незамерзающую гавань получали у него воодушевленную поддержку, ну а, поскольку прямым начальником капитана был генерал-губернатор, Константин Николаевич покровительствовал и ему. Правда, покровительство это принимало иногда странную форму. Так, согласившись с настойчивыми просьбами Невельского о присылке военных кораблей для патрулирования Татарского пролива, глава морского ведомства, обсчитав, во что обойдется содержание фрегата и корвета в столь отдаленных местах, и не имея таких денег в министерстве, предложил львиную долю расходов взять на себя Главному управлению Восточной Сибири. Ему как-то не пришло в голову, что Муравьеву неоткуда взять эти деньги, кроме как жестоко сэкономив на всем прочем. Скрепя сердце Николай Николаевич пошел на это, утешая себя тем, что поддержка великого князя стоит того и со временем все окупится сторицей.