- Вот, Матрена, постояльца к тебе привел, - объявил староста так торжественно, словно одаривал хозяйку неслыханной милостью. Матрена повела томным взглядом, поклонилась. Степан крякнул - ох, и бесовка! - и наклонил голову в ответ. Староста все заметил, однако с тона не сбился. - От самого, ить, генерал-губернатора на наш завод послан мастер Степан Онуфриевич - пароход для Амура ладить.
- Чавой-то? - уставилась на старосту Матрена.
- Пароход. Ну ить павозок такой, с паровой машиной и колесами.
- По земле, что ль, ходит?
- Пошто "по земле"? - оторопел староста.
- Дак сам говоришь - с колесами.
- Водяные колеса, дура! Он, ить, имя по воде гребет, заместо весел.
- И как же он до Амура догребет, ежели наши реки в Байкал текут? Вот и выходит, что по земле иттить придется.
- Да ну тя к едрене фене!..
Степан свой дорожный сундучок поставил на землю и стоял, заложив руки за спину, в разговор не вмешивался, посматривал весело то на старосту, то на хозяйку. Он видел, как озорно блестели глаза Матрены, догадывался, что "непонятки" она разыгрывает специально для него, и это его забавляло. Староста, похоже, тоже понял, что над ним смеются, и рассердился:
- У тя, Матрена, одне веселушки на уме, а ить Степан Онуфриевич с дороги дальней, ему забота и ласка надобны. Не-е, зазря я надумал к тебе его определить, пойду, однако, к Линховоинам. Оне, хучь и буряты…
- Но-но-но! - перебила Матрена старосту. - Я те покажу Линховоинов! Ко мне привел - значит, так тому и быть!
Глаза ее сузились, руки уперлись в бока, голова наклонилась, выставив рожки кики, так что староста невольно отступил на шаг и махнул рукой:
- Ну, ладно, ладно, я ить пошутил, нетель ты бодливая! Примай постояльца-то…
Матрена так и расплылась:
- Проходите, Степан Онуфриевич, проходите. Меня Матреной кличут…
Степан подхватил свой сундучок, в котором, помимо любимого, еще тульского, набора столярных инструментов, лежала полотняная рабочая одежка да пара чистых рубах, поклонился хозяйке:
- А по батюшке как будете?
- А чего? Просто - Матрена.
- Ну, и я тогда, значитца, просто - Степан.
- А и ладно… - Приветливо улыбаясь, она пропустила Шлыка в калитку, а старосте, который сунулся было следом, захлопнула створу перед самым носом: - Ты, милой, ступай к своим Линховоинам. Мы тута и без тебя обойдемся.
Через час, сидя вдвоем за празднично накрытым столом: Матрена успела испечь большой пирог с омулем, а уж натаскать из погреба солений-варений да настоечек дело вовсе нехитрое, и выпив по чарочке за приятное знакомство и начало новой жизни, хозяйка все же поинтересовалась: как же это - строить пароход для Амура, ежели доплыть до него по воде нет никакой возможности?
- Строить-то его, Матрешенька, будем, значитца, на Шилкинском Заводе. - Разомлевший Степан сам не заметил, как перешел от сдержанно-дружелюбного тона к ласково-задушевному. - На Петровском сделаем самое главное - паровую машину. Ну и все остатнее, что, значитца, из железа. Потом это все перевезем на Шилку и уж там соберем, как следовает. Вот так, милая моя хозяюшка.
Степан-то своей ласковости, которую душа уже многие годы копила, не заметил, излил ее на Матрену как бы нечаянно, а женщина встрепенулась, потянулась к нему одиноким истосковавшимся сердцем… правда, тут же испугалась - а вдруг он подумает о ней что-нибудь худое?! - и только спросила:
- Так вы, Степан Онуфриевич, недолго тута пробудете? Вас, поди-ка, ждет кто-нито в Шилкинском Заводе али еще где?
И была в ее, в общем-то, естественных вопросах такая изнаночная тонкость, что Степан ощутил душевную неловкость, задумался, обведя внезапно затуманившимся взором чистую горницу, освещаемые лампадкой лики Богоматери и Николы Чудотворца на иконах в красном углу, простенькие белые завески на окнах, из-за которых выглядывали какие-то цветы в глиняных горшках, встретился с Матрениными вопросительно-встревоженными глазами, и острое желание навсегда остаться здесь, в этом доме, с этой ладной вдовицей, укололо сердце.
- Сынок у меня, Гриня, в казаки записался, жена у него Танюха, сноха, значитца, и внученька Аринка, годок ей скоро, - в Газимуровском Заводе обретаются, - медленно и негромко сказал он, не разрывая сомкнувшихся взглядов. - Вот они меня завсегда ждут. А боле, значитца, нету никого. - Явственно увидел, как растворяется настороженность в глазах хозяйки, а в глубине их загораются теплые огоньки, и добавил: - Пробуду я здесь долго, пожалуй, до Рождества, опосля уеду - пароход в Шилкинском Заводе строить…
Замолчал, опустив русоволосую голову, задумчиво повертел в крепких узловатых пальцах стеклянную чарку; Матрена спохватилась, налила из штофа своедельной кедровой настойки - ему и себе, но Степан не спешил поднимать стаканчик.
- А ежели тута поглянется, вернетесь? - осторожно спросила она, заглядывая ему в лицо.
Он опять ответил встречным взглядом, улыбнулся, встопорщив рыжую бороду, и вдруг ласково провел мозолистой ладонью по ее черным, без единой сединки, гладким волосам. Матрена перед застольем кику убрала, волосы на затылке стянула узлом, спрятав его в кружевную шлычку, расписной платок оставила на плечах; от мужской руки она не уклонилась.
- А мне, Матрешенька, уже глянется…
Она сняла его руку со своей головы, слегка пожала и направила к налитой чарке. Подняла свою, наполовину полную вишнево-ореховой терпко пахнущей смолой жидкостью:
- Вот за это, Степа, и выпьем.
…А ночью разметавшийся на мягкой постели Степан вдруг проснулся - легко и сразу. В комнате было совершенно темно: луна на небе еще не народилась, а красноватый отсвет заводских плавильных печей скрывался за деревьями с другой стороны дома. В горнице тикали часы-ходики, словно в далекой кузнице стучали по наковальне легкие молотки: тук-тук, тук-тук, тук-тук… Но Степану показалось, что это гулко стучит его сердце. Он протянул в сторону голую руку - спал-то без рубахи, в одних подштанниках - и ощутил, что обхватил чьи-то ноги, прикрытые тонким ситцем. Матрена в ночнушке стояла возле кровати. Даже не задумываясь, что делает, Степан решительно повлек ее к себе и тут же подвинулся, освобождая место рядом с собой.
Запоздало подумал, что она упадет, но Матрена не упала, а уперлась руками в его плечи и мягко опустилась грудью на грудь, осыпав его лицо длинными волосами. Он вдохнул их запах, чуть отдающий цветущей ромашкой, ткнулся губами в ее щеку, нашел по жаркому дыханию рот и припал к нему, как к животворному роднику…
Ночь пролетела, будто корова языком слизнула: кажется, вот только что была темень непроглядная, а уже и зорька утренняя заглянула своим взором нескромным, как девчонка любожаждущая, в окошко незавешенное, высмотрела постель взбулгаченную, а на ней двоих обнаженных, слившихся воедино, зарозовела от смущения и прикрылась облачком кисейно-легким…
Вот так Степан Онуфриевич Шлык на сорок шестом году жизни вновь обзавелся, можно сказать, своим домом.
3
Работа по заданию генерал-губернатора шла полным ходом. Дейхман вернулся из командировки в Петербург и Симбирск с чертежами плоскодонного парохода "Москва" и собственноручно изготовленными эскизами английской паровой машины. Привез он и набор шаберов и токарных резцов из особопрочной стали - где и как их раздобыл, Оскар Александрович широко не распространялся. Только за чашкой чая узкому кругу мастеров поведал, что заезжал в Пермской губернии на Юговский металлургический завод к своему однокашнику по Горному институту Павлу Матвеевичу Обухову, который изобрел новый способ литья стали.
- Вы, друзья мои, представить не можете упругость этого металла, - рассказывал управляющий внимательно слушавшим его мастерам. - Павел Матвеевич показал мне шпагу, сделанную из него; он свернул ее в кольцо, и клинок не сломался… - Оскар Александрович сделал многозначительную паузу, отхлебнул из чашки и оглядел лица, на которых было крупно написано: "И что потом?!" - А потом отпустил - клинок разогнулся и снова стал прямым и ровным, как и раньше! - торжествующе закончил управляющий.
Мастера одним разом выдохнули: ух, ты-ы!..
- Воз бы нам такую сталь! - мечтательно протянул Егор Данилович Павлов.
- А мы ее лить не могём? А Ляксандрыч? - поинтересовался Белокрылов.
- К сожалению, нет, - покачал головой Дейхман. - Павел Матвеевич еще не получил привилегию на ее изготовление и рецептуру должен держать в секрете. Да, я думаю, и после получения привилегии секрет не раскроется. Это же пахнет большими, даже очень большими, деньгами! А кроме того, Обухов сделал из этой стали ружейный ствол - и тот получился много лучше немецких и английских. Так что его изобретение уже имеет государственное значение. Им заинтересовались военное и морское министерства. Армии и флоту нужны ружья и пушки.
- А паровые машины, что ль, не нужны? - подал голос мастер Матвей Бакшеев, щуплый, большеголовый мужичок. - Я в газетке читывал: в той же Англии на пароходы пушки ставят.
- А паровые машины по-прежнему будем покупать в Англии, - грустно сказал Оскар Александрович.
- Ага, ага, - ухмыльнулся слесарь Дедулин. - Как зачнем с ей воевать, так она нам и продаст… хвост свинячий с кисточкой. Самим надо делать!
- Так делайте! И сделайте лучше английских! - подзадорил мастеров управляющий.
- А мы - чё? Мы и делаем… как могём… - отозвался главный, Белокрылов.
- А надо - лучше!
Пробные отливки поршней и цилиндров по восковым моделям сделали еще до приезда Шлыка. Но получились они "рябыми" - множество мелких раковин покрывали поверхности скольжения. Как предположил Григорий Иванович - из-за большого количества расплавившегося воска. Да и качество самого воска оставляло желать лучшего. Вероятно, по той же причине и окружности оказались искаженными настолько, что не выправить и на токарном станке.
Тут-то и пригодились рукодельные таланты столяра Шлыка, прибытие которого все поначалу восприняли с настороженным недоумением. Помимо того, что чужак, а чужая душа, как известно, - потемки, так еще и мастер по дереву, которое на заводе использовалось лишь на опоки, а для их сколачивания годился и старый плотник Акимыч. Однако Степан быстро доказал, что генерал-губернатор направил его на завод не по глупой начальственной прихоти, а с дальним и весьма точным прицелом. Оглядевшись на заводе и ознакомившись с результатами первых отливок, он предложил использовать деревянные макеты цилиндра и поршня. Одни - для восковых моделей, другие, соответственно размерам, - непосредственно для литья металла.
Литейщики встретили его слова откровенным смехом.
- Ты чё, паря, об свой рубанок шибанулся, чё ли? - вытирая слезы, спросил Григорий Иванович. - Да жидкая сталь от твоих деревяшек одне угольки оставит. - И снова зашелся в дребезжащем смехе.
- Это, значитца, смотря какое дерево брать, - не обижаясь на насмешку, степенно сказал Степан.
- Да какое ни бери, все едино - дерево!
- Не скажи. Мореную в воде древесину не каждый, значитца, огонь возьмет.
- Это ж сколь ее морить надобно?! У нас на то и времени-то нету.
- Да ее, мореной многолетней, завались! Надо только выбрать подходящую.
- Это где ж ты, паря, ее видал?
- Видать пока, значитца, не видал, но - знаю. Сказывала моя Матрена, что на реках сплавных дно просто-напросто топляками выстлано - вытаскивай да используй по надобности. А я ей верю - она по молодости с мужем на сплав хаживала. Так что стоит поискать.
- Ну, ищи, вытаскивай - да пупок, смотри, не надорви.
С тем сердечным пожеланием мастеров Степан и отправился искать мореную древесину. Да еще с помощью Матрены Сыромятниковой, которая взялась быть проводником по молевым речкам. И ведь нашел, привез на заводской двор несколько тяжеленных бревен, пилить их замучился - твердая, подобно камню, древесина за несколько прогонов тупила зубья пил так, что их приходилось снова и снова затачивать, - но все-таки заготовил несколько чурбаков, из которых своими старыми испытанными столярными инструментами выдолбил и вырезал макеты цилиндров и поршней - любо-дорого посмотреть. И поверхности отливок получились гладкие - без раковин, наплывов и прочих неприятностей, по крайней мере, крупных. А мелкие уберут слесари - той же шабровкой и полировкой. Кстати говоря, пока Степан работал с макетами, Дедулин испробовал для полировки разные виды глин из окрестностей Петровского Завода и, похоже, нашел подходящий состав. Конечно, не то, что у англичан, но работать можно.
Казакевич был страшно доволен результатами, особенно отливками по макетам Шлыка. Единственно, что озаботило, - это всего лишь разовая их пригодность: все-таки поверхность дерева хоть немного да обугливалась, и для повторной отливки макеты уже не годились.
- Ничаво, - добродушно сказал Степан, - я их, сколь надо, столь, значитца, и наделаю.
Вечером, после работы, он рассказал Матрене об удачном испытании своих поделок, и она на радостях накрыла праздничный стол. Из погреба были извлечены копчености - свиной окорок и шейка изюбря, соленые и маринованные грибочки и огурчики, квашеные капуста и черемша; на скорую руку хозяйка потушила молодые побеги папоротника (собранные как раз во время поиска мореной древесины), а на горячее пошла молодая картошка, жаренная с приобретенным по случаю у охотников нежным мясом косули. Ну и, конечно, горькие настоечки - на черемше, рябине, кедровых орешках, лимоннике - для радости мужеской и сладкие наливочки на таежных ягодах - для печали женской. Впрочем, "печали" - это так, от лукавого: у Матрены последние два месяца причин печалиться не было, наоборот - лад да склад между ней и Степаном подталкивал их скорым шагом к венцу. А они и не сопротивлялись: что ж сопротивляться, ежели каждую ночку объятья крепче, поцелуи жарче, а о прочем говорить - найдутся ли слова для восторга и восхищения?
Но за стол Степан с Матреной сели степенно, рядышком, чтобы тепло друг друга ежеминутно чувствовать, чарочки с рубиновыми напитками подняли плавно, глаза в глаза глядючи, но, только тенькнуло стекло о стекло - громкий стук железного калиточного кольца словно развел чарки в стороны: эх, кто-то не вовремя напрашивался в гости!
Матрена привстала - пойти открыть задвижку, но Степан, положив тяжелую руку на мягкое плечо, усадил ее обратно:
- Я сам.
Матрена проводила его до двери ласковым взглядом и неожиданно всхлипнула счастливыми слезами: хозяин! В доме снова есть хозяин! Махнув рукой, выпила свою чарочку - дай Бог ему здоровья! - и вновь наполнила. Чтобы не заметил и не обиделся ненароком, что пьет без него.