"Магдалина предается греху гордыни".
И так далее, вплоть до седьмого, и последнего, смертного греха.
Картинка, которую король вырезал, проезжая через Сент-Антуанские ворота, изображала грешницу, впадающую в гнев.
Мария-Магдалина полулежала на подушках, закрытая, как плащом, своими роскошными золотыми волосами, которыми она оботрет впоследствии ноги Христа. Прекрасная грешница только что велела бросить раба, разбившего драгоценную вазу, в садок с муренами, которые высовывали из воды змеевидные головы, в то время как служанку бичевали по приказу Магдалины, ибо, причесывая свою госпожу, она нечаянно вырвала у нее несколько золотых волосков.
На заднем плане картины были изображены собаки, которых избивали за то, что они пропустили в дом нищих.
Доехав до Фобенского креста, король уже приступил к другой картинке под названием "Магдалина предается греху чревоугодия".
Прекрасная грешница возлежала на пурпурно-золотом ложе: самые изысканные блюда, известные римским гастрономам, от соней в меду до краснобородок в фалернском вине, украшали стол. На земле собаки дрались из-за фазана, а воздух кишел птицами, уносившими с пиршества фиги, землянику и вишни; птицы иногда роняли ягоды стаям мышей, которые, подняв носы, ожидали этой манны небесной.
Поглощенный своим серьезным делом, король едва поднял глаза, проезжая мимо аббатства Святого Иакова, где колокола вовсю трезвонили к вечерне.
Двери и окна вышеуказанного монастыря были закрыты и, если бы не звон колокола, могло показаться, что он необитаем. Но шагов через сто наблюдатель заметил бы, что король бросил уже более внимательный взгляд на красивый дом, стоявший слева от дороги, в очаровательном саду, огороженном железной решеткой с золочеными остриями. Эта усадьба называлась Бель-Эба.
В отличие от монастыря Святого Иакова, в Бель-Эба окна были растворены, кроме одного, скрытого за жалюзи.
Когда король поравнялся с домом, жалюзи неприметно дрогнули.
Король обменялся с д'Эперноном многозначительным взглядом и приступил к следующему смертному греху.
Картинка до того поглотила внимание короля, что он не заметил тщеславия, расцветшего с левой стороны его кареты, где пыжился от гордости Сент-Малин, гарцевавший на коне.
Подумать только, он, младший сын гасконской семьи, едет так близко от христианнейшего короля, что может слышать, как его величество говорит своему псу: "Тубо, мастер Лов, вы мне надоели!" - или же обращается к генерал-полковнику от инфантерии д'Эпернону со словами: "Похоже, герцог, что лошади эти сломают мне шею".
Медленность езды отнюдь не оправдывала опасений короля, зато продлевала радость Сент-Малина; в самом деле, английские лошади в тяжелой сбруе, расшитой серебром и позументом, не слишком быстро продвигались в направлении Венсена.
Но когда Сент-Малин чересчур загордился, нечто похожее на предупреждение свыше умерило его восторг: он услышал, что король произнес имя Эрнотона.
Два или три раза в течение двух-трех минут король назвал это имя. Но, как назло, слова, относящиеся к Эрнотону, постоянно заглушались каким-нибудь шумом.
То король издавал возглас огорчения, ибо резкое движение ножниц портило картинку, то с величайшей нежностью убеждал замолчать Лова, который тявкал с необоснованной, но явно выраженной претензией лаять не хуже какого-нибудь здоровенного дога.
Наконец путешественники прибыли в Венсен.
Королю оставалось вырезать еще три греха. И под предлогом этого важного занятия его величество, едва сойдя с коляски, заперся у себя в опочивальне.
Дул холоднющий северный ветер.
Сент-Малин едва успел устроиться у большого камина, чтобы согреться и поспать, когда Луаньяк положил ему руку на плечо.
- Сегодня вы в наряде, - сказал он отрывисто, как человек, привыкший приказывать. - Вы поспите в другой раз, вставайте, господин де Сент-Малин.
- Я готов бодрствовать хоть пятнадцать суток подряд, сударь, - ответил тот.
- Мы не столь требовательны. Успокойтесь!
- Чем могу служить, сударь?
- Вы немедленно вернетесь в Париж.
- Слушаюсь. Мой конь стоит оседланный на конюшне.
- Хорошо. Отправитесь прямиком в казарму Сорока пяти.
- Да, сударь.
- Всех разбудите, но, кроме трех начальников, которых я вам укажу, никто не должен знать, куда и зачем отправляется.
- В точности выполню ваши приказания, сударь.
- Вы оставите четырнадцать человек у Сент-Антуанских ворот, пятнадцать человек на полдороге и вернетесь сюда с четырнадцатью остальными.
- Все будет выполнено в точности, господин де Луаньяк. В котором часу следует выехать из Парижа?
- В сумерки.
- Оружие?
- Кинжал, шпага, пистолет.
- В доспехах?
- Да.
- Будут ли еще приказания, сударь?
- Вот три письма, адресованных господину де Шалабру, господину де Бирану и вам. Шалабр будет командовать первым отрядом, Биран - вторым, вы - третьим.
- Слушаюсь, сударь.
- Письма следует вскрыть по прибытии на место ровно в шесть часов. Господин де Шалабр вскроет письмо у Сент-Антуанских ворот, господин де Биран - у Фобенского креста, вы - у Венсенской сторожевой башни.
- Ехать надо быстро?
- Как можно быстрее, но так, чтобы не вызвать подозрений.
- Слушаюсь, сударь.
- Дополнительные инструкции находятся в письмах. Отправляйтесь.
Сент-Малин поклонился и сделал шаг к выходу.
- Кстати, - сказал Луаньяк, - отсюда до Фобенского креста скачите во весь опор; но оттуда до заставы поезжай-те шагом. До наступления ночи еще два часа - у вас больше времени, чем нужно.
- Прекрасно, сударь.
- Доброго пути, господин де Сент-Малин.
И Луаньяк, звеня шпорами, ушел в свои покои.
"Четырнадцать в первом отряде, пятнадцать во втором и пятнадцать в третьем, - размышлял Сент-Малин, - ясно, что Эрнотон больше не состоит в числе Сорока пяти".
Через полчаса после отъезда из Венсена Сент-Малин проехал заставу, а еще через четверть часа был в казарме Сорока пяти.
Большая часть этих господ нетерпеливо ожидала ужина, дымившегося в кухне. Все блюда обычно щедро орошались винами лучших марок - вроде малаги, кипрского и сиракузского.
Тем не менее, как только начинал трубить горн, сотрапезники превращались в солдат, подчиненных железной дисциплине.
Зимой ложились в восемь, летом в десять; но спали только пятнадцать человек, другие пятнадцать дремали, а остальные бодрствовали.
Прибыв в казарму в половине шестого, Сент-Малин застал всех гасконцев на ногах и одним словом опрокинул их надежды на вкусный ужин.
- На коней, господа! - сказал он.
И, оставив сотоварищей в полном недоумении, он дал объяснения лишь господам де Бирану и де Ша-лабру.
Сделали перекличку.
Только сорок четыре человека, включая Сент-Малина, ответили на нее.
- Господин Эрнотон де Карменж отсутствует, - сказал господин де Шалабр, так как была его очередь исполнять обязанности дежурного.
Глубокая радость наполнила сердце Сент-Малина, и губы его невольно сложились в подобие улыбки, что с этим мрачным и завистливым человеком случалось редко.
Действительно, в глазах Сент-Малина Эрнотон безнадежно проигрывал из-за своего необъяснимого отсутствия во время такой важной экспедиции.
Сорок пять или, вернее, сорок четыре человека уехали - каждый отряд по той дороге, которая ему была указана.
IX. Бель-Эба
Излишне говорить, что Эрнотон, которого Сент-Малин считал погибшим, следовал по пути, неожиданно указанному ему фортуной.
Сначала он направился во дворец Гизов и постучался у главного входа.
Тотчас же открыли, но швейцар расхохотался ему а, прямо в лицо, когда он попросил о чести видеть госпожу герцогиню де Монпансье.
Эрнотон ждал подобного приема и ничуть не смутился.
- Какая досада, - сказал он, - мне необходимо передать ее светлости известия исключительной важности от господина герцога Майенского.
- От герцога Майенского? - воскликнул швейцар. - Кто же поручил вам передать эти известия?
- Сам герцог Майенский.
- Герцог? - переспросил швейцар с хорошо разыгранным удивлением. - Господина герцога, так же как госпожи герцогини, нет в Париже!
- Мне это прекрасно известно, - ответил Эрнотон, - но ведь я мог встретить господина герцога где-нибудь в другом месте - например, по дороге в Блуа.
- В Блуа? - повторил швейцар.
- Вот именно.
Выражение беспокойства появилось на лице служителя, который от избытка усердия держал дверь приотворенной.
- Где же это послание? - спросил он.
- Тут, - сказал Эрнотон, хлопнув себя по мундиру.
Верный слуга устремил на Эрнотона испытующий взгляд.
- Вы говорите, что послание очень важное?
- Величайшей важности.
- Дайте мне взглянуть на него.
Эрнотон вытащил спрятанное на груди письмо герцога Майенского.
- Какие странные чернила! - воскликнул швейцар.
- Это кровь, - бесстрастно ответил Эрнотон.
Слуга побледнел при мысли, что это кровь герцога.
- Сударь, - торопливо сказал слуга, - я не знаю, найдете ли в Париже вы госпожу герцогиню де Монпансье. Но отправляйтесь немедля в Сент-Антуанское предместье, в усадьбу Бель-Эба, принадлежащую госпоже герцогине; вы сразу узнаете этот дом - он стоит первый слева по дороге в Венсен, после монастыря Святого Иакова. Очень может быть, что там вы встретите какого-нибудь доверенного человека, который сообщит вам, где находится госпожа герцогиня.
- Очень хорошо, - сказал Эрнотон, понявший, что слуга не может или не хочет сказать больше, - спасибо!
Ему ничего не стоило найти усадьбу Бель-Эба, расположенную рядом с монастырем Святого Иакова.
Он дернул звонок, и ворота открылись.
Во дворе, видимо, некоторое время ждали от него пароля; но так как он молча осматривался, лакей спросил, что ему угодно.
- Я хочу говорить с госпожой герцогиней, - ответил молодой человек.
- Госпожи герцогини уже нет ни в Бель-Эба, ни в Париже, - ответил лакей.
- В таком случае, - сказал Эрнотон, - придется отложить поручение господина герцога Майенского.
- Поручение к госпоже герцогине?
- Да.
Лакей на минуту задумался.
- Сударь, - сказал он, - здесь есть один человек, которого мне надлежит спросить. Будьте любезны подождать.
"Вот кому хорошо служат, черт возьми! - подумал Эрнотон. - Какой порядок, повиновение, точность! Нечего и говорить, что к де Гизам не войдешь запросто, как в Лувр. Я начинаю думать, что служу не настоящему королю Франции".
Он оглянулся: двор был пуст, но двери всех конюшен открыты, словно здесь ожидали прибытия конного отряда.
Наблюдения Эрнотона были прерваны вошедшим лакеем, за ним следовал другой служитель.
- Доверьте мне вашу лошадь, сударь, и следуйте за моим товарищем, - сказал лакей.
Эрнотона ввели в маленькую гостиную, где спиной к нему сидела за вышиванием женщина, одетая скромно, но элегантно.
- Вот всадник, прибывший от господина де Майена, сударыня, - сказал лакей.
Она обернулась.
Эрнотон вскрикнул от изумления, узнав и своего пажа и незнакомку в носилках.
- Вы! - в свою очередь воскликнула дама, выронив работу и глядя на Эрнотона.
Она знаком приказала служителю удалиться.
- Вы принадлежите к свите госпожи герцогини де Монпансье, сударыня? - с изумлением воскликнул Эрнотон.
- Да, - ответила незнакомка, - но вы, сударь, каким образом вы оказались посланцем господина де Майена?
- Это слишком долго рассказывать, сударыня, - уклончиво ответил Эрнотон.
- Вы скрытны, сударь, - молвила дама, улыбаясь.
- Да, сударыня, когда это необходимо.
- Но я не вижу здесь повода для скрытности, - сказала незнакомка. - Ведь, памятуя о нашем знакомстве, хотя и мимолетном, вы сообщите мне, что это за послание.
Дама вложила в последние слова все кокетство, все очарование, которое может вложить хорошенькая женщина в свою просьбу.
- У меня нет устных поручений, сударыня; моя миссия состоит в том, чтобы передать письмо ее светлости.
- Где же это письмо? - спросила незнакомка, протягивая руку.
- Сударыня, я уже имел честь сообщить вам, что письмо адресовано госпоже герцогине де Монпансье.
- Но поскольку герцогиня отсутствует, - нетерпеливо сказала дама, - вы можете, следовательно…
- Нет, не могу.
- Вы не доверяете мне, сударь?
- Должен был бы не доверять, сударыня, - ответил молодой человек. - Но, несмотря на таинственность вашего поведения, вы внушили мне, признаюсь, совсем не то чувства, о которых говорите.
- Правда? - воскликнула дама, чуть покраснев от пламенного взора Эрнотона.
Эрнотон поклонился.
- Будьте осторожны, господин посланец, - сказала она, смеясь, - вы объясняетесь мне в любви.
- Вы правы, сударыня, - молвил Эрнотон. - Не знаю, увижусь ли с вами опять, этот случай слишком драгоценен, чтобы я мог его упустить.
- Понимаю: желая меня видеть, вы нашли предлог, чтобы пробраться сюда.
- Чтобы я, сударыня, искал предлог?! Вы меня плохо знаете. Я странный человек, согласен, и не поступаю так, как все.
- Вижу, вы рассудительный и осторожный влюбленный, - смеясь, сказала дама.
- Можно ли удивляться, что вы внушили мне некоторые сомнения, сударыня, - возразил Эрнотон. - Разве принято, чтобы женщина одевалась мужчиной, прорывалась через заставу и шла смотреть, как будут четвертовать на Гревской площади какого-то несчастного, и при этом делала ему непонятные знаки?
Дама слегка побледнела, но тут же улыбнулась:
- Вам не хватает проницательности, сударь! Достаточно иметь чуточку здравого смысла, и все, что вам кажется темным, тотчас же объяснится. Разве не естественно, что госпожа де Монпансье интересовалась судьбой господина де Сальседа, его признаниями, истинными или ложными, - ведь они могли скомпрометировать весь лотарингский дом! А если это естественно, сударь, то почему бы герцогине не послать верного, близкого друга с поручением присутствовать на четвертовании и видеть воочию, как говорят во дворце Правосудия, малейшие подробности казни? Этим другом, сударь, оказалась я, доверенное лицо ее светлости. Теперь подумайте, могла я появиться на Гревской площади в женской одежде и остаться равнодушной к страданиям этого мученика, к его попыткам сделать признание?
- Вы совершенно правы, сударыня, - промолвил Эрнотон с поклоном. - Клянусь, я восхищаюсь вашим умом не менее, чем вашей красотой.
- Благодарю вас, сударь. Значит, теперь, когда мы познакомились и объяснились, вы дадите мне письмо?
- Невозможно, сударыня, ибо я поклялся герцогу Майенскому, что передам его в собственные руки госпожи де Монпансье.
- Скажите лучше, - воскликнула дама, не в силах сдержать раздражения, - что письма не существует, что это предлог, изобретенный вами, дабы проникнуть сюда!.. Прекрасно, сударь, можете быть довольны: вы не только проникли сюда, но увидели меня и даже признались мне в любви.
- Ив этом, как и во всем остальном, сударыня, я говорил чистую правду.
- Хорошо! Пусть будет так! Вы меня видели, я доставила вам это удовольствие в оплату за прежнюю услугу. Мы квиты, прощайте.
- Я повинуюсь вам, сударыня, - сказал Эрнотон, - и ухожу, раз вы меня прогоняете.
На этот раз дама рассердилась всерьез.
- Вот как! - воскликнула она. - Вы полагаете, что достаточно проникнуть сюда под любым предлогом к знатной даме, а затем сказать: "Мне удалась моя хитрость, и я ухожу"? Сударь, так благородные люди не поступают.
- Я не стану отвечать на ваши жестокие слова, сударыня, и постараюсь забыть обо всем, что говорил вам пылкого и нежного, раз вы так дурно ко мне расположены. Но я не уйду под тяжестью ваших суровых обвинений. У меня действительно есть письмо господина де Майена, адресованное госпоже де Монпансье, и вот это письмо.
Эрнотон протянул даме письмо, не выпуская его, однако, из рук.
Незнакомка бросила взгляд на письмо и воскликнула:
- Это его почерк! И кровь!
Ничего не отвечая, Эрнотон спрятал письмо, еще раз вежливо поклонился и, смертельно бледный, направился к выходу из гостиной.
На этот раз дама побежала за ним и схватила его за плащ.
- Ради бога, сударь, простите! - воскликнула она. - Неужели с герцогом случилось несчастье?
- Прощаю я или нет, сударыня, - сказал Эрнотон, - это безразлично: ведь вы просите прощения только для того, чтобы получить письмо, но читать его будет одна госпожа де Монпансье.
- Безумец несчастный! - воскликнула дама с гневом, исполненным величия. - Неужели ты считаешь, что перед тобой служанка? Я герцогиня де Монпансье! Отдай мне письмо!
- Вы - герцогиня! - воскликнул Эрнотон, отступая в ужасе.
- Конечно. Разве ты не видишь, что я хочу поскорее узнать, что пишет мой брат?
Но вместо того, чтобы повиноваться, как ожидала герцогиня, молодой человек скрестил руки на груди.
- Могу ли я верить вашим словам, - сказал он, - если вы уже дважды мне солгали?
Глаза герцогини метали молнии, но Эрнотон храбро выдержал их пламень.
- Вы сомневаетесь! Вам нужны доказательства! - властно молвила молодая женщина, в гневе разрывая свои кружевные манжеты.
- Да, сударыня, - холодно ответил Эрнотон.
Незнакомка схватила звонок.
Пронзительный звон раздался по всем комнатам, и, раньше чем он затих, появился слуга.
- Что угодно, сударыня? - спросил лакей.
Незнакомка гневно топнула ногой.
- Пусть сейчас же придет Мейнвиль!
Лакей выбежал из комнаты. Минуту спустя торопливо вошел Мейнвиль.
- К вашим услугам, сударыня, - сказал он.
- С каких это пор вы величаете меня "сударыня", господин де Мейнвиль? - раздраженно спросила герцогиня.
- Я к услугам вашей светлости, - повторил Мейнвиль, совершенно ошалев от изумления.
- Прекрасно! - сказал Эрнотон. - Передо мной дворянин, и, если он солгал, клянусь небом, я буду знать, по крайней мере, кто мне за это ответит.
- Вы верите, наконец? - спросила герцогиня.
- Да, сударыня, верю.
И молодой человек с поклоном вручил госпоже де Монпансье письмо, о котором шел такой долгий спор.
X. Письмо господина де Майена
Герцогиня схватила письмо, открыла его и жадно прочла, не пытаясь скрывать чувств, сменявшихся на ее лице, как облака на грозовом небе.
Окончив чтение, она протянула письмо взволнованному Мейнвилю. Оно гласило:
Сестра, я пожелал совершить то, что прекрасно мог сделать любой офицер или учитель фехтования, и наказан за это.
Я получил добрый удар шпагой от известного вам человека, с которым у меня давние счеты. Хуже всего, что он убил пятерых моих людей, после чего скрылся.
Нужно сказать, что его победе помог податель сего письма, весьма приятный молодой человек. Я вам горячо его рекомендую, он - сама скрытность.
Думаю, дорогая сестра, что его заслугой в ваших глазах явится то, что он помешал победителю отрезать мне голову.