- Клянусь богом, - пробормотал король Наваррский, - я так сильно хотел обладать Кагором, что выставил его как условие sine qua non нашего с Маргаритой брака… Смотри-ка, я заговорил по-латыни!.. Кагор был приданым моей жены, мне его обещали.
- Государь, быть должным - и платить… - заметил Шико.
- Что же, по-твоему, со мной так и не расплатятся?
- Боюсь, что так. И, говоря откровенно, это правильно, государь.
- Правильно? Почему, друг мой?
- Потому что, женившись на принцессе из французского дома, вы не сумели добиться, чтобы вам выплатили приданое сполна.
- Несчастный! - сказал Генрих с горькой улыбкой. - Ты что же, забыл о набате Сен-Жермен л'Оксеруа?! Сдается мне, что любой новобрачный, которого намереваются зарезать в его брачную ночь, станет больше заботиться о спасении жизни, чем о приданом.
- Да. Но сейчас у нас мир. Вам следовало бы воспользоваться мирным временем и заняться делами. Говоря так, я имею в виду не только ваши интересы, но и интересы короля, моего повелителя. Если бы в вашем лице Генрих Третий имел могучего союзника, он был бы сильнее всех, и оба Генриха приводили бы в трепет мир.
- Я вовсе не стремлюсь приводить кого-либо в трепет, - смиренно сказал Генрих, - лишь бы мне самому не дрожать… Ну что ж, обойдусь без Кагора, раз ты полагаешь, что Генрих мне его никогда не отдаст.
- Я уверен в этом, государь, по трем причинам.
- Изложи их, Шико.
- Охотно. Первая состоит в том, что Кагор - город богатый и король Франции предпочтет оставить его себе.
- Это не очень-то честно, Шико.
- Зато по-королевски, государь.
- Я запомню твои слова, Шико, на случай, если стану когда-нибудь королем. Ну, а вторая причина?
- Госпожа Екатерина желала бы видеть дочь в Париже, а не в Нераке.
- Ты так думаешь? Однако она не испытывает к дочери особо пылкой любви.
- Вы правы, но госпожа Маргарита является при вас как бы заложницей.
- Ты тончайший политик, Шико. Черт меня побери, если мне это приходило в голову. Да, да, принцесса из французского королевского дома может оказаться заложницей. Так что же?
- Чем меньше денег, тем меньше удовольствий, государь. Нерак очень приятный город, с прелестным парком. Но без денег госпожа Маргарита соскучится в Нераке и начнет жалеть о Лувре.
- Первая твоя причина мне больше по душе, Шико, - сказал король, тряхнув головой.
- В таком случае я назову вам третью. Герцог Анжуйский добивается какого-нибудь трона и мутит Фландрию; господа де Гизы тоже хотят выковать себе корону и мутят Францию; его величество король Испании жаждет всемирной монархии и баламутит весь свет. Среди них вы, король Наваррский, обеспечиваете известное равновесие.
- Что ты! Я, не имеющий никакого веса?..
- Вот именно. Если вы станете могущественны, то есть приобретете вес, все нарушится, вы уже не будете служить противовесом.
- Эта причина мне очень нравится, Шико, удивительно логично она у тебя выведена. Ты и вправду ученейший человек. А я-то ничего этого не разумел, Шико, я-то все время надеялся!
- Разрешите дать вам совет, государь: перестаньте надеяться!
Генрих вздохнул.
- Так я и сделаю, Шико, - сказал он. - Впрочем, как видишь, в Беарне можно жить, а Кагор мне не так уж необходим.
- Вижу, что вы король-философ, исполненный мудрости… Но что это за шум?
- Шум? Где?
- Во дворе как будто.
- Выгляни в окно, мой друг, выгляни.
Шико подошел к окну.
- Государь, - сказал он, - там внизу человек двенадцать каких-то оборванцев.
- А, это мои нищие ждут милостыни, - заметил, вставая, король Наваррский.
- У вашего величества есть нищие?
- Конечно, разве бог не велит помогать бедным? Я хоть и не католик, Шико, но христианин.
- Браво, государь!
- Пойдем, Шико, спустимся вниз. Мы вместе с тобой раздадим милостыню, а затем поужинаем.
- Следую за вами, государь.
- Возьми кошель там, на маленьком столике, рядом с моей шпагой, видишь?
Они сошли вниз. Уже стемнело; у короля был задумчивый, озабоченный вид.
Во дворе король Наваррский подошел к группе нищих, на которую ему указал Шико.
Их было действительно человек двенадцать. Они отличались друг от друга наружностью, осанкой, одеждой, и неискушенный человек принял бы их за цыган, чужестранцев, но подлинный наблюдатель сразу признал бы в них переодетых дворян.
Генрих взял из рук Шико кошель и подал знак.
Нищие, видимо, хорошо его поняли.
Они стали по очереди подходить к королю, смиренно приветствуя его. Но на обращенных к нему лицах, умных и смелых, король мог прочесть:
"Под лохмотьями бьются горячие сердца".
Генрих опустил руку в кошель и достал монету.
- Да это золото, государь! - заметил Шико.
- Знаю, друг мой.
- Вы, оказывается, богач.
- Разве ты не видишь, друг мой, - с улыбкой возразил Генрих, - что одна монета предназначается для двоих? Я беден, Шико, и вынужден разрезать каждую пистоль надвое.
- И правда, - сказал Шико со все возрастающим удивлением, - это монеты-половинки, но я не стал бы тратить время и разрезать каждую монету надвое. Я давал бы целую, говоря при этом: "На двоих!"
- Да они подрались бы, дорогой мой, и, желая совершить доброе дело, ты, наоборот, ввел бы их в искушение.
Генрих вынул из кошеля половинку золотой монеты и, остановившись перед первым нищим, спокойно и ласково посмотрел на него.
- Ажан, - произнес тот с поклоном.
- Сколько? - спросил король.
- Пятьсот.
- Кагор.
Он отдал ему монету и вынул из кошелька другую. Нищий поклонился еще ниже и отошел. За ним последовал другой.
- Ош, - произнес он.
- Сколько?
- Триста пятьдесят.
- Кагор.
Он отдал ему вторую монету и достал из кошелька еще одну.
И так нищие подходили, кланялись, называли какой-нибудь город и цифру. Общий итог составил восемь тысяч.
Каждому из них Генрих неизменно отвечал: "Кагор". Раздача кончилась. В кошеле не было больше монет; нищие разошлись.
Шико тронул короля за рукав:
- Разрешите полюбопытствовать, государь.
- Ну что ж, любопытство вещь законная.
- Скажите, что вам говорили нищие и что вы им отвечали?
Генрих улыбнулся.
- Вы знаете, здесь все сплошная тайна, - продолжал Шико.
- Да нет же, разрази меня гром! Все очень просто. Люди, которых ты видел, бродят по стране и собирают подаяние. Но все они из разных мест.
- Так что ж, государь?
- Они называют мне свой родной город, и я поровну раздаю им милостыню, помогая нищим всех городов своего государства.
- Но почему вы всем отвечали "Кагор"?
- Что ты говоришь? - вскричал Генрих, с отлично разыгранным удивлением. - Я отвечал им "Кагор"?
- Я в этом уверен.
- Вот видишь, с тех пор как мы поговорили с тобой о Кагоре, это слово так и вертится у меня на языке.
- Ну, а цифра, которую произносил каждый из них?.. Если сложить их, получится восемь тысяч.
- Насчет цифр я тоже ничего не понял. Но вот что пришло мне в голову: нищие составляют различные союзы и, может быть, каждый из них называл количество членов того союза, к которому принадлежит. Это весьма вероятно.
- Полноте, государь!
- Идем ужинать, друг мой. На мой взгляд, ничто так не проясняет ум, как еда и питье. Мы обдумаем все это за столом, и ты убедишься, что хотя пистоли мои разрезаны, зато бутылки полны.
При этих словах король без всяких церемоний взял Шико под руку, и поднялся вместе с ним в кабинет, где уже был сервирован ужин.
Проходя мимо покоев королевы, он взглянул на окна и увидел, что они не освещены.
- Паж, - спросил он, - ее величества королевы нет дома?
- Ее величество, - ответил паж, - пошла проведать мадемуазель де Монморанси, которая, говорят, тяжело больна.
- Бедняжка Фоссез! - сказал Генрих. - Но какое у королевы доброе сердце!.. Идем ужинать, Шико, идем.
XIX. С кем действительно проводил ночь король Наваррский
Ужин прошел очень весело; Генрих отбросил все докуки, все тревоги, а в таком расположении духа он был приятнейшим сотрапезником.
Что касается Шико, то он постарался скрыть смутное беспокойство, которое охватило его при появлении испанского посла и еще усилилось при раздаче золота нищим.
Генрих пожелал отужинать наедине с куманьком Шико. При дворе короля Генриха III он всегда питал слабость к Шико, довольно обычную слабость умного человека к другому умному человеку. Шико со своей стороны издавна относился с симпатией к королю Наваррскому.
Король пил не пьянея и умел увлекать за собою собутыльников. Однако у господина Шико голова была крепкая, а Генрих Наваррский уверял, что привык пить местные вина, как молоко.
Трапеза была приправлена любезностями, которые без конца говорили друг другу собутыльники.
- Как я вам завидую, - сказал королю Шико, - какой у вас приятный двор и веселая жизнь, государь! Сколько добродушных лиц я вижу в этом славном доме и как благоденствует прекрасная Гасконь!
Генрих откинулся на спинку кресла и, смеясь, погладил бороду.
- Да, да, не правда ли? - молвил он. - Утверждают, однако, что я царствую главным образом над подданными женского пола.
- Да, государь, и это меня удивляет.
- Почему, куманек?
- Потому, государь, что в вас гнездится беспокойный дух, присущий великим монархам.
- Ты ошибаешься, Шико, - сказал Генрих. - Лени во мне больше, чем беспокойства, доказательство тому - вся моя жизнь.
- Благодарю за честь, государь, - ответил Шико, осушая стакан до последней капли, ибо король следил за ним острым взглядом, читавшим, казалось, самые потаенные его мысли.
- Я хочу получить Кагор, это верно, - проговорил король, - но лишь потому, что он тут, рядом. Я честолюбив, пока сижу в кресле. Стоит мне встать, и я уже ни к чему не стремлюсь.
- Клянусь богом, государь, - ответил Шико, - ваше стремление заполучить то, что находится под рукой, очень напоминает Цезаря Борджиа: он составил свое королевство, беря город за городом, и утверждал, что Италия - артишок, который едят по листочкам.
- Этот Цезарь Борджиа, сдается мне, куманек, был не такой уж плохой политик, - сказал Генрих.
- Да, но опасный сосед и плохой брат.
- Уж не сравниваете ли вы меня, гугенота, с сыном папы? Осторожнее, господин посол!
- Государь, я ни с кем не стал бы вас сравнивать.
- Почему?
- Потому что, на мой взгляд, каждый, кто сравнит вас с кем-либо, ошибется. Вы, государь, честолюбивы.
- Странное дело, - заметил Генрих, - вот человек, который изо всех сил старается заставить меня к чему-то стремиться!
- Упаси боже, государь! Как раз наоборот, я всем сердцем желаю, чтобы ваше величество ни к чему не стремились.
- Послушайте, Шико, - сказал король, - вам ведь не зачем торопиться в Париж?
- Незачем, государь.
- Ну так проведите со мной несколько дней.
- Если ваше величество оказывает мне такую честь, я с величайшей охотой проведу у вас неделю.
- Неделю? Отлично, куманек: через неделю вы будете знать меня, как родного брата. Выпьем, Шико.
- Государь, мне больше не хочется пить, - сказал Шико, отказываясь от попытки напоить короля, на что сперва покушался.
- В таком случае, куманек, я вас покину, - сказал Генрих. - Не к чему сидеть за столом без дела. Выпьем, говорю я вам!
- Зачем?
- Чтобы крепче спать. Здешнее винцо нагоняет такой сладкий сон… Любите вы охоту, Шико?
- Не слишком, государь. А вы?
- Я просто обожаю ее, с тех пор как жил при дворе короля Карла Девятого.
- А почему вы спрашиваете, ваше величество, люблю ли я охоту?
- Потому что завтра у меня охота, и я намерен взять вас с собой.
- Государь, для меня это большая честь, но…
- Э, куманек, будьте покойны: эта охота будет радостью для глаз и для сердца каждого военного. Я хороший охотник и хочу, чтобы вы, черт побери, видели меня в самом выгодном свете. Вы же говорили, что хотите меня получше узнать?
- Признаюсь, государь, это мое величайшее желание.
- Хорошо. Значит, мы договорились? А вот и паж; нам помешали.
- Что-нибудь важное, государь?
- Какие могут быть дела, когда я сижу за столом? Вы, дорогой Шико, просто удивляете меня: вам все представляется, будто вы при французском дворе. Шико, друг мой, знайте одно: в Нераке после хорошего ужина ложатся спать.
- А этот паж?..
- Да разве паж докладывает только о делах?
- Я понял, государь, и иду спать.
Шико встал, король последовал его примеру и взял своего гостя под руку. Шико показалась подозрительной поспешность, с которой его выпроваживали, и он решил выйти из кабинета как можно позже.
- Ого! - сказал он, шатаясь. - Странное дело, государь!
Король улыбнулся:
- Что случилось, куманек?
- Помилуй бог, у меня голова кружится. Пока я сидел, все шло отлично, а когда встал… брр!
- Шико, друг мой, - сказал Генрих, стараясь удостовериться, действительно ли Шико пьян или только притворяется, - по-моему, лучшее, что ты можешь сделать, - это отправиться спать.
- Да, государь. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Шико. До завтра!
- Да, государь. Ваше величество вполне правы: лучшее - это пойти спать.
И Шико разлегся на полу.
Видя, что его собутыльник решительно не желает уходить, Генрих бросил быстрый взгляд на дверь. Каким беглым ни был этот взгляд, Шико его уловил.
- Ты так пьян, бедняга Шико, что принял половики моего кабинета за постель.
- Шико человек военный. Шико это безразлично.
- Помилуй бог, - вскричал Генрих, - как это тебя сразу развезло, куманек! Да убирайся ты, черт побери, или ты не понимаешь, что она ждет!
- Она? - сказал Шико. - Кто такая?
- Э, черт возьми, женщина, которая ко мне пришла и стоит там за дверью.
- Женщина! Что же ты сразу не сказал, Анрике!.. Ах, простите, - спохватился Шико, - я думал… думал, что говорю с французским королем. Он меня, видите ли, совсем избаловал, добряк Анрике… Что ж вы сразу не сказали, сударь? Я ухожу.
- Ну и прекрасно. Ты настоящий рыцарь, Шико.
Шико встал и, пошатываясь, направился к двери.
- Прощай, друг мой, прощай, спи хорошенько.
Шико открыл дверь.
- В галерее ты найдешь пажа. Он проводит тебя в опочивальню. Ступай.
- Благодарю вас, государь.
И Шико вышел, отвесив такой низкий поклон, на какой был способен выпивший человек.
Но едва дверь за ним закрылась, все следы опьянения исчезли. Он сделал шага три, а затем вернулся и приставил глаз к широкой замочной скважине.
Генрих уже открыл противоположную дверь, но вместо женщины вошел мужчина.
Как только этот человек снял шляпу, Шико узнал благородные и строгие черты Дюплесси-Морне, сурового и бдительного советника короля Наваррского.
- О, черт! - пробормотал Шико. - Этот человек, наверно, помешал королю больше, чем я.
Но при появлении Дюплесси-Морне лицо Генриха просияло от радости. Он пожал вновь прибывшему руки, пренебрежительно оттолкнул накрытый стол и усадил Морне подле себя.
Король, видимо, с нетерпением ждал первых слов своего советника. Но прежде всего он подошел к двери и закрыл ее на задвижку, проявляя осмотрительность, которая заставила Шико серьезно призадуматься.
Затем Генрих устремил пылающий взор на карты, планы и письма, которые передавал ему министр, и принялся писать и делать пометки на географических картах.
- Так вот как проводит ночи Генрих Наваррский! - прошептал Шико. - Помилуй бог, если все они такие, - Генрих Валуа рискует провести немало скверных минут.
Тут он услышал за спиной шаги. Это был паж, ожидавший его по приказу короля.
Боясь, как бы его не застали за подглядыванием, Ши-ко выпрямился во весь свой рост.
- Следуйте, пожалуйста, за мной, - сказал ему д'Обиак.
И он проводил Шико на третий этаж, где для гостя была приготовлена опочивальня.
У Шико не оставалось больше сомнений. Он расшифровал половину ребуса, именуемого королем Наваррским. Поэтому, вместо того чтобы лечь спать, он в мрачной задумчивости уселся на кровать. Луна, спускаясь к остроконечной крыше, словно из серебряного кувшина лила свой голубоватый свет на поля и реку.
"Да, - думал Шико, - Генрих - настоящий король, Генрих - заговорщик. Этот дворец, парк, город - все служит очагом заговора. Генрих лукав, ум его граничит с гениальностью. Он поддерживает отношения с Испанией, страной коварных замыслов. Как знать - может быть, за его благородным ответом послу скрываются противоположные намерения, может быть, он подмигнул ему или подал другой знак, которого я из своего укрытия не заметил… Эти нищие - не более и не менее как переодетые дворяне. Искусно вырезанные золотые монеты - вещественный, осязаемый пароль. Генрих разыгрывает влюбленного безумца, а по ночам работает с Морне. Я увидел то, что должен был увидеть. У королевы Маргариты есть поклонники, и королю это известно. Он знает, кто они, и терпит их. Ведь он человек не военный, и ему нужны полководцы, а так как у него денег мало, приходится на многое закрывать глаза. Генрих Валуа сказал мне, что не может спать. Клянусь богом! Он хорошо делает, что не спит. К счастью, этот коварный Беарнец - добрый дворянин, которого бог наделил способностью к интригам, позабыв даровать ему силу и напористость. Говорят, Генрих боится мушкетных выстрелов, а когда его юношей взяли на войну, он не смог высидеть в седле более четверти часа… К счастью, - повторил про себя Шико, - ибо человек, искусный в интригах и к тому же сильный и смелый, может стать в наше время повелителем мира. Да, имеется еще герцог де Гиз, обладающий обоими качествами: и даром интриги, и сильной рукой. Но плохо для него то, что его мужество и ум всем известны, а Беарнца никто не опасается. Один я его разгадал".
И Шико потер руки.
"Что ж? - продолжал он. - Теперь, когда Генрих разгадан, мне здесь больше делать нечего. Поэтому, пока Король работает или спит, я потихоньку-полегоньку выберусь из города. Мало, думается мне, послов, которые могут похвастать, что за один день выполнили свою миссию. Я же это сделал. Итак, я выберусь из Нерака и, очутившись за его пределами, поскачу что есть духу в Париж".