VII. Преображение
Кончив свою молитву, спутница Реми поднялась с колен; теперь она была так прекрасна, лицо ее сияло такой неземной радостью, что у графа помимо воли вырвалось восклицание изумления и восторга.
Словно очнувшись от забытья, молодая женщина обвела вокруг себя взглядом столь ласковым и кротким, что Анри, легковерный, как все влюбленные, вообразил, будто в ней заговорили наконец признательность и жалость к нему.
Когда после скудной трапезы военные уснули и даже Реми задремал, дю Бушаж подошел к молодой женщине и голосом, тихим и нежным, как шелест ветерка, сказал:
- Сударыня, вы живы! О, позвольте мне выразить ликование, которое я испытываю, глядя на вас здесь, где вы вне опасности.
- Вы правы, сударь, - ответила Диана, - я осталась жива благодаря вам, и, - прибавила она с печальной улыбкой, - мне хочется сказать, что я вам признательна за это.
- Да, сударыня, - продолжал Анри, силою любви и самоотречения сохраняя внешнее спокойствие, - я ликую, даже говоря себе, что спас вас для того, чтобы вернуть тем, кого вы любите!
- Сударь, те, кого я любила, умерли; тех, к кому я направлялась, тоже не стало.
- Сударыня, - прошептал Анри, преклонив колена, - обратите взор на меня, кто так давно любит вас. Вы молоды, вы прекрасны, как ангел небесный. Загляните в мое сердце, раскрытое перед вами, и вы убедитесь, что в нем нет ни крупицы той любви, которую другие мужчины называют этим словом. Вы не верите мне? Вспомните часы, недавно прожитые вместе, переберите их один за другим. Даже сейчас, в эту минуту, когда вы отворачиваетесь от меня, моя душа заполнена вами, и я живу единственно потому, что вы, сударыня, живы. Разве несколько часов назад я не готов был умереть рядом с вами? Чего я просил тогда? Ничего! Все низменное отпало от меня, сгорело в горниле любви.
- О сударь, пощадите, не говорите так со мной!
- Пощадите и вы меня, сударыня. Мне сказали, что вы никого не любите. Ах, повторите это сами: я умираю у ваших ног, а вы не хотите сказать мне: "Я никого не люблю", или же: "Я люблю, но перестану любить"!
- Граф, - торжественно сказала Диана, - я существо иного мира и давно уже не живу в этой юдоли. Если б вы не выказали мне такого благородства, такой доброты, такого великодушия, если б в глубине моего сердца не теплилось нежное чувство к вам - чувство сестры к брату, я сказала бы: "Встаньте, граф, и не утомляйте больше мой слух, ибо слова любви внушают мне ужас". Но я не скажу вам этого, потому что мне больно видеть ваши страдания. С сегодняшнего дня в моей жизни наступил перелом, я уже не вправе опираться даже на руку великодушного друга, благороднейшего из людей, который дремлет тут, неподалеку от нас, вкушая блаженство недолгого забвения! Увы, бедный мой Реми, - продолжала она, и в ее голосе прозвучало теплое чувство, - ты не подозреваешь, что, проснувшись, останешься один на земле, ибо я готовлюсь предстать пред всевышним.
- Что вы сказали? - вскричал Анри. - Неужели вы хотите умереть?
Разбуженный горестным возгласом молодого человека, Реми поднял голову и прислушался.
- Вы видели, что я молилась, не так ли? - продолжала Диана. - Эта молитва была моим прощанием с земной жизнью; та великая радость, которую вы, несомненно, прочли на моем лице, так же озарила его, если бы ангел смерти сказал мне: "Встань, Диана, и следуй за мной к подножию престола господня!"
- Диана! Диана! - шепотом сказал Анри. - Теперь, когда я наконец узнал ваше имя, не говорите мне, что вы решили умереть!
- Я этого не говорю, сударь, - все так же твердо ответила молодая женщина, - я сказала, что готовлюсь покинуть этот мир слез, ненависти, мрачных страстей и низменной алчности; я вверяю себя господу, уповая, что он сжалится надо мной в неисчерпаемом милосердии своем.
Услыхав эти слова, Реми встал и подошел к своей госпоже.
- Вы покидаете меня? - мрачно спросил он.
- Да, чтобы посвятить себя богу, - ответила Диана, воздев к небу руку, исхудалую и бледную, как у Марии-Магдалины.
- Вы правы, - молвил Реми, снова понуря голову, - вы правы!
- Как я ничтожен в сравнении с этими двумя сердцами! - сказал Анри, трепеща от благоговейного ужаса.
- Вы единственный человек, - молвила Диана, - на котором глаза мои дважды останавливались с того дня, как я дала обет навеки отвратить их от всего земного.
Анри преклонил колени.
- Благодарю вас, сударыня, - прошептал он, - ваша душа раскрылась предо мной, благодарю вас: отныне ни одно слово, ни один порыв моего сердца не выдадут того, что я исполнен любви к вам. Вы принадлежите всевышнему, я не вправе вас ревновать.
Едва он произнес эти слова и поднялся с колен, как с равнины, еще окутанной туманом, явственно донеслись звуки труб.
Ониские кавалеристы схватились за оружие и, не дождавшись команды, вскочили на коней.
Прислушавшись, Анри встрепенулся.
- Это трубы адмирала, - вскричал он, - я узнаю их, узнаю! Великий боже! Да возвестят они, что брат мой жив!
- Вот видите, - сказала Диана, - у вас есть еще желания, есть еще люди, которых вы любите. К чему же, дитя, предаваться отчаянию, уподобляясь тем, кто ничего уже не желает, никого не любит?
- Коня! - вскричал Анри.
- Но как же вы проедете? - спросил лейтенант. - Ведь мы окружены водой!
- Поймите, главное - добраться до равнины: раз слышны трубы - значит, там идет войско!
- Подымитесь на насыпь, граф, - предложил лейтенант, - погода проясняется; быть может, вы что-нибудь увидите.
- Иду, - отозвался Анри.
Звуки труб по-прежнему доносились до стоянки, но они удалялись.
Реми опустился на прежнее место рядом с Дианой.
VIII. Два брата
Спустя четверть часа Аири вернулся и сообщил, что на другом холме, который ночная мгла прежде скрывала от их глаз, он увидел большой отряд французских войск, расположившийся лагерем и укрепившийся.
Вода уже начала уходить с равнины, словно из пруда, который осушают, выкачивая его. Катясь в море, мутные потоки оставляли после себя след в виде густой тины.
Как только ветер рассеял туман, Анри увидел на холме французское знамя, величаво реявшее в воздухе.
Ониские кавалеристы не остались в долгу: они подняли свой штандарт, и обе стороны в знак радости принялись палить из мушкетов.
К одиннадцати часам утра солнце осветило унылое запустение, царившее вокруг; равнина местами подсохла, и можно было различить узкую дорожку, проложенную по гребню возвышенности.
Анри тотчас же направил туда своего коня и по цоканью копыт определил, что под зыбким слоем тины лежит мощеная дорога; он догадался также, что она ведет кружным путем к холму, где расположились французы.
Он вызвался проехать в их лагерь; предприятие было рискованное, поэтому других охотников не нашлось, и Анри один отправился по опасной дороге, оставив Реми и Диану на попечение лейтенанта.
Едва он покинул поселок, как с противоположного холма тоже спустился всадник; но если Анри хотел найти путь от поселка к лагерю, то этот неизвестный, видимо, задумал проехать из лагеря в поселок.
Оба представителя разбитого французского войска храбро продолжали путь и вскоре убедились, что их задача менее трудна, чем они того опасались: из-под тины ключом била вода. Теперь всадников разделяли какие-нибудь двести шагов.
- Франция! - возгласил всадник, спустившийся с холма, и приподнял берет, на котором развевалось белое перо.
- Как, это вы, ваша светлость? - радостно отозвался дю Бушаж.
- Анри, дорогой брат мой! - воскликнул всадник с белым пером.
Рискуя увязнуть в тине, темневшей по обе стороны дороги, оба всадника пустили лошадей галопом и вскоре обнялись под восторженные клики зрителей.
Поселок и холм мгновенно опустели: ониские тяжеловооруженные всадники и королевские гвардейцы, воины-гугеноты и воины-католики - все хлынули к дороге, на которую первыми ступили два брата.
Вскоре воздух огласили громкие приветствия, и на той самой дороге, где они думали найти смерть, три тысячи французов вознесли благодарность провидению и закричали:
- Да здравствует Франция!
- Господа, - воскликнул один из офицеров-гугенотов, - мы должны кричать "Да здравствует адмирал!", ибо не кто иной, как герцог де Жуаез, спас нам жизнь в эту ночь, а сегодня утром даровал нам великое счастье обняться с нашими соотечественниками!
Гул одобрения был ответом на эти слова.
На глазах у братьев выступили слезы; они вполголоса обменялись несколькими словами.
- Что с герцогом? - спросил Жуаез.
- Судя по всему, он погиб, - ответил Анри.
- Это горестный для Франции день… - молвил адмирал. Обернувшись затем к своим людям, он громко объявил: - Не будем понапрасну терять время, господа! По всей вероятности, как только вода спадет, на нас будет произведено нападение; мы окопаемся здесь, пока не получим продовольствия и достоверных известий.
- Но, монсеньер, - возразил кто-то, - кавалерия не сможет действовать: лошадей не кормили со вчерашнего дня.
- На нашей стоянке имеется зерно, - сказал лейтенант, - но как быть с людьми?
- Если есть зерно, - ответил адмирал, - мне больше ничего не надо; люди будут есть то же, что и лошади.
- Брат мой, - прервал его Анри, - прошу тебя, дай мне возможность хоть минуту поговорить с тобой наедине.
- Я займу этот поселок, - ответил Жуаез. - Выбери подходящее помещение и дожидайся меня.
Анри вернулся к своим спутникам.
- Теперь вы среди войска, - сказал он Реми. - Послушайтесь меня, спрячьтесь в том помещении, которое я подыщу; не следует, чтобы кто бы то ни было видел вашу госпожу.
Реми и Диана заняли помещение, которое, по просьбе Анри, ему уступил лейтенант ониских кавалеристов, с прибытием Жуаеза ставший всего-навсего исполнителем приказаний адмирала.
Около двух часов пополудни герцог де Жуаез под звуки труб и литавр вступил со своими частями в поселок и издал строгий приказ, дабы предупредить всякие бесчинства.
Затем он велел раздать людям ячмень, лошадям овес, тем и другим - питьевую воду; несколько бочек пива и вина, найденных в погребах, были, по его распоряжению, отданы раненым, а сам он, объезжая посты, подкрепился на глазах у всех куском простого хлеба и запил его стаканом воды. Повсюду солдаты встречали адмирала как избавителя возгласами любви и благодарности.
- Пусть только фламандцы сунутся сюда, - сказал Жуаез, оставшись с глазу на глаз с братом. - Я их разобью наголову и даже съем, ведь я голоден как волк. А теперь расскажи мне, каким образом ты очутился во Фландрии? Я был уверен, что ты в Париже.
- Брат мой, жизнь в Париже стала для меня невыносимой, вот я и отправился к тебе во Фландрию.
- И все это по-прежнему от любви? - спросил Жуаез.
- Нет, с отчаяния. Клянусь тебе, Анн, я уже не влюблен; моей страстью стала отныне неизбывная печаль.
- Брат мой, - воскликнул Жуаез, - позволь сказать тебе, что женщина, которую ты полюбил, - дурная женщина!
- Почему?
- А вот почему, Анри: если от избытка добродетели человек не считается со страданиями других, - это уже не добродетель, а изуверство, свидетельствующее об отсутствии христианского милосердия.
- Брат мой, брат мой! - воскликнул Анри. - Не клевещи на добродетель! Ведь ты так добр, так велико душен!
- Быть великодушным по отношению к людям бес сердечным - значит дурачить самого себя.
- Брат мой, - с кротчайшей улыбкой сказал Анри, - какое счастье для тебя, что ты не влюблен! Но прошу вас, господин адмирал, перестанем говорить о моей безумной любви и обсудим военные дела.
- Согласен, ведь разговорами о своей безумной любви ты, чего доброго, и меня сведешь с ума.
- Ты видишь, у нас нет продовольствия.
- Знаю, и я уже нашел способ его раздобыть.
- Каким образом?
- Я не могу двинуться отсюда, пока не получу известий о других частях армии; ведь здесь выгодная позиция, и я готов защищать ее против сил, в пять раз превосходящих мои собственные; но я вышлю отряд смельчаков на разведку: во-первых, они соберут мне нужные сведения, а во-вторых, добудут продовольствие, - эта Фландрия в самом деле прекрасная страна.
- Не такая уж прекрасная, брат мой.
- О! Я говорю о стране, какой создал ее господь, а не о людях - они-то всегда портят его творения. Пойми, Анри, какое безрассудство совершил герцог Анжуйский, какую крупную партию он проиграл, как быстро гордыня и опрометчивость погубили несчастного Франциска! Мир праху его, не будем больше говорить о нем, но ведь он действительно мог приобрести и неувядаемую славу и одно из прекраснейших королевств Европы, а вместо этого он сыграл на руку… кому? Вильгельму Лукавому. А впрочем, знаешь, Анри, антверпенцы сражались храбро!
- И ты тоже, брат мой!
- Да, в тот день я был в ударе, а кроме того, произошло событие, которое меня сильно подзадорило.
- Какое?
- Я сразился на поле брани со шпагой, хорошо мне знакомой.
- Шпагой француза?
- Да, француза.
- И он находился в рядах фламандцев?
- Во главе их, Анри. Эту тайну нужно раскрыть - она несомненно находится в связи с четвертованием Сальседа на Гревской площади.
- Дорогой мой повелитель, ты, к несказанной моей радости, вернулся цел и невредим, а вот мне необходимо наконец что-нибудь совершить!
- Что именно?
- Прошу тебя, назначь меня командиром разведчиков.
- Нет, Анри, нет. Если уж ты хочешь непременно умереть, я найду для тебя более доблестную смерть.
- Брат мой, умоляю тебя, согласись на мою просьбу, я буду осторожен, обещаю тебе.
- Хорошо, я все понял.
- Что же ты понял?
- Ты решил испытать, не смягчит ли ее жестокое сердце тот шум, который подымается вокруг блистательного подвига. Признайся, именно этим объясняется твое необычное упорство.
- Признаюсь, если тебе это угодно, брат мой.
- Что ж, ты прав. Женщины, которые остаются не преклонными пред лицом большой любви, часто дают себя прельстить небольшой славой.
- Стало быть, ты мне поручишь это командование, брат?
- Придется, раз ты этого хочешь.
- Я должен выступить сегодня же?
- Непременно, Анри; ты сам понимаешь, мы не можем дольше ждать.
- Сколько человек ты выделишь в мое распоряжение?
- Самое большее - сто; я не могу ослабить свою позицию. Но дай мне честное слово, что ты вступишь в бой только в том случае, если силы противника будут равны твоим или немногим больше.
- Клянусь!
- Вот и отлично! Из какой части ты возьмешь людей?
- Позволь мне взять сотню ониских кавалеристов, - у меня среди них много друзей. Когда мне выступить?
- Немедленно. Вели выдать паек людям на один день, лошадям - на два дня. Помни, я хочу получить сведения как можно скорее и из надежных источников.
- Еду, брат мой! У тебя не будет никаких секретных поручений?
- Не разглашай гибели герцога; пусть думают, что он у меня в лагере. Преувеличивай численность моего войска; если, паче чаяния, вы найдете тело герцога, воздай ему все должные почести: хоть он и был дурной человек и ничтожный полководец, он все же принадлежал к царствующему дому; вели положить тело в дубовый гроб, и мы отправим его бренные останки в Сен-Дени для погребения в усыпальнице французских королей.
Анри хотел было поцеловать руку старшего брата, но тот ласково обнял его.
- Еще раз обещай мне, Анри, - сказал адмирал, - что эта разведка - не хитрость, к которой ты прибегаешь, чтобы доблестно пасть в бою.
- Брат мой, когда я отправился к тебе во Фландрию, у меня была такая мысль; но теперь, клянусь тебе, я от казался от нее.
Молодые люди снова заключили друг друга в объятия и расстались, но еще не раз оборачивались, чтобы обменяться приветствиями и улыбками.
IX. Поход
Не помня себя от радости, дю Бушаж поспешил к Ре-ми и Диане.
- Будьте готовы через четверть часа, - сказал он, - мы выступаем. Двух оседланных лошадей вы найдете во дворе; вы должны незаметно присоединиться к нашему отряду и ни с кем не говорить ни слова.
Затем Анри вышел на галерею, опоясывавшую дом, и крикнул:
- Трубачи ониских кавалеристов, играйте сбор!
Сигнал гулко разнесся по поселку; лейтенант привел своих людей, и они тотчас выстроились перед домом.
- Солдаты, - обратился к ним Анри, - адмирал де Жуаез назначил меня вашим командиром; он поручил мне произвести разведку. Кто добровольно последует за мной?
Все триста человек, как один, сделали шаг вперед.
- Благодарю вас, - сказал Анри, - недаром вы были доблестным примером для всей армии; но я могу взять с собой только сто человек. Сударь, - продолжал он, обращаясь к лейтенанту, - прошу вас, произведите жеребьевку.
Пока лейтенант занимался порученным ему делом, адмирал де Жуаез давал брату последние указания.
- Слушай меня внимательно, Анри, - говорил он. - Равнина быстро подсыхает; местные жители уверяют, что между Контиком и Рюпельмондом можно проехать. Ваш путь пролегает между двумя реками - Рюпелем и Шельдой. Не доезжая Рюпельмонда, вы найдете пригнанные из-под Антверпена лодки и переправитесь на них через Шельду. Надеюсь, но дороге в Рюпельмонд вы найдете либо склады продовольствия, либо мельницы.
Выслушав брата, Анри заторопился: ему хотелось выступить как можно скорее.
- Повремени, - остановил его Жуаез. - Ты забываешь главное: мои люди захватили трех крестьян, одного я отдаю тебе в проводники. Никакой жалости: при первом признаке измены - пуля или удар кинжала.
С этими словами адмирал обнял брата и скомандовал: "По коням!"
Анри приставил к проводнику двух конвоиров с заряженными пистолетами в руках. Реми и его спутница держались в отдалении, среди солдат. Дю Бушаж не отдал относительно их никаких распоряжений, считая, что любопытство окружающих и так достаточно возбуждено присутствием неизвестных лиц.
Сам же он занял место во главе отряда.
Ехали медленно: твердая почва уходила из-под копыт лошадей, и весь отряд увязал в грязи. Время от времени на равнине появлялись какие-то призраки, бегущие без оглядки: то были либо крестьяне, слишком поспешно возвратившиеся в родные места, либо несчастные французы, не знавшие, друзья ли им повстречались или враги.
Проехав за три часа два лье, отважные разведчики добрались до реки Рюпель, вдоль берега которой тянулась мощеная дорога; но теперь на смену трудностям пришли опасности: две-три лошади зашибли себе ноги о неплотно уложенные камни; иные, поскользнувшись на покрытых тиной камнях, упали в реку и погибли вместе с их ездоками. Вдобавок с лодок, стоявших на причале у противоположного берега, в отряд несколько раз стреляли. В этих трудных условиях Анри показал себя достойным предводителем и подлинным другом солдат; действуя осторожно и разумно, он вел людей к спасению и рисковал только собственной жизнью.
Немного не доезжая Рюпельмонда, ониские кавалеристы наткнулись на нескольких французских солдат, сидевших на корточках вокруг кучки тлеющего торфа. Несчастные жарили кусок конины: то была единственная пища, которую им удалось раздобыть за последние двое суток.
Завидев всадников, участники этого жалкого пиршества всполошились; они хотели было удрать, но один из них удержал товарищей, говоря: