- Чего нам бояться? Если это враги, они убьют нас, и по крайней мере все разом будет кончено.
- Франция! Франция! - крикнул Анри, услыхав эти слова. - Идите скорее к нам, бедняги!
Измученные французы подбежали к соотечественникам; тотчас их снабдили плащами, дали хлебнуть можжевеловой водки и позволили ехать вместе со слугами, по двое на одной лршади. Они с радостью присоединились к отряду.
Наконец глубокой ночью добрались до Шельды. Все вокруг было окутано мраком; у самого берега ониские кавалеристы застали двух мужчин, на ломаном фламандском языке они уговаривали лодочника перевезти их на другой берег. Лодочник отказывался и вдобавок угрожал им. Лейтенант, говоривший по-фламандски, велел отряду остановиться, а сам, спешившись, бесшумно приблизился к спорившим и расслышал следующие сказанные лодочником слова:
- Вы французы, стало быть, должны умереть здесь; вы не попадете на тот берег.
Один из мужчин приставил к горлу лодочника кинжал и, уже не пытаясь коверкать свою речь, сказал на чистейшем французском языке:
- Умереть придется тебе, хоть ты и фламандец, если тотчас же не перевезешь нас!
- Держите его, сударь, держите! - крикнул лейтенант. - Мы вам поможем!
Француз от изумления ослабил хватку; воспользовавшись этим, лодочник вырвался и проворно отчалил.
Один из кавалеристов тотчас же смекнул, какую огромную пользу может принести лодка, и выстрелом из пистолета уложил лодочника наповал.
Оставшись без гребца, лодка перевернулась, и волны прибили ее обратно к берегу. Французы, спорившие с лодочником, первыми сели в нее. Это явное желание обособиться удивило и обеспокоило лейтенанта, и он спросил:
- Позвольте узнать, господа, кто вы такие?
- Сударь, мы морские офицеры. А вы, как видно, ониские кавалеристы?
- Да, сударь; не хотите ли примкнуть к нашему отряду?
- Охотно, господа.
- В таком случае, садитесь на подводу, если вы слишком устали, чтобы идти пешком.
- Разрешите узнать, куда вы держите путь? - спросил второй морской офицер, до того времени молчавший.
- Нам приказано добраться до Рюпельмонда, сударь.
- Будьте осторожны, - продолжал тот же офицер, - сегодня утром в том же направлении проехал испанский отряд, очевидно выступивший из Антверпена.
- Погодите, - сказал лейтенант, - я попрошу сюда нашего командира. - Он знаком подозвал Анри и объяснил ему, в чем дело.
- А сколько человек было в отряде? - спросил дю Бушаж.
- Человек пятьдесят.
- Ну и что же? Это вас пугает?
- Нет, граф, но я думаю, что следовало бы захватить лодку с собой; она вмещает двадцать человек, и если нужно будет переправиться через реку, это удастся сделать в пять приемов, держа лошадей под уздцы.
- Согласен, - сказал Анри, - возьмите лодку. А что, при впадении Рюпеля в Шельду есть какое-нибудь жилье?
- Там целый поселок, - вставил кто-то.
- Едем туда; угол, образуемый слиянием двух рек, должен быть превосходной позицией… Вперед, солдаты! Распорядитесь, чтобы два человека сели в лодку и направляли ее в ту сторону, куда, поедем мы.
- Если разрешите, - сказал один из морских офицеров, - в лодку сядем мы.
- Согласен, господа, - ответил Анри, - но не теряйте нас из виду и присоединитесь к нам, как только мы вступим в поселок.
- Превосходно, - ответил все тот же морской офицер и сильным взмахом весел отчалил от берега.
"Странно, - подумал Анри, снова пускаясь в путь, - этот голос мне очень знаком".
Час спустя они уже были в поселке, действительно занятом испанским отрядом, о котором говорил морской офицер. Внезапно атакованные, испанцы почти не сопротивлялись. Дю Бушаж велел обезоружить пленных и запереть их в одном из домов поселка; по его приказу к ним приставили караул из десяти человек. Затем Анри распорядился, чтобы люди поели, сменами по двадцать человек. Ужин уже был готов: то был ужин захваченных врасплох испанцев.
Прежде чем подкрепиться самому, Анри отправился проверить сторожевые посты. Спустя полчаса он вернулся. Невзирая на то, что он просил офицеров ужинать без него, они ни к чему не притронулись, но кое-кто от усталости успел задремать.
При появлении графа спящие проснулись, а те, что бодрствовали, вскочили на ноги. Анри обвел взглядом просторную комнату.
Медные лампы, подвешенные к потолку, отбрасывали тусклый дымный свет.
Вид стола, уставленного пшеничными хлебами, окороками жареной свинины и кружками пенящегося пива, раздразнил бы аппетит не только у людей, не евших и не пивших целые сутки.
Дю Бушажу указали на оставленное для него почетное место.
Он сел и предложил всем приняться за еду. По тому, как бойко ножи и вилки тотчас застучали о фаянсовые тарелки, Анри мог заключить, что его ждали с некоторым нетерпением и что его приход был желанным для всех.
- Кстати, - спросил он лейтенанта, - нашлись наши морские офицеры?
- Да, сударь.
- Где же они?
- Вон там, в самом конце стола.
Действительно, офицеры не только сидели в дальнем конце стола, но и выбрали самое темное место во всей комнате.
- Господа, - сказал им Анри, - вам там неудобно сидеть, и вы, сдается мне, ничего не едите.
- Благодарствуйте, граф, - ответил один из них, - мы очень устали и гораздо больше нуждаемся в отдыхе, чем в пище; мы уже говорили это господам офицерам, но они настояли на том, чтобы мы сели за стол, утверждая, что таков ваш приказ.
Анри слушал с величайшим вниманием, но было ясно, что голос интересует его больше, чем ответ.
- Ваш товарищ такого же мнения? - спросил он, когда морской офицер замолчал.
При этих словах дю Бушаж так испытующе смотрел на второго офицера, низко нахлобучившего шляпу и упорно молчавшего, что все военные, сидевшие за столом, тоже стали к нему приглядываться.
Вынужденный хоть что-нибудь ответить, офицер едва внятно пробормотал:
- Да, граф.
Услышав этот голос, Анри вздрогнул. Затем он встал и решительно направился туда, где сидели оба офицера.
Он остановился подле обоих и, обратившись к тому из них, кто говорил первым, сказал:
- Сударь, докажите мне, что вы не брат господина Орильи и не сам господин Орильи.
- Орильи! - в один голос воскликнули присутствующие.
- А вашего спутника, - продолжал Анри, - я покорно прошу слегка приподнять шляпу, закрывающую ему лицо, иначе мне придется назвать его монсеньером и низко склониться перед ним…
В то же время Анри отвесил неизвестному почтительный поклон.
Тот поднял голову.
- Его высочество герцог Анжуйский! - в один голос воскликнули офицеры.
- Ну что ж, господа, - сказал герцог, - раз вы согласны признать вашего побежденного, скитающегося государя, я не стану дольше препятствовать изъявлению чувств, которые глубоко меня трогают. Вы не ошиблись, господа, перед вами подлинно герцог Анжуйский.
- Да здравствует монсеньер! - дружно закричали офицеры.
X. Павел из семейства Эмилиев
Все эти приветствия, хотя и искренние, смутили герцога.
- Потише, потише, господа, - сказал он, - прошу вас, не радуйтесь больше меня самого удаче, выпавшей на мою долю. Поверьте, не узнай вы меня, я не стал бы первым хвалиться тем, что сохранил жизнь.
- Как! Монсеньер! - воскликнул Анри. - Вы видели, как мы сокрушаемся о вашей гибели, и не открыли нам, что мы печалимся понапрасну?
- Господа, - ответил герцог, - помимо множества причин, в силу которых я желал остаться неузнанным, мною руководило следующее побуждение: мне хотелось воспользоваться случаем и послушать, какие надгробные речи будут произнесены в мою честь.
- О! Монсеньер! Монсеньер!
- Нет, в самом деле, - продолжал герцог, - я похож на Александра Македонского: я смотрю на войну, как на искусство. Так вот, положа руку на сердце, скажу: мне думается, я совершил ошибку.
- Монсеньер, - молвил Анри, потупившись, - прошу вас, не говорите этого.
- А почему? Неужели вы думаете, что я не осуждаю себя, и весьма сурово, за то, что проиграл сражение?
- Монсеньер, ваша доброта пугает нас, благоволите успокоить ваших покорных слуг, сказав, что вы не испытываете страданий.
Грозная тень легла на чело принца, еще более омрачив его и без того зловещее лицо.
- Нет, нет, - ответил он. - Благодарение богу, я чувствую себя лучше, чем когда-либо, и мне весьма приятно ваше общество.
Офицеры поклонились.
- Сколько человек под вашим началом, дю Бушаж? - спросил герцог.
- Сто пятьдесят, монсеньер.
- Так, так… сто пятьдесят из двенадцати тысяч. Тоже соотношение, что и после битвы при Каннах.
- Монсеньер, - возразил Жуаез, - если ваша битва подобна битве при Каннах, то мы все же счастливее римлян: мы сохранили нашего Павла Эмилия!
- Клянусь спасением своей души, господа, - сказал герцог, - Павел Эмилий битвы под Антверпеном - Жуаез, и, по всей вероятности, для полноты сходства твой брат погиб… Так ведь, дю Бушаж?
При этом хладнокровно заданном вопросе у Анри болезненно сжалось сердце.
- Нет, монсеньер, - ответил он, - брат жив.
- А! Тем лучше! - с ледяной усмешкой воскликнул герцог. - Славный наш Жуаез уцелел! Где же он? Я хочу его обнять!
- Его здесь нет, монсеньер.
- Что же он, ранен?
- Нет, монсеньер, цел и невредим.
- Но, подобно мне, спасся чудом, скитается, голоден, опозорен, жалок!
- Я несказанно рад сообщить вашему высочеству, что брат сохранил три тысячи человек и, возглавив их, занял большой поселок в семи лье отсюда.
Герцог побледнел.
- Три тысячи человек! - повторил он. - И эти три тысячи сохранил Жуаез! Да знаешь ли ты, что твой брат оказался вторым Ксенофонтом! Да здравствует Жуаез! К черту Валуа! Право слово, королевский дом не мог бы избрать своим девизом "Hilariter".
- Монсеньер! Монсеньер! - пробормотал дю Бушаж, удрученный сознанием, что под наигранной веселостью герцога таится злобная, мучительная зависть.
- Да, да, клянусь спасением своей души, я говорю истинную правду… Так ведь, Орильи?.. Мы возвращаемся во Францию, точь-в-точь как Франциск Первый после битвы при Павии. Все потеряно, и честь в придачу. Ха-ха-ха!
Этот смех, горький, как рыдание, был встречен мрачным безмолвием, которое Анри прервал словами:
- Расскажите нам, монсеньер, каким образом добрый гений Франции спас вашу милость.
- Эх, любезный граф, все очень просто; по всей вероятности, гений, покровитель Франции, в тот момент был занят чем-то более важным - вот мне и пришлось спасаться самому!
- Каким образом, монсеньер?
- Улепетывая со всех ног.
Никто из присутствующих не улыбнулся в ответ на эту остроту, которую герцог несомненно покарал бы смертью, если бы ее позволил себе кто-нибудь другой.
- Всем известны хладнокровие, храбрость и полководческий талант вашего высочества, - возразил Анри. - Мы умоляем вас не терзать наши сердца, приписывая себе воображаемые ошибки. Самый даровитый полководец может потерпеть поражение, и сам Ганнибал был побежден при Заме.
- Да, - ответил герцог, - но Ганнибал выиграл битвы при Требии, Тразименском озере и Каннах, а я выиграл одну только битву при Като-Камбрези, которая не может идти ни в какое сравнение с ними.
- Вы изволите шутить, монсеньер, говоря, что бежали?
- Нет, черт возьми! И не думаю шутить; неужели, дю Бушаж, ты находишь, что это предмет для шуток?
- Разве можно было поступить иначе, граф? - спросил Орильи, желая поддержать своего господина.
- Молчи, Орильи, - приказал герцог, - спроси об этом у тени Сент-Эньяна.
Орильи потупился.
- Ах да, вы не знаете, что произошло с Сент-Эньяном; я расскажу вам это не в трех словах, а в трех гримасах.
При этой новой остроте, омерзительной в столь тягостных обстоятельствах, офицеры нахмурились, не смущаясь тем, что это могло не понравиться их повелителю.
- Итак, представьте себе, господа, - начал герцог, делая вид, будто не заметил этого изъявления недовольства, - представьте себе, что в ту минуту, когда неблагоприятный исход битвы уже определился, Сент-Эньяи собрал вокруг себя пятьсот всадников и, вместо того что бы отступать, как все прочие, подъехал ко мне со словами: "Нужно немедленно пойти в атаку, монсеньер". - "Как так? - возразил я. - Вы с ума сошли, Сент-Эньян, их сто против одного француза". - "Будь их тысяча против одного, - ответил он с ужасающей гримасой, - я пойду в атаку". - "Идите, друг мой, идите, - сказал я. - Что до меня, я-то в атаку не пойду, я поступлю совсем наоборот". - "В таком случае дайте мне вашего коня - он совсем обессилел, я же бежать не намерен, поэтому для меня всякий конь хорош". И он действительно отдал мне своего вороного коня, а сам пересел на моего белого, сказав при этом: "Герцог, на этом скакуне вы сделаете двадцать лье за четыре часа". Затем, обратившись к своим людям, он воскликнул: "За мной, господа! Вперед все те, кто не хочет повернуться спиной к врагам!" И он бросился на встречу фламандцам с гримасой еще более страшной, чем первая. Послушай он меня, вместо того чтобы проявить такую бесполезную отвагу, он сидел бы с нами за этим столом и не строил бы в настоящую минуту третью по счету гримасу, по всей вероятности еще более безобразную, чем две первые.
Дрожь возмущения проняла всех присутствующих.
"У него нет сердца, - подумал Анри. Как жаль, что сан этого негодяя избавляет его от вызова, который с радостью бросил бы ему каждый из нас!"
- Вот как случилось, - продолжал принц, осушая стакан, - что Сент-Эньян умер, а я жив; впрочем, умирая, он оказал мне последнюю огромную услугу: поскольку он ехал на моей лошади, все решили, что погиб я, и фламандцы замедлили преследование. Но будьте спокойны, господа, мы возьмем реванш, кровавый реванш, и со вчерашнего дня я, по крайней мере в мыслях своих, формирую самую грозную армию, какая когда-либо существовала.
- А покамест, - заявил Анри, - ваше высочество примет начальствование над моим отрядом; я скромный дворянин и не вправе отдавать приказания там, где находится представитель королевского дома.
- Согласен, - сказал принц. - Прежде всего я приказываю всем приняться за ужин; в частности, это относится к вам, дю Бушаж, вы даже не придвинули к себе тарелку.
- Монсеньер, я не голоден.
- В таком случае, друг мой дю Бущаж, проверьте еще раз посты. Объявите командирам, что я жив, но попросите их не слишком громко выражать свою радость, прежде чем мы не займем какие-нибудь надежные укрепления или не соединимся с войсками нашего непобедимого Жуаеза.
Как видит читатель, этому беглецу и трусу достаточно было одной минуты, чтобы снова стать кичливым, беспечным и властным.
Повелевать сотней людей или ста тысячами - все равно значит повелевать. Властители всегда требуют не то, что заслужили, а то, что, по их мнению, им причитается.
Герцога очень удивляло, что военный с именем и положением дю Бушажа согласился принять командование горстью людей и отправиться в столь опасную экспедицию. Такое дело надлежало поручить какому-нибудь лейтенанту, а не брату прославленного адмирала.
Герцог стал расспрашивать офицеров и в конце концов узнал, что адмирал поручил брату возглавить разведку, лишь уступив его настояниям.
- Почему же, в каких целях, - спросил герцог у лейтенанта, - граф столь настойчиво добивался, чтобы ему дали такое, в сущности, маловажное поручение?
- Прежде всего он хотел оказать помощь людям, спасенным адмиралом, - ответил тот.
- Прежде всего - сказали вы, а какие побуждения действовали затем, сударь?
- Даже вашему высочеству я могу называть только те причины, которые связаны со службой.
- Вот видите, господа, - сказал герцог, обращаясь к немногим офицерам, еще сидевшим за столом, - я был совершенно прав, стараясь остаться неузнанным: в моей армии имеются тайны, в которые меня не посвящают.
- О монсеньер, - возразил лейтенант, - вы очень дурно истолковали мою сдержанность; тайна касается только самого графа дю Бушажа. Разве не могло случиться, что, служа общим интересам, он пожелал оказать услугу кому-нибудь из своих родственников или близких друзей?
- Кто же здесь находится из родственников или близких друзей графа? Скажите мне, я хочу поскорее обнять его!
- Монсеньер, - сказал Орильи, вмешиваясь в разговор с той почтительной фамильярностью, которую он давно взял в привычку, - я наполовину раскрыл эту тайну. Родственник графа дю Бушажа на самом деле…
- На самом деле… Договаривай скорее, Орильи.
- На самом деле родственница, монсеньер.
- Вот оно что! - воскликнул герцог. - Милейший Анри! Это так понятно… Ну что ж, закроем глаза на интрижку с родственницей и не будем больше говорить об этом.
- Это самое лучшее, что ваше высочество может сделать, - сказал Орильи, - тем более, что дама сия переодета мужчиной.
- Так, так… Стало быть, находясь в войсках, Анри возит с собой родственницу!.. Где же она, Орильи?
- Наверху!
- Как! Здесь, в этом доме?
- Да, монсеньер… Но… тише. Вот господин дю Бушаж!
- Тише! - повторил за ним герцог и разразился хохотом.
XI. Герцог Анжуйский предается воспоминаниям
Возвращаясь, Анри услышал злобный хохот герцога, но он слишком мало общался с его светлостью, чтобы знать, какие угрозы таило в себе всякое проявление веселости со стороны герцога Анжуйского.
Став начальником отряда, герцог поручил Анри ведать сторожевыми постами. Такое решение казалось настолько естественным, что все остальные и в первую очередь сам Анри обманулись насчет истинных намерений герцога.
Однако дю Бушаж счел нужным дать лейтенанту кое-какие указания по службе, а также на время своего отсутствия поручить ему заботу об обоих своих спутниках.
Но не успел он сказать лейтенанту и двух слов, как в разговор вмешался герцог.
- Секреты? - спросил он со своей обычной коварной улыбкой.
Слишком поздно лейтенант сообразил, что он наделал своей нескромностью; раскаиваясь в этом и желая выручить графа, он поспешно сказал:
- Нет, монсеньер, граф только спросил меня, сколько у нас осталось пороху, сухого и годного к употреблению.
- А! Это дело другое, - заметил герцог, вынужденный сделать вид, что поверил объяснению, иначе он сам бы себя изобличил в соглядатайстве и этим унизил бы свое достоинство принца крови.
Воспользовавшись тем, что герцог отвернулся, лейтенант торопливо шепнул Анри:
- Его высочеству известно, что вас кто-то сопровождает.