- Во всех магазинах Лондона воровство достигает трех процентов общей суммы. "Биба" далеко вырвалась и опередила всех. У них двенадцать процентов. Нужно зажечь свет в залах. Такой полумрак необычайно удобен для воришек! - требовали совладельцы "Бибы".
- Ни за что! Приглушенный свет основа стиля! - стояла на своем непрактичная хозяйка.
- Но все разворуют!
- Пусть воруют! Но свет зажигать не позволю!
Продавщицы "Бибы" поражали всех, кто их видел.
При выборе девушек непременным условием было - тонкая изящная фигура, длинные ногти, которые нужно было окрашивать непременно в черный цвет, и томное равнодушие к покупателю.
- Я всегда ненавидела этих алчных старух-торговок в лондонских магазинах, - учила продавщиц Барбара, - они как голодные шакалы набрасываются на покупателя и норовят воткнуть хоть что-нибудь. Не нужно никому ничего навязывать. Кто хочет, подойдет и скажет, чего хочет. И тогда вы обслужите.
Барбару обожал весь штат магазина. Она знала всех по именам. Люди понимали, что с такой удивительной хозяйкой вряд ли им придется долго быть вместе. Но никто не решался уходить, ожидая, что же будет.
А было все просто, просто. И быстро, быстро. Барбаре-художнику наскучило свое детище, его терпкий стиль уже раздражал ее, она тянулась к чему-то другому, стала мучить вторичность стиля, слова "тридцатые в шестидесятых", приятные в начале, действовали раздражающе, звучали обидно, хотя и справедливо. Барбара-хозяйка понимала, что нельзя бросать дело, уже равнодушная, холодная, она связывалась с поставщиками, старалась снизить цены, придумывала новые фасоны. Все чаще передоверяла она дела партнерам и, наконец, сдалась. Партнеры перекупили у нее все дело. И продержались недолго. Летом семьдесят пятого года шумно была объявлена распродажа "Бибы".
И началась вакханалия. В беспомощно распахнутые двери "Бибы" ринулся весь город. Позолоченные платья; соломенные шляпы с перьями и цветными лентами; украшения из слоновой кости; игральные карты с эмблемой "Бибы"; шубы "под леопарда"; широченные кружевные юбки золотого, серебряного, химически-малинового и зеленого цветов; узкие шерстяные туники, серые, полосатые, под зебру, под кенгуру; чулки всех возможных и всех невозможных цветов; чемоданы "под жирафа"; длинные пальто до пят из прорезиненного тяжелого материала с высокими плечами; узкие платья с огромными пуговицами разных цветов; китайские халаты, расшитые райскими птицами и цветами; мыло с эмблемой "Бибы"; куски материй, раскрашенные под шкуры всех зверей на свете; блокноты, ручки, плакаты с эмблемой "Бибы"; огромные сундуки, доверху набитые пуговицами, змейками, туфлями с пятками и без пяток, с платформами и без платформ; причудливо изогнутые вилки и ложки; перья страуса; стаканы из притемненного стекла; супницы в форме петуха; салатницы в форме капустных листьев; пепельницы - вороньи клювы; абажуры во множестве, неяркие, серо-черно-бежевые с кистями; кружевные мрачные покрывала; черные тарелки с золотыми ободками; плетеные корзины и хлебницы в форме тюльпанов; пояса-змеи; искусственные лилии, пыльные и поникшие; кадки с пальмами; круглые вешалки; духи особого пряно-дразнящего запаха; черные лаки для ногтей; черные, темно-бордовые, голубые и зеленые помады для губ; черная краска для щек; пустые бутылки для парфюмерии с эмблемой "Бибы"; расчески в форме звериной пасти; шнурки со змеиными головами; раскрашенные деревянные скульптуры, нарочито базарной работы; зеркала с черной амальгамой; огромные бархатные подушки причудливых форм; сушеные цветы и листья, похожие на китовые усы или космические локаторы, - бедные скелеты некогда пахнущих зеленых существ; подсвечники в форме подков, разинутых пастей, ладоней, где все пять пальцев - свечи; ползучие растения в горшках; всецветные катушки ниток; бюсты манекенов, уже лысых, с жалкими, типично Бибиными черными губами…
Все это, согласно объявлению, должно было уйти. И удивительно: все, прежде вызывающее лишь любопытство, многим недоступное и ненужное по ценам, или по фигурам, или по вкусам, - вдруг стало почти задаром нужно всем. Толстые и худые, высокие и маленькие, старые и молодые, нервничая, суетясь, перехватывая друг у друга, брали, брали, брали. И все прибывал, прибывал поток с улицы. Никто ни за кем не следил, воровство становилось массовым. Казалось, дух Барбары - безумный, странный, вольный дух - витал над всем этим дозволенным разбоем.
Женщины ползали на корточках перед сундуками, наполненными пуговицами, лихорадочно перегребая груды шелестящих, текущих между пальцев кружочков и ромбиков, призванных к такому простому делу: застегивать и расстегивать. Их лица горели, пальцы судорожно ныряли в пуговичное море, выхватывая что попало - ненужный цвет, ненужную форму, ненужный размер.
Удивительно. Необъяснимо. А впрочем… Огромный зал был набит совсем не нищенками, это были хозяйки, продавщицы, мелкие служащие.
Маленькая, чисто одетая негритянка, оторвавшись от сундука со змейками, пробиралась сквозь толпы ползающих и роющихся к выходу, из кармана ее пальто щедро сыпались пуговицы, переполнившие карман, и какая-то старушка зашептала ей, озираясь без всякой надобности: "Сыплется! Сыплется!" И они обе стали подбирать пуговицы, а они сыпались еще больше, и негритянка, махнув рукой, вдруг сказала: "Да ну их, пойду. Домой пора".
"Биба" падала в пропасть так же широко, распахнуто и нелепо, как и поднималась на свою сомнительную высоту.
И сразу же, на следующий день после первой грандиозной распродажи-растаски Лондон стал городом "Бибы" - все оделись в ее туфли и шляпы, в ее леопардовые воротники. На какую-то долю мгновения сбылось уже после катастрофы желание художницы - город стал почти таким, каким она хотела его сделать. Но не течет река вспять. Тряпицы "Бибы" быстро растворились в огромном потоке одежд.
У меня осталась от "Бибы" колода маленьких карт с ее эмблемой на обратной стороне: на черном фоне в золотом кругу, в страстно изогнутой позе танго, застыли две фигуры. Когда я гляжу на эмблему того, чего уже нет, мне чудится обреченность, какой-то сарказм в этих фигурах. И приходит мысль, а не посмеялась ли над Анлией эта красивая, вызывающая женщина, Барбара Хуланики?
И вспоминаю слова журналиста Филиппа Нормана, написавшего о крахе "Бибы": "Это был конец иллюзии, которой нет места в стране, сползающей в Армагеддон".
Лора Эшли
Казалось, в Лондоне гастролирует народный ансамбль танцев и песен, который называется как-нибудь так: "Добрая старая Англия", и участницы ансамбля разгуливают по улицам в тех же платьях, в каких выступают.
Платья были длинные, из парусины, хлопка, полотна, вельвета, с оборками и рюшами, блузы в кружевах, грубых, домотканых. Подолы щедро мели лондонские мостовые, и от обилия этих нарядов становилось тепло и уютно: неуместными вдруг оказывались не они, а линялые джинсы и мужские блузы на женских грудях. Восстановилась гармоническая справедливость разнополой природы: женщины шли как женщины, более того, как английские женщины: платья подчеркнули национальный характер, разжиженный, разбавленный, разъеденный бытом и нравами двадцатого века с его лозунгами братства наций, никак не воплощающимися в жизнь.
Во всех этих разного покроя платьях, блузах, юбках чувствовалась одна рука.
"Лора Эшли", так же, как "Куант" и "Биба", - семейный комбинат, с тою лишь разницей, что ни сама Лора, ни ее муж Бернард не могут похвалиться ни экзотическим происхождением, как Барбара, дочь польского дипломата, родившаяся в Палестине, ни высоким художественным образованием, как Мери Куант. Семья Эшли из английской глубинки.
"Мы, по сути, деревенские люди, приехали из деревни в Лондон, а теперь снова вернулись в деревню. И вся наша жизнь, все, чем мы занимаемся теперь, окрашено любовью к деревне", - признается Бернард Эшли.
Лора и Бернард Эшли поженились в 1949 году, Бернард был молодой инженер, работал в Сити, Лора собиралась посвятить себя домашним и семейным заботам. Еще девушкой она посещала ассоциацию для женщин сельских областей. Ассоциация поощряла интерес женщин к разного рода прикладным искусствам и ремеслам. Сначала для своего дома, потом для друзей и знакомых, начала Лора шить лоскутные одеяла, которые удивляли всех окружающих красотой и оригинальностью. Еще более удивлялись друзья Лоры, когда узнали и увидели ткани, которые она стала расписывать вручную, настольные подставки ее работы, разрисованные ею посудные полотенца.
- Послушай, ты можешь хорошо заработать, продав свою продукцию! - пошутил кто-то из друзей.
Так вот "шутки ради" предложила Лора несколько своих поделок одному придирчивому изысканному лондонскому магазину и, к ее удивлению, магазин не только взял ее работу, но тут же сделал ей заказ. Пришлось его выполнять.
Изделия Лоры начали расходиться с такой быстротой и успехом, что чета задумалась над проблемой покупки набойной машины для производства больших кусков тканей.
Эшли перестали шутить, когда увидели, что первые платья модели Лоры люди расхватали в пять минут, они поняли, что нужно выбирать между дилетантизмом и профессионализацией.
Сначала в Кенте, а теперь в Уэльсе Эшли завели фабрику по производству тканей и мастерскую платьев по моделям Лоры.
Удивительная история - горят огромные фирмы, трещат по швам испытанные в кризисных боях концерны, а маленькое деревенское производство Лоры Эшли набирает силу: что ни год - в Англии открывается еще один магазин "Лора Эшли". И всегда в них множество девушек, присматривающихся, примеряющих, покупающих. Проблемой "секрета Лоры Эшли" занимаются журналисты, модельеры, досужие сплетницы и завзятые модницы.
Ненадолго займемся и мы, зайдя для этого в один из ее магазинов, ну, к примеру, на "Фуэлм роуд".
Маленькое помещение, все завешанное платьями. У входа женщина, непременно с вежливой улыбкой, отнимает у вас большую сумку, если она с вами, и выдает вам номерок. Дело в том, что фирма зорко следит за тем, чтобы модели не разворовывались, популярность их велика, а воришек в последнее время прибавилось. Так вот, чтобы вы не поддались соблазну сунуть в сумку особенно понравившиеся платья, вас лишают сумки, и вы можете спокойно любопытствовать и, если пожелаете, купить что нужно.
Платья "от Лоры Эшли" висят в магазинчике не так, как принято в Лондоне: здесь нет манекенов, нет простора, дабы вам удобнее было выбирать. В узком зальчике перед грудами висящих на одной длинной вешалке платьев толпится множество молодых женщин. Мягко толкаясь перед узенькими и неудобно повешенными зеркалами, они прикладывают к себе синие в мелких цветочках с оборками и рюшами, блекло-серые в синих разводах, обшитые кружевом, грязно-желтые в бледно-сиреневых кружочках, ярусами спускающиеся вниз платья, блузы, юбки.
В тесной и очень неудобной примерочной женщины переодеваются в Лорины платья и подолгу, не спеша, крутятся перед зеркалом. Примерочная одна на всех, никто здесь не стесняется, при тесноте все же никто никому не мешает. За шторками примерочной терпеливо ждут те, кто еще не примерял. Никто никого не поторапливает..
Для того чтобы платья Лоры Эшли произвели впечатление с первого раза, нужно иметь "натренированный глаз".
При первом взгляде на них у советской женщины, привыкшей восторгаться яркими цветами, смелыми сочетаниями фиолетового с красным, зеленым и синим на синтетических тканях, которые мы на сегодня предпочитаем всем другим, - при первом взгляде у нее возникает "законное чувство разочарования"- так ткани Лоры похожи на те, которые у нас принято называть "старушечьими", которых пруд пруди в сельпо в каждой русской деревеньке.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросила у меня в Москве одна практичная Люся, едва увидевшая меня в платье от Эшли. - Ты вынула эту тряпку из бабкиного сундука, желая продемонстрировать всем свое равнодушие к одежде и к моде, которыми всегда кичилась? Довольно глупо с твоей стороны. Все знают, что ты приехала из Лондона, и это тряпье будет осуждено.
Кажется, бесполезно было уверять ее, что именно это платье "из бабкиного сундука" в моде в Лондоне, если считать модой то, что полгорода ходит в этих одеждах, легких, нежарких, романтичных и милых.
Не знаю, в чем собственно состоит главный секрет успеха Лоры Эшли, столь процветающей в такие сложные дни для Англии, когда почти никто здесь не процветает. Может быть, и, безусловно, в этом есть резон, секрет успеха в немалой степени связан с тоской по "добрым старым временам", что, быть может, и не были столь уж добрыми, но, отдалившись, стали казаться таковыми на фоне недоброго сегодня. Тоска по прошлому вообще, как мне кажется, есть необходимое и непременное свойство человеческой натуры, стремящейся к своим сегодняшним истинам, ищущей гармонии красоты, правды и справедливости.
В самом деле, какие бы суровые документы и факты ни оставило людям их прошлое, они все же смотрят в него с подобием надежды, ища и находя созвучное себе и потерянное в своем времени нечто. Сколько мы знаем успешных и неудачных попыток идеализации прошлого. А сколько удачных попыток охаивания, что само по себе часто в основе своей несет попытку тоже приблизиться к гармонии, правде, истине, если не спекулятивно в своей основе. И все же в человечестве более добра к своему прошлому, нежели зла.
Вот и платьица эти нехитрые - в чем секрет - сформулировать не возьмусь, но знаю, на себе испытала: сначала я глядела на них с явной насмешкой, потом с сомнением, но стоило лишь надеть, как из человека двадцатого века немедленно превращалась я в женщину: оборки качались, обвивались, складки падали и обтекали - все это меняло выражение лица, походку, взгляд. Я чувствовала себя великолепно, совершенством, лишенным недостатков, ибо в платье Лоры Эшли все недостатки не имели значения.
Смелая индивидуальность Лоры Эшли наложила заметный отпечаток на всю современную моду. Это Лора, никто иной, первой ввела длинные юбки, хотя и не прославилась так, как Куант с короткими. Это Лоре обязан мир моды обилием оборок и кружевных прошв в своих моделях. Наши женщины, понашившие себе ситцевых длинных платьев в середине семидесятых, обязаны этим начинанием Лоре Эшли.
Как истинный и уверенный в себе художник, Лора не боится конкуренции и, как мне кажется, не падка на рекламу. Во всяком случае, я ни разу за годы жизни в Лондоне не встречала нигде рекламы ее фирмы, чего не могла бы сказать ни о Куант, Хуланики и других, менее известных и нашумевших.
Лора - подлинный народный характер - меньше слов, больше дела. Я вижу, как другие модельеры используют идеи Лоры, и, будучи ее поклонницей, беспокоюсь, не обошли бы.
Но саму художницу это нисколько не волнует, переняли кружева, и пусть - не до кружев сейчас, вот новая идея кроя юбок, такая идея, такая!
- Нам сейчас очень подражают, - соглашается со мной Бернард Эшли, - но нас это мало беспокоит, ведь наши цены вне всякой конкуренции.
Вот еще одна черта секрета успеха "дела Эшли": цена платья, как говорится, божеская. Платье с длинной юбкой, высоким воротником, пышными рукавами и турнюром на спинке, такое романтичное, так молодящее и так идущее любой женщине, стоит совсем недорого, много дешевле подражаниям Лоре в дорогих магазинах.
- Мы убедились, что можно быть счастливыми оттого, что приносишь людям радость своей работой и не наживаешься на них. Конечно, мы должны быть очень аккуратными, чтобы не вылететь в трубу, но и алчности в нашей семье пока не заметно, - рассказывает Бернард, - бывает, Лора создаст модель и так она нам нравится, так хочется, чтобы все ходили в таких платьях, что мы начинаем ломать голову, как бы сделать платье подешевле, не в ущерб его качеству. Чаще всего, если платье обходится нам дороже других, мы все же приравниваем его цену к ним, надеясь, что компенсируем где-нибудь в другом месте. И ничего, живем, не падаем. Возможно, мы теряем, но в конце концов чем больше женщин носит наши платья, тем больше людей их видит и хочет купить.
Захлопнулась третья дверь, и мы остались с Пегги наедине.
- А теперь, - сказала Пегги, посмеиваясь, - оглядитесь вокруг и скажите мне честно, положа руку на сердце: что вы видите на улицах Лондона? Я говорю о моде.
Мы стояли в том месте Оксфорд-стрит, торгового чрева английской столицы, которого не минует никто, попавший на эту улицу, - справа был магазин готового платья, знаменитый на весь мир "Маркс и Спенсер", слева самый крупный универмаг на Оксфорд-стрит по имени "Селфриджес", правее, через дорогу - виднелись сине-красные буквы магазина "Си энд Эй", а над головами прохожих на карнизе "Селфриджеса" покачивался в сторону тротуара мужской манекен, поминутно снимающий шляпу. Его, беднягу, никто не замечал, поток шел, взгляды текли по витринам, откуда глядели на народ элегантно-вульгарно изогнутые манекены, одетые по законам и правилам сегодняшнего дня - дорого, модно, добротно.
- Я вижу, что люди не следуют за манекенами, а наряжены, как говорится, во что бог послал.
- Вот именно. Заметьте при этом, здесь на Оксфорде сейчас собственно лондонцев меньше половины. По Оксфорду здесь ходят туристы, провинциалы, приезжие со всего света. Я очень люблю смотреть на публику и угадывать, кто, откуда, зачем. Хотите?
День был нежаркий, дымчато-солнечный. Температура воздуха по Цельсию стояла на десяти градусах тепла. Весна немного запоздала, и еще только пробивались почки на деревьях, а был уже конец марта. И - очень типично для лондонской толпы - разнобой в одежде был поразительный. Вот женщина в меховом пальто нараспашку и в босоножках, а вот девушка в кофточке с короткими рукавами и длинным шарфом на шее, вот молодой человек в ковбойских сапогах, а вот пара в каких-то живописных лохмотьях, в сандалиях на босу ногу. Мы с Пегги тоже были хороши: я в меховом пальто и шапке - все мне было зябко в Лондоне, все казалось, что ветер прошивает насквозь, а моя подруга в джинсах и свитерке, с непокрытой головой, в стоптанных башмаках без задников.
- Тут и летом ходят в шубе и зимой без пальто, такой климат, всегда десять градусов тепла, чуть больше, чуть меньше. Вот дама в коричневой норке направляется вниз по улице. Она не зайдет к "Марксу и Спенсеру", она скорее всего минует "Селфриджес", а войдет в универмаг "Дэбенхэмс". Эта дама, жена директора небольшого промышленного предприятия, ну, скажем, в Сассексе. Она приехала сегодня за покупками в универмаг, в котором покупает уже более двадцати лет. У нее уже взрослые дети, прекрасная охотничья собака в доме, она играет в бинго по вечерам и презирает женщин, стремящихся к равноправию.
Мы с Пегги частенько "играли" в эту игру, и после того, как в трех случаях из пяти Пегги оказывалась совершенно права, а в остальных двух почти права, - я поначалу требовала, чтобы мы шли следом за "поднадзорной" и, знакомившись, узнавали, права ли Пегги. Так вот, я скоро перестала "проверять" свою подругу и поверила ее интуиции и знанию своей народной жизни на все сто процентов, если доверие возможно мерить процентами.
- Эти три итальянки приехали в Лондон за кашмировыми кофтами, они здесь несколько дешевле, чем в Риме, - сейчас они зайдут к "Марксу" и накупят что надо.
А этот мучительно морщит лоб перед витриной с обувью - турист. Ему явно не хватает на туфли.
Вот целое стадо туристов. Они все тоже повалят к "Марксу и Спенсеру". Где советские туристы, как правило, покупают подарки семье?
- У "Маркса и Спенсера".