Омерзительная мегера решила удовлетворить его просьбу и подала знак. Толпа, тотчас притихшая в ожидании важного события, расступилась, и в глубине зала показался совершенно голый ребенок лет семи, сидевший на бамбуковой табуретке. Руки и ноги малыша были связаны. Он с ужасом смотрел на шайку людоедов.
В прикрепленный над котлом шкив пропустили веревку со скользящей петлей, ее затянули вокруг лодыжек дитяти. Великий жрец с помощью веревки вздернул мальчика вверх ногами. Несчастный дико закричал, вдобавок увидев окровавленный нож в руках папароля.
Офицер вздрогнул от ужаса и возмущения. Забыв о обещании, о грозящей ему смерти, он воскликнул:
- Господи! Пожалейте хоть маленького! - и бросился к малышу, готовый погибнуть, но спасти.
Не тут-то было! Стоявшие рядом солдаты схватили артиллериста и вытолкали из храма. Вдогонку бросились несколько фанатиков с ножами. Но, налакавшись страшной смеси крови с водкой, они не смогли догнать капитана и солдат, и те возвратились к себе в Сантьяго.
Офицер сразу направился в полицию с требованием окружить храм. Нужно было попытаться, если еще не поздно, сохранить жизнь ребенка, предназначенного в жертву беспощадному божеству. Но в полиции на Кубе служат мулаты и негры. Часть из них принадлежит к секте Воду. А другие так запуганы слухами об ужасных обычаях, что молчат.
Несмотря на неоднократно повторенные приказания своего начальника, подчиненные не желали приступать к операции; вернее, они проявили такую медлительность и неповоротливость, что когда наконец на рассвете явились в храм, там было уже пусто. На полу валялись лишь обглоданные людоедами череп и кости.
Возмущенный капитан счел своим долгом рассказать обо всем прокурору и даже назвать ему тех, кого встретил на этом диком сборище. Крайне удивившись, прокурор начал расследование, оно выявило такие невероятные детали, что чиновник не решился взять на себя всю ответственность в столь серьезном деле. Он доложил обо всем правительству, но то не сочло возможным продолжить следствие: испугалось скандала, в каковом оказались бы замешаны внешне почтенные люди, принадлежащие к высшему свету колонии.
Однако хотя бы устрашить эти омерзительные секты признали необходимым. Поэтому кое-кого арестовали, прекрасно понимая, что члены Воду друг друга не выдадут и, значит, те, кого власти не хотели трогать, останутся в тени.
Перед судом предстали великий жрец, великая жрица и несколько негров, всего около двадцати человек. Несмотря на отпирательства, их уличили в многочисленных актах похищений, заточений, убийств, людоедства. Когда же потребовали назвать сообщников, они нагло рассмеялись, а папароль с вызовом воскликнул:
- Сами ищите… Они по всему острову… Я даже вижу многих прямо здесь, на этом заседании.
Подсудимым пообещали сохранить жизнь, если они назовут хоть несколько имен. Те самым решительным образом отказались и заявили, что лучше смерть, чем нарушение клятвы.
Наконец - любопытная деталь! - вызванный в качестве свидетеля капитан объявил на весь зал, что, если действовать по справедливости, нужно посадить на скамью подсудимых не восьмерых, а более двухсот преступников.
Приговор к смерти обвиняемые встретили с удивительным спокойствием. Губернатор решил, что казнь через повешение, обычную для Европы и колоний, в качестве исключения следует заменить расстрелом. И вот почему: не было никакой уверенности, что палачи, в большинстве своем негры, сами не принадлежат к секте. Напротив, многое говорило об обратном. А ведь сектанты знают секрет составления питья, которое создает видимость кончины. Возникли опасения, что сообщники дадут приговоренным такую жидкость, и она окажет свое действие во время исполнения приговора. Это позволит палачам, сделав вид, что они сотворили свое дело, в то же время не повредить жизненно важные органы. Имитация гибели позволит позже воскресить "умерших". И тут начнутся крики о чуде, что лишь усилит влияние Воду. Ибо обещание воскресения, особенно когда речь идет о людях с примитивным мышлением, - это великое орудие священнослужителей, они широко пользуются им для полного подавления воли своей паствы.
Расстрел не позволил осуществить такое мошенничество. Осужденных казнили. Однако жрецы не признали себя побежденными. Они, как всегда, объявили, что Воду воскресит своих верующих и что этому не сможет помешать никакая сила.
Трупы схоронили прямо на месте казни. Чтобы их не похитили, приставили вооруженных солдат. К сожалению, никому не пришла в голову мысль назначить на этот пост людей из метрополии. Охрану несли солдаты из местного населения, среди них, как уже говорилось, было много членов секты. На следующий день могилы оказались вскрыты, останки исчезли.
Вероятно, солдаты из секты Воду пригрозили чем-то ужасным своим товарищам, и те вынуждены были разрешить унести трупы. Вполне возможно также, что сектантам удалось дать часовым наркотики, смешав их с тростниковой водкой, до нее столь охочи негры и другие цветные. Затем, по-видимому, воспользовавшись состоянием караула, мертвецов забрали и передали их живущим по соседству жрецам.
В общем, как бы то ни было, казнь не получила должного резонанса. Все папароли и мамароли большого острова после исчезновения тел приговоренных стали уверять, что Воду вернул жизнь своим верующим, которые живут теперь в другой стране, где им не страшна месть испанских властей.
Вот кем были те, кому опьяненный ненавистью дон Маноэль Агилар-и-Вега вручил жизнь Долорес, Фрикет и маленького Пабло.
ГЛАВА 17
Охота на огневой точке. - Музыка Мариуса. - Уничтожение дроздов, - Удар молнии. - Похищение. - Бедный Мариус! - Пленницы Воду. - Страдания. - Фрикет артачится. - Коварный напиток. - Мы погибли!..
Увлекавшийся охотой Мариус был наделен настоящим талантом подражать крику различных птиц. Тонкий наблюдатель, прекрасно запоминавший звуки, он быстро схватывал мелодию птичьего пения - тон, расстановку акцентов, ритм и фиоритуры.
Мало того. Он знал, что каждый вид пернатых поет определенным образом в определенное время, что призывный крик отличается от зова, приглашающего к еде, что сигнал тревоги не такой, как любовное щебетание, а песнь любви по утрам не схожа с вечерней.
К тому же матрос хорошо владел инструментами, так что птахи принимали издаваемые им звуки за свои собственные. Впрочем, манки провансальца были устроены удивительно просто. Обычный лист бумаги с ловко проделанными ромбовидными отверстиями давал возможность воспроизводить самые разнообразные мелодии.
Маленького Пабло это приводило в восторг. Мальчик не мог понять, как это его большому другу удается с помощью дыхания, языка и губ извлекать из листочка такую чудесную музыку. Мальчуган тоже попробовал свистеть. Но, хотя Мариус обучал его своей методе с примерным терпением, у Пабло получалось только чик-чирик, звучавшее так, что отпугивало даже лягушек.
Итак, в тот день вся компания удобно расположилась на огневой точке. Девушки уселись на кучу листвы. Мальчик устроился рядом, а Мариус, прислонив заряженную двухразку к стене, приготовился заманивать добычу.
Ему хотелось особо отличиться, показать себя во всей красе. Талант охотника заключается не просто в том, чтобы убить птицу: главное здесь - заставить ее подлететь на расстояние выстрела. Мастер был в ударе. Его манок при всей примитивности заливался трелями, весело порхавшими среди листвы и соцветий тропического леса.
Антильские дрозды, слывшие выдающимися музыкантами, нашли достойного подражателя. Вскоре они уже прыгали вокруг, свистя и щебеча. Птицы вели себя совершенно спокойно - казалось, понимали странную музыку и наслаждались ею.
Наконец некоторые уселись на оголенные ветви и мачту - верхушку засохшего дерева, не думая даже прятаться, забыв об опасности, стремясь лишь подобраться поближе к невидимому виртуозу.
Девушки, внимательно следя за происходящим, не верили глазам. Пабло же все время приходилось напоминать, что нужно сидеть спокойно: малейший звук или движение могли нарушить очарование и вспугнуть птиц, они тогда станут более недоверчивыми.
Когда на макушке собралось несколько "слушателей", Мариус быстро приложил ружье к плечу и дважды выстрелил. Ну да, ведь это же двухразка! Полдюжины птиц, еще трепыхаясь, упали к ногам девушек, которых охватила жалость. Контраст между нежным пением, полным доверием и жестокой смертью вызвал у них чувство неловкости и желание уйти с огневой точки. Но Пабло так радовался добыче, а Мариус все делал так охотно, что обе остались на месте. Ловко перезаряжая еще дымящееся ружье, охотник, сглатывая слюнки в предвкушении трапезы, прошептал:
- Если бы у меня было хоть несколько ягод можжевельника и виноградных листьев для приправы!
Странно, но дрозды при звуках выстрелов не улетели. Они привыкли к раскатам грома, к треску деревьев, падающих от порывов ветра или ударов молнии. Поэтому стрельба не вызвала у них страха. К тому же никаких признаков присутствия человека. Птицы продолжали спокойно сидеть. Тем более что Мариус, взявшись за манок, снова завел серенаду, потом опять выстрелил и сбил еще с десяток. Так он и продолжал действовать, перемежая пальбу музыкой.
Количество трофеев росло, а возникшее было у девушек чувство жалости притуплялось, они стали даже входить во вкус, и охота уже не казалась им столь жестокой.
Вдруг, когда провансалец в двадцатый или тридцатый раз выпалил, что-то с чрезвычайной силой ударило но огневой точке, та развалилась, будто на нее упало дерево. Все оказались под обломками. Мальчик закричал. Мариус громко выругался:
- Чтоб тебя черти слопали!..
Раскидывая доски и жерди, он увидел черные когтистые лапы, они действовали быстро и грубо. Что это - несчастный случай? Действие сил природы? Нападение? Провансалец, напрягшись изо всех сил, уперся о землю, стараясь выбраться. Долорес и Фрикет, чуть не задохнувшись, барахтались среди листвы и ветвей. Наконец из кучи обломков и веток наружу вылезло заросшее лицо Мариуса.
При всей своей храбрости матрос вздрогнул, увидев полдюжины крепко сбитых негров с ножами в руках. Они скрипели зубами, как макаки. Мариус, с трудом выбравшись из-под сучьев, бросился на бандитов. Один ударил его ножом в правое плечо. Француз почувствовал, что лезвие вошло в грудь, стал тяжело дышать, в глазах потемнело. Осознав, что теряет сознание, охотник подумал о девушках: они оставались один на один с бандой негодяев. Матрос упал, бормоча:
- Бедные дети! Кто же их защитит?
Всякое сопротивление было бесполезно, тем более что ни Долорес, ни Фрикет не прихватили из дому оружия. Они ведь находились метрах в семистах от усадьбы, набитой солдатами! Кто мог подумать о подобном налете?
Увидев на своих руках кровь друга, девушки закричали.
- Мариус! Мариуса убивают!.. Бог мой!.. На помощь!.. На помощь!..
Нападающие, не раскрывая ртов, стали вытаскивать пленников из-под обломков огневой точки. Крики прекратились - несчастным втиснули в рот по кляпу, связали так, что они не могли пошевелить ни рукой, ни ногой. И вот девушки и мальчик уже неподвижно лежат под горячим солнцем! Все произошло мгновенно.
Трое бандитов, не обращая внимания на Мариуса - тот не подавал признаков жизни, - взвалили пленников на плечи и стали пробираться через густой кустарник к раскинутой у подножия гор сельве.
Через некоторое время, изнемогая от боли, страха, усталости, едва дыша, девушки и маленький Пабло, все в крови, оказались на поляне, посреди которой стояло невзрачное каменное строение. Вокруг жилища прямоугольной формы, покрытого дранкой, лепилось шесть-семь хижин. С восточной стороны в дом вела массивная дверь. Идущий впереди негр открыл ее, и все тихо проникли вовнутрь.
У Долорес, Фрикет и мальчика вытащили кляпы, но веревки на ногах и руках не развязали.
Внутреннее убранство дома казалось несколько странным, с какой-то претензией на роскошь. Кое-где висели гравюры, вырезанные из "Иллюстрированных лондонских новостей", и превосходные рисунки за подписью известного французского художника Монбара. Тут же виднелись ярко раскрашенные репродукции и несколько картин с изображением Девы Марии и библейских сюжетов.
В глубине комнаты, на восточной стороне, то есть прямо напротив двери, стояло что-то вроде гранитного алтаря, там лежали куски отполированного нефрита или обсидиана, отдаленно напоминающие топоры, ножи и скребки, какие обычно выставляют в отделах музеев, демонстрирующих жизнь первобытного человека.
Над алтарем висели огромное знамя из красного шелка с непонятными вышитыми знаками, позолоченные диадемы, разноцветные лоскуты, пояса, платки. Тут же находилась забранная решеткой очень темная ниша, где глубоким сном спала едва различимая в темноте змея.
Фрикет с крайним удивлением рассматривала эти примитивные украшения и молча расхаживавших по комнате негров, их взгляды и движения внушали тревогу. Еще несколько чернокожих расположились у стен. Особое внимание привлекала странная прическа двоих жесткие, как железная стружка, волосы не были коротко подстрижены, как у большинства негров, а стояли дыбом надо лбом, образуя нечто вроде двенадцати лучей. Чернокожие сидели, ничего не делая. Судя по всему, они лишь отдавали приказания всем остальным, и те их исполняли с глубоким почтением, почти с благоговением.
Не поддаваясь волнению - она видела еще и не такое! - Фрикет смотрела скорее с любопытством, чем с беспокойством. Вскоре парижский скептицизм взял верх над всеми остальными чувствами, и француженка сказала Долорес, что все это не так уж трагично, скорее смешно. И добавила:
- Ох, если бы моего бедного Мариуса не ранило! С каким удовольствием мы посмеялись бы над этим маскарадом!
- И вы бы оказались неправы, дружок мой, - очень серьезно ответила ей подружка, чью бледность Фрикет наконец заметила.
- Что, положение серьезное?
- Устрашающее! Вы знаете, в какие руки мы попали?
- В руки очень некрасивых, грубых и плохо пахнущих негров…
- Вы знаете, что такое Воду?
- Да, слышала… Страшилище в этом краю… Пугало для плохо ведущих себя детей.
- Да нет, это - людоеды, что во имя своего бога убивают людей и пожирают их.
- Не может быть! Вы полагаете, будто эти люди со странными прическами собираются нас съесть?
- Совершенно в этом убеждена!
- Дикая мысль! В моей жизни было много странных приключений. Только этого не хватало для коллекции. Превратиться в ростбиф - это нечто необычное!
- Вы, французы, над всем насмехаетесь.
- Конечно, это же лучше, чем плакать. К тому же веселье обескураживает предателей из мелодрамы: оно не позволяет им произвести нужного впечатления! Посмотрите, как ошеломленно смотрят на нас эти господа каннибалы!
Действительно, папароли и их сообщники, казалось, прямо-таки обалдели от веселого вида Фрикет, он совсем не вязался ни с местом, ни с временем действия.
Пабло вдруг застонал, что обеспокоило мадемуазель, до этого всячески выражавшую презрение палачам. Мальчик хотел пить. Он пожаловался и на то, что ему больно лежать на животе, связанным как скотина. Девушка властно обратилась к одному из папаролей:
- Эй ты, каннибал, развяжи-ка бедного малыша! Видишь, ему больно.
Сектант посмотрел на пленницу, не произнося ни слова.
- Ну что ты на меня глядишь вытаращенными глазами? Боже, до чего же он безобразен!.. Надо же так вырядиться! Честное слово, из-за этих волос лучами чернокожий напоминает бабу, каких почему-то изображают на дощечках контор нотариусов.
Долорес, видя, что бандит по-прежнему молчит, обратилась к нему на местном диалекте. Тот нехотя, но повиновался. Подойдя к ребенку, ослабил веревки на руках, сел на циновку и поставил рядом тыквенную бутылку с какой-то жидкостью и миску вареного ямса. Пабло стал жадно пить, приговаривая:
- Хорошо… Хорошо…
Потом добрый малыш решил, что его взрослым подружкам Долорес и Фрикет тоже, наверное, хочется пить. Он схватил сосуд и, подтянувшись на циновке, протянул им.
- Спасибо, дорогой малыш, - сказала растроганная Фрикет. Отведав несколько глотков, она нашла, что напиток вкусный. - Что-то вроде пальмового вина… Приятный напиток… Хотите, Долорес?
- Да, я умираю от жажды. Наверное, не следовало бы этого делать - Бог знает, чего эти нечестивцы там намешали. Но Бог милует.
Юная патриотка не напрасно опасалась. Через некоторое время и она и Фрикет почувствовали, что падают с ног от желания спать. Потом все предметы приобрели какие-то странные очертания, увеличились в размере. Дом стал огромным. Люди выглядели как черные колоссы. Знамя из красного шелка напоминало море крови. Затем все стало медленно кружиться, точно во сне.
Кошмар длился довольно долго, сколько - они не могли сказать. Наконец им показалось, что наступила ночь, и повсюду зажглись огни. Вокруг толпились люди, орущие во всю глотку. Девушки почувствовали, что над ними нависла страшная угроза, которую они не в силах отвести. Глаза все видели, уши слышали, но тело окаменело - ни руки, ни ноги не двигались. Жуткая мысль пронзила их: "Все! Мы погибли!"