ГЛАВА 18
Первая помощь Мариусу. - В поместье. - Поспешный отъезд. - Корабль "Бессребреник". - Поиски. - Тот, кого не ожидали. - Отец и дочь. - Угрозы. - Применение силы. - Достоинство. - Вмешательство. - Предстоящая драка.
Во время партизанской войны нередко не хватало самого необходимого, и офицеры, вынужденные выкручиваться, приобрели некоторые навыки в области хирургии, в силу возможностей лечили раненых. Хоть и не профессионалы, они окружали их такой безграничной любовью и так самоотверженно ухаживали, что раненые выздоравливали. Помогало этому, конечно, и страстное желание больных выжить, чтобы снова встать на защиту независимости отечества. Эти врачи поневоле нередко проводили немыслимые операции. Глядя на них, невольно вспоминаешь слова доброго Амбруаза Паре: "Я его перевязал, Бог его вылечил".
К числу таких хирургов-самоучек принадлежал и Карлос. Увидев Мариуса в луже крови, он даже и не подумал послать за доктором Серано. С помощью Кармен, взявшей на себя обязанности ассистентки, полковник вытащил раненого из-под обломков и усадил на груду веток. Расстегнув полотняную куртку, он разорвал залитую кровью рубашку и обнажил плечо. Большая открытая рана шла сверху вниз до самых ребер. Кармен вопрошающе посмотрела на Карлоса.
- Ужасная рана, - сказал он, качая головой.
- Смертельная? - с беспокойством спросила девушка.
- Не думаю. Большие раны часто менее опасны, чем маленькие: те проникают глубоко и нередко затрагивают жизненно важные органы.
- Ой, друг мой, если бы это было так!
- Впрочем, этот мужик скроен как Геркулес. Надеюсь, он скоро выздоровеет.
- Послушайте, Карлос, а не сбегать ли мне в усадьбу за помощью?
- Давайте. А я пока перевяжу славного моряка. Люблю его всем сердцем.
- Да-да, мой друг. Когда же он будет вне опасности, примемся за поиски вашей сестры, Фрикет и маленького Пабло.
Даже не подозревая, что ей грозит та же опасность, девушка бросилась бежать к поместью. Через двадцать минут она вернулась с двумя носильщиками-санитарами, принесшими перевязочный материал.
Мариус стал приходить в себя. Тусклым взглядом посмотрев вокруг и увидев Кармен и Карлоса, он пробормотал, с трудом ворочая языком:
- Полковник?.. Мадемуазель… мое почтение… Ой!.. черт!.. Я не знаю, где нахожусь… Голова… Там какая-то неразбериха… Горшок с горячей смолой… Как будто мне законопатили… мозги!
Карлос спросил:
- Послушайте, Мариус, что произошло? Говорите… Вспомните-ка… Время не терпит…
- Полковник, не знаю… Я увидел ноги черномазых… Не успел я оглядеться, как нас схватили… И потом все… Меня стукнули по черепушке… Я перестал видеть… перестал слышать…
- А моя сестра?.. Мадемуазель Фрикет?.. Пабло?..
- Как?.. Мадемуазель здесь нет?.. И малыша тоже нет?
- Все трое исчезли!
- Чтоб меня за борт вышвырнули!.. Нужно искать… Нужно найти… Вернуть обратно. Они были под моей охраной… Я должен за ними идти… И как можно скорее!..
Матрос хотел подняться, броситься туда, куда звали любовь и долг. Он резко встал, но от боли и еще больше от слабости закачался и, хватаясь руками за воздух, грохнулся на землю.
Карлос подал знак санитарам; чуть живого Мариуса положили на носилки и доставили в усадьбу.
Когда и полковник вернулся туда, в поместье стоял гвалт, беготня. Три четверти часа, пока он отсутствовал, хватило, чтобы поднять на ноги всю штаб-квартиру.
Карлос разыскал Масео. Тот внимательно читал письмо, только что врученное кавалеристом. Карлос кратко рассказал генералу об ужасных таинственных происшествиях. Масео, нахмурив брови, сказал:
- Плохи наши дела! Я только что получил сообщение… очень важное… Нам необходимо уехать отсюда.
- Генерал, а как же моя сестра?.. Мадемуазель Фрикет?.. Серьезно раненный Мариус? Ребенок?
Масео, сжав губы, побледнев, с искаженным от боли лицом, сказал:
- Спасение моей небольшой армии… возможно даже, будущее дела независимости вынуждают меня покинуть лагерь. Предупреждают о прибытии американского корабля… На нем везут боеприпасы, оружие, деньги… волонтеров…
- И что же это за корабль, генерал?
- Это "Бессребреник", он принадлежит богатому французу, обосновавшемуся в Америке… Другу свободной Кубы. Корабль преследуют испанские крейсеры… А причалить он не может - берег обороняют войска генерала Люка… Я едва успею прибыть туда, чтобы очистить побережье от солдат противника и дать возможность "Бессребренику" разгрузиться, а это для нас теперь - спасение.
Карлос опустил голову. Чувствуя, что командир прав, он тем не менее думал о том, что иногда долг предъявляет слишком большие требования.
- Однако, - продолжал Масео, - я не хочу, не могу уехать, не сделав всего, что в моих силах для спасения тех, кому я глубоко признателен. Карлос, ты отберешь пятьдесят самых сильных, ловких и храбрых солдат - кавалеристов и пехотинцев. Нужно все предусмотреть. На случай своей гибели возьми в помощники офицера, кто мог бы заменить тебя. Ищи, дерись и любой ценой спаси несчастных. При других обстоятельствах я бы никому не отдал чести заниматься этим и взялся бы за дело сам.
- Спасибо, Масео! Спасибо, генерал!
- И если - надеюсь - быстро справишься с делом, найдешь меня на возвышенности напротив Кебрады-дель-Кабо-Бланко. Прощай, мой друг, и… удачи!
- До свидания, Масео, успехов тебе!
Через четверть часа поместье опустело. Карлос, взяв полсотни лучших, назначил своим помощником молодого капитана, ум, храбрость и энергичность которого давно оценил. Это был живой, сильный, решительный офицер среднего роста. Звали его Роберто.
Не мешкая они отправились на огневую точку в надежде обнаружить следы тех, кто выкрал девушек и ребенка.
Мариус остался в доме под наблюдением доньи Кармен, которая поклялась Карлосу, что ни единого волоса не упадет с головы моряка, пока она жива.
Наступила душная тропическая ночь, наполненная таинственными звуками, мельканием светлячков, шорохом крыльев бесчисленных крупных бабочек-пядениц и летучих мышей.
Хотя Кармен с детства привыкла к безумной жаре, она почти задыхалась. Не успела девушка лечь в гамак, как ее охватила неодолимая дремота. Но она не заснула: что-то все время беспокоило. Отдыхало только тело. Глаза же по-прежнему следили за тем, что происходит вокруг. Голова оставалась ясной.
Сеньорита думала о Карлосе, об их любви, о данной друг другу клятве и бранила гибельную войну, что разъединяла их даже в редкие минуты счастья. Сжималось сердце при мысли об опасности, угрожавшей ее духовной сестре Долорес, новой подруге Фрикет и бедному сироте Пабло.
Из коридора донесся стук по паркету - будто кто-то тяжело шагал. Кармен хотела встать, но не смогла преодолеть сонливости и стала в страхе ждать приближения таинственного существа - не то человека, не то зверя, не то друга, не то врага.
Дверь открылась тихо, словно ее толкнула рука призрака, и в комнату вошел мужчина. Кармен, конечно, сразу его узнала - ее не могли обмануть ни перевязанная голова, ни висящая на перевязи рука, ни жалкий вид калеки. С некоторой опаской она прошептала:
- Отец!.. Вы здесь?..
Дон Маноэль Агилар медленно подошел, сел на стул и грубым голосом с металлическими нотками ответил:
- Я самый, Кармен… В своем собственном доме. Вас это удивляет и смущает?
Голос был все тот же, такой же саркастичный и ироничный.
С трудом отогнав дремоту, девушка приподнялась и сказала хотя и почтительно, но твердо:
- Отец, я, конечно, удивлена, но рада - да-да, очень рада видеть вас живым. Что касается смущения, вызванного якобы вашим появлением, то вы знаете, я не заслужила этого упрека. Меня скорее пугает мысль, что вполне может вернуться враг.
- О, мне нечего бояться этих людей. Их нашествие, кажется, обошлось вам недорого и не доставило неприятностей. Наши драгоценные противники не привыкли к знакам уважения и симпатии со стороны честных испанцев.
Сарказм и ирония в словах дона Маноэля граничили с жестокостью. Это только у людей великодушных сарказмом оттеняется достоинство.
Кармен почувствовала, как у нее запылали щеки. Но она не опустила глаз, а, напротив, гордо вскинув голову ответила:
- Что вы хотите этим сказать, отец?
- Ну… Дорогая дочь, полагаю, ваша обходительность и всесильные чары станут надежной защитой и оградят драгоценную жизнь вашего отца.
- Я вас не понимаю!
- Да понимаешь, дочь моя, и очень даже хорошо понимаешь. Генерал Масео - тоже мне генерал! - ни в чем не отказывает полковнику Карлосу… Тоже мне полковник!.. А господин Карлос Вальенте, этот черномазый негодяй, ни в чем не может отказать донье Кармен Агилар-и-Вега. Так что я не подвергаюсь никакой опасности.
Кармен бестрепетно парировала удар:
- Я скажу вам даже больше, отец, риску подвергались все, кто, как и вы, боролись с врагом, но их он не щадил, а вашу жизнь - знайте же это! - оберегали.
- Вы хотите сказать, что меня спасало это скопище оборванцев?
- Да, именно так.
- Но это же подло! Тогда я должен сам себя возненавидеть. Мне подарили жизнь эти бандиты? Эти негритосы? Этот Карлос Вальенте Сын рабыни, негодяй в погонах?! Тогда я опозорен!
- Мой друг детства выполнил долг честного человека.
- Человека? Он же нечисть! Четвероногое животное! Горилла! И вы, утонченная девушка, вы его любите?!
Выдержав поток ругательств, обрушенных на ее голову и ранивших сердце, Кармен ответила слегка дрожащим голосом:
- Да, я его люблю!
- Христос тебя покарает Ты не достойна носить мое имя. Ты мне больше не дочь.
Вне себя от ярости, от попранной гордости, забыв о любви и достоинстве, полковник схватил лежавший поблизости хлыст и, замахнувшись, собрался ударить Кармен по лицу. Та, гордо посмотрев, удивительно спокойным голосом произнесла:
- Вы забываете, дон Маноэль Агилар-и-Вега, что я женщина!
- Негритоска! Самка животного!
Он собирался хлестнуть ее, когда в дверь вошел, с трудом держась на ногах, мертвенно-бледный мужчина. То был привлеченный шумом Мариус. Рядом с ним стоял пес Браво. Увидев занесенный над головой Кармен хлыст, Мариус заорал:
- Подлец!
Заметив на моряке рваную форму повстанческой армии, дон Маноэль, рассмеявшись, крикнул:
- Ко мне, Кристобаль!.. Сципион!.. Зефир!.. Мартино!.. Ко мне!.. Хватайте этого мерзавца! Его нужно расстрелять, расстрелять в спину, как предателя!
В зал ворвались семь или восемь вооруженных. Пес оскалил огромные клыки и напрягся, готовый прыгнуть. Мариус схватил деревянную скамейку, поднял здоровой рукой и закричал:
- Меня не расстреляешь как мелкого воришку… Эй! Вперед за старушку Францию!
ГЛАВА 19
Опять Воду. - Культовая церемония людоедов. - Танец. - В судорогах - Возмутительное зрелище. - Безумное пьянство. - Посвящение. - Новообращенные. - Поцелуй змея. - Решительный момент.
А там, в храме Воду, поначалу казавшееся нелепым зрелище превращалось в нечто страшное и трагичное. Девушки, еще не совсем пришедшие в себя от выпитого зелья, со страхом следили за быстро сменявшими друг друга действиями.
После нестройного пения, - от него завыли бы даже собаки, - папароль произнес какие-то таинственные заклинания, которым, трепеща от дикого восторга, внимала орда идолопоклонников. Отвратительный жрец, очевидно, пообещал устроить праздник, невообразимый пир для дикарей: у присутствующих заблестели глаза от мерзкого вожделения, все с выражением нечестивого ликования на лице повернули головы к трем жертвам, неподвижно, словно скот на бонне, лежавшим на полу.
Мамароль резко свистнула. Тут же раздался ответный свист, впрочем, скорее похожий на скрежет пилы. Жрица, на чьей голове блестела диадема, а шею, грудь и плечи покрывали обширные платки из красного шелка, направилась к клетке, где ползал огромный священный уж - живое воплощение Воду. Не успела женщина сделать и нескольких шагов, как ее охватило волнение, все более и более возраставшее по мере приближения к клетке. Голова и плечи ходили ходуном, лицо дергалось, а костяшки пальцев трещали наподобие кастаньет.
Папароль взял тамбурин с бубенчиками, схожий с барабаном, и начал бить в него сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.
Уж свертывался и развертывался, громко свистел, кружился по ставшей тесной для него клетке. Постепенно втягиваясь в действие, собравшиеся приходили во все большее неистовство. Мужчины и женщины повторяли движения и жесты старухи. На ее губах выступила пена, блуждающие глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, изо рта вырывались сдавленные звуки, тело сводили дикие судороги.
Потом, точно обезумев, она принялась скакать, подражая четвероногим, кружиться, вертеться, подпрыгивать, испуская неистовые вопли.
Войдя в раж, мамароль срывала платки и бросала в толпу, та разрывала ткань на куски. Вскоре на жрице не осталось ничего, кроме какой-то прозрачной накидки, через нее просвечивало костлявое туловище.
Внезапно папароль перестал бить в тамбурин и открыл дверцу клетки, где извивалась змея. Та выскользнула и, бросившись к мамароли, обвилась вокруг ее тела.
Толпой овладело исступление.
Прижавшись к телу фурии, змея как бы слилась воедино с ее живым скелетом. Плоская вытянутая голова пресмыкающегося раскачивалась, почти касаясь впалых щек старухи, а раздвоенный язык тянулся к ее губам, покрытым пеной и кровью.
Долорес, Фрикет и Пабло с отвращением следили за омерзительной сценой. Все еще не в состоянии пошевелиться из-за выпитого зелья, - которое, однако, не подействовало на рассудок, - охваченные смертельной тревогой, они молили о вмешательстве Провидения.
Их положение было ужасающим. Оказаться во власти чудовищ, намерения которых - увы! - не оставляли сомнений, и быть не в состоянии шевельнуться, что-то сделать для своего спасения, призвать на помощь! Быть лишенными даже способности защищаться, какой наделены и самые сильные, и самые слабые существа - птицы и насекомые, что до самой смерти отбиваются, пуская в ход клюв, когти, жвалы и жала! А они, молодые люди, абсолютно беспомощны! Такие муки выше человеческих сил!
Но они еще не до конца испили чашу страданий. Шел лишь первый акт драмы, жертвой ее неизбежно станут трое мучеников. Не имея никакого представления о морали, людоеды неторопливо совершали варварские ритуалы, предаваясь невиданному беснованию в ожидании омерзительного пиршества.
Неистовство мамароли передалось части присутствующих. Они выли, извивались, дрыгали ногами, размахивали руками. Некоторые, не в силах более участвовать в дьявольских игрищах, падали в обморок и, как в приступе каталепсии, растягивались на полу. А адский хоровод все кружился и кружился. Были и такие, кто в трансе прыгал по лежащим, разрывал на них одежду, их ногтями царапал себе кожу, кусался и, подобно вампирам, прижимался губами к чужим ранам, источавшим кровь.
Жестяные сосуды с жидкостью, пахнущей спиртом, переходили из рук в руки. Мужчины и женщины пили большими глотками. Опьянение еще больше усиливалось с исступлением, охватившим вначале самых слабых. Те, что посильнее, тащили их, ухватив за руку или ногу, укладывали по окружности зала, оставляя свободное место для мамароли, та все кривлялась в объятиях ужа.
Прошу прощения за эти отталкивающие подробности! Хотя в нашу эпоху утонченной культуры они и кажутся невероятными, но существуют. Все, о чем здесь говорится, почерпнуто из самых надежных источников и должно найти место в этом достоверном описании.
Среди опьяненных кровью и алкоголем животных выделялась небольшая группа перепуганных людей, что явно не знали, как себя вести. Они казались чужаками на празднике: не принимали участия в развлечениях и выглядели новичками, ждущими посвящения. То действительно были новообращенные.
Мамароль опустилась наконец в изнеможении перед клеткой. Змей, как хорошо выдрессированное животное, вернулся к себе в жилище, а фурия, подобно марионетке с порванными веревочками, осталась лежать без движения.
Папароль, отбросив тамбурин, знаком подозвал желающих приобщиться к культу. Он нарисовал на полу черный круг, куда приказал им войти, и обратился с краткой речью, сказав, что Воду, внемля мольбам, примет их в число своих избранников. Колдун описал несказанные радости, уготованные им при исполнении ритуальных действий, и объявил, что новообращенные примут в них участие сразу же, как получат символический поцелуй змея. Они станут тогда детьми африканского бога и будут участвовать в пиршествах, во время коих Воду угощает вкусным мясом "безрогого козленка". Наконец он призвал быть верными Богу, слепо подчиняться папаролям, отказаться, если таков будет приказ, от отца, матери, жены и детей.
Все поклялись, что в случае необходимости принесут в жертву божеству самых дорогих людей. На этом чудовищном пункте папароль настаивал особенно, и - уверяю - он выполняется чаще, чем это можно было бы ожидать. В ходе громких судебных процессов было доказано, что дети отдавали Воду родителей, а бессердечные матери приносили в жертву омерзительному божеству своих малолетних детей!
Когда новички дали клятву, папароль дотронулся до каждого палочкой и затянул африканскую песню. Ее подхватили все присутствующие. Новообращенные, корчась от судорог, тут же начали танцевать. Им дали выпить, и вскоре они были так же перевозбуждены, как и остальные.
Папароль, тем не менее, следил за тем, чтобы они не впали в состояние каталепсии. Если он замечал, что кто-то вот-вот начнет кататься по полу, то со всего размаху бил кнутом. Тот взвизгивал и тут же успокаивался.