- Зови капитана, чурбан. Нам надо потолковать. - Я ударил по полу башмаком для пущей убедительности. - Твой капитан боится со мной говорить. Это мой корабль. Поэтому делай, что велено. Или я не Джон Сильвер?
- Я спрошу капитана, - отозвался юнга.
Хорошо бы этот мальчишка прилип ко мне, словно портной, который однажды подшивал мне штаны на ходу. Я бы рассказал ему о своих странствиях. Хотя, боюсь, тратить на него слова все равно, что бросать корабль на рифы.
- Вот невежа. Я здесь капитан.
- И нам за вас дорого заплатят.
- Сколько же? Скажи, для меня это вопрос чести. Дорогой дорогому рознь. Открой дверь, и я удвою награду.
Мальчишка сказал, что мне нельзя верить.
- Тех, кому можно верить, немного. Как думаешь, юнга, твой капитан из их числа?
- Меня зовут Джим, сэр.
- Только не говори мне, что ты - Хокинс.
- Не скажу, сэр, отозвался он глухо, как булыжник.
- Так ты не родня юному Хокинсу?
- Я Джим Малетт. Так меня зовут. Маллет, сэр.
Значит, тебе при рождении повезло больше, чем мне. У меня имени не было - даже такого дурацкого, как у тебя. Открой дверь, Маллет.
- У меня приказ, сэр. Я лучше посмотрю, как вас повесят в полдень, если вы предпочитаете это время суток.
- Передай капитану, что я пока еще жив. Передай, что это мой корабли, а я его капитан. Передай, что его ждет та же судьба, что и кружку эля у Уайта на Пэлл-Мэлл: я проглочу его одним махом. Так ему и скажи.
Юнга затопал, уходя прочь. На этом наш разговор оборвался, если не считать кашля, приглушенного носовым платком. Маллет оказался не только тупицей, но еще и джентльменом. Какая жалость! Я научил бы его уму-разуму.
Негоже парню вот этак плестись по жизни. Он должен уверенно топать по ней тяжелыми башмаками. Черными башмаками, начищенными до блеска. Должен пить забористый ром, а не разбавленное вино. Пить, пока не выкашляет всю печенку где-нибудь между двух Индий, травя байки о Долговязом Джоне Сильвере, в особенности о его сокровище. Об этом рассказывать - особое удовольствие, все равно что попивать бренди долгим вечером, полным неожиданностей и случайностей, обещающим алый рассвет. Главное - чтобы рассказчик не упустил ни одной толики крови.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ЧЕРНЫЙ ДЖОН
Прознай о моем сокровище Черный Джон - примчался бы из самой преисподней. Прискакал бы ради одного взгляда, а там пусть хоть еще семьсот лет его черти жарят. Клянусь своей косицей.
Черным Джоном звали морского пса, который был моим капитаном. Вся команда звала его так, покуда я не отправил его на тот свет.
Теперь моряки и портовые дамочки уж не вспоминают этого прозвища. Нет больше Черного Джона с тех пор, как мне случилось его уложить. А я уложил его - глубже некуда, на самое дно, где он обретается и поныне, если только черти не уволокли его в свои владения. Сто против одного, что так и было. А может, он теперь держит вахту где-нибудь на Грейт-стрит - бродит там призраком, гремит цепями. Черный Джон всегда был неугомонным. Ему сама судьба велела поселиться в каком-нибудь мрачном углу. Что говорить, мой капитан это заслужил. Да, и если он впрямь попал к чертям в приказ, то скоро я с ним встречусь, потому что и мне суждено судьбой жить во мраке.
Только мое время еще не пришло, и пока я напишу о годах своей юности, как обзавелся преступными наклонностями и порочными привычками - всем тем, что славит нашего брата.
Черный Джон, бывая в Бристоле, любил отобедать в "Трех козах", где и состоялось наше знакомство. Я готовил, прислуживал и таскал провизию для Дика Пила, владельца трактира. Трактирщик, сухопутная крыса до мозга костей, был, однако же, отъявленный пройдоха, так что мы быстро нашли общий язык.
Когда Пилу было угодно подать на ужин яичницу, я таскал для него яйца, а хотел он побаловать постояльцев дичью - воровал дичь. Если же дичь была не к столу, случалось мне таскать и баранину. До сих пор помню, как бежал по Хай-стрит с бараньей ногой под мышкой. Но я всегда знал, что рожден для большего, нежели мелкое воровство.
Пил тоже был малый не промах. Подаст постояльцу бифштекс, и не успеет тот дожевать его - убирал тарелку, а из остатков готовил рагу. Или какая бабенка закажет эль, да не допьет вовремя, а трактирщик осадком дополнял следующую кружку. Старый Пил все умел обратить в дело. Это он научил меня из каждого пенни выжимать фартинг прибытку.
Слепой Том, у которого я рос, передал меня Пилу, когда мне стукнуло двенадцать, потому что не мог более обо мне заботиться. Здесь надо рассказать о том, как в двенадцать лет я раздобыл для морского пса Джона черный камзол. Камзол этот я снял с одного старого моряка. Тот соленый бродяга стал первым, кого я укокошил, а камзол, помнится, был с серебряными пуговицами. Как они сияли в свете бристольской луны!
Моряка я приметил в переулке рядом с "Тремя козами". Судя по тому, как он кренился при каждом шаге, в брюхе у него не было ничего, кроме рома и трюмной водицы. Я подкрался к нему сзади и дернул за камзол. Моряк даже не обернулся.
- Отдай камзол, - сказал я ему. Тогда ничего умнее мне в голову не пришло - в деле грабежа-то я был совсем новичок.
- Не дождешься, - ответил дед и добавил: - Я тебя знаю. Ты поводырь у Слепого Тома. Я сегодня не подаю - ни тебе, ни ему. Ступай куда шел.
- Тома больше нет.
- Тем лучше. И тебе, и ему, и Бристолю.
- Отдай камзол, говорю.
- Тот слепой только мешал городу, как прыщ на видном месте. Тоску наводил своими причитаниями. И ты с ним заодно.
- В последний раз говорю: отдай камзол, или я сниму его с твоей туши.
Заметь, как скоро я смекнул, что к чему.
- Что, убьешь меня за камзол? Поищи себе другое занятие, щенок, или позову констебля.
- Уже нашел, - произнес я и снова схватил моряка за полу, но тут старый хрыч заарканил меня петлей из шарфа. Пришлось наподдать ему локтем в живот, чтобы вырваться. Тут уж он на меня всерьез бросился, да промазал на морскую сажень. Он бросился снова, но в этот раз споткнулся и рухнул на землю. Я схватил палку и ну дубасить его, пока он не распрощался с камзолом, Бристолем и своей дрянной жизнью. Иные не умеют сговориться по-хорошему.
Убить этого пьянчугу оказалось не жальче, чем стащить яйца для Дика Пила. Юный Сильвер - чертовски приятно его вспоминать - твердо знал, что путь его лежит отнюдь не туда, где бренчат на арфах и носят венцы.
Будь у меня мать, она удавила бы меня в награду за предприимчивость, хотя большинство матерей воздерживаются от подобных мер. Итак, я шел по пристани в том самом камзоле, и он спасал меня от ночной стужи. Какая мать так сумела бы? Предприимчивость - сама себе награда, так-то. Да, я еще кое-что испытал после пережитого: гордость. Я не скулил и не лаял, выпрашивая подачку, а сам ее взял. Это далось мне так же легко, как воровство для Пила. Дорожка-то была одна, стоило лишь пройти по ней чуть дальше.
Вернувшись в трактир, я застал там Черного Джона и его головорезов. Мне всегда нравилось действовать напрямик, так что я подошел к нему и предложил:
- У меня есть для вас славный камзол, Черный Джон.
- Как тебя зовут, парень? - спросил он.
- У него нет имени, - сказал Пил морскому псу. Так и было. Слепой Том не позаботился меня назвать. Для него я был просто "парень", и все.
- Как же ты его подзываешь? - поинтересовался Черный Джон у Пила, почесывая единственный клочок физиономии, не заросший бородой.
- То так, то сяк, отозвало* Пил. - Главное, он приходит. Слепой Том он привел мне мальчишку - не сказал мне об имени. Можете звать его как заблагорассудится. Ему все едино. Правда, - добавил трактирщик, - он малый с норовом.
- Это можно исправить. Главное - твердая рука и тугой ремень. С ними любой мальчишка станет как шелковый, - объявил мой будущий покровитель.
- Ему это будет не по нраву, капитан.
- А ты не спрашивай, Пил. Тут ремень должен говорить за обоих. Мальчишка, стало быть, своевольный?
- Своевольный, зато смышленый.
- Значит, провиант для тебя таскает? - Черный Джон так яростно дернул себя за бороду, что я уж решил, у него челюсть отвалится. Как бы не так: челюсть Черного Джона сидела крепко. С таким же успехом он мог выдернуть клок бороды - та тоже не поддавалась. Черный Джон вечно с ней воевал.
- Иногда, - отозвался Пил. - Я это терплю только из-за его аппетита, капитан, а он у него отменный. Любого матроса объест.
- Парню надо дать имя, - изрек Черный Джон. - Не скажу, чтобы он того заслуживал, но для порядка требуется. Представь, трактирщик, что было бы, начни я звать своих людей "эй ты" и "поди сюда". Корабль пошел бы ко дну. Мир без имен был бы шатким, что твое колесо: толкни - опрокинется.
- Как он мне достался без имени, так я его и взял, - заявил Пил между прочим. - А что будет с миром, при этом не думал.
- Вот потому меня и выбрали капитаном, - произнес Черный Джон и, вздернув бороду. - Кому попало командовать "Линдой-Марией" не поручат. А для такой прекрасной дамы - и в этом всяк встречный со мной согласится - лучше имени не найдешь.
Пил кивнул с такой поспешностью, что зубы клацнули.
- Слепой Том правильно сделал, что привел мальчишку сюда, - сказал морской пес.
- Видать, чуял, что скоро отправится к Старому Пику на выселки, - поддакнул Пил. - Верно, капитан, он правильно сделал. Знал, что я всегда пожалею сироту. Все, как вы сказали, Черный Джон. - Он проводил глазами струйку дыма из очага, которая заклубилась над столами и устремилась к окну. Что говорить, Пил не отличался отвагой. Больше всего ему хотелось улетучиться, как этот дым.
- Так как же тебя зовут? - обратился ко мне Черный Джон. - Не можешь же ты быть совсем безымянным. Давай же, скажи мне. Нехорошо будет, если прибой замолчит и мир опрокинется вверх дном. Ты ведь этого не хочешь? А раз так, говори.
- Отвечай, раз капитан спрашивает, - поспешно вставил Пил. Его голос дрожал от стремления угодить Черному Джону из страха, что тот перевернет его мир, его трактир вверх дном, если я не отвечу.
- Зовите меня как вам будет угодно, - ответил я. - Хотите - буду Джоном, Эдвардом или Уильямом. Гарольдом или Френсисом. Честным или не очень, сэр. Добрым или злым - каким захотите. Правда, чаще всего я бываю голодным. Так что если у вас сыщется ломоть хлеба и кусок мяса да глоток эля - залить это все - я ваш.
- Кусок мяса, говоришь, и ломоть хлеба. Да глоток эля, - повторил Черный Джон. - Разве Пил тебя голодом морит?
- Нет-нет, он ест вдоволь, - поспешил отозваться трактирщик. - Просто аппетит у парня изрядный, капитан.
- Смотрите: отличный камзол, - сказал я Черному Джону. - Почти новый.
Я подсел к нему. Даже ладонью по столу хлопнул - в знак готовности разделить их пиратский ужин.
Трактирщик Пил кормил меня не ахти как. Он и себя-то не баловал: казалось, с него довольно одного вида стряпни. Устрица у него почиталась знатным пиршеством, мидия - целым застольем. Пил не мог взять в толк, что этим сыт не будешь.
- Здесь не садись! - одернул меня он и добавил, обращаясь к Черному Джону: - Простите мальчишку, сэр, совсем несмышленый.
Из очага вылетела еще одна струйка дыма.
Я пропустил замечание мимо ушей.
- Лучшего моряцкого камзола во всем Бристоле не сыскать.
- Он не моряк, - сказал Пил, - а капитан. - С этими словами он наполнил их кружки элем. До этого он только раз при мне так расщедрился - когда принимал одну даму, свою Джудит. Дама похоронила трех мужей и унаследовала все их состояния, что делало ее неотразимой в Пиловых глазах. Он, помнится, подал ей цесарку - целиком. Джудит в то время обхаживала другого холостяка и только много лет спустя проявила к Пилу благосклонность. Меня всегда занимал вопрос - прикончила ли она его и остальных или те сами померли - от страха. Она и смолоду была сущей ведьмой, да и манерами не блистала. У нее была привычка облизываться после каждого проглоченного куска. Наверное, она и на мужей смотрела как на еду. Не знаю, скольких еще Джудит пережила до того, как Пил попался ей в сети. Я видел ее однажды, уже спустя много лет после его кончины. Она оглохла и выжила из ума.
- Верно, такой камзол только капитану носить, - продолжил я. - Одни пуговицы чего стоят.
- И как же он к тебе попал? - спросил меня Черный Джон, вертя в пальцах пуговицу.
- Пришлось убить кое-кого, - приосанился я. У меня уже тогда были широкие плечи. Я здорово наловчился таскать яйца из буфета - надо было только заднюю стенку поддеть. Пил недосчитывался яиц и начинал ползать по полу, заглядывая под буфет, чем до колик меня веселил. То и дело у него пропадал ломоть овечьего сыра. Сыр он держал завернутым в бумагу и запирал на ключ. Я взломал замок. Пил был уверен, что запер дверцу, но додумайся он повернуть его в замке больше одного раза, моя хитрость раскрылась бы. Впрочем, вертеть попусту ключом в замке он не привык, за что и расплачивался. На яйцах и сыре я и раздался в плечах, а сноровка, с которой были добыты упомянутые припасы, этому только помогла.
- Убить? - переспросил Черный Джон.
Пью, безволосый краб, поглядел, как капитан тянет себя за бороду чуть не к самому полу, и, обезьянничая, потянулся к собственной голове, где сроду ничего не росло - вот болван и ущипнул себя за подбородок. Если бы Черный Джон взял палку и ткнул себя в глаз, Пью сделал бы то же самое.
- Хотел принести камзол вам, - сказал я Черному Джону. - Хорош, не правда ли? Лучше не бывает, капитан. - Последнее слово я добавил так же запросто, как он говорил "парень", обращаясь ко мне.
- Убить, говоришь? - спохватился Пил. У него аж руки затряслись. Я испугался, что он прольет эль прямо на Черного Джона или кого-нибудь из его команды. Мне не хотелось остаться без покровителя, так что я сам взялся наполнить им кружки.
- Да, именно так.
- Знакомый камзол, капитан, - произнес Пил. - Он лежал в сундуке моряка у меня на задворках. Один мой посетитель вдруг ушел в плавание…
- И оставил сундук на суше? - спросил Черный Джон.
- А может, и нет, капитан, - усмехнулся Пил. - Что-то память пошаливает.
- Даже последний олух не пойдет в море без сундука, - произнес капитан.
- Ни один, - поддакнул Пью.
- Что ж, я надену этот камзол, - проговорил Черный Джон и накинул его себе на плечи - точно как я, когда убил соленого бродягу. Камзол сидел на Джоне как влитой.
- Неплохо, - одобрил капитан, - для мальчишки без имени.
Пью повторил каждый его жест.
- Благодари капитана, - велел мне Пил. - Славный мальчуган, - добавил он, как будто ко мне это относилось. - Он оказал тебе большую честь. Великую честь. - Он запнулся и продолжил: - Не припомню, чтобы такое случалось на моей памяти.
Я так и не понял, что Пил хотел сказать и к кому из нас обращался. Впрочем, и сам Пил мог этого не знать. Он никогда не упускал случая подольститься, поскольку это было к его выгоде. Черный Джон, однако, был слишком увлечен камзолом, чтобы обратить внимание на трактирщика. Морской пес сказал, что окажет упомянутую честь и наденет камзол в ночь отплытия, в чем я смогу сам убедиться на пристани, а затем - в знак особого благоволения отломил от своей краюхи хлеба кусок и вручил его мне.
Я уставился на горбушку, которой расщедрился для меня Черный Джон.
- Ты сидишь за одним столом с Черным Джоном! - не выдержал Пил. - Делишь с ним хлеб - притом, как я слышал, самый вкусный в Бристоле!
Пил не солгал: эту краюху я стащил из лучшей бристольской пекарни. Он до того обрадовался, что закончил разговор без убытка для себя, что тут же бросился считать стаканы на столах. Ничто не приносило ему большего удовольствия, чем подведение счетов. Мой же с капитаном разговор был еще не окончен, как и его - со мной.
- Теперь ступай, парень, - сказал Черный Джон. - Мистер Пил, позаботьтесь о нем хорошенько.
- Всенепременно, капитан, - отвечал Пил с многозначительным поклоном.
- И не забудьте дать мальчишке имя.
Я был не слишком доволен подачкой Черного Джона и потому сказал:
- У вас есть корабль. "Линда-Мария". А у меня глаз на красоток. - Тут я подмигнул ему. Решил, что Черному Джону придется по душе, что его кораблем восхищаются. - "Линда-Мария", - повторил я и провел большим пальцем по носу - как-то приметил этот жест у галантерейщика, когда тот обсчитал покупателя. Ну и хитрый же вид был у шельмеца! Черный Джон и бровью не повел.
- Глядите-ка, - воскликнул он, - своего имени не знает, а мой корабль назвал!
Его шайка захохотала надо мной, и Пью - громче всех.
- Зато я знаю, что у вас должна водиться монета-другая серебром, - сказал я. - Отплатить за услугу. Тому парню, который принес вам камзол. Бедняга. Всего-то добра у него что кусок хлеба. Даже имени нет.
- Зато есть длинный язык, - отозвался морской пес и снова дернул себя за бороду.
- Это он по глупости, - сказал Пил Черному Джону, - не в обиду вам. Ни в коем случае, - добавил он, пятясь от капитанского стола. Потом он объявил, что чует запах дыма, хотя никакого дыма в комнате подавно не было. Даже дым оставил беднягу Пила.
- Это всего-навсего сера, - произнес Пью.
Позволь мне напомнить тебе о нем - ты ведь давно уже с ним не плавал. Он всегда был гадким типом, этот Пью. Безволосый, как я говорил, с носом, похожим на клюв. От его ухмылки в дрожь бросало. Руки, как у обезьяны - длинные и хваткие, если вцепятся, так уж не отпустят. Бывало, заснет на палубе, подберет этак их под себя - вылитый краб.
- Запах самый подходящий, - поддакнул еще больший мерзавец по прозвищу Квик. С ним ты не встречался, но сейчас мне не хочется его описывать - уж больно был гнусен. Аж вспомнить тошно.
- Значит, серебро тебе подавай, - сказал мне Черный Джон, проводя пальцем по носу. Подмигивать, правда, не стал. - Я знал торгаша, который так делал, когда кого-то обсчитывал. Квик однажды зашел к нему в лавку.
- В прошлый раз, когда мы бросали здесь якорь, - уточнил Квик. - Хотел поставить заплату на куртку. Тогда я отрубил ему палец, а после перерезал глотку.
- Слышишь, денег мальчишке подавай, - произнес Черный Джон, гладя бороду. - Серебра, - задумчиво повторил он.
- Я же сказал, сэр, - вставил Пил, - аппетит у него отменный. - Взгляд трактирщика бегал по комнате. Он не упускал случая разведать обстановку. Будь в том нужда, он мог бы доложить капитану, сколько пуговиц у того на корсете, раньше, чем Черный Джон его прикончит.
- Ты прав, трактирщик, этого мальчишку простым ремнем не исправишь, - ответил морской пес.
- Так точно, капитан. Ремня для него маловато. - Пил замешкался, прервал подсчеты и зачем-то полез рукой в карман передника.