Затем он записал на странице свое имя, мое имя - то, что дал мне Черный Джон, имя Слепого Тома, прочитал их по буквам. Я повторил. Пил сказал, что, будь он фехтовальщиком, я уже через полмесяца обучения мог бы его превзойти. Я сказал, что хватило бы и двух недель, чем, по-видимому, задел его. Пил скрипнул зубами, а такое на моей памяти случалось лишь однажды: когда какой-то моряк отдал концы у него за столом, не успев расплатиться.
Пил записывал по моей просьбе слова и читал их вслух. Моими первыми словами были: "меч" и "нож", "море", "луна", "ром" и "кинжал", "смерть", "молоко", "ложка" и "золото", "Бристоль", "сокровище", "ячмень", "рис", "баранина", "фунт", "стерлинг", "книга", "вор", "мать", "отец", "широта" и "долгота", "курс", "стрелка", "компас", "карта", и - ради Пила - "мясо", "вилка", "черпак", "котел" и "мука". Ему было приятно.
Через неделю я уже мог составлять предложения, притом недурные. Я намеревался написать о своей жизни. Не скажу, что все мои фразы были гладкими и четкими, но многое мне удавалось выразить с первого раза, хотя и не так хорошо, как тебе, при твоем-то образовании. Может, ты не забыл, как я пел тебе сальные песенки, а ты повторял. С тех пор ты весьма преуспел на этом пути: можешь даже прочесть, какую награду назначил король за мою голову. Тем не менее я потребую у тебя благодарности за науку, когда приставлю кинжал к твоей шее. Пишется "кин-жал", сэр.
Я прочитал записи Пила - в них не было ничего особенного, если вспомнить, что автор проводил досуг в обществе кастрюль и разделочных досок - и попросил его принести мне книг. Пил принес Библию, из которой я уже знал достаточно - нам с Томом перепало немало проповедей, когда мы стояли у церковных врат, дожидаясь окончания службы. Надо сказать, что у трактиров и грязных притонов нам доставалось больше, поскольку оттуда люди выходили в лучшем расположении духа. Бристольские священники, если подумать, мало чем отличались от врачей: я никогда не видел тех, кого они спасли от гибели, не говоря о том, чтобы поднять мертвого.
Впрочем, Библия Эдварда определенно стоила своего переплета. Надо отдать должное пройдохе, который схоронил в ней свои загадки. У большинства людей почерк с наклоном, а этот каждую букву ставил прямо, как будто гордился ею. Не могу его винить - я бы тоже был доволен собой, если бы устроил миру такую подлость. Рука у него ни разу не дрогнула. Он сознавал собственное коварство.
Ответы, предложенные насмешником, так просты, бесхитростны и одновременно так путаны и безжалостны - никакого намека на помощь, кроме нескольких строк:
"В 41 метре от основания я спрятал шесть деревянных ящиков, крытых слоновой костью, целиком пустых, и одно примечательное сокровище, завернутое в один грубый холст на глубине менее 2 метров и, самое большее, 87 метров в разбросе".
Все эти слова истинны, поскольку в них заключен ответ. И все они ложь, поскольку ничего не открывают, кроме самих себя.
Позволь, я расчленю для тебя эти фразы. Первая: "в 41 метре от основания я спрятал…" и так далее. Сразу вопрос: где находится основание? Что вообще означает это слово - какой-то фундамент или что-то еще?
Далее автор сообщай, что спрятал шесть деревянных ящиков, крытых слоновой костью. Действительно ли он имел в виду число "шесть", или эта цифра упомянута в связи с предыдущей? Потом, почему на ящиках лежит слоновая кость? И как, друг мой, прикажешь теперь понимать "целиком пустых"? Должны ли мы связать это с найденными ответами или считать ложным следом и сообразно забыть обо всем, что говорилось ранее?
Затем он пишет: "одно примечательное сокровище" - то, к чему мы стремились все эти годы. К нему сводится смысл предложения. Однако что это за сокровище и чем оно примечательно?
Следующее, что он открыто утверждает, - что сокровище завернуто в один грубый холст. Но кто бы додумался прятать сокровище в мешковину?
Разве что величайший в мире скупердяй.
Далее, как явствует из послания, сокровище было спрятано "на глубине менее 2 метров и, самое большее, 87 метров в разбросе". Что, спрашивается, нам дают эти цифры?
Ответ, как мы оба знаем, очевиден. Я разгадал каждый из шифров, в том числе и этот, самый важный из всех. В конце концов, по прошествии многих лет, мне открылась жестокая правда. И, доложу я тебе, она стоила этого времени - по меньшей мере для меня, коль скоро я заполучил сокровище, а ты остался с носом. Теперь ты гордо шествуешь по палубе, а я заперт в каюте, но так было далеко не всегда.
* * *
Пил по моей просьбе принес книги о море, которые я с удовольствием прочел. Больше всего мне нравились книги о приключениях, несмотря на то, что главные герои в них неизменно сталкивались с дикарями и разными способами брали верх. Я переписывал эти истории на свой лад, делал их правдивее и приятнее для прочтения. Мне приходилось исписывать все поля и промежутки между строк. После моих исправлений дикари одерживали верх над белыми господами и дамами, что я сопровождал собственноручно выполненными иллюстрациями. Мои каракули и мазня ввергли Пила в уныние, так как книги он одалживал у тетушки. Я читал ее письма. Уверен, если бы Пил прочел ей мои сочинения, это доставило бы старушке втрое большее удовольствие. Впрочем, книги он так и не вернул, а тетка не спрашивала о них по слабой памяти, так что я мог исправлять их сколько заблагорассудится.
Еще я читал плакаты на улицах и даже полюбил политиков, исключая министров "Охвостья парламента". Их бы я поместил в одну связку с врачами и священниками. Могу присягнуть, что мы с Томом не видели от них никаких благ, кроме того, что нас гоняли с одной улицы на другую. Они никого не возвысили из грязи, кроме себя самих. И разрази меня гром, если это не так, но я всегда открыто заявлял о своем двуличии, тогда как злодеяния министров оставались у них под париками. Чертовы сухопутные крысы.
Читал я и книги по современной истории - спасибо Пиловой тетушке - и проникся уважением к герцогу Монмутскому, несмотря на его происхождение. Он показался мне славным разбойником за то, что едва не убил своего дядюшку, Якова. Монмут, как подобало сыну-бастарду, с боем прошел от Сомерсета до Седжмура. Упорствовал он до конца: чтобы его обезглавить, пришлось восемь раз заносить топор. В конце концов его голова все же свалилась с плеч, но родственникам пришлось пришить ее обратно, ради портрета. Я по-своему переписал рассказы о битвах между Яковом и упомянутым бунтовщиком. Возможно, тебе будет интересно узнать, что Монмут сверг короля и захватил трон в битве при Бристоле с помощью самого Джона Сильвера.
Коль скоро я коснулся этого вопроса, твой король не принес стране ничего, кроме горя. Однажды Пил сказал мне, что все короли и королевы друг с другом в родстве. Добавил, что британские короли - наполовину германцы с примесью французских и русских кровей, так что, сдается мне, они дворняги почище меня. Все их войны и междоусобицы - не более чем семейные дрязги. Короли в них не погибают. Они отправляют умирать других.
Пописывал я и стишки. Пилу нравилось, хотя он и ворчал, что парню моих лет это негоже. Правда, время от времени он забавлял ими посетителей, однако мне не перепадало от этого ни похвалы, ни монеты, а другого применения моим новым умениям не нашлось. Я разжился пером и чернильницей, но Пил не был рад успехам. Слова, которые я написал, были хороши, но во время письма я заливал чернилами чулки. Пил сказал, что вычтет у меня из жалованья на покупку новых чулок, поскольку не мог позволить мне разгуливать по трактиру неряхой. Позже я подправил запись в его учетной книге.
Тогда мне доводилось подсчитывать не пиастры, а тарелки у Пила в камбузе, а писал я не мемуары, а кулинарные рецепты. В это время - год спустя - морской пес снова приплыл в наши края. Весь год Черный Джон и его команда грабили, убивали и топили корабли, а я болтался на якоре в Пиловом трактире, помешивал похлебку. Нет, честная жизнь - это сущее наказание.
- Подай капитану ужин, - приказал Пил. Когда не волновался, он был прямее некуда не любил зря воздух переводить.
- Да накладывай побольше, - добавил Пью. - По щедрой порции на брата, особенно Пью.
Я поставил перед ними по блюду риса с соленой треской.
- Только полюбуйся на него, Пью, - сказал Квик. - Бледен, как старые кости.
Когда прибыл Черный Джон, Пил велел мне держать язык за зубами, что я и делал.
- Пью согласен: бледный и тощий. Бледный, как все сухопутные крысы.
Я вернулся на кухню, но оставил дверь открытой, чтобы слышать пиратов.
- Разве у него нет имени? - оборвал Пью Черный Джон. - И притом славного имени? Правильного имени? - Он обмотал клок бороды вокруг пальца.
- Да, как же, - ответил Пью, крутя пальцем у подбородка. - Пью помнит, как вы дали мальчику имя, и притом правильное, если Пью не ошибся. А ты помнишь, Квик? Скажи капитану, это его порадует.
- Ты зовешь мальчишку этим именем, а, Пил? - спросил Черный Джон, не дожидаясь слов Квика.
- Я зову его Сильвером, сэр, - откликнулся трактирщик.
- И только? - Черный Джон сильнее ущипнул бороду.
- Кроме тех случаев, когда называю его Джоном Сильвером, - поспешил исправиться Пил. Его голос дрогнул. Я вообразил, как он позже удерживает вдох взамен потраченного на ответ.
- Да, так я его и назвал, - произнес морской пес.
- А Пью запомнил, - поддакнул тот, щипая себя за подбородок. - И что же? Если Квику, к примеру, захочется еще трески - мальчишка откликнется? - по обыкновению, пропел Пью.
- Пусть кликнет Долговязого Джона Сильвера, - ответил Пил, наливая ему эля в стакан. Тот обрадовался бы, не дери Пил за эль втридорога.
- Верно, так Пью и запомнил, - повторил он.
- Не ты один, - проговорил Квик, проводя пальцем по носу. Пил наполнил стакан и ему. - Все запомнили будущего юнгу. Мы взяли б его на борт, не будь он так остер на язык. Надо было его укоротить еще в прошлый раз. Мальчишка попал бы в юнги, как хотел, а мы избавились бы от его дерзости. И овцы целы, и волки сыты.
- Так зови его, Пил, - приказал Черный Джон. - По имени, которое я ему дал.
И Пил меня позвал.
- Все так же упрям? - спросил Черный Джон.
- Не то слово, - честно ответил Пил.
- И хитер?
- Как никогда. - Пил даже не обмолвился о моих успехах, зная, что ему от этого выгоды не будет.
Пью меня позвал, и я явился на зов.
- Как насчет сапог, парень? Где черные сапоги, которые я просил, Долговязый Джон? Прошел ровно год с тех пор, как я велел тебе их добыть.
- Вас дожидаются, - ответил я.
- Я поразмыслил о твоем будущем, Долговязый Джон Сильвер, - произнес Пью, щурясь, В скором времени я узнал цену этому прищуру. Пью тоже прищурился.
- Спасибо, сэр, - произнес я и замолчал, заранее решив быть осторожным в словах. Квика я не боялся, так как был уверен, что найду способ его одолеть. Из истории с пальцем торгаша я успел открыть некоторые стороны его характера и могу сказать, что он собой представлял: простое быдло с заплатой на куртке. Нет, осторожничал я лишь потому, что "Линда-Мария" позвала меня снова и упросила молчать.
- Капитан еще не открыл того, что тебя ждет, - произнес Квик с ухмылкой. - Может статься, ты умрешь страшной смертью.
- Все в твоих руках, Долговязый Джон Сильвер. Что скажешь? - спросил морской пес.
- Ничего, - ответил я.
- Никаких "ничего", Сильвер, - вмешался Пью. - Не смей "ничегокать" своему капитану - так говорит Пью. Никогда.
- Своему капитану?
- А он стал еще глупее, - усмехнулся Квик.
- Мне нужен кок, трактирщик Пил. Только я сегодня же отплываю.
- Пью его одобряет, сэр, - ответил Пью. - Треска была неплоха.
- А ты, Квик? - спросил капитан.
- Пожалуй, да, - кивнул тот, после чего неуверенно добавил: - Я как все.
Отлично. У меня появился враг. Будущее обещало быть еще веселее.
- В таком случае, Пил, твой парень нынешним же вечером вступит в мою команду - если захочет. Пока я от него мало что слышал.
- Я хочу! - воскликнул я.
- Коли так, собирайся, Джон Сильвер. На закате мы отплываем.
С этим Пил извлек из кармана передника четыре гинеи - все мое жалованье, согласно его учетной книге.
- Я ваш должник, сэр, - сказал я ему. Огонь в очаге лизнул решетку, и на стену упала тень - точь-в-точь как плащ старого Тома. - Я бы всячески отблагодарил вас, как положено воспитаннику, но мне пора уходить. Поэтому скажу только то, что сказал: я ваш должник.
- Что есть, то есть, парень, - ответил Пил кратко, как только мог.
- Стало быть, собирай вещи, - произнес Черный Джон.
- Они на мне, сэр.
- И не забудь захватить мои сапоги, - добавил Черный Джон.
Славные были сапоги, которые я отдал Черному Джону в вечер отплытия на "Линде-Марии". Я стащил их у Пила. Насколько я знаю, Пил, мой благодетель до того дня, даже не огорчился по поводу пропажи.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. НА БОРТУ "ЛИНДЫ-МАРИИ"
Весь следующий день - мой первый день на корабле - Черный Джон не отходил от меня и между командами и рывками за бороду рассказывал о "Линде-Марии". Он разобрал ее для меня на кусочки - брус за брусом, от якорной цепи до топ-тимберсов, хотя она значила куда больше, нежели все ее части по совокупности. Я оглядел ее обводы и сразу понял, что передо мной - дама, несмотря на пушки, замки и гвозди. Да, Черный Джон ею порядком гордился, но описывал он ее топорно, как плотник выстругивает портрет жены. Проще было бы сказать, что у его половины две руки, две ноги и голова, да прибавить про туловище для порядка. Я уже видел ее изгибы и прелести, пока Черный Джон только сколачивал костяк.
Несправедливо было давать ей такое убогое описание. Равным образом я мог бы сослаться на Библию Эдварда как на стопку пергамента под обложкой или сказать, что на каждой странице там проставлены числа и каждый стих пронумерован. Я бы согрешил, если б стал так рассказывать о книге сокровищ, которая была мне благословением и проклятием. Заметь, я даже не назвал всех ее тайных посланий, поскольку не хочу опускаться до медвежьей услуги. Я еще не писал ни о шифровальных кругах, ни о том, как один из них появился у меня на глазах между закатом и рассветом. Было бы неправильно и даже подло писать об этом прямо сейчас. Нет, такие открытия надо смаковать понемногу. Пока что я вспоминаю первый день на "Линде-Марии". Черный Джон ее не заслуживал. Есть ли на свете другая красотка из дерева и латуни, столь же верная своему капитану?
Чертов Маллет! Надо же было ему притащить твое зелье как раз тогда, когда я выводил портрет дамы! Свеча почти прогорела, и олух появился, ступая медленно, но верно, как гробокопатель.
Ты, должно быть, уже прочел те страницы, которые я просовывал под дверь перед его приходом, и наверняка ждешь продолжения. Что ж, тем лучше.
- Откуда ты родом, Маллет? Неужели в ваших краях все такие же репоголовые? - спросил я твоего юнгу.
- Нет, насколько я знаю, хотя на полях у них растут овощи всех мастей, Репоголовые, говорите? Хотел бы я на таких посмотреть. А вместо рук и ног у них - ботва?
- Это просто фигура речи, Маллет. Точнее, ругательство. Ты что, не понял, что я тебя обозвал? Разве тебе не хочется ворваться сюда и всадить в меня нож? Или твой капитан разрешает тебе носить только палки?
- Я принес вам поесть.
- Сколько раз тебе говорить: я не стану есть его варево. Угощайся, Маллет.
- Почему бы нет. Это с капитанского стола, - ответил Маллет в перерывах между чавканьем. Он и говорил-то с набитым ртом. Как я понял, происходил он из колониальных земель, далеких от английских берегов. Впрочем, можно было и не уточнять: не важно, к какому графству или герцогству он принадлежал и каким титулом именовался. Дурней везде хватает.
Следующие слова он произнес вполне четко.
- Капитан прочел то, что вы мне передали. - Он перестал жевать.
- Ну и, парень?
- Он назвал вас лжецом. Лжецом и… транжирой, - выговорил он не без труда.
- Таки знал. Это чтобы ты не придал значения моим россказням. Чтобы ты не поверил тому, что я напишу о сокровище. Ты ведь читал мои записи, верно? Прежде чем передать капитану?
- Читал.
- Начинаешь хитрить, Маллет.
- Вовсе нет.
- Надо будет поработать над твоим характером.
- Нет уж. С меня и этого хватит.
- Вот-вот. А надо, чтобы не хватало. Мне вот всегда хотелось большего. Да и можно ли знать о богатствах этого мира и не попытаться прибрать их к рукам?
- Вы о сокровище? - спросил он рыгнул.
- Именно. Вскоре, мой Маллет, я напишу тебе о первом шифровальном круге. Работе непревзойденного мастера. Можно читать его, начиная с любого места и думать, что просто повторяешь алфавит. Буквы расположены по ободу колеса.
- Как у телеги?
- Вот олух. Нет, это колесо чья-то лукавая рука начертила на пергаменте, а буквы были расставлены по ободку. Их можно увидеть только при лунном свете, и даже тогда ничего не понять, поскольку круг - лишь единственный ключ…
- К шести деревянным ящикам?
- Маллет, никогда не перебивай того, кто вот-вот откроет тебе тайну. Теперь тебе придется подождать. Я писал о своем корабле, "Линде-Марии", и намерен продолжить - для твоей же пользы.
- А по-моему, чтобы избежать петли, - ответил мальчишка и ударился об дверь, когда корабль качнуло. Не знаю чем - головой или задом. Думаю, они примерно равновесны и равноценны.
- Я еще не уплатил по счетам.
- Надеетесь избежать виселицы, - повторил Маллет. Почти угадал.
Она славная, моя "Лиида-Мария", слушается руля что в бриз, что в ураган. Построили ее в Англии, а все английские корабли просты, как кружка чая, и "Линда-Мария" такая же, если не считать носа. На носу у нее - фигуры святых с печальными глазами. Никакой англичанин так не сработал бы. Их вырезал один пленный испанец, которому за труды выдали целую пинту рома, а потом вздернули на рее. Нет, простота "Линды-Марии" в другом. Она скромных размеров, и киль у нее невысок, но на удивление быстроходна, когда попутный ветер надувает ее паруса. Тут уж она перестает скромничать. Черный Джон в первый же день рассказал мне, что тот испанец долго и страшно проклинал своих палачей перед смертью, и его проклятия до сих пор подгоняют "Линду-Марию" вместо ветра.
Моя шхуна начала жизнь в английском порту, под английским небом, и плавала только вокруг Англии, пока Черный Джон не показал ей мир. Одним прекрасным днем, говаривал морской пес, она попала к нему и с тех пор слушалась его от и до, куда он ни поверни.
Черный Джон рассказал еще, что отправил ее первого капитана на дно со связанными ногами.
- Но сперва прихватил вот это, - прихвастнул он, дергая себя за серьгу - золотое сердце, пронзенное кинжалом. - Бережет от морской болезни. - И звонко щелкнул по ней. - Тому парню она теперь ни к чему. - Потом Черный Джон рявкнул: - Зюйд-зюйд-вест! - И "Линда-Мария" кивнула бушпритом, делая Бристолю прощальный реверанс.