2
На следующий день, вместо того чтобы готовиться к навигации, я позвонил Юльке. Она сама подошла к телефону.
- Тсс… - услышал я шипенье в трубке. - Мамахен дома. Я буду вас называть Натой. Поняли? Да-да. Здравствуй, Наточка. Как живешь?
- Юля, давайте встретимся сегодня в восемь вечера. Я буду ждать вас у арки под часами. Согласны?
- Хорошо, Наточка. Мне еще нужно выучить сложное прошедшее. Потом зайду к тебе. В восемь. Пока.
Юлька положила трубку.
Вечером я пришел под часы без пятнадцати восемь. Юлька появилась только в половине девятого. Румяная, свежая.
- Здравствуйте, Игорь. Опоздала немного. Простите. Не замерзли?
- Что вы? Не замерз, - лязгнул я зубами. - На первый раз прощаю, ладно уж…
- Так куда мы сегодня? - спросила Юлька, просовывая свою руку мне под локоть.
- Погуляем.
- Как, по улицам ходить? В такой холод? Нет, это скучно. Пошли в кино. В "Колосс". Там Конрад Вейдт. Обожаю.
Мы пошли в кино. В фойе с Юлькой многие раскланивались. Видимо, ее тут знали.
Начиная с этого вечера мы с Юлькой встречались почти ежедневно. Я окончательно забросил учебу, Ромку избегал, перестал бывать у Германа.
- Где ты пропадаешь? - понимающе подмигивая, как-то спросил Сахотин. - Все со своей Сольвейг? Дай телефончик, я ей звякну. Не против?
Я сердился.
Юлька таскала меня повсюду. Мы ходили с ней в кино, в кафе, на танцы. Один раз она потребовала, чтобы я свел ее в ресторан. Я влез в долги под стипендию. Маленькую стипендию, которую мне выдавали в мореходке, я всегда отдавал матери и теперь боялся момента, когда придется сказать ей о том, что в этот месяц денег не будет.
Юлька отличалась чудовищным невежеством. Казалось странным, что она совсем недавно училась в школе. Она путала романы Тургенева с рассказами Чехова, не знала, кто такой Суриков, не понимала, почему не тонут железные суда. Она скучала, когда я рассказывал ей о яхтах, о море, о своих планах. Тряпки, танцы, блеск заграничной жизни, всевозможные сплетни - вот что ее интересовало. Она имела "мышление одноклеточного моллюска" - так определял развитие подобных людей Ромка. Но когда я видел голубые Юлькины глаза, ее улыбку, целовал мягкие теплые губы, я забывал о всех ее недостатках.
Спустя две недели после нашего знакомства Юлька сказала:
- Завтра вечером, Гарри, приходи ко мне. Соберутся мои друзья. Предки уходят фокстротить к знакомым, а я устраиваю файвоклок. Будь ровно в семь. Гуд бай!
Юлька давно уже переименовала меня на иностранный манер - в Гарри. Мне это казалось глупым, я стеснялся, когда она называла меня так на улице, но не спорил.
Я долго думал, в каком костюме появиться на вечеринке. Мой единственный дешевый костюм из "Ленодежды" явно не годился для такого торжественного случая. Мне хотелось выглядеть настоящим совторгфлотцем, просоленным всеми морями, обдутым ветрами.
Что же, выход есть! Герман выручит. Я занял на один вечер у Сахотина его вылинявшую, прошитую двумя белыми швами "дунгари", у Милейковского заграничную кепку, надел лохматый свитер и остался вполне доволен. Трубка, засунутая в угол рта, дополнила мой морской вид.
Ровно в семь я нажал кнопку звонка у обитой черной клеенкой двери. Мне открыла незнакомая девушка. Она провела меня по длинному коридору. Мы очутились в гостиной. В ней царил полумрак. Люстра была затемнена красной бумагой. В комнате стояла мягкая мебель. У стенки - открытое пианино. Ноги бесшумно ступали по ковру. В кресле сидела Юлька в голубом платье, рядом стоял молодой человек с зализанными назад светлыми волосами, в очень модном сиреневом костюме. Увидев меня, она вскочила:
- А, Гарри! Познакомься. Это Виксик. Бог чарльстона. Танцует шестьдесят три па. Верно, Виксик?
- Шестьдесят семь, - самодовольно поправил Виксик, подавая мне ладонь с тонкими белыми пальцами. Ногти были покрыты ярким лаком.
- Гарри, - трещала Юлька, - моряк. Будущий штурман, а потом и капитан.
- Бываете за кордоном? - с любопытством оглядывая меня, спросил Виксик.
- Бываю, - небрежно ответил я.
- О, это уже интересно! Расскажите мне что-нибудь о ваших плаваниях.
Он щелкнул портсигаром и предложил мне дорогую папиросу. Я достаточно наслушался рассказов Сахотина о портах мира, о самых невероятных приключениях, научился вставлять в разговор английские слова, знал названия известных европейских ресторанов. Мне нетрудно было удовлетворить любопытство Виксика. Затягиваясь душистым папиросным дымом, мы оживленно беседовали. Виксик слушал меня внимательно. Мне это нравилось.
Гости прибывали. Вместе пришли три хорошо одетых юноши. Они, как взрослые, целовали Юльке ручку, склоняясь перед ней в три погибели. С недоумением и насмешкой оглядели они мою синюю робу, но, узнав, что я из Совторгфлота, немедленно сделались почтительными. Скоро вокруг меня образовался кружок любителей приключений. Пришла Мара, а за нею еще две девушки. Явился очень высокий парень. Он приволок какой-то зеленый ящик. Юлька особенно обрадовалась его приходу:
- Рудик, какой ты молодец! Я думала, что ты нас подведешь. Ребята, качать Рудьку! Он принес свою "Викторолу" и весь набор пластинок. Ты все принес?
Рудик задвигал ногами по-чарльстоньему и запел:
Иес, сэр, дац май беби. Ноу, сэр, донт мин май би.
Что это означало, я не понял, но девушки засмеялись и, сидя, стали выделывать па чарльстона. Здесь не было простых имен. Все назывались Рудиками, Бобами, Марго, Кэт…
- Давайте танцевать. Умираю. Рудик, поставь мою любимую, - попросила одна из девушек.
Все поднялись. Рудик запустил пластинку. Юлька подбежала ко мне:
- Пошли.
Чарльстон я танцевал плохо. Наступал Юльке на ноги, толкался.
- Ничего с тобой не выходит, - недовольно сказала Юлька, освобождаясь из моих рук, - ты лучше посмотри, как мы будем танцевать с Виксиком.
Я уселся на диван, а Юлька с Виксиком затряслись в совершенно невероятном танце. Они вывертывали ноги, выбрасывали их в стороны, сводили и разводили руками колени, приседали, неистово трясли головами и вообще напоминали дикарей, исполняющих ритуальный танец. Наконец запыхавшаяся пара опустилась около меня на диван.
- Видали? Высший класс! - гордо повернулся ко мне Виксик. - Мы исполняли только тридцать восемь па. Юлька больше не знает.
- Вот и врешь. Сорок два. Учись, Гарри, - назидательно сказала Юлька.
Компания мне не понравилась. Я чувствовал себя чужаком. Все говорили о каких-то своих делах, вспоминали незнакомые имена: "Чарли купил замечательные бразильские лакиши". "Мери совершенно упала на Джима". "У Дена бежевые оксфорды - закачаешься". Льстило только то, что эти ребята с уважением смотрели на меня и, вероятно, прощали мою неотесанность. Как же! С ними сидел человек, который запросто общается с внешним миром. Может купить за границей любой галстук, да что там галстук, даже сиреневый костюм… Виксик не отходил от меня. В конце концов он прошептал мне в ухо:
- Выйдем на минуту.
Мы вышли в коридор.
- Когда поедете в следующий рейс, Гарри?
- Весной. Сейчас идут занятия.
- Вот что. Привезите из-за кордона маленькую коробку зубных экстракторов. Сделаем великолепный бизнес. Я вам их ликвидирую. Заработаете кучу денег.
- Зубные экстракторы? Что это?
- Такие мохнатые иголочки, которыми вынимают зубные нервы. Ну, знаете? Их легко провозить. Никакая таможня не найдет.
- Ладно. Подумаю, - многозначительно сказал я. - Может быть…
Вот кто, оказывается, Виксик! Маклак.
Вскоре Юлькины гости куда-то заторопились, начали шептаться. Юлька подошла ко мне:
- Собираемся поехать на "Крышу", закончить наш "крик на лужайке". Потанцевать и поужинать. Едем?
На "Крышу"! В самый дорогой ленинградский ресторан! Таких денег у меня не было, я вспыхнул и, сославшись на необходимость готовиться к зачетам, отказался.
- Ну, как хочешь. Жаль. А может быть, поедем? - без особого огорчения сказала Юлька и побежала надеть пальто. На прощание Виксик дал мне свой телефон:
- Вернетесь из рейса - позвоните.
Мы вышли на улицу. Попрощались. Ребята пошли в одну сторону, я - в другую. Мне было до слез обидно. С таким удовольствием я пошел бы с ними на "Крышу", угостил бы их всех, показал бы… Почему так устроена жизнь? Какие-то маменькины сынки все могут, им все доступно, без всяких усилий с их стороны, а мне, студенту-моряку… Я презирал их и завидовал им. Так брел я домой, раздумывая о том, где достать денег.
При встрече я спросил Юльку:
- Ты знаешь, кто твой Виксик?
- Кто? Очень славный мальчик.
- Очень славный - маклак. Поняла?
- Ну знаешь ли… У него есть коммерческие дела. Он умеет заработать деньги, и это, по-моему, очень хорошо. Отец его крупный инженер. Раньше они имели кожевенную фабрику…
- Вот-вот. Ясно…
- Тебе что, не нравятся мои друзья?
- Не нравятся.
- Никто не заставляет тебя приходить ко мне.
- И не буду.
Я выпустил Юлькину руку, побежал и вскочил в проходящий трамвай. Но скоро мы помирились. Я первый позвонил ей по телефону.
3
Однажды мы с Юлькой встретили высокого парня в роскошном заграничном сером пальто, серой шляпе и ботинках на каучуке. Он не торопясь шел по улице, скучающе оглядывая прохожих. Юлька толкнула меня локтем:
- Смотри, вот он идет. Мечтаю с ним познакомиться. Какой шик.
Я знал его. Это был "король Невского", сын владельца известного магазина вязаных изделий Костя Лютов. Он сорил деньгами. Скупал у моряков любые заграничные тряпки. Хорошо за них платил. Вечера проводил на "Крыше" в окружении своих приятелей и приятельниц. Многие ребята с Невского, в том числе и Герман Сахотин, очень хотели попасть в компанию Лютова, но тот даже не замечал их попыток. После встречи с Костей Юлька стала задумчивой. Меня кольнуло в сердце. Думает о нем…
- Так куда же мы сегодня? - задала после долгого молчания Юлька свой обычный вопрос.
- Никуда. Пройдемся по Невскому.
- А я хотела на "Мертвую петлю".
Она недовольно поджала губы. Было стыдно сознаться, что у меня нет денег.
- Видишь ли… Сегодня у меня нет буллеров. Банк закрыт, - как можно развязнее сказал я, но в голове вертелась мучительная мысль: "А завтра? Где завтра я возьму денег на кино, на кафе, на поездку в Парголово?" Такой "рассеянный" образ жизни определенно не подходил к моим финансовым возможностям.
Юлька вздохнула и, к моему удивлению, ласково проговорила:
- Ладно, давай пройдемся.
Это была моя последняя прогулка с Юлькой. На следующий день ее не оказалось дома, потом она сказала, что занята и не может со мною встретиться, в следующий раз к телефону подошла Юлькина мать и просила больше дочери не звонить. Я страдал. Решил во что бы то ни стало объясниться с Юлькой. Часами мерз у ее дома и наконец все-таки дождался, когда она вышла из парадного подъезда. Увидев меня, Юлька нисколько не смутилась.
- Гарри? Здравствуй. Меня ждешь?
- Нет, датского короля, - мрачно пошутил я. - Конечно, тебя. Очень ты занятой последнее время стала. Даже по телефону не добиться.
- Представь себе, что да. Вот и сейчас у меня билет в кружок камерной музыки. Джаз Бема играет.
- Юлька, скажи, что произошло? Ты сердишься на меня за что-нибудь? Обижена? Почему ты не хочешь меня видеть?
- Глупости! Совсем нет. Просто у меня кроме тебя есть еще знакомые. Они меня приглашают. И так с тобой я провела массу времени. Вот и все. Не могу же я из-за тебя раззнакомиться со всеми? Как ты думаешь?
Я молчал, подавленный ее доводами.
- Но ведь ты целый месяц говорила, что тебе приятно быть со мной, что тебя больше никто не интересует, - прервал я тягостное молчание.
- Ну и что же? Говорила. Это правда, но, повторяю, нельзя же забыть всех. Пошли, Гарри, а то я опоздаю, - нетерпеливо потащила меня за рукав Юлька. - Проводи меня.
- Не называй меня, пожалуйста, этой собачьей кличкой - Гарри. Противно.
- А мне казалось, что она тебе нравится. Могу и не называть.
Я проводил ее на Фонтанку, где помещался кружок. По дороге Юлька, как всегда, болтала о всяких пустяках. Мне было очень горько.
- Прощай, Гар… Игорь. Звони. Не сердись. Не будь букой. Хочешь меня поцеловать?
Она потянулась ко мне. Я молча повернулся и пошел в сторону. Юлька порхнула в ворота. Все было кончено. Я шел как больной, ничего не видел, сталкивался с прохожими. Почему мы расстались с Юлькой? Неужели из-за того, что у меня не хватало денег на кино? Разве это главное? Или я совсем не нравился ей?
Через несколько дней Сахотин насмешливо сказал мне:
- Видел твою Сольвейг. Знаешь с кем? С Костей Лютовым. В Севзапсоюзе откалывали чарля. Юлька была в черном. Шикарная деваха! А тебе, значит, отставка? Так надо понимать?
Я хотел ударить Германа, но сдержался. Что это могло изменить?
Потом я несколько раз встречал на улице Юльку с Костей Лютовым. Она отворачивалась от меня, делала вид, что незнакома. У меня останавливалось сердце, я готов был броситься к ней, позвать обратно, забыть нашу размолвку, но проходил мимо с каменным лицом и тоже отворачивался.
Когда я получил стипендию, ее не хватило, чтобы расплатиться с долгами. Пришлось краснеть, извиняться, просить об отсрочке. Но хуже всего я чувствовал себя, когда сказал маме:
- Ты извини… В этом месяце я не могу дать денег.
- Почему? Перестали выдавать стипендию?
- Нет… У меня тут были долги… Заплатил… Я…
Мать посмотрела на меня пристальным взглядом:
- Я рассчитывала на твои деньги, Игорь.
- Я понимаю… В будущем месяце постараюсь… побольше… - лепетал я, избегая смотреть ей в глаза.
Мама отвернулась. Она сердилась на меня. Я это видел и знал, что сердится она не из-за денег, а за все. За Невский, за Сахотина, за Юльку, которую не знала, но существование которой чувствовала.
Юлька исчезла из моей жизни. Я ее перестал встречать и скоро забыл, но след от этого короткого знакомства остался. Во-первых, я сильно отстал по всем предметам, во-вторых… во-вторых, на сердце остался маленький шрам, и я навсегда потерял вкус к "высшему обществу".
Глава шестая
1
В середине года произошла большая неприятность. У нас была контрольная работа по теории корабля. Добрейший Кирилл Платонович Касьянов, высокий, краснолицый, с большим носом, в прошлом долгое время плававший на учебном корабле "Мария", теперь вел у нас курс теории и устройства корабля. Он дал нам несколько задач на вычисление водоизмещения в пресной и соленой воде. Задачи были нетрудные, но я, надеясь на мягкий характер Касьянова, так запустил предмет, что сейчас, переписав задачи с доски к себе в тетрадку, смотрел на них, ничего не понимая. Рядом сидел Ромка. Его карандаш быстро и уверенно бегал по бумаге. Касьянов просматривал какую-то книгу за преподавательским столом. Глаза его то закрывались, то открывались. Кирилла Платоновича клонило ко сну. Однообразное шуршание карандашей по бумаге усыпляло. Я выждал момент, когда глаза преподавателя закрылись, и зашептал:
- Роман, помогай. Ничего не выходит. Напиши мне хоть две задачи.
Роман не отвечал. Тогда я снова чуть слышно сказал:
- Не будь свиньей! Помоги.
Ромка, не оборачиваясь ко мне, кивнул головой. Я облегченно вздохнул. Сейчас поможет! Я видел, как Ромка взял чистую бумагу и принялся переписывать на нее уже решенные им задачи. Это заняло не более пяти минут, потом все так же, не поворачивая головы, он начал незаметными движениями толкать листок по направлению ко мне. Я скосил глаза и уже собирался накрыть его ладонью, как услышал голос Кирилла Платоновича:
- Микешин, Сергеев! Встать!
Касьянов подошел к нашему столу и взял оба листка, написанные Ромкой.
- Вы что, учиться сюда пришли или списыванием заниматься? Списывать дома можете, а здесь этого не полагается. Учиться надо! Безобразие! И этим занимаются серьезные люди, будущие штурманы, комсомольцы! - гремел Касьянов.
Мы стояли как провинившиеся школьники, красные, опустив головы. Сахотин, сидевший сзади нас, громко хихикнул.
- Молчать! - закричал Касьянов, возмущенный поведением Сахотина. - Уж кому бы смеяться, только не вам, Сахотин! Сдавайте работы. А вам, - Кирилл Платонович повернулся ко мне и Ромке, - я ставлю "неуд".
Этого мы не ожидали. Когда кончился урок и Кирилл Платонович вышел, я обратился к Ромке.
- Ты меня извини, - смущенно сказал я, - я ведь не хотел.
- Ладно, знаю, - отмахнулся от меня Ромка, - глупо получилось.
К нам подошел Коробов.
- Вот что, друзья, - сказал он, - больше этого мы терпеть не будем. Комсомольская организация уже не раз ставила вопрос о том, что нужно прекратить эту практику обманов. Тебе, Микешин, не раз делали замечания, а ты все продолжаешь. Мы разберем этот случай на бюро.
- А что особенного? Подумаешь! - сказал подошедший Сахотин. - Сергеев хотел помочь Микешину. Правильно. Касьянов психанул - и все.
- Ну, о тебе вопрос особый. Тебе с твоими взглядами вообще не место в комсомоле.
- Не ты меня принимал, не ты и исключать будешь. Кроме того, и не за что, - нагло смотря на Коробова, ответил Сахотин.
- Конечно, не я, а организация. Ты только посмотри: все твои товарищи в последних рядах по учебе. Поменьше бы по Невскому шатались!..
- Это уже не твое дело, где мне свободное время проводить. У товарищей свои головы на плечах. А то, что я учусь не очень хорошо, - это мое личное дело. Когда захочу, буду и отлично учиться.
- Ну хорошо, Сахотин, хватит. Я тебя предупредил. Смотри, может кончиться плохо.
- Ладно, не пугай.
Мы с Ромкой не проронили ни слова. Вопрос ставят на бюро. Значит, дело серьезное. Мне было неприятно, что из-за меня пострадает Ромка. Собственно, он уже пострадал - получил у Кирилла Платоновича "неуд", хорошо зная его предмет. А какое еще решение вынесет бюро? Ромка, видимо, тоже был огорчен. Он сидел молча, подперев кулаками голову, и смотрел прямо перед собой.
- Ты, Микешин, брось, не расстраивайся. Все обойдется, - хлопнул меня по плечу Сахотин. - Неумело действуете. Учитесь у меня. Никогда не попадаюсь! - захохотал он.
Я ничего ему не ответил. Сейчас заступничество Сахотина мне было неприятно. Его слова почему-то уже не казались такими правильными, как раньше. Когда мы ехали в трамвае из техникума домой, Ромка сказал:
- Надо прямо сказать, получилось скверно. Я тебя, Игорь, не виню, конечно, но все же… Так запустить теорию корабля, чтобы не решить этих простых задач! Непонятно.
Я пытался оправдываться, но Ромка ничего не хотел слушать. Главным виновником моих бед он считал Сахотина.