С тех пор наши отношения с Колькой совсем прервались. Видимо, он охладел к лодке, и бедная "Ласточка" неделями стояла на цепи у спуска, покрываясь слоем пыли и грязи. Проходящие мальчишки иногда бросали в нее камни и бумажки, но хозяин не обращал на это внимания.
У Булочника было новое увлечение - блестящий велосипед "Дукс", на котором он гонялся по Дворцовой площади, франтовски прихватив брюки никелированными зажимами. Но нас это не трогало. Мы думали только о нашей лодке, о плаваниях.
Однажды, проходя по Миллионной, я обратил внимание на то, что двери Колькиной булочной заколочены досками. "Переехали, наверное", - безразлично подумал я, но вскоре нам стало известно, почему закрылась булочная.
Ромка слышал, как дворник из Колькиного дома с удовлетворением рассказывал кому-то: "Закрыли за жульничество. Доходы все время уменьшали, налогов не платили полностью. Обманывали государство. Ну, за все и взыскали. Вещи описали. Теперь уезжают куда-то совсем. В другой город…"
Так исчез с Мойки и из нашей жизни Колька Булочник.
Мы с Ромкой задумали большой поход. Нева между Дворцовым и Троицким мостами казалась нам уже тесной. Хотелось пройти по незнакомым местам и выйти на взморье. Конечно, мы понимали, что в море на нашей "Волне" ходить нельзя, но увидеть море, дойти до него мы считали возможным.
Решили идти до Стрелки на веслах по течению, там сделать привал, а затем выгрести к взморью. Домой возвращаться под парусами, если позволит ветер. Выходить в рейс рано утром, с восходом солнца. Взять с собой продовольствие на целый день, удочки и старый путеводитель по Ленинграду. Он должен служить нам картой и лоцией.
Подготовка к рейсу заняла целый день. Осмотрели все наше лодочное хозяйство. Заменили один перетершийся шкот. Достали две пустые консервные банки для откачки воды. Ромка притащил пробковый шар. Когда-то он поймал его в Мойке. Это наше "спасательное средство". Взяли еще запасные колышки-уключины, немножко пакли, маленький финский нож, багор, спички и бамбуковую удочку. Мало ли что может случиться в рейсе! Под "продовольственный склад" использовали старый ранец без ремней, с облезлым телячьим верхом. Главными продуктами были хлеб и вареная картошка.
Я сказал маме, что мы собираемся в дальний поход на Стрелку и чтобы она не волновалась. Мама осталась недовольна этим сообщением. Она вообще относилась к "Волне" недоверчиво и всегда беспокоилась, когда мы выезжали на Неву, а тут так далеко!
Но все же после моего разговора с ней наши продовольственные запасы пополнились несколькими кусочками сахара. Ромка добавил еще немного сала и белую булку.
"Волна" была готова к выходу в рейс. Ни Женьку, ни Леньку родители с нами не отпустили.
Мы выехали рано утром. День обещал стать хорошим. Солнце только что поднялось, и Нева была розово-золотая. Шпиль Петропавловской крепости горел в прозрачном воздухе. Я сидел за рулем и поеживался от утренней свежести. "Волна" легко шла против течения. Мимо нас проходили буксиры с тяжелыми баржами, низенькие пассажирские пароходики, иногда пробегали моторные лодки. Река жила своей обычной жизнью.
Я держал "Волну" ближе к берегу. Там течение не такое быстрое и грести было легче. Пройдя Троицкий мост, мы повернули налево и вскоре вошли в Малую Невку. Я сменил Ромку на веслах, а он сел за руль. Теперь мы шли по течению, и ход наш увеличивался. Ветра не было. Солнце поднималось, и скоро стало так тепло, что нам пришлось снять рубашки. Вероятно, на нашей "Волне" мы напоминали индейцев на пироге. Путеводитель лежал открытым у Ромки на коленях. По обоим берегам реки тянулись дома, стояли узкие плоты и мелкие баржи, но скоро все изменилось. По левому берегу пошли сады, парки, озелененные улицы.
Наше внимание привлекла большая толпа любопытных, стоявшая на правом берегу.
Поверх голов поднималась какая-то странная большая металлическая рука, оканчивавшаяся зубчатым ковшом. Рука поворачивалась, высыпала из ковша землю и, издав резкий, неприятный скрежет, падала. Мы не могли пропустить такое интересное зрелище и причалили. Пробравшись через толпу, мы увидели машину. На гусеницах была установлена рубка, как на катере. В ней сидел человек и при помощи рычагов управлял этой огромной стальной рукой, то бросая ее на землю, куда врезался зубчатый ковш, то поднимая и опрокидывая. Дальше мы увидели много каменщиков, суетившихся в огромном котловане и укладывавших кирпичные фундаменты. На деревянном столбе, врытом в землю, была прибита фанера с надписью: "Строительство № 3. Дом пионеров".
- Видал-миндал? - сказал Ромка, когда мы тронулись дальше. - С такими штуками быстро домов настроят. Плавательный бассейн в два счета можно вырыть. Где хочешь.
Это был экскаватор, увиденный нами впервые в жизни. Техника вступала в наш город.
"Волна" пошла дальше. Стали появляться спортивные гребные суда. Такие я видел только на картинках. На совсем узенькой и очень длинной лакированной сигаре на колесной тележке сидел человек. При каждом гребке тележка передвигалась по рельсам, проложенным по днищу этой странной лодки. Уключины были вынесены на кронштейнах далеко за борт. Казалось, что человек сидит прямо в воде, - так низки были борта у его лодки. Скорость была, наверное, не меньше, чем у моторного катера! Мы попытались следовать за ней, но спортсмен сделал два гребка и скрылся под мостом.
- Это гоночная, - объяснил мне Ромка, - называется одиночка-клинкер или как-то в этом роде. Есть и большие - на восемь человек.
- И все так на колясочках и ездят?
- Конечно. Ты знаешь, как такая колясочка облегчает греблю!
Мы медленно плыли вниз по течению…
Вдруг Ромка закричал:
- А ну нажми! Греби сильнее!
Я заработал веслами и удивленно посмотрел на Ромку. Он был чем-то взволнован.
- Ты погляди налево, - сказал он.
Я обернулся. С левого берега прямо на нас шла большая тяжелая шлюпка.
- Как ты думаешь, чего им надо? - обеспокоенно спросил Ромка. - Ведь прямо на нас прут. - И он изменил курс.
Шлюпка была настроена явно враждебно и тоже изменила курс. Я греб изо всех сил. Было видно, что столкновения не избежать.
- Стой! Табань правым! - скомандовал Ромка.
"Волна" резко повернула и остановилась.
- Табань! - скомандовал и рулевой на приблизившейся шлюпке. Теперь мы качались в двух метрах друг от друга. Во вражеской шлюпке, у которой на носу было написано "Еж", сидело трое мальчишек нашего возраста.
- Ну, чего надо? Маленькие, что ли? - мрачно спросил я.
- Но-но, поговори у меня! Хлюпик! - угрожающе заорал мальчишка, стоявший на руле "Ежа". Он, очевидно, был командиром "корабля". - Я адмирал Нельсон! Сдавайтесь, следуйте за мной, или мы вас утопим!
В подтверждение его слов один из гребцов сильно ударил веслом по воде и обрызгал меня и Ромку. Матросы Нельсона засмеялись. Дело принимало нехороший оборот. В "плен" нам не хотелось.
- Они хотят отнять нашу лодку, - шепнул мне Ромка. Их было трое, нас - двое. Они имели большой, крепкий и устойчивый корабль. Превосходство сил и нахальство противника производили на нас угнетающее впечатление. Но мужество взяло верх.
- Ты что, здоров? Куда это следовать за тобой? А этого не хотел? - Ромка показал кулак.
- Поехали, Ромка! - крикнул я и опустил весла в воду.
- Ага! Удираете! Не выйдет! Матросы, на абордаж! - завопил Нельсон и неожиданно бросил в нашу лодку крюк с веревкой. Крюк зацепился за шпангоут, веревка натянулась.
- Навались, ребята! - командовал новоиспеченный Нельсон.
"Волна", несмотря на все мои усилия удержать ее, медленно потянулась за "адмиральским судном". Матросы Нельсона старались вовсю. Ромка пытался отцепить крюк, но безуспешно. Он крепко засел между шпангоутом и бортом. Перегрести двух человек один я не мог, а вдвоем на "Волне" грести было нельзя.
- Ну что, попались, хлюпики! - торжествовал Нельсон.
- Гошка! Нож! Руби конец! - вдруг заорал Ромка и бросил мне финский нож. Я поймал его и перерезал натянутую веревку. "Волна" была свободна.
- Ромка! - крикнул я, отгребая от "Ежа". - Я буду маневрировать, а ты лупи этих "англичан" удочкой.
"Еж" неуклюже разворачивался.
- В последний раз: сдавайтесь и следуйте за мной или я вас утоплю! - взвизгнул Нельсон и хотел прыгнуть к нам в лодку, но неповоротливый "Еж" не успел подойти вплотную к "Волне", и Нельсон чуть было не свалился в воду.
Это внесло легкое замешательство в ряды противника, и мы воспользовались моментом. Двух гребков было достаточно, чтобы "Волна" оказалась недосягаемой для "Ежа". Ромка схватил удочку и засел на корме:
- Ну, теперь держитесь! В атаку! Ромка, бей их!
Табаня, я повел "Волну" на вражеский "корабль".
Как только мы подошли на длину удочки, Ромка начал свою работу. Удочка свистела в воздухе. Удары так и сыпались на гребцов. Я табанил то правым, то левым веслом, держа "Волну" на безопасном для нас расстоянии. Такого длинного оружия, как удочка, у "англичан" не оказалось.
"Адмирал Нельсон" мужественно защищался и даже ухитрился больно ударить меня по спине кормовым веслом. Но это было пустяком по сравнению с "потерями" противника. Его матросы не могли грести. Они пытались поймать Ромкину удочку руками, пока один из них не ухватился за крючок. Заревев от боли, он упал в шлюпку и больше участия в бою не принимал. Маленький крючок сильно впился ему в руку. "Адмирал" видел, что положение его "флота" скверное. Он прыгнул к веслам и вдвоем с оставшимся, но побитым матросом погреб к берегу.
- Сдавайся, Нельсон! Ты напал на русскую эскадру. Перед тобой адмиралы Сенявин и Ушаков. Мы всегда таких "нельсонов" били и бить будем! - кричали мы.
"Волна", как оса, крутилась вокруг "Ежа". Она заходила и вперед, и назад, и шла рядом. Ромка наносил удары. В конце концов Нельсон не выдержал:
- Хватит. Сдаемся! Игры не понимаете.
- Нападать не будешь! Помни русский флот!
Мы прекратили "военные действия" и, гордые своей победой, продолжали прерванный путь.
- Мы еще увидимся! - закричал вдогонку нам Нельсон. - На обратном пути королевский флот вас встретит!
- Мало получил. Еще хочет! - засмеялся Ромка.
Удочка наша испорчена. Конец у нее обломался, и ловить ею рыбу уже нельзя. Но мы об этом не жалели. Враги были посрамлены.
Миновав Елагин мост, мы увидели яхт-клуб - зеленое деревянное здание с башенкой, почти все скрытое густой листвой деревьев. У берега виднелся лес мачт. Это между плавучими мостками стояли яхты. Одна из них лавировала у самой Стрелки. Белое крылышко паруса то наклонялось, то выпрямлялось. Через несколько минут "Волна" стукнулась о мягкий, обитый парусиной, край мостка. Мы вылезли, закрепили лодку за рым и начали разминать затекшие ноги.
- Давай обедать. Есть хочется страшно, - сказал Ромка.
- Давай. Поедим, отдохнем немного, а там и к заливу выйдем.
Недалеко от места, где мы пришвартовали лодку, прямо на мостках сидели два человека и играли в шахматы. Оба - в белых спортивных костюмах и теннисных туфлях.
Один из них был с черной с проседью бородкой, с такими же усами и широким картофелеобразным носом, на котором сидели круглые роговые очки. Его партнер был значительно моложе, со светлыми, выгоревшими на солнце волосами.
- Тэ-экс! Делаю ход ферзем и объявляю вам шах, дорогой Серафим Владимирович, - говорил нараспев человек в очках.
- Николай Юльевич, вы бы лучше другой ход сделали, а то дело пахнет керосином, - засмеялся светловолосый и, подумав, переставил фигуру.
- Когда одна сторона не знает своего противника, то она всегда проигрывает. Мат! - неожиданно сказал Николай Юльевич и повернулся к нам. Серафим Владимирович стал молча собирать шахматы. Мы с Ромкой только что начали уничтожать наши продовольственные запасы.
- Приятного аппетита! - взглянув на нас, сказал Николай Юльевич. Из-за очков смотрели черные веселые и очень блестящие глаза. - Откуда изволили прибыть?
- Мы с Мойки, - ответил я, прожевывая картофелину.
- Ого! Издалека, значит. А это что, ваше судно? Разрешите посмотреть?
- Пожалуйста, посмотрите, - с гордостью разрешил Ромка.
Николай Юльевич подошел к "Волне", внимательно осмотрел ее, подергал за форштевень так, как будто бы ожидал, что он должен отвалиться, и одобрительно покачал головой.
- Великолепно! Серафим Владимирович, вы только посмотрите на это чудо двадцатого века, - сказал он, обращаясь к своему партнеру, который тоже подошел к "Волне". - Так как же вы на этой посудине плаваете? - повернулся снова к нам Николай Юльевич.
- Как? Да так просто и плаваем, - обиделся Ромка.
- И под парусами? Не переворачиваетесь? Ведь только подумать надо - с Мойки! Куда же направляетесь? Не в Петергоф ли случайно?
- Пошли бы и в Петергоф, если б остойчивость лучше была. Валкая она очень, - ответил я серьезно, польщенный вниманием этого солидного человека. - А пока так, до взморья решили дойти.
- Молодцы, право, молодцы! Я же всегда говорил, что стремление к морю и флоту у наших мальчиков огромно. Какое же должно быть это стремление, если эти два "мореплавателя" буквально на корыте - два шпангоута, три доски и киль - делают поход черт знает откуда! И готовы были бы идти в Петергоф, да, видишь ли, остойчивости не хватает! - возбужденно говорил Николай Юльевич.
Мы стояли и ничего не понимали. А Николай Юльевич закурил и продолжал более спокойно:
- Это называется тяга к морю. Это будущие моряки. И не на таких корытах им нужно учиться, а вот, вот что нужно развивать. - Он показал рукой на стоявшие у мостков яхты. - В советское время возможно построить много судов, привлечь на яхты наших мальчиков. Да что ты молчишь, как дерево? - вдруг сердито закричал он на неподвижно стоявшего Серафима Владимировича.
- Я слушаю, Николай Юльевич, и вполне с вами согласен, - почтительно ответил тот.
В этот момент на мостках появился вахтенный яхт-клуба с повязкой на рукаве и в белой фуражке-капитанке:
- Ну-ка, товарищи, отваливайте отсюда. Здесь швартоваться посторонним запрещается.
- Нет, нет, подождите. Пусть постоят. Это не посторонние. Это мореплаватели. Кроме того, я не кончил с ними еще разговаривать, - сказал Николай Юльевич.
Вахтенный козырнул и поднялся на берег.
- Наверное, моряками хотите быть? - продолжал Николай Юльевич. - А поменяли бы вашу "Волну" вот, например, на такое судно? - Он указал на одну из яхт.
Это было лакированное изящное судно с высокой мачтой и белой рубкой.
- Как это - поменять? - удивленно спросил Ромка.
- Ну так. Являться сюда в клуб и выходить на этой яхте в море.
Ромка опустил глаза и ничего не ответил. Зато я радостно выкрикнул:
- Еще бы! Конечно, хочу. Хоть сейчас. И сюда можно будет приходить каждый день? И выходить в море?
- Приходить можно каждый день. А в море - когда командир прикажет. У нас дисциплина. Самостоятельно, конечно, пока выходить нельзя будет. Так хотите?
- Хотим! - за двоих ответил я.
Николай Юльевич достал из кармана записную книжку и карандаш, вырвал из книжки листок бумаги и что-то написал на нем размашистым непонятным почерком.
- Вот, - протянул он мне свернутый вчетверо листок, - завтра у Елагина моста встанет яхта под названием "Орион". Самая большая яхта в Ленинграде. Подойдите к ней, покричите шлюпку. Она вас доставит на борт. Записку эту передадите Бакурину Льву Васильевичу.
Он уже будет знать, что с вами делать. А пока до свиданья. Пойдем-ка к дому, Серафим Владимирович. - И они стали подниматься на берег.
Все было как в сказке. Вот она начинается, настоящая морская жизнь! Мне ее обещал уже не какой-то матрос с "Трансбалта", а… А кто же, действительно, этот человек? Надо спросить на всякий случай, чтобы снова не попасть впросак.
- Ромка, погоди минуточку.
Я добежал до вахтенной будки и вежливо спросил у вахтенного:
- Скажите, пожалуйста, кто этот в очках, с которым мы сейчас говорили?
- Это? Николай Юльевич Любавин. Мастер спорта.
Вот оно что! Ну, такой человек обмануть не должен. Я сбежал вниз к Ромке:
- Знаешь, Ромка, кто этот в очках? Мастер спорта!
- Ну и пусть!
- Что "ну и пусть"? - не понял я.
- Пусть он себе мастер спорта. Чего ты так обрадовался?
- А ты что? Не рад разве его предложению? Завтра ведь на яхту пойдем? - в свою очередь спросил я.
Ромка молчал.
- Мне его предложение не нравится, - наконец сказал он.
- Почему же?
- А "Волна"?
- Что "Волна"? "Волну" вытащим во двор или продадим.
- Нет, Гошка. - Ромка сердито посмотрел на меня. - "Волну" продавать я не буду. Конечно, ты пайщик, я тебе твой пай верну. Продам что-нибудь и верну. Тут я сам себе хозяин. Когда захочу, тогда и поеду. Хочу под парусом, хочу на веслах. В любое время. Рыбу можно ловить. А здесь на яхте что? Слышал, он сказал: "дисциплина", "самостоятельно нельзя", "командир прикажет"! - Ромка сплюнул за борт.
- Так ты, значит, завтра не пойдешь на "Орион"?
- Не пойду. И тебе не советую. Плавали бы на своей "Волне". Сами хозяева.
Я был огорчен. Как же так? Думали вместе плавать, о море мечтали, и вдруг Ромка не хочет. Другого такого случая не будет.
- Знаешь, Ромка, ты не моряк! Ведь сколько раз говорили, что в море хотим, думали быть моряками, а теперь отказываешься. Здесь мы и подучиться сможем настоящему морскому делу, а ты не хочешь.
- Ну, уж ты известный моряк! Не пойду я на яхту. Не уговаривай. А насчет пая не беспокойся - верну.
- Я и не боюсь. Ты не торопись с этим. Плавай на "Волне", если уж так решил, а у меня теперь времени не будет. Только зря ты это…
- Ну не уговаривай, не уговаривай, - грубо оборвал меня Ромка. - Давай поехали.
Я не ответил. Мне было обидно и грустно. К заливу идти уже не хотелось. Решили возвращаться домой. Ветра не было, и пришлось идти на веслах. Против течения грести было тяжело, и, хотя мы часто менялись на веслах, "Волна" продвигалась вперед медленно. Плыли молча.
Было уже поздно, когда, усталые и измученные, мы причалили к спуску. Здесь разобрали наши вещи и стояли, не зная, что сказать друг другу. Ромка взял ключ от лодки и весла. Обычно они хранились у меня. Я решил сделать последнюю попытку.
- Может, все-таки пойдешь, Рома? - спросил я.
- Нет, - сухо ответил он и пошел к дому.
А у меня завтра начиналась новая жизнь. Какая-то она будет?