- Дерьмо! И вы еще имеете наглость предлагать их мне?! Предложите их акулам! И еще столько требуете! Да эти мерзавцы не выдержат здесь и пары месяцев! Тьфу, смотреть на них тошно!
Коливьеру отбивался, как мог.
- Губернатор Стэйз! Это все достаточно работоспособные люди. Уверяю вас, они принесут вам немалую прибыль.
- Ха! Точнее сказать - убыток. Я вашу подлую натуру знаю!
Суете дерьмо, а хвалите его, словно конфетку! Лучше купить негров - от них больше проку и обойдутся дешевле.
Но вот губернатор остановился возле Огла. Рослый, сильный ирландец понравился Стейзу. Он несколько раз ткнул тростью в сильное тело каторжанина и удовлетворенно хмыкнул.
- Пожалуй, пойдет. Сколько сдерете?
- Сорок, - поспешил с ответом Коливьеру.
Губернатор ожег капитана недобрым взглядом из-под густых бровей и медленно, словно выдавливая слова, произнес:
- Двадцать пять.
- Но сэр, - начал капитан, но Стэйз тут же сказал:
- Тридцать. - И добавил: - И ни фунтом больше.
По тону, каким это было произнесено, Коливьеру понял, что дальнейший торг бесполезен и, вздохнув, согласился.
Следующим был Майкил. Благодаря стараниям товарищей он достаточно крепко держался на ногах, хотя бледность еще не сошла с юного лица. Коливьеру, для приличия поторговавшись, согласился на цену, предложенную губернатором. Но при виде следующего Стейз презрительно скривил рот.
- Этого можете предложить на корм рыбам, да и те наверняка отвернутся!
- Тебя они бы слопали за милую душу!
Неслыханная дерзость!
Побагровевший от злости Стэйз подскочил к невысокому осужденному, на лице которого - как память о неспокойном прошлом - лежал ужасный шрам, спокойно гонявшему во рту соломинку. Нагло и дерзко смотрели его карие, чуть прищуренные глаза. Он не отвел их от налившихся кровью глаз бычьих глаз губернатора и тогда, когда тот рявкнул во всю мощь своих легких:
- Что ты пискнул?
- Я сказал…
- Что-о-о?!
- Неважно.
- Издеваешься, скотина!
- Слово - не воробей, вылетит - не поймаешь.
- Смеяться вздумал!
- Разучился, пока плыл.
- Сгною, ублюдка!
- Не сомневаюсь, ваша милость.
- Имя, выродок!
- Мать нарекла Кингом, а друзья - "Убей англа".
Губернатор не нашел слов, чтобы ответить на эту дерзость. С минуту он тупо взирал на каторжанина выпученными глазами, но так и не сумел найти достойный ответ. Он хотел лично забить осужденного, но мускулы, выделявшиеся под лохмотьями, заставили губернатора отказаться от этого намерения, к тому же это было и неприлично. С трудом уняв бешенство, он произнес:
- Я запихну эти слова в твою вонючую глотку и ты подавишься ими.
И губернатор повернулся к слугам, намереваясь отдать жестокое приказание.
Рука Кинга скользнула под выпущенную рубашку, нащупывая ребристую рукоять ножа. Сейчас уже поздно клясть свой несдержанный язык, но дать убить себя так просто Сэлвор не собирается! Прежде чем ирландец умрет, он успеет отправить к праотцам несколько человек, а эта толстобрюхая свинья первой уйдет на небо. Однако судьба предоставила отсрочку мятежному матросу: неожиданно запротестовал капитал Коливьеру.
- Э, нет, губернатор Стэйз, это неправильно! Он еще невольник.
Губернатор ожег Коливьеру таким злобным взглядом, что тот съежился и пожалел о своем вмешательстве.
- Сколько вы хотите?
Коливьеру проглотил комок в горле и неуверенно произнес:
- Двадцать, пожалуй.
- Я согласен. Теперь он мой?
- Да, конечно.
- Отлично! Сейчас я покажу, что умеет делать губернатор Багамских островов, когда ему в руки попадаются такие вот мерзавцы.
Губернатор опять повернулся к слугам, а Кинг вновь сжал рукоять ножа. Еще немного - и…
Быть бы Кингу мертвым и не быть бы продолжению этого повествования, если бы все происходящее не видела Джозиана. Поведение ирландца, внешность которого сразу привлекла ее внимание, очень удивило девушку. Можно было подумать, что его действия - акт отчаявшегося человека, но что-то мешало Джозиане принять эту версию. Изуродованное лицо мужчины говорило о многочисленных испытаниях, выпавших на долю этого человека, не привыкшего бояться, о чем можно было судить по поведению ирландца. Заинтересовавшаяся Сэлвором девушка невольно высказала то, что было у нее на уме…
- Гордый!
Эти слова услышал и отец девушки. Внимательно посмотрев на дочь, он перевел взгляд на ирландца и, не сводя с Кинга злобного и испытывающего взора, громко спросил:
- Значит, ты говоришь, дочь моя, он гордый?
- И, очевидно, смелый, отец.
- Так я вижу другое и смогу доказать это, - вновь обратившись к ирландцу, губернатор упер в его грудь грязный конец трости и с чувством неизмеримого превосходства над жалким рабом произнес: - Я не стану убивать или мучить тебя, но устрою тебе такую жизнь, от которой согнешься в бараний рог и через два месяца приползешь ко мне на коленях.
И теперь этот самый человек стоял перед дочерью губернатора и без тени страха или подобострастия разговаривал с девушкой, во власти которой было сделать с ним все, что угодно. Сама Джозиана знала, что она ничего не предпримет для этого. На острове ее интересовал каждый новый человек, но интерес к нему быстро пропадал, если она видела, что новичок - типичный представитель своего слоя общества. Кинг Сэлвор, конечно, происходил из бедной семьи, но манеры и разговор ирландца производили приятное впечатление. Джозиана отметила, что он знаком с правилами светского обхождения, хотя и не всегда соблюдает их, к тому же достаточно хорошо образован для своего круга. Девушка все больше и больше проникалась уважением и неподдельной симпатией к меченому каторжнику.
- Однако в положении вещи есть и положительные стороны.
- Извините, но я не замечал их.
- За вещью хорошо смотрят, чтобы она не портилась.
- Смотря за какой!
- То есть?
- Раб - вещь на износ: сдохнет - купят другого.
- Судя по вам, этого не скажешь. Прошло уже два срока, назначенного моим отцом, а вы живы.
- На пáйке вашего папочки легче протянуть ноги, чем удержаться на них.
- Эту, как вы выразились, пáйку, еще необходимо отработать и оправдать.
- Бурду не оправдывают и тем более не отрабатывают.
Это было произнесено сурово и твердо, что удивило Джозиану: осмелиться произнести такое в присутствии дочери губернатора, необходимо обладать немалым мужеством. Кинг знал, с кем говорит, в этом Джозиана не сомневалась. Но, узнав ее, Сэлвор не испугался и не убежал, не выказал показного равнодушия к своей судьбе, продолжая сидеть.
"Нет, - считала Джозиана, - виселица - слишком недостойное место для такого человека".
Неожиданно она заметила во взгляде Кинга некоторое восхищение и решила воспользоваться этим обстоятельством, чтобы переменить тему разговора.
- Вероятно, на мне что-то написано, не так ли?
- О нет, миледи, ни единой помарки!
- Тогда чем объяснить ваш пристальный взор?
- Я любуюсь вами!
Это объяснение было столь простым и неожиданным, что Джозиана, может быть, впервые в жизни, не нашла, что ответить. Ошеломленная столь откровенным признанием, девушка удивленно взирала на стоявшего перед ней человека. Джозиане не раз приходилось выслушивать изощренную лесть относительно своей внешности, но столь короткое и бесхитростное признание она выслушала впервые.
Однако тщетно было искать в глазах ирландца хоть искорку смеха - Кинг не лгал, он, действительно, любовался молодой англичанкой.
На фоне голубого безоблачного неба четко вырисовывалась стройная фигурка всадницы в белом, на гнедом коне.
Тонкий шелк удачно облегал тело, позволяя свободно двигаться, и в то же время не скрывал очертаний молодого красивого девичьего тела. Разрумянившееся лицо красавицы чуть загорело под тропическим солнцем, что придавало ему особую привлекательность, и на нем красиво выделялся маленький ротик с нежно-алыми губками. Большие темнозеленые глаза выражали неподдельный интерес и любопытство. Шляпа с колышущимся от легкого ветра плюмажем покрывала густые волосы, цвета темного каштана, с искусно завитыми локонами, ниспадавшими на плечи, и красивую упругую грудь Джозианы. Затянутые в замшевые перчатки тонкие руки уверенно сдерживали горячего коня.
С трудом сумела девушка оправиться от изумления и произнесла:
- Благодарю вас, вы очень откровенны.
- По мере моих скромных сил, миледи, - с легким поклоном проговорил Кинг.
- Тогда ответьте мне на такой вопрос: не вредит ли вам такая откровенность? Быть может, покажется глупым и странным мой вопрос, но в наше время не часто встречается настоящая откровенность.
- То, чем вы, миледи, изволите восхищаться, - увы! - моя беда.
- Почему?
- Дело в том, что я говорю лишь то, что вижу, слышу или знаю, а это нравится далеко не всем.
- Ах, вот как! - Джозиана внимательно посмотрела на Сэлвора и в ее глазах блеснул озорной огонек. - Тогда чем, вернее, как вы объясните свое присутствие здесь, в то время, как другие трудятся на отведенных местах?
- Очень просто, миледи. - Кинг знал, что рискует головой, но это он делал не в первый и не в последний раз. - Я отдыхаю.
Ответ был дан незамедлительно с той же обезоруживающей простотой и откровенностью, и Джозиана прониклась еще большим уважением к человеку, в котором так удачно сочетались смелость и честность. Ирландец же ожидал, что сейчас на него, как из рога изобилия, посыплются оскорбления и угрозы, но он недооценил дочь губернатора, которая сказала:
- Несомненно, вы правы: тем, кто перетрудился (а с вами именно этот случай), конечно, необходим отпуск - это так просто и понятно! Я думаю, что вы уже достаточно восстановили свои силы, и поэтому - бегом на свое место!
Теперь для Кинга наступил черед удивляться. Едва увидев и узнав Джозиану, он был готов к крикам и угрозам, даже побоям. Сэлвор знал, что за уклонение от работ он рискует получить плети, но, если эта женщина догадалась, чем он здесь занимается, то его вздернут без какого-либо разбирательства. Ирландец мгновенно принял единственно правильное решение - уличить момент и убить девушку, пусть потом попробуют доказать его причастность! Но красота Джозианы сильно поколебала его решение, а теперь он уже не думал об этом. На смелого ирландца произвели сильное впечатление душевные качества Джозианы: она и не думала о том, чтобы донести на раба, несмотря на его самовольный уход. В свою очередь, Джозиана догадывалась, что раб постарается сделать все, чтобы никто не узнал о том, что он был здесь. Эта решимость в сочетании с находчивостью, правдивостью, твердостью побудила Джозиану к решению умолчать об этой встрече.
Люди с таким характером всегда вызывали у Кинга особый интерес, и он внезапно поймал себя на мысли, что эта девушка нравится ему больше и больше. Сэлвору довелось немало странствовать по свету, он повидал немало женщин, со многими из них спал и кутил, но подобную Джозиане ирландец встретил впервые. Кинг еще не знал, да и не мог знать, к чему приведет его это, так внезапно вспыхнувшее чувство, как он будет мучиться и проклинать этот день.
Кинг быстро, но не спеша, взял лежавшую на камнях рубашку, молча, наклонил голову, расставаясь с девушкой, и зашагал в сторону темнеющего леса.
Джозиана смотрела вслед удалявшемуся ирландцу до тех пор, пока он не скрылся среди деревьев.
Удивительный человек!
Она привыкла видеть, что при ее появлении рабы старались, как можно быстрее, скрыться, зная жестокий нрав отца красавицы. Но этот! Он знал, с кем говорит, но не сгибался в подобострастном поклоне, не прятал злобу в глазах, не заикался в разговоре - и это в его-то положении!
Нет, положительно было в этом человеке что-то такое, что привлекало девушку - таинственное и непонятное. Решительно, ирландец не заслуживал той низкой участи, что определена ему людьми.
Несмотря на свой возраст, Джозиана не была замужем, хотя имела не одного поклонника. Ее мальчишеский нрав искал человека, который не был бы обычным ухажером и шаркуном, они давно опостылели ей. Она отличалась не только умением вести разговор, но и тем, что не делала градаций между мужчинами согласно их сословному положению, бешеная езда также не способствовала укреплению ее репутации благонравной девушки, как и отношения с простолюдинами.
Джозиана ценила в людях дела и мысли, внешность и положение для нее не имели значения, к тому же девушка была слишком смелой для своего пола, в строгом секрете от отца, она, переодевшись в простое платье, посещала места, считавшиеся небезопасными, умела стрелять из пистолета. Многое в своем характере Джозиана унаследовала от матери, спокойной женщины, отличавшейся мягким сердцем, что не мешало ей время от времени показывать твердость и упрямо стоять на своем. Добродетелью матери не была обделена и дочь, хотя в редкие минуты гнева она могла потребовать сурового наказания виновного. Вместе с тем, рабы Стейза не раз становились свидетелями того, как именно присутствие Джозианы удерживало надсмотрщиков, а порой и самого губернатора, от жестокой расправы, но все, же они предпочитали избегать встреч с дочерью губернатора.
Над бухтой поплыли мерные удары колокола - на церковной звоннице отбивали полдень. Джозиана повернула было назад, но передумала. Соскочив на песок, она подошла к обломку, на котором недавно сидел Кинг. Джозиана хотела узнать природу тех звуков, что привлекали ее внимание. Ей не пришлось долго ломать голову над этим вопросом. Недалеко от валуна валялся небольшой точильный камень, видимо, застигнутый врасплох Кинг успел спрятать лишь то, что он точил, а камень просто отбросил в сторону.
Девушка подняла точило, недоуменно вертела его в руках, пытаясь понять, что можно точить втайне от всех. Из-за безделицы Сэлвор, конечно, не станет рисковать головой, но тогда, что это могло быть?
Нож!
Только нож мог точить человек, так уверенно и независимо разговаривавший с дочерью всесильного главы островов. Эта мысль была так проста и естественна, что Джозиана сначала отбросила ее как невероятную. Но что еще, кроме этого, он мог делать здесь, в этом пустынном и уединенном месте?
За хранение оружия - холодного или огнестрельного - полагалась смертная казнь, и здесь Джозиана была бессильна. Чтобы отправить Кинга на небеса, ей следует только показать отцу точильный камень, и даже не придется тратить слова, доказывая существование оружия и принадлежность его рабу.
Но Джозиана сейчас думала о другом. В глубокой задумчивости села она в седло и пустила Марга шагом.
Курс - свобода!
На сложенных бревнах четверо резались в покер. С трудом удалось изготовить колоду из бумаги, стащенной из дома губернатора. Был жаркий полдень и четверо вели неторопливую беседу, изредка поглядывая в сторону рабов. все ожидали старшего надсмотрщика, отправившегося выяснять причины задержки сырья, и рабы устроили себе отдых, поскольку в течение длительного времени не ожидалось никаких дел, а надсмотрщики ленились подыскать им занятие.
Четверка уже знакомых по трюму товарищей удобно расположилась на отесанных бревнах, сложенных трапецией. С нахмуренным лицом Огл тасовал самодельную колоду, с легкой, полунасмешливой улыбкой на губах полулежал Кинг, невозмутимо набивал трубку невесть откуда взявшимся табаком
Джон, а Майкил делал вид, что очень интересуется выпавшими ему картами.
Прошлым днем Кинг едва не подрался с Оглом, когда пришел в кузницу. Короткий разговор происходил вне кузницы, а когда раздраженный Огл вернулся, вслед за ним вошел Кинг и бросил Блэрту обвинение в том, что он продался. В ответ Огл запустил в Сэлвора клещами, но тот увернулся и схватил полосу металла, а Огл вооружился черенком от лопаты и встал в стойку. Не зайди в это время
Джон - наверняка бы пролилась чья-то кровь.
Блэрт бросил карты на дерево.
- Я - пас!
- Это тебе не черенком махать, - съязвил Кинг и открыл свои карты.
Майкил даже плюнул от досады - везет чертовому рулевому!
- Скажи спасибо Джону, - сказал Блэрт, собирая карты, - иначе быть твоей голове остроугольной формы.
- Я не знаю, какая у меня голова, но вот то, что у тебя она деревянная, - это точно, - спокойно парировал Кинг, растягиваясь во всю длину крепкого, здорового тела.
- Хватит! - Огл смотрел на Кинга так, как мог смотреть только на своего врага. - Ты уже чуть было не засыпался с ножом, а мне это не безразлично. Если узнают, что точило тебе дал я, то мы вместе закачаемся на одной перкладине, но тебе этого мало - еще и "кошку" подавай!
- Что за "кошку"? - спросил Джон.
- Ты четырехлапый якорь не видел, что ли? - раздраженно спросил Огл.
- Видел, - назидательно сказал Джон, - а ты, видимо, повешенных не лицезрел, что орешь, как в опере.
Блэрт осторожно оглянулся, сознавая свою ошибку, и уже более тихо произнес:
- Ты спроси у него, Джон, куда пропал тот точильный камень, что я ему дал.
- Сказал же тебе, - недовольно произнес Кинг.
- Не знаю! - передразнил Огл недавнее объяснение
Сэлвора. - Хорош ответ, ничего не скажешь!
- Подожди, Блэрт, - сказал Скарроу, - пусть лучше "Меченый" сам расскажет, что произошло.
Кинг рассказал о своей встрече с Джозианой Стейз, добавив в конце, что когда он вернулся, то точило уже не нашел.
- Я ему и говорю, что камень могла взять только она, - сказал Блэрт.
- Если бы она взяла камешек, - произнес Джон, - то ты бы давно дергался на перекладине на пару с Сэлвором.
- Нет, Джон, - вмешался в разговор Майкил. - Дочь губернатора не такая, как все, она особенная, и я сомневаюсь, чтобы она стала доносить.
- Много ты знаешь! - сказал Свирту Блэрт.
- Сейчас все узнаем, - медленно произнес Кинг, глядя в сторону дороги. - Элин идет.
Ирландка часто по вечерам заходила к своим друзьям по несчастью. Их бараки находились в получасе ходьбы от дома губернатора и в свободное время она приносила свежие новости. Сегодня идти пришлось несравненно дальше
- Элин послали за опилками. Четверо товарищей видели, как она подошла к одному из надсмотрщиков, что-то сказала, показывая деревянную бадью, и направилась к ним.
Элин сильно изменилась за время, проведенное в рабстве. Бледность не сходила с ее лица: когда изредка она пыталась улыбнуться, то лишь кривила рот, на лице постоянно лежала печать отрешенности от всего земного. Ирландка уже свыклась с мыслью, что она останется здесь навсегда. Некогда золотистые волосы потемнели и спутались, одежда превратилась в лохмотья. Как и все рабы, она медленно превращалась в животное.
Подойдя к бревнам, Элин поставила бадью на землю и спросила у всей четверки:
- С каких пор у вас появился послеобеденный отдых?
- С тех самых, как закончилось дерево.
- Набери мне опилок, Кинг!
- Пусть Майкил наберет, он здесь работает.
- А я хочу, чтобы ты набрал, - настойчиво повторила
Элин, и, ирландец понял, что женщина хочет поговорить с ним наедине.
Он поднялся и спрыгнул на землю.
- Майкил, где здесь опилки?
- Там, где режут доски!