А кругом пробуждалась жизнь. В распадках сопок, под крутыми берегами рек, в ложбинах еще курился на солнце тяжелый снег, но уже покрывались изумрудными лоскутами открытые поляны, бугры, сквозь прошлогоднюю траву и прелую листву к свету рвались ярко-зеленые стрелки черемши, росли-набухали почки на тополях, карликовых березах, кустах жимолости. Над тундрой носились стайки уток, а на глухих озерах пели свадебные песни белые лебеди, серые гуси-гуменники. Все радовалось теплу, солнцу, весне. Север начинал еще один круг жизни.
Шаман Котгиргин, чья яранга, словно сторожка стойбища, стояла чуть выше остальных, давно уже был на ногах. Чуток и неглубок старческий сон. Даже шаманы торопятся насладиться остатками быстро убывающих дней в "нижней тундре". А Котгиргину в этот день предстояло совершить немало дел - во многих ярангах болезни поселились в животах младенцев. Ему надо было собрать березовых почек, чтобы приготовить целебные отвары. Их сбор нельзя откладывать - через два-три дня почки потеряют силу. Котгиргин привязал к поясу замшевый мешочек из оленьей шкуры и направился вверх по тропе, ведущей к рощице березок-невеличек. Оттуда, сверху, он и разглядел Атувье, сидевшего недалеко от яранги Петота.
Черная спина первым услышал приближение шамана. Он подошел к Атувье и утробным рычанием предупредил о другом человеке. Бывший пленник вздрогнул, быстро поднялся, озираясь по сторонам. Котгиргин был уже близко. Атувье пригнулся попятился в кусты.
- Сын Ивигина, не уходи. Я буду говорить с тобой, - крикнул Котгиргин.
Атувье выпрямился. Он дрожал от страха. Да, он боялся Котгиргина, ибо шаманы разговаривают с духами.
Котгиргин медленно приближался. Черная спина посмотрел в глаза Атувье. Тот приказал не трогать шамана.
Не доходя до Атувье шагов десять, Котгиргин остановился, сел на землю. Атувье робко приблизился к нему и тоже сел.
- Ты стал настоящим мужчиной, сын Ивигина, - вместо приветствия сказал Котгиргин. - Ты стал самым большим чаучу на берегах Апуки.
Атувье глубоко вздохнул, - но ничего не сказал.
- Почему ты хотел бежать от меня? - спросил шаман.
Атувье опустил голову, хрипло ответил:
- Я испугался тебя, Котгиргин - это были первые его слова, которые он сказал человеку после той ночи.
- Значит, правду говорят люди, что ты живешь с волками, - шаман кивнул на Чёрную спину.
Атувье испуганно посмотрел на шамана и торопливо ответил:
- Я жил среди волков всю зиму, но теперь я снова свободен. Я… я - не волк, Котгиргин.
Шаман, не мигая, смотрел на перепуганного огромного парня. "От него пошли бы сильные дети", - мелькнула мысль" Ему было жаль сына Ивигина.
Зачем ты показал себя Пелату, когда волки гнались за ним?
- Я… я очень хотел увидеть человека, - признался Атувье и отвел взгляд от шамана.
Котгиргин смежил веки, словно заснул сидя. Он думал.
Атувье не смел даже пошевелиться, ждал. Большой Атувье с суеверным страхом ждал слов сухонького старика.
- Ты нарушишь закон, если войдешь в, стойбище, - начал Котгиргин.
Атувье напрягся. Сердце его замерло: если шаман скажет, что ему нельзя видеть людей, то он вынужден будет подчиниться его воле.
- У чаучу много обычаев, и все должны их уважать, - продолжал Котгиргин. - Но не все их уважают. Богатые всегда жили по своим обычаям, по своим законам. Знай: в нашем стойбище сейчас живет Вувувье. - без всякого перехода сообщил шаман. - Вувувье тоже нарушает обычаи и законы - он силой заставляет пастухов и охотников продавать ему пушнину и дает за шкурки совсем мало товаров.
- Да, Котгиргин, ты говоришь правду, - подтвердил Атувье. - Я знаю.
- Но ты еще не знаешь, что он отдал выкуп Итекьеву за Тынаку, предназначенную в жены тебе, - сказал шаман.
Атувье вздрогнул, уставился горящими глазами на шамана, но тут же обмяк, опустил голову.
- Вувувье нарушил обычай: старейшины стойбища еще не признали Тынаку свободной от слова ее отца, которое он дал при ее рождении твоему отцу, - сообщил Котгиргин.
Атувье недоуменно взглянул на шамана.
- Но ведь я… все знают про Атувье-волка, - робко промолвил он.
- Я сказал совету старейшин, что слово Итекьева потеряет силу с подходом первой чавычи, а значит, Вувувье нарушил обычай, - ответил шаман и продолжал - Ты знаешь, нарушивший обычай изгоняется из стойбища. Но Вувувье не боится быть изгнанным - у него столько оленей, сколько чаек на всей Апуке - от устья до истоков, и многие люди его должники. Кто заставит его соблюдать наши обычаи? Никто. Вувувье это знает - у него много оленей. У тебя нет оленей - тебя прогонят.
Атувье снова склонил голову.
- Слушай, сын Ивигина, - потребов шаман.
Атувье выпрямился.
- Тебя прогонят, но ты должен показаться всем, - сказал шаман. - Пусть люди увидят тебя, жившего с волками. Пусть увидят, что ты остался человеком. У тебя впереди длинная дорога жизни, и ты еще будешь жить с людьми. Скоро ветер перемен прилетит в страну чаучу. Знай: шаман Котгиргин будет просить духов помогать сыну Ивигина. Ты все понял?
- Да-а, - кивнул Атувье. Ему были приятны слова шамана, - Почему ты жалеешь меня, Котгиргин? - осмелился спросить он.
Шаман опять прикрыл веки. Он снова думал. Долго думал. Наконец сказал:
- Я открою тебе одну тайну. Тайну, о которой никто, кроме тебя, не должен знать до тех пор, пока я не уйду к "верхним людям".
- Я сохраню твою тайну, Котгиргин, - пообещал Атувье, потрясенный словами шамана.
- Это было давно, - начал Котгиргин. - Когда я был таким; как мой внук Ятынват, который родился десять весен назад. Я ловил в Апуке рыбу вон за тем кривуном, - шаман показал на реку. - Рыбалка была хорошей, и в азарте я оступился и упал в реку. Ты знаешь наш обычай - упавшего в воду не спасают, ибо его позвали к себе "верхние люди". Но я, захлебываясь, все равно стал звать на помощь. Мне очень хотелось жить. И вдруг, когда сил у меня совсем не осталось, а тело сковал холод, мне на плечи упала петля чаута. Я почувствовал, как петля сжимает горло, но я успел ухватиться за чаут руками, и меня кто-то потащил к берегу. - Шаман перевел дух, затем продолжал: - Меня спас пастух Опрыятгыргин, отец твоего отца. Опрыятгыргин возвращался в стойбище после охоты на диких оленей. Он услыхал мой крик и поспешил на помощь, нарушив обычай. Когда я выплюнул из себя воду и голова моя снова стала светлой, Опрыятгыргин сказал: "Высуши свою одежду, Котгиргин, и ступай домой. Запомни: ты не падал в Апуку. Ты просто спал, и тебе приснился плохой сон. Я поймаю оленя и зарежу его в дар духам. И еще запомни, Котгиргин, сын шамана: самый главный обычай в "нижней тундре" - делать добро, помогать тому, кто слабее тебя". Твой дед сдержал слово: никто в стойбище не узнал, что Апука хотела забрать к себе Котгиргина, сына шамана. А я… я с того дня стал жить, стараясь всегда соблюдать главный обычай, о котором мне сказал Опрыятгыргин. Он был умным, он много знал такого, чего не знали даже шаманы. Он много раз встречался с русскими-мильгитанами на побережье, возил очень умных русских на собаках по стойбищам Вывенки и Апуки. Те русские слушали старейших, записывали их рассказы о наших обычаях, о нашей земле. От них Опрыятгыргин много узнал про другие народы, про их обычаи.
Котгиргин умолк, посмотрел на Атувье.
- Ты хочешь что-то спросить? - сказал шаман.
- Да, Котгиргин. Скажи, когда Тынаку стала женой Вувувье?
Котгиргин усмехнулся:
- Вувувье нарушил обычай, и за это духи покарали его: он пролежал в яранге Гиргиртагина два раза по десять и еще пять дней и ночей. Духи насыпали ему горячих углей из своего костра, и он долго был горячим. Больной муж не муж.
Но уже два дня, как Вувувье поднялся. Силы возвращаются к нему. Однако Тынаку еще не разделила с ним ложе, она все еще живет в яранге отца"
Глаза Атувье сразу выдали его радость, на темных обожженных ветрами и яростным горным солнцем щеках проступили темно-малиновые пятна.
- Сегодня Тынаку придет в мою ярангу. Я скажу ей, что видел тебя. А завтра утром ты предстанешь перед людьми стойбища Каиль, - уходя, сказал Котгиргин.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Атувье стоял перед толпой. У его ног в боевой стойке замер Черная спина. Их отделяло от толпы два волчьих прыжка.
Люди боязливо разглядывали высокого простоволосого парня в изодранной зимней кухлянке, в рваных торбасах без подошв. Ветер свободно играл его длинными черными волосами, уже тронутыми инеем седины. Да, это был сын Изигина. Многие не видели его год и теперь с удивлением отмечали, как он вырос, заматерел. Очень большим стал сын Ивигина, очень высоким. Ой-е, какие у него большие руки и тяжелые кулаки. Даже пять крепких мужчин стойбища вряд ли смогут одолеть его. Настоящий богатырь. Только одно плохо: отверженный богатырь.
Атувье била дрожь, но он старался не выдать своего волнения. Он поправил оторванный лоскут кухлянки, пытаясь прикрыть обнаженное плечо.
Шаман Котгиргин и Вувувье стояли чуть впереди остальных.
- Говори, Котгиргин, - прошипел Вувувье, с откровенной ненавистью рассматривавший сына Ивигина, высокого, красивого: обделенные природой всегда завидуют тем, кому она дарит достоинства, к кому она щедра. Завидуют и не любят. К тому же он смутно предчувствовал, что появление сына Ивигина может плохо кончиться для него, Вувувье: Тынаку откровенно избегала богача. Она ни разу не пришла в ярангу Гиргиртагина. - Скажи: жравшему оленей вместе с волками - нет места в стойбище! - громко потребовал богач. - Прогони его, Котгиргин.
Атувье вздрогнул. Глухо зарычал волк.
Шаман недовольно покосился на низкорослого жирного богача, из которого он изгнал болезнь; потом перевел взгляд на поникшего от горя и позора Ивигина, не смевшего поднять глаза на сына.
- Сын Ивигина, - тихо сказал Котгиргин, но его слова услышали все, - люди говорят: ты жил с волками, ты охотился вместе с ними на оленей.
- Да, Котгиргин, это правда. - Атувье расправил плечи, сжал правой рукой деревянную рукоять верного пареньского ножа. Он сказал это так, как будто не говорил с шаманом у заброшенной яранги Петота.
Толпа зашевелилась, зашумела.
Котгиргин поднял руку. Люди сразу смолкли.
- Обычай говорит: живший со зверем не может жить среди чаучу; оставшийся в живых после знака "верхних людей" не может жить среди чаучу, - изрек шаман.
- Да, Котгиргин, я знаю обычаи и законы предков, - спокойно ответил Атувье.
- Тогда почему ты пришел в стойбище и привел с собой волка? - Киртагин снова покосился на желтое после болезни лицо Вувувье, который не скрывал своего злорадства, посматривая то и дело на красавицу Тынаку, стоявшую в стороне от толпы.
- Говорю. - Атувье тоже поднял руку. - Я стал пленником волчьей стаи не по своей воле. Волки силой и глазами увели меня.
Толпа совсем присмирела.
- Скажи, мудрый Котгиргин, что мне оставалось делать? - продолжал Атувье. - Если мне предстояло уйти к "верхним людям" по воле волков, то почему они не разорвали меня сразу? Все знают: если пастуха или охотника уводит Келле с верной тропы, то ведь никто по своей воле не уходит к "верхним людям". Все хотят остаться в "нижней тундре", и каждый, кого увела Келле, ищет дорогу в яяну. Котгиргин и все вы, я спрашиваю: разве мало в наших краях людей плутают в тундре, в горах по многу дней и ночей, с весны и до зимы, с зимы и до лета? И если они потом возвращаются в яяну, их никто не прогоняет, - напомнил Атувье и, приосанившись, добавил - Да, я жил с волками, но я остался человеком. Я был пленником волчьей стаи, но я освободился из плена. И помог мне стать свободным Черная спина. Я знаю: в его жилах течет кровь умной собаки. Разве мало в нашем стойбище собак с волчьей кровью? - Атувье смолк. Никогда в жизни он не говорил так длинно.
- Много, много, - послышались голоса. - Ив жилах многих волков тоже много собачьей крови.
- Своими словами ты уводишь наши обычаи на ложную тропу, - совсем как озлобленный зверь прорычал Вувувье. Только он один заметил, каким радостным светом заблестели глаза Тынаку, когда говорил Атувье. - Ты жил с волками, и потому тебе нет места среди нас. Убирайся подальше, волчий братец! Убирайся!
- Я - человек! - крикнул Атувье. - Это ты, Вувувье, волк. Бешеный волк, который режет оленей не ради еды, а потому, что он сильный. Ты, Вувувье, не убиваешь людей, но ты загоняешь их в капканы долгов. Ты живешь на горе других. Да, Вувувье, это ты - бешеный волк, и маломало яранг в долине Апуки, где тебя не проклинают!
- Замолчи ты, жравший мясо с волками! - взъярился Вувувье.
Гнев и обида сжали горло парня, но надо было отвечать.
- Говорю, - он снова поднял левую руку. - Я, сын Ивигина, убил Вожака стаи и его кровью смыл позор своего плена.
Люди переглянулись. Хорошее дело совершил сын Ивигина, но обычай есть обычай: тонувший в большой воде, даже если он спасся или его спас другой, все равно должен сам уйти к "верхним людям", И деливший с диким зверем кусок мяса тоже должен сам уйти вверх…
Глаза Тынаку метали черные стрелы в людей. Даже в отца. Атувье это увидел, и в его сердце вошла радость.
- Смерть ему! Забросаем его камнями и собачьим пометом! - заблажил Вувувье. - Люди стойбища Каиль, он хочет рассердить ваших духов! Бросайте в него камни. - Богач повернулся к толпе. Глаза его налились кровью. - Кто первый бросит в него камень, тому я прощу все долги и дам еще пять оленей. - пообещал он.
Люди попятились от разгневанного Вувувье.
Котгиргииу вдруг захотелось, чтобы… волк Атувье, Черная спина, дрожавший от приступа ярости, бросился на богача, сосавшего кровь из бедных пастухов, как стая оводов из оленя. Шаману захотелось сказать слова одобрения богатырю Атувье, от которого пошли бы крепкие, сильные дети. Но Котгиргин не мог разрешить Атувье остаться в стойбище: слишком велика сила обычаев чаучу. Однако шаман Котгиргин недаром слыл великим мудрецом. Мельком взглянув на красавицу Тынаку, он сказал:
- Сын Ивигина, ты видишь, люди стойбища Каиль боятся разгневать духов. Страх перед духами заставляет людей отвергнуть тебя. Уходи, люди боятся тебя.
В напряженной тишине вдруг раздался звонкий, высокий, словно крик всполошенной чайки, голос Тынаку:
- Я не боюсь!
Все повернулись к непокорной. А она, гордо подняв голову, шла к Атувье. Поравнявшись с Котгиргином и Вувувье, она еще выше подняла подбородок.
- Я не боюсь… духов! Атувье не виноват, побледнев, сказала Тынаку и обернулась к толпе. - У вас злые и трусливые сердца, Я не боюсь и уйду с Атувье, - она решительно подошла к парню, встала рядом.
Вувувье ринулся было за ней, но его осадил грозный рык Черной спины. Он был страшен сейчас, сын Дарки, "глаза стаи": его янтарные глаза горели, как жаркие угли, темные губы трепетали от напряжения, обнажив крупные кипенно-белые клыки. Шерсть на загривке волка поднялась, словно от порыва сильного ветра. Богач испуганно попятился, загородив рукавом лицо. Затем, опомнившись, подпрыгнул к Итекьеву, который стоял рядом с Ивигином, схватил старика за рукав, дернул на себя.
- Почему ты молчишь, Итекьев, сын трусливой собаки? Я дал тебе богатый выкуп за твою дочь. Она - моя. Моя! Она нарушила обычай. Прикажи ей вернуться. Прикажи! Иначе я потребую выкуп назад и заберу за прошлые долги всех твоих паршивых оленей, и тогда ты подохнешь с голоду вместе со своей старухой, - орал Вувувье.
- Духи не любят говорящих громко. От большого шума у них болят уши, и тогда они сердятся, - прервал его Котгиргин.
Вувувье выпустил рукав Итекьева, усмехнулся.
- Ты… ты плохой шаман, Котгиргин, - злобно сказал он. - Богатый человек всегда сможет задобрить духов богатыми подарками.
- У тебя дырявая голова, Вувувье, - с откровенной издевкой ответил шаман, - Разве помогли тебе твои богатые подарки, которые ты отнес на священное место в день приезда? Ты приехал, чтобы нарушить обычай, - и духи покарали тебя. Я говорю: если болезни снова поселятся в твоем теле, не зови больше шамана Котгиргина. Ты оскорбил меня, а шаманы обид не прощают.
Вувувье сжался. Не-ет, он не испугался его слов. Он был взбешен, он задыхался от злобы на этого старика, на всех. Набычась, словно олень-самец перед схваткой с соперником, Вувувье пошел на толпу. Люди испуганно расступались, боясь встретиться взглядами с его глазами, напоминавшими сейчас глаза рассвирепевшего волка…
Атувье разжал пальцы на рукоятке ножа, поднял руку.
- Я говорю: прощайте. - Он посмотрел на все еще бледную Тынаку. - Мы уйдем, чтобы не сердить духов, чтобы не нарушать обычай.
Люди невольно придвинулись к нему.
- Я ухожу, но в моей груди нет места злобе на вас, - продолжал Атувье. - Итекьев, - позвал он отца Тынаку. Тот чуть подступил к ним. - Итекьев, у меня сильные руки и крепкие ноги. Мои глаза могут теперь и ночью увидеть добычу, и потому твоя дочь не будет знать голода. И твои внуки. Это говорю я, сын Ивигина, задушивший вот этими руками, - он вытянул вперед свои огромные ладони, - вожака волчьей стаи. Прощай, Котгиргин, самый мудрый из шаманов страны чаучу, - уже тише сказал Атувье.
Мать Тынаку бросила дочери мешок из выделанной оленьей шкуры. (Тынаку заранее предупредила ее о своем уходе.) В мешке лежала теплая кухлянка, малахай, посуда, нитки из оленьих жил, две железные иглы и рыболовные крючки. Люди как будто ничего не заметили. Никто не сказал ей худого слова.
И еще долго жители стойбища Каиль видели, как по берегу Апуки, вверх по реке, шли трое: сын Ивигина, дочь Итекьева и волк Черная спина.
- Добрые духи, помогите отверженным, - прошептал Котгиргин. Он снова вспомнил далекий трагический день, вспомнил чаут Опрыятгыргина, упавший ему на плечи в тот самый миг, когда Апука хотела взять себе сына шамана…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Атувье и Тынаку уходили все дальше и дальше от стойбища Каиль, от его людей. Все люди молчали, только богач Вувувье изрыгал грязные, обидные ругательства и грозные проклятия. Он, словно шаман во время камлания, впал в беспамятство, брызгая слюной. Ветер дул в сторону Атувье и Тынаку, и они еще долго слышали проклятия богача.
Атувье все же оглянулся один раз. Люди все стояли, не расходились. Теперь это были для него тангит - чужие люди.