Коллективные усилия дали определенные результаты. Через сорок минут тот же Васька, посланный с пакетом, вернулся со штабного корабля "Зарница", гордо размахивая разносной книгой.
Вскоре появился наш командир Н. Н. Авинов. Он смущенно заявил, что с начала налета запретили хождение по улицам, поэтому вовремя не добрался до корабля. На вопрос, обращенный ко мне: "Что же здесь произошло?" - я, чувствуя, что усталость берет свое, почтительно предложил командиру копию доклада о первых впечатлениях, посланного на "Зарницу". Авинов сказал укоризненным тоном:
- Голубчик! Вы рассуждаете так, будто я всю ночь ничего не делал! Я засну на второй строчке вашей писанины!
Видя, что я уже засыпаю, Авинов попросил рассказать о случившемся вестового Ваську-салажонка.
У Васьки засверкали глаза от гордости и страстного желания рассказать свой собственный вариант бурных событий прошедшей ночи. Но только он встал в позу ответственного докладчика, как по трапу с грохотом скатился (разбудив на момент меня) писарь штаба и недовольным тоном доложил:
- Начальник штаба приказали, чтобы доклад был написан командиром корабля, как указано в циркуляре, а он подписан и. о.! - И, поворачиваясь к Авинову, который был известен на флоте всем, а тем более писарям штаба, прибавил: - Поэтому прошу вас, товарищ командир, срочно написать свои впечатления, а я пока подожду на верхней палубе или в кубрике.
- Ладно, голубчик!
Командир, деликатно решив не беспокоить меня, приказал Ваське, подделываясь под его, Авинова, почерк, переписать докладную, сократив ее в три раза, а сам тут же уснул…
Окончательно я проснулся от громкого вопроса с трапа в кают-компанию:
- Что, мой дружок дома?
- Так точно, дома! Отсыпаются после ночной стрельбы по англичанам!
Вышел на знакомый голос моего однокашника по выпуску Евгения Загуляева. Он с четвертого курса питерского технологического института пошел в юнкера флота, куда поступил и я с первого курса того же института.
Загуляев раньше гордился "высокопоставленными" знакомыми и до революции намекал, что он сам якобы из аристократической семьи. Но, попав на Балтийский флот, сдав экзамен на мичмана и отвоевав с немцами, принял активное участие в Ледовой операции и получил в командование угольный миноносец. После этого назначения, в возрасте, в котором он при царе самое большее был бы вахтенным начальником, Евгений Загуляев проникся уважением к себе и постепенно стал другим человеком. Он гордился доверием, оказанным ему командой, искренне восхищался матросской сметкой, был подлинным патриотом и презирал всех интервентов, независимо от расы и их социального происхождения.
Сейчас Загуляев примчался на "Кобчик", обойдя все стенки Средней гавани, чтобы рассказать мне новости.
Дело в том, что он, несмотря на разницу в годах, пользовался благоволением и дружбой Сергея Павловича Блинова, занимавшего должность флагманского штурмана флота. Блинов же был назначен председателем "Следственной комиссии по делу о нападении быстроходных английских лодок в ночь на 18-е… на Кронштадт" . Очевидно, при отборе, помимо лояльности Блинова, учитывалась его солидная внешность, манеры лорда, оксфордское произношение и лингвистические таланты, недоступные большинству лордов. Однако командование ошиблось в его способностях конспиратора. Сергей Павлович абсолютно все после опроса англичан рассказывал молодому Загуляеву, а тот не мог удержаться, чтобы не пересказывать мне.
- Но как ты добрался сюда? - спросил я Загуляева. - У меня создалось впечатление, что в отместку за предательство Моисеева, которого признали среди выловленных из воды, с нами, кажется, собирались рассчитаться.
- Действительно, - отметил гость, - такое настроение команд было. Но пошумели немного и отошли.
Прежде чем писать о результатах опроса пленных англичан, после того как им была оказана более солидная медицинская помощь в морском госпитале, необходимо рассказать о Моисееве. Мало кто знает о его бесславном конце.
11
В истории всякого флота есть мрачные страницы, о которых все хотели бы забыть. Одной из таких страниц для молодого Рабоче-Крестьянского Красного Флота был переход на сторону врага тральщика "Китобой".
Первый дивизион тральщиков, состоявший из бывших малых китобойных судов, купленных в Норвегии в начале первой мировой войны, нес дозорную службу на подходах к Кронштадту в районе Толбухина маяка.
Когда на форту Красная Горка 13 июня 1919 года был спровоцирован мятеж, в дозоре находился тральщик "Китобой", который в этот день должен был сменяться однотипным тральщиком "Якорь".
Начальник дивизиона (бывший армейский офицер, переведенный в 1915 году после экзамена во флот) мичман Николай Моисеев находился в Кронштадте и, конечно, узнал о происшедшем. Тяжелое положение на фронте, почти ежедневные налеты англичан, гибель "Олега" и провокационные радиопередачи белоэстонской пропаганды внушили этому человеку, что мятеж главного форта - переломный момент в ходе войны; он решил его использовать и встал на путь изменника.
Обманув комиссара, Моисеев вышел без него на "Якоре". В районе Толбухина маяка предатель перешел на "Китобой", а сменному кораблю приказал возвращаться в главную базу. Начались препирательства; это приказание нарушало порядок смены дозорных кораблей, но споры прекратились, когда почти рядом упали два двенадцатидюймовых снаряда с Красной Горки.
"Якорь" двинулся в порт, радируя о происшедшем в штаб, а "Китобой" пошел в сторону восставшего форта, причем многие видели, как на нем был спущен советский военный флаг.
Сказав "а", предателю пришлось сказать и "б". В Батарейной бухте, находившейся в расположении белых, он передал карты минной обстановки, коды и шифры командиру 1-го Ингерманландского полка. Очевидно, Моисеев рассчитывал, что его примут с распростертыми объятиями. Но мятеж скоро был подавлен, и никто, кроме обманутого им "Китобоя", изменять не собирался. А на фронте 7-я Советская Армия продолжала нажим в обход мятежного форта. Моисеева сняли с корабля, разжаловали в матросы и назначили рядовым в белобандитский полк, носивший громкое название "Полк Андреевского флага"; в нем было до пятнадцати матросов из Ревеля и два или три дезертира из Кронштадтского района.
Через несколько дней предатель уже командовал нестроевой ротой этого полка, а когда положение на фронте для белых ухудшилось еще больше, ему дали боевую роту. Однако ни рота, ни тем более он сам уже изменить положение не могли. Вместе со всем своим воинством в одном из боев он был захвачен красноармейцами в плен.
Балтийские моряки об этом не подозревали. Только 9 августа Реввоенсовет флота, узнав о пленении, обратился в штаб 6-й стрелковой дивизии с просьбой передать им изменника для следствия и суда. Армейцы не торопились. Только 24 августа, то есть через неделю после английского налета на Главную базу, в Особом отделе 7-й армии, в Детском Селе, состоялся последний допрос Моисеева в присутствии моряков, приехавших специально для этого случая из Кронштадта.
Имя Моисеева еще с 13 июня было синонимом Иуды. Его ненавидели, и, конечно, каждый готов был отомстить за предательство и обман команды "Китобоя". Потопленная база "Память Азова" и поврежденный "Андрей" казались делом его рук. Тем более что офицеры и матросы ДОТа не знали о его судьбе: пребывание Моисеева за решеткой в Детском Селе было служебным секретом ВЧК и Особого отдела фронта и Балтфлота.
Удачная диверсия или военная хитрость врага очень часто связываются с мыслью об измене. 18 августа не было исключением. Правда, в данном случае дело обошлось без Моисеева. Он даже не знал об операции английских катеров против Кронштадта. Моисеев получил то, что положено предателю.
12
Перехожу к событиям, мало освещенным в нашей печати. В первое время, до обмена английских пленных на советских граждан, многое сохранялось в тайне и не публиковалось.
- Будь проклят этот Кронштадт! - заявил командир катера № 24 лейтенант Лоренс Нэпир. - Мы много раз были в серьезных переделках, таких, как атака Зеебрюгге или Остенде, и не потеряли ни одного катера. А в этом большевистском гнезде погибли три СМВ, кроме того, один не дошел до Кронштадта. Британский флот на Балтике потерял пятьдесят процентов своих торпедных сил, а несколько офицеров попали в плен. Невероятно!.. Но лично для меня есть утешение. Мой прадед, знаменитый адмирал Чарльз Нэпир, который в 1854 году блокировал Кронштадт, не сумел в него прорваться. А я смог! Я как бы завершил начатое нашей семьей!
- Да, но вы в плену и потеряли половину катеров. Вряд ли вашего прадеда устраивал такой конец.
Лоренс Нэпир молчал.
- Скажите, лейтенант, ведь не вы командовали отрядом катеров? Кто был старшим в операции?
После неловкой паузы командир катера № 24 нехотя назвал комендэра Добсона и комендэра Эгара как начальников, которые руководили и выполнением налета.
- Почему мы не имеем чести их видеть здесь?
Нэпир еще более неохотно выдавил:
- Я полагаю, что огонь вашего миноносца не дал им высунуться из-за угла гавани.
- Значит, они в атаке на корабли не участвовали?
- Очевидно… - И, как бы сбросив с тебя какие-то сдерживающие оковы, прибавил ехидным тоном: - И если на обратном пути их не утопили ваши батареи, они сейчас пьют какао в Бьорке и составляют донесения в адмиралтейство о… своем героизме.
- Ну, хорошо! Расскажите, на что была рассчитана операция?
- "Шорты"… "Шорты" приходят раньше за тридцать минут, шумят и отвлекают внимание обороны. Катера, пройдя между северными фортами на малых оборотах, атакуют базу со стороны Петрограда, откуда, безусловно, меньше всего ждут нападения. Каждый катер имел свою цель: два линкора, две подлодки, "Рюрик", батопорты - в соответствии с аэрофотоснимком, сделанным 13 августа. Два катера выделялись в резерв. Катера и самолеты имели инструкции о взаимной поддержке (по зеленой ракете) для спасения экипажей. Кроме того, мой катер имел специальную задачу - утопить дозорный миноносец, если он окажется перед входом в Среднюю гавань.
- Как вы оцениваете итог налета?
- Комендэр сделал ошибку, что все построил на снимке 13 августа. Оказалось, что подводные лодки, стоявшие у борта "Памяти Азова", переменили свое место. Утром, когда нас вели, я видел со стенки гавани, что "Андрей" поврежден, но находится на плаву, а "Петропавловск" невредим. Что же касается дозорного эсминца "Гавриил", его стрельба решила нашу судьбу. Блестящая работа!
- Имеете претензии к его команде?
- Наоборот! Они подобрали нас из горящей воды, сделали первые перевязки, переодели и даже предлагали еду, но сегодня утром у нас был не совсем хороший аппетит. Подводя итоги налета, можно сказать, что они оказались для нас плачевными. Предполагалось подорвать батопорт большого дока, тогда ни "Петропавловск", ни "Андрей", даже оставшись на плаву, не смогли бы пройти ремонт, и ваш отряд перестал бы существовать. Получилось не совсем так, как мы рассчитывали.
- Скажите, имелись ли какие-либо соображения, чтобы операцию предпринять именно в ночь на 18 августа?
- Специально нет, но мы очень торопились. Дело в том, что особенно после 30 июля рабочие комитеты "Руки прочь от Советской России", комитеты старост и оппозиция в парламенте создали затруднения не только адмиралтейству, но и самому кабинету. Мы должны были возвращаться в Англию, Добсон с Эгаром решили выполнить эту "прощальную" операцию.
- Можете ли вы ответить на такой вопрос? Наш офицер, попадая в плен, считает своим долгом скрывать все, что возможно, от противника. Вы же… простите… рассказываете весьма обстоятельно. Как это понимать?
- Очень просто. Я не считаю, что между нами состояние войны.
- Но позвольте! Как же это совместить с потоплением нашего "Олега" или подрывом "Андрея"?
- А это вы обратитесь в Британское адмиралтейство. Я получил приказ командира атаковать, и я атакую. А кто и с кем воюет и почему - это дело старшего командования. - И, очевидно, пробуя шутить, Нэпир добавил: - Вы можете предъявить счет за убытки британскому королю! Хэ-хэ!
- Относительно счета британскому королю мы еще поговорим, а пока ответьте: известно ли вам, что 1 августа, в воскресенье, в разгар гуляния в кронштадтском Летнем саду, ваши "джентльмены" сбросили бомбы на гуляющих и покалечили около двадцати человек, среди них есть женщины и дети. Объясните!
- Да тут и объяснять нечего. Буквально за два дня до очередного выпуска молодых летчиков в офицеры (в последний период их готовили наспех и отвратительно) было заключено перемирие с немцами, и оказалось, что бедные парни опоздали на войну! Кому были нужны плохо подготовленные летчики, тем более что драка кончалась? И вот тогда одному из наших политиканов пришла в голову "гениальная" мысль - послать их попрактиковаться против большевиков, конечно на добровольных началах. И нашлось достаточно идиотов, чтобы укомплектовать ими одну или две эскадрильи. Вот они "практикуются" сейчас по Кронштадту. Отличившимся обещано производство в сублейтенанты! Отсюда и все качества этих асов.
- Значит, добровольцы руководствовались не политическими соображениями?
- Какие могут быть политические соображения у кандидатов в сублейтенанты? Сэр! Вы не знаете Англии!
- Еще вопрос. Скажите, нам не совсем ясны ваши взаимоотношения с комендэром Эгаром. Как будто на восемь катеров не нужно двух старших офицеров?
- На этот вопрос я отвечать не могу.
- Ну что ж, подождем.
В это время раздался вой сирены ПВО с Пароходного завода и отдаленные хлопки зенитных батарей.
Насколько англичанам важно было знать итоги ночного налета, говорит тот факт, что в течение 18 августа над Кронштадтом три раза летали "шорты", не сбрасывая бомб. Стало ясно, что фоторазведка была главной целью этих полетов. Сами комендэры раньше первой атаки ретировались обратно и не видели результатов налета; те же, кто уцелел после выпуска торпед, докладывали свои впечатления не британскому начальству, а следственной комиссии в Кронштадте.
13
Было получено приказание отправить пленных в Москву.
Перед отправкой Блинов вновь разговаривал с ними в присутствии членов Военного совета Балтфлота.
- Где вы базировались? - спросил Блинов Нэпира.
- Финское правительство любезно предоставило нам свою базу Бьорке, а в качестве передового и скрытного пункта базирования - Териоки. В помещении яхт-клуба мы расположились весьма сносно, особенно если учесть заботы финских друзей.
- Привлекались ли вами офицеры старого русского флота для помощи в навигационном отношении или…
- Сэр! Британский морской офицер не нуждается на море в чужой помощи! А кроме того, если у вас много таких офицеров, как командир "Гавриила", то я вас поздравляю. Что же касается тех русских моряков, которых приходилось видеть там (жест большим пальцем через плечо), вряд ли они могли быть полезны. Я английскому фотоснимку верю больше, чем клятвенным заверениям эмигрантов.
- И все же английский фотоснимок подвел вас?
- Я уже признался в этом. А у нас в Англии не принято вторично напоминать человеку его ошибку!
Нэпир еще гуще задымил английской трубкой, набитой советским табаком, и с демонстративным видом отвернулся к окну. Он старался изобразить на лице пренебрежительное равнодушие к происходящему и высокомерное отношение своего минорного настроения из-за того, что попал в плен.
Невольно возникла мысль: ради чего погибли молодые и храбрые моряки с "СМВ"? Похоже, даже Нэпир начал задумываться над этим вопросом.
Поскольку следующий по старшинству, лейтенант Бромнер (Вильям Гамильтон), командир потопленного катера № 19, имел несколько ранений и ожогов и его пришлось оставить в госпитале, председательствующий приказал ввести моториста унтер-офицера Бенджамена Рейниша.
- Скажите, как относится население Англии к войне с Россией?
- Все рабочее население против этой войны!
- Зачем же вы топили наши корабли?
- Нам объяснили (взгляд в сторону Нэпира, изучающего флюгера на смежных зданиях), что мы этим защищаем молодые республики - Эстляндию и Финляндию от нападения большевиков. Но лично я, сэр, думаю, что все это не так. Русских надо предоставить самим себе. Они разберутся без нас. Тем более что у них есть Ленин. А это большой человек для людей труда. - И, смущенно улыбаясь, добавил: - Я давно на флоте. Был на катерах в Зеебрюгге и Остенде, когда участвовало до сорока катеров и мы не потеряли ни одного. Думаю, что лейтенант на меня не рассердится, если я скажу, что в Англии чертовски удивятся, когда узнают о таких больших потерях под Кронштадтом… Честное слово, сэр, ваша артиллерия действовала превосходно!
Когда председатель повернул голову в сторону Нэпира, тот кисло сказал:
- Ну что ж! Пожалуй, Райниш прав.
Опрос девятнадцатилетнего сосунка сублейтенанта Османа Хотин-Гидди не мог дать ничего полезного. Он заявил, что "много слышал о зверствах большевиков; теперь убедился, что это выдумки". Он пошел на катере в Кронштадт "ради чести и наград".
Более интересно было ознакомиться с его письмами к родителям.