- Идите. Но не забудьте - к вечеру…
- Точно к ужину будет висеть, Андрей Васильевич.
Коля Петров вышел.
- Золотой парень, - задумчиво сказал Борщенко. - Прозрачный, как родник!
- Мало у вас, на судне, молодежи, Андрей Васильевич, - заметил Рынин.
- Да… - согласился Борщенко. - Надо нам быстрее восполнять потери. Морскому делу обучить - требуется время… У меня дома растут двое. Как-то им приходится сейчас, в эвакуации?..
- А у меня трое…
Оба задумались о своих семьях, об изматывающих трудностях и суровых испытаниях, выпавших на долю женщин и детей в тылу.
В каюту вернулся Шерстнев. Он хмуро уселся за стол и сразу же обратился к Рынину:
- Еще раз прошу вас, Борис Андреевич, учтите мои соображения.
Рынин улыбнулся.
- О чем спорим, Василий Иванович? Эсминца еще нет, и даже если бы я согласился, все равно вы вынуждены держать меня у себя. Выходит, спорим мы напрасно.
Шерстнев оживился.
- Но эсминец должен скоро быть. И тогда, если вы согласитесь, мы свяжемся с ним по радиотелефону. Они пришлют за вами шлюпку.
- Нет, Василий Иванович! Еще раз категорически говорю: от вас я никуда не поеду! И прошу вас, - не поднимайте больше такого разговора… Мы с вами - старые знакомые… Не обижайте меня. Все опасности я хочу делить вместе со всеми вами. Мне не нужны никакие привилегии. Иначе я перестану уважать самого себя.
Шерстнев огорченно забарабанил пальцами по столу.
- Не преувеличиваете ли вы опасности, Василий Иванович? - спросил Борщенко. - В этом году фашистских подводников здорово потрепали, и у них нет лишних лодок, чтобы направлять в такие широты…
- Не то ты говоришь, Андрей! - недовольно сказал Шерстнев. - Врага надо оценивать трезво. Недооценка его так же вредна, как и переоценка. Немецкий подводный флот еще силен. А затем раненый хищник делается злее - старая истина.
- Но для них есть более оживленные пути! - не сдавался Борщенко. - Забираться в такие пустынные места им просто невыгодно. Транспорты тут - редкость. А теперь, когда их погнали на советском фронте, они в первую очередь будут рыскать на путях наших сношений с союзниками - с Америкой и Англией…
- Вот эти-то пути и являются сейчас пустынными, Андрей!.. За последние полгода, то есть с марта месяца, наши союзники по этим путям не направили к нам ни одного каравана! Опасаются за свои суда! Боятся потерь. А то, что основная тяжесть войны лежит на нас, и наших потерь они в расчет не принимают. Может быть, даже радуются им!
- Это вы, Василий Иванович, переборщили! - возразил Борщенко. - Все-таки американцы по ленд-лизу переправили нам, много грузов.
- Эх, Андрей! Мало ты еще знаешь об этих делах! - с досадой сказал Шерстнев. - Но не будем сейчас говорить о них.
- Что же вы, Василий Иванович, считаете, что немцам важнее сейчас вот этот наш путь?..
- Я этого не говорю. Но напрасно ты думаешь, что немецкий штаб не в состоянии оценивать значения того района, куда мы направляемся! Не полные же там идиоты! Арктика их интересует давно.
В разговор вступил Рынин:
- Василий Иванович, не чересчур ли вы опасаетесь неприятностей, - неожиданных неприятностей?
- Неприятности, Борис Андреевич, чаще всего бывают как раз неожиданными… Они выскакивают из-за угла и бьют в спину!
И, словно в подтверждение этих слов, тревожно зазвонил телефон. Шерстнев снял трубку, коротко послушал и кинулся к двери, бросив на ходу:
- Это акустик! Подлодка у судна и, кажется, торпеда!..
Он сорвал с вешалки у двери свой непромокаемый плащ и шагнул через порог. Но в это мгновение мощный взрыв потряс "Неву" до основания.
Шерстневу будто кто подрубил ноги. Его швырнуло обратно в каюту. Лампочки везде погасли. Судно накренилось на корму.
Ударила боевая тревога.
ЛУЧ ПРОЖЕКТОРА В НОЧИ
От места катастрофы шлюпки с командой "Невы" двинулись на север.
При взрыве погибли машинист, его два помощника и матрос. Шестерых ранило. Радисты Пархомов и Мелешко находились ь радиорубке до последней минуты и радировали о катастрофе. Получили ответ, что на спасение экипажа "Невы" выходит спасательное судно.
Шлюпки двигались по заданному курсу. Через каждые пять минут боцман Кузьмич пускал красные ракеты- сигнал бедствия и ориентир для спасательного судна, идущего навстречу. Раненые и судовой врач были на первой шлюпке, с Борщенко.
Шерстнев находился в последней шлюпке. Он устроился около ящика с сухарями и тяжело задумался. Болело плечо, ушибленное при падении, но острее болело сердце - "Нева", обжитой кусочек Родины, так катастрофически окончила свою трудовую жизнь, преждевременно ушла на вечный покой.
- Можно около вас, Василий Иванович?
- Аа-а, это ты, Коля? - Шерстнев только теперь заметил секретаря комсомольской организации. - Ну как ты, здорово испугался? Страшно попадать в такой переплет?
- Страшно, Василий Иванович, - чистосердечно признался Петров. - А меня к вам Андрей Васильевич прикомандировал, чтобы я помогал вам, когда нужно. Вы не возражаете?
- Хорошо, Коля. А где устроены твои комсомольцы?
- Поскольку их немного, Василий Иванович, мы их по всем шлюпкам рассадили - по одному на шлюпку. Пусть учатся у других в трудные моменты.
Шерстнев задумался. "Трудные моменты…" Как много сейчас для молодежи всяких трудных моментов! И что будет еще для нее впереди?.,
Медленно тянулось время.
Уже сгустились сумерки и появились первые вестники перемены погоды. Холодный, колючий ветер все чаще врывался в затишье и швырял в лица людей ледяные брызги. Все это слишком знакомо каждому! Скоро налетит злой борей и запляшут, взбесятся волны. Поэтому так хотелось поскорее ступить на прочную палубу. И гребцы старались, налегали на весла вовсю.
Шерстнев забеспокоился. Капризен океан в таких широтах. Пока подойдет спасательное судно, - может разыграться настоящий шторм. И тогда ракеты не будут видны даже на близком расстоянии. А остаться в шлюпках посередине свирепого, океана - грозная опасность. Кто сможет потом разыскать их в такой безбрежности!..
Нежданно навстречу шлюпкам темноту прорезал яркий луч прожектора. Все заволновались. Этот луч - вестник спасения, вестник жизни.
Шлюпки Шерстнева и Борщенко сблизились.
- Василий Иванович, это эсминец! - радостно сказал Борщенко. - Он подошел раньше спасательного судна, но возьмет ли он нас?..
- Просигнальте ему! - приказал Шерстнев.
Одна за другой взвились ракеты. В ответ луч прожектора несколько раз мигнул и остановился, направленный в сторону шлюпок, приглашая к сближению.
И Шерстнев скомандовал:
- Держать курс по лучу прожектора!
Гребцы заработали дружнее. Продолжали взлетать ракеты.
- Вот, Борис Андреевич, придется все-таки вам вступить на палубу военного корабля, - сказал Шерстнев.- Теперь уж поневоле.
- Да… Теперь я уже ничего поделать не могу. Придется согласиться.
Шлюпки и корабль быстро сближались. Вот уже луч начал елозить по волнам и, наконец, поймал, ослепил людей и так держал, пока черная масса корабля не выползла из темноты.
Забурлили мощные винты, погашая скорость.
- Эй, на шлюпках! - раздалось с корабля. - Подгребай к трапу по очереди!
Шерстнев приказал Борщенко с ранеными разгружаться первыми.
Пока люди со шлюпок, один за другим, поднимались на палубу корабля, Шерстнев думал о том, что оставлял он здесь, - о родной "Неве".
Сколько беспокойных лет жизни связано у него с этим судном! Длинный путь пробороздил он на нем по штормовым морям и океанам за эти годы, всегда уверенно стоял на капитанском мостике… И вот судна больше нет! Замерли его могучие машины, затихли привычные шорохи. Мертвое, на вечные времена останется оно в тишине и тьме океанской бездны…
Голос Рынина вывел Шерстнева из невеселой задумчивости:
- Пора и нам, Василий Иванович..,
Да, последний моряк с предпоследней шлюпки уже поднимался по трапу. Пора подгребать и последней, капитанской шлюпке.
Уже крепчал ветер и все выше поднималась беспокойная волна…
КОЛЯ ПЕТРОВ СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ КАПИТАНУ
Радостно переговариваясь, успокоившиеся моряки по очереди поднимались на корабль. Там их сразу же отводили в сторону.
Шерстнев поднялся последним. И его поразили необычные тишина, темнота и безлюдие на палубе. Странно было и то, что из товарищей с "Невы" здесь никого не было.
Трое незнакомых, в непромокаемых плащах, стояли перед Шерстневым. Дальше виднелись еще двое, с автоматами, мрачно поблескивающими в полутьме. Между автоматчиками - Коля Петров.
- Иди за мной и не оборачивайся! - приказал провожатый в плаще.
Грубое обращение и акцент поразили Шерстнева, и его обожгла мысль: "Немцы!"
В этот момент он услышал впереди возню и крик Петрова:
- Это фашисты, Василий Иванович!
С нелегкой для своих лет стремительностью Шерстнев рванулся обратно к борту. Но тяжелый удар настиг его сзади и свалил с ног.
- Дай сюда свет! - раздался возглас по-немецки.
Луч прожектора метнулся на палубу и осветил пытающегося встать Шерстнева и Колю Петрова, которого автоматчики держали под руки.
Отчаянным усилием Коля вырвался и бросился на помощь Шерстневу.
- Стой! Буду стрелять! - крикнул по-русски немец в плаще, выхватывая пистолет. - Стой!..
Коля не остановился. Но добежать до Шерстнева ему не удалось. Навстречу, один за другим, раздались несколько выстрелов. Ноги его подогнулись, и он опрокинулся навзничь. Рука, в последнем усилии протянутая к Шерстневу, с глухим стуком вяло откинулась на железную палубу.
- Зачем стрелял? - опросил другой немец в плаще. - Они все коммерческие. Военных среди них нет. ’
- Если он побежал, - надо было стрелять! - жестко сказал стрелявший. - Жалеть нечего: он русский!
- Ну ладно. Сбрось его за борт. А мы пошли.
Шерстнева, который уже встал, подхватили под руки и грубо потащили вперед. Спустя несколько минут его втолкнули в тесную, освещенную каюту. Там были еще трое вооруженных немцев. Они прижали Шерстнева к стене и быстро обыскали, вывертывая из карманов все содержимое. Сорвали с. руки часы. Сдернули с шеи шерстяной шарф.
Потом Шерстнева снова подхватили под руки, вывели из каюты и потащили мимо орудийной башни, между каких-то надстроек, до люка, у которого стояли автоматчики. Один из них открыл крышку, и Шерстнева бесцеремонно сбросили в зияющее отверстие.
"Кажется, конец", - подумал Шерстнев. Но заботливые руки товарищей подхватили его на лету и поставили на ноги.
- Василий Иванович, вы? - услышал он шепот Борщенко. - Больше там никого нет?
- Нет, больше там никого нет, - с трудом сказал Шерстнев. - Коли Петрова уже не будет.
- Сейчас, Василий Иванович, мы вас устроим, чтобы вы прилегли, - не поняв последних слов Шерстнева, продолжал Борщенко. - Сейчас… Потерпите…
- Нет больше Коли Петрова! - громко повторил Шерстнев, и голос его дрогнул. - Погиб Коля! Бросился на помощь мне - и его убили.
Наступила мертвая тишина. Молчание было тяжелое и долгое.
- Как это случилось? - спросил, наконец, Женя Муратов.
Шерстнев рассказал. И снова несколько минут стояла тишина. Потом все завозились, зашептались.
- А где раненые? - спросил Шерстнев у Борщенко.
- Их сразу же забрали в корабельный лазарет.
- А Борис Андреевич?
- Я здесь, Василий Иванович, не беспокойтесь, - отозвался Рынин.
- Василий Иванович, - зашептал в ухо Шерстневу протиснувшийся к нему комсомолец Сережа Степанов.- А у Жени Муратова фашисты нашли в кармане Гитлера… Что-то будет? Наверно, Женю повесят.
- Рисунок, что ли, какой? - забеспокоился Шерстнев.
- Нет, слепил из хлеба.
- А где Женя?
- Здесь, в углу, с Лешей. Женя!.. Иди сюда!.. Женька!..
- Сейчас! - отозвался тот из угла, где шептался с Лешей Парменовым.
Шерстнев подозвал Борщенко, и они о чем-то тихо переговорили.
- Ну, кому я нужен? - спросил пробравшийся на голос Степанова Муратов.
- Женя, какого Гитлера нашли у тебя фашисты? - спросил Шерстнев.
- Я его, Василий Иванович, разделал под орех! Слепил настоящим палачом, с топором на плахе…
- Когда тебя вызовут, скажи, что делал не ты,- посоветовал Сережа Степанов. - Назови кого-либо из погибших.
- Зачем я буду скрываться? Я им еще и не то сделаю за Колю!..
- Здесь, ребята, придется вести себя осторожнее, - строго сказал Шерстнев. - Мы тут подумаем, что делать. И вам придется нас слушаться. А пока ползите в свой угол.
Комсомольцы послушно убрались.
- Кирилл! - позвал Борщенко.
- Ну зачем тебе Кирилл? - хрипя и шепелявя, отозвался Пархомов.
- Куда ты запропал и почему тебя не слышно?
- Заехал я фрицу в ухо, а он мне ответил в зубы. И другой фриц ему помог. Расквасили Кириллу Пархомову нос и губы. Трудно говорить…
- Ну, коли так, - молчи. После потолкуем. Если тебе трудно говорить, то слушать ты сумеешь.
- А мне, сукины дети, ребра наломали, еле дышу… - подал голос Кузьмич.
- Вот что, Андрей, - сказал Шерстнев.-Скоро начнут таскать людей на допросы. Пока мы все вместе, надо кое о чем договориться…
- Да, Василий Иванович, - это действительно важно.
- Пригласи всех поближе, Борис Андреевич, а вы здесь?..
- По-прежнему около вас, Василий Иванович,- отозвался Рынин. - Прислушиваюсь ко всему и думаю…
- Невеселые думы? Да?..
- Разные, Василий Иванович… Думаю, что бывает и хуже…
- Бывает и хуже, - согласился Шерстнев. - Но люди всегда ищут выхода из любого трудного положения. И нам надо тоже думать о своем будущем.
ЧТО УКРЫЛ ПРИ ОБЫСКЕ ПАРХОМОВ
Но ни ночью, ни в течение дня на допрос никого не вызывали. Один раз немцы спустили пленникам три буханки хлеба и бачок с жидким супом; дважды - бидон с простывшим кофе.
Лампочки по-прежнему не включались, и в темноте было трудно. Но особенно невыносимо было дышать спертым, дурным воздухом. По решительному требованию пленников, немцы открыли люк и не закрывали его в течение всего дня.
Сильная вибрация от работы мощных двигателей говорила, что корабль идет самым скорым ходом. Но в средине следующей ночи машины вдруг резко сбавили скорость. Потом стало необычно тихо, - оборвался шум от высокой океанской волны и прекратилась качка. Было ясно, что корабль вошел в бухту.
Скоро он остановился.
На палубе зашумели, забегали. А спустя некоторое время над люком наклонился часовой и крикнул:
- Быстро по одному выходи!
Первым на палубу поднялся Шерстнев. За ним - Борщенко и Рынин.
От люка прожектор освещал проход между двумя шеренгами вооруженных немецких моряков; он вел к сходням на широкий причал, к которому пришвартовался корабль. Видимо, глубина здесь была большая. На причале, так же ярко освещенном, полукольцом стояли автоматчики-эсэсовцы.
- Где наши раненые? - по-немецки спросил Шерстнев стоявшего на палубе морского лейтенанта. - Мы должны их видеть и вынести на берег первыми.
- Видеть вы их не сможете! -коротко ответил немец.
- Тогда мы не тронемся с места! - решительно заявил Шерстнев.
Лейтенант обернулся к другому немцу в плаще и о чем-то тихо переговорил с ним. Потом сказал, обращаясь к Шерстневу:
- Ваши раненые отправлены на машине в госпиталь. Увидеть их сможете только завтра днем. А теперь- быстро сходите с корабля!
- Что делать, Василий Иванович? - спросил Борщенко.
- Будем сходить.
- Товарищи! Можно выходить! - крикнул Борщенко в люк.
Через пятнадцать минут все уже были на причале и выстроились по четверо в ряд.
- Сейчас мы пойдем! - по-русски объявил эсэсовец, стоявший во главе колонны. - Из строя не выходить! Всякому, кто сделает шаг в сторону, - расстрел! Кто выйдет на шаг вперед, - расстрел! Кто отстанет на шаг, - расстрел! Теперь - вперед!
Колонна тронулась и вышла из освещенного пространства. Кругом была кромешная тьма. При свете электрических фонарей конвоиров зашагали по вырубленной в каменистом грунте дороге, поднимающейся в гору. Затем дорога стала ровной, и через полчаса пленники подошли к подъезду приземистого каменного строения.
У входа горел фонарь и стоял часовой. По его сигналу вышли еще два эсэсовца и широко открыли двери. Старший конвоир приказал колонне перестроиться по двое и быстро заходить внутрь. Там пленников провели по коридору в большую камеру.
- Разговаривать и шуметь не разрешается!-объявил тот же эсэсовец.
Подошел часовой с автоматом. Тяжелая дверь закрылась. Лязгнул засов. Пленники остались одни.
Камера была просторная. С обеих сторон в три этажа были нары. Над потолком горела тусклая лампочка, огражденная решеткой.
- Да здесь можно отдохнуть, - обрадовался Женя Муратов. - Ребята, давайте в этот угол… Тут светлее.
- Свет нужен в первую очередь Кириллу Пархомову, - прохрипел Пархомов.-У меня есть что почитать.
При тусклом освещении физиономия Пархомова выглядела ужасно. Огромная фиолетовая опухоль, затянула один глаз. Нос и губы были разбиты и распухли.
- Ну и разделали тебя, Кирилл! - изумился Борщенко.- Теперь тебя никакая красавица не полюбит.
- Он из-за красавицы и пострадал, - подковырнул Силантьев.
- Молчи, - зашипел Пархомов. - Голову сверну, как цыпленку!
- Теперь не свернешь. Сам виноват… Не дал тогда на судне показать ребятам. А напрасно, - девушка хорошая…
Пархомов двинул Силантьева кулаком под ребро, но беззлобно, так, для виду.
- Все-таки я ее без боя не отдал. И, в конце концов, смял вместе с конвертом в комок, чтобы не касались ее глазами сволочи…
- А что же ты нам хотел почитать? - спросил Борщенко.
- Сам-то я читать не смогу. Читай уж ты, Андрей Васильевич! - Пархомов извлек из-за голенища аккуратно сложенные листы бумаги, - Вот, посмотри, что я сумел в драке скрыть,
Борщенко развернул листы и посмотрел"
- Откуда такое, Кирилл?
- Это последнее, что я успел принять по радио,
- Ну и молодец. Очень кстати. Товарищи, слушайте последние новости: приказ Верховного Главнокомандующего и сообщения Совинформбюро.
Все плотно сдвинулись вокруг Борщенко. Он кашлянул, прочищая горло, и густым шепотом стал читать:
- Приказ Верховного Главнокомандующего генерал-полковнику Толбухину, генералу армии Малиновскому… Войска Южного и Юго-западного фронтов, в результате умелого маневра и стремительного наступления, одержали крупную победу… Сломив сопротивление врага, наши войска в течение шести дней с боями… отбили у немцев и вернули нашей Родине Донецкий бассейн - важнейший угольный и промышленный район страны…
- Ура! - крикнул Силантьев. - Донбасс - моя родная сторонка!
- Тише!-зашипели на него со всех сторон. - Не мешай!
Борщенко торжественно, повышая шепот, медленно продолжал: