- Бекджан, где твой таз? Иди сюда, помоги! - услышал я чистый голос Гавхар, и печали моей как не бывало. Я будто ждал ее зова, спрыгнул с арбы и бросился к костру. Все выкладывали свои припасы, кто-то притащил самовар, костер занялся на славу, в моем тазу решили сварить шурпу на всех, кругом звенел смех, слышались шутки, и я с радостью обнаружил вдруг, что тоже участвую в общей веселой болтовне, и кто-то смеется моим словам, а Гавхар смотрела на меня из-за костра, и на сердце у меня стало легко.
После ужина я подошел к Гавхар:
- Хочешь, навестим нашу джиду… помнишь?
В густых зарослях на берегу было темно и страшно. Гавхар взяла меня за руку.
- Не пойдем далеко, я боюсь, ладно?
Я только сжал ее горячую ладонь, и мы пошли дальше.
Тихо шумела река, от кишлака долетел с ветерком аромат садов, и я необычайно сильно почувствовал, что Гавхар здесь, рядом со мной, дышит неслышно-испуганно и думает о том же, что и я…
Я посмотрел на нее, разглядел горячий блеск ее глаз - и ничего не стал говорить, только гладил тихонько ее руку. Она замерла и словно боялась шелохнуться, потом, - будто в забытьи, не сводя с меня глаз, неслышно и легко шагнула назад.
- Вернемся…
- Гавхар!..
- Нет, вернемся… потом… - Она не договорила, побежала по тропинке к нашему видневшемуся вдалеке костру.
Я остался на месте, счастливый, окрыленный предчувствием радости… Это ощущение жило во мне и тогда, когда я сидел уже у нашего костра и слушал вполуха какие-то увлекательные рассказы долговязого Джуманазара. Все наши внимали ему, открыв рот. Только Гавхар задумчиво опустила голову… Я подсел к ней.
- Что ты?
- Отца и маму вспоминала… Пойдем завтра на кладбище, ладно? Я одна боюсь…
Мы просидели рядом до ночи, глядели на реку, слушали ее шум, наши лица озаряли всполохи огня, и будто какая-то стена отделяла нас от всех других людей…
Наутро мы с Гавхар пошли к могиле ее отца. Она была печальна и плакала, а я думал и о ее и о своих родителях и о том, как безжалостно отнеслась жизнь к нам с Гавхар. Как будто какая-то злая сила отняла наших близких! Хотя смерть ее отца и матери была, наверно, страшнее… Я вдруг вспомнил вчерашние слова Лойко: "В Чалыше - несколько похожих случаев… А теперь - в Ургенче…" Что он хотел этим сказать? И почему вдруг спросил о моем дяде?..
Гавхар поднялась от могилы, и мы пошли.
- Бекджан, а ты веришь в бога?
- В таких местах - да, - я кивнул в сторону кладбища.
- И я тоже… У могил я чувствую, что бог есть. Но только я все равно не верю в него. Разве бог допустил бы, чтоб умерли мои родители… Разве они были виноваты в чем-то?..
- От судьбы не уйдешь, - сказал я, желая успокоить ее, но она рассердилась:
- Нет никакой судьбы! И бога нет, и судьбы нет! Месть - вот что есть… Месть тех, у кого отняли землю и богатство!
- Не все, у кого отняли богатство, - звери!
Гавхар взяла меня за руку:
- Не сердись, Бекджан, я говорю не о вашей семье. Не сердись, ладно? Ты же знаешь, как я отношусь к тебе…
Я улыбнулся.
- А ты помнишь, - вдруг смущенно спросила Гавхар, - давно, когда ты уезжал из кишлака, а у меня болела нога, ты тогда подарил мне деревянный кинжальчик… засунул под подушку и оставил, помнишь?
Волна радости накрыла меня с головой…
- Да, - сказал я. - Ничего не забыл.
- Я сберегла его… и везу сейчас с собой…
- Я люблю тебя… Я очень люблю тебя…
- И я… я тоже, - шепнула Гавхар и вдруг убежала от меня.
VI
Если существуют в этой жизни счастливые люди - я был среди них самым счастливым.
Гавхар - рядом со мной, и невозможно уже было представить мое будущее без нее и ее жизнь без меня. Подумать только! Всего несколько дней назад я не знал, встречу ли ту единственную девушку, что будет мне по сердцу, что разделит со мной все будущие дни, все радости и печали, какие пошлет судьба. А сегодня я ловил взгляд Гавхар и видел в нем ласковый свет. Чего еще требовать от жизни?
В радостном волнении я и не запомнил, как мы простились с провожающими, как уселись в лодки. Над головой моей захлопал парус, скрипнула мачта, свежий ветерок овеял мое разгоряченное лицо - мы отчалили.
Может быть, вам приходилось спускаться на лодке по Амударье? Тогда вы поймете меня. Можно ли забыть речную гладь под голубым ласковым небом и тысячи красок по плоским, а иногда всхолмленным берегам, вспыхнувшее солнце в окне домика под чинарами, зеленые площади бахчей с крупными желтыми дынями…
Лодочники, рыбаки из Ходжейли, особенно старший, Шамурад-ака, были людьми общительными, быстро перезнакомились со всеми, обо всем успели порасспросить и скоро уже шутили с нами, как со своими: "И чего ж вас, бедных, погнало на край света, за каким таким ученьем? Остались бы лучше с нами, мы бы девушек замуж повыдавали, джигитам невест нашли - и за свадьбу! Пир горой! А там и ребятишки пойдут - то-то весело! Сплошные праздники! Повернем назад, а?"
Мы смеялись, девушки краснели, Гавхар - я заметил - украдкой глянула на меня.
Полдня пролетело незаметно: мы были веселы, возбуждены, пели, шутили. У Джуманазара оказался красивый голос, а ребята-туркмены были учениками знаменитого в их краях певца-бахши. Втроем они устроили нам настоящий концерт.
Оба туркмена были похожи, как близнецы, и мы путали их, не могли различить, где Атаджан, а где Берды. Каракалпак Новруз, кажется, единственный из нас был молчалив, говорил только "да" или "нет" и широко улыбался, показывая чистые и белые, точно зернышки отборного риса, зубы.
Девушки сначала стеснялись и не участвовали в нашем веселье, но Шамурад-ака сумел расшевелить их, так что вскоре разговор стал общим, будто собрались вместе близкие родственники. А самой бойкой оказалась неожиданно Раима, та девушка, выручать которую ездила Гавхар.
В полдень мы устроили обед. Рыбаки, помощники Шамурада-ака, угостили нас соленой рыбой, мы тоже достали у кого что было - и боорсаки тетушки Султан-паши были немедленно и дружно съедены.
- За что аллах наказал меня, зачем ты уезжаешь, сынок! - сокрушался Шамурад-ака. - Как можно - уехать и не познакомить меня с такой прекрасной хозяйкой?! Женщина, приготовившая эти боорсаки, достойна моего внимания! Вы все свидетели - как только найду ее, сейчас же женюсь!
- Э-э, дорогой Шамурад-ака, что вам стоит подождать пять лет - пролетят как пташки, и Бекджан вернется и познакомит вас со своей прекрасной хозяйкой!
- Ну что ты говоришь, сынок! Знаешь ли ты, что такое пять лет? За пять лет такой мужчина, как я, найдет десять жен и всех успеет бросить!
Так мы и плыли, веселясь и балагуря, распевая песни и вспоминая смешные истории. Парус перед обедом спустили, течение несло нас к морю, и Шамурад-ака, примостившись рядом со мной на носу лодки, говорил беззаботно:
- Неплохо идем, неплохо. И ветер добрый, а сейчас парус поднимем - еще быстрее двинемся! С таким ветром за три перехода у моря будем, а там сядете на пароход, переправитесь к поезду, поезд вам подадут - поедете в Москву! Эх, мне бы ваши годы - ничего не удержало бы меня, поехал бы с вами!
- Шамурад-ака, - позвал старшего его подручный.
Что-то услышал старик в его голосе такое, что сразу оставил веселый разговор и подошел к молодому рыбаку.
Парень что-то тихо сказал Шамураду-ака и показал рукой в сторону берега. Я посмотрел - и ничего не заметил: берег ровный, за ним холмы тянутся, пусто…
- Поднять парус, - распорядился Шамурад-ака. Что-то его, видно, встревожило. Я проследил за его взглядом, присмотрелся внимательнее, - и по спине у меня пробежал холодок: на одном из холмов маячил крошечный на таком большом расстоянии всадник.
Рядом со мной встал Джуманазар и тоже напряженно вглядывался в даль.
- Как думаешь, что это? - спросил я.
Он не ответил, а обратился к ребятам и девушкам:
- Сядьте все пониже, пригнитесь, чтоб с берега заметно не было!
- Что случилось? - поднялась Гавхар.
- Человек, - ответил за Джуманазара Шамурад-ака. - Правильно парень сказал - садитесь все.
Гавхар нехотя повиновалась. Я опустился на корточки рядом с ней, и все мы в тревоге разглядывали правый берег. Тем временем к крошечному всаднику присоединились еще два.
- Джапак, Салим, - приказал Шамурад-ака, - быстро на весла, нажимайте.
Но ветер, как назло, утих, и лодка не пошла быстрее. Шамурад-ака глянул на обвисший парус, выругался себе под нос и достал из-под скамьи прилаженное там ружье, охотничий дробовик.
Все, кто был в лодке, с тревогой следили за холмами. Всадников там было уже человек двадцать…
Ко мне подошел Джуманазар.
- Если нападут, девушек защищай. Понимаешь?
- Басмачи?
Джуманазар только головой покачал - сам не соображаешь, что ли?
Он прошел на нос, к Шамураду-ака, и там они и еще оба туркмена тихо стали о чем-то совещаться.
Один Новруз оставался спокойно-безучастным - сидел рядом с девушками, молчал и, кажется, и не глядел на проклятый берег. Потом поднялся, шагнул к Салиму, который греб так, что обливался уже потом, сел рядом с ним, молча забрал у него весло.
- Ну-ка! - Он повернулся к второму рыбаку, Джапаку, улыбнулся. - Взяли! Р-раз-два, р-раз-два!
Лодка двигалась вперед мощными толчками. Салим стал прилаживать запасное весло, чтобы хоть как-то помочь товарищам, - и тут мы услышали выстрел. Потом еще… Несколько пуль свистнуло над нашими головами, но расстояние до стрелявших было велико, и это спасало нас.
Заплакала девушка-туркменка, тоненько и жалобно, опустила голову на колени и заплакала. Гавхар обняла ее за плечи…
Я подобрал какой-то металлический шкворень, ребята тоже вооружились чем попало, но ружье было одно на всех. Пока мы ничего не могли поделать - и лишь напряженно ожидали то, что накатывалось на нас из пустыни.
Всадники успели уже спуститься с холмов к воде и нагоняли нас по низкому песчаному берегу.
- Много, проклятых, - прохрипел Салим и угрожающе поднял весло.
Да, басмачей было человек двадцать, не меньше, они постреливали на ходу и, видно, рассчитывали догнать нас. Голыми руками нас не возьмешь, это ясно, но если догонят - перестреляют с берега… Что мы им с нашими железками и единственным ружьем?
- Ну как, ребята, будем драться? - негромко спросил Шамурад-ака и каждому из нас, по очереди, заглянул в глаза. Но мы и так уже стояли, не прячась, вооруженные кто ножом, кто железкой, кто веслом…
Гребцам Шамурад-ака сказал:
- Не останавливайтесь ни в коем случае! В реку они не полезут, нам бы только отмель проскочить! Устанете - сменим вас.
Налетел ветерок, захлопал и наполнился парус, лодка пошла быстрее.
- Ур-ра! - закричал Салим и потряс веслом. - Теперь не догонят, уйдем, ребята!
Джапак и Новруз гребли так, что гнулись весла. Салим помогал им своим веслом, ветер надувал парус, - и все же всадники догоняли нас.
Скоро я мог уже различить лица преследователей, - один был перепоясан пулеметными лентами, и сверкал в лучах опускавшегося солнца клинок над головой переднего - басмач лихо крутил им над головой.
Шамурад-ака заставил девушек лечь на дно лодки. Только Гавхар не захотела подчиниться. Девушки дрожали от страха, Раима билась в истерике. Мы все знали о зверствах басмачей, знали и то, что в кишлаках, куда они могли нагрянуть, женщины и девушки не спали ночами, ожидая набега, старались вымазать лицо сажей или грязью…
- Пригнись сейчас же, не видишь - стреляют! - крикнул я Гавхар, но она только покачала головой. - Пригнись, заденет!
Девушка нехотя присела на корточки, укрылась за бортом лодки. Она оперлась рукой о днище, и я заметил, что в кулаке у нее зажат кинжал - мой деревянный детский кинжальчик.
С берега ударили из винтовок, пули вспороли воду рядом с лодкой.
- Сто-о-ой! - заорал передний басмач. Он лихо поднял коня на дыбы над самой водой и грозил нам с берега шашкой. Догнал-таки!
- Ну, останови, сын собаки, попробуй! - Шамурад-ака поднял ружье. Грохнул выстрел, всадник уронил руку с шашкой, потом завалился набок и медленно сполз с седла.
- Ага, ну, кто еще хочет попробовать, подходи! - закричал Шамурад-ака. Мы смотрели, затаив дыхание.
С берега снова хлестнули выстрелы, уже весь отряд догнал нас. Шамурад-ака ответил, и вдруг я услышал, как рядом коротко простонал Салим. Я оглянулся - и бросился к нему: на груди у него, у сердца, на белой рубахе расползалось красное пятно.
Шамурад-ака передал ружье Джуманазару и тоже кинулся на помощь, но Салим опрокинулся уже навзничь, на дно лодки: глаза его невидяще смотрели в небо.
- Салим, Салим! - молил Шамурад-ака. - Отзовись, Салим! - Но ответить Салим уже не мог. - Гады, собаки, бей их, Джуманазар! Стреляй же! Давай я сам!
Еще один басмач сполз с седла на песок, но тут же несколько пуль пробили борт лодки, и струйки воды показали места пробоин. Еще несколько залпов - и лодка начала потихоньку наполняться водой. Вот на что рассчитывали басмачи! Ведь впереди была отмель, и нам надо было пройти над ней, а лодка и так уже была перегружена!
Новруз и Джапак гребли что было сил: когда они откидывались с веслом назад, я видел их мокрые от пота лица. Остальные ребята помогали грести - кто веслом, кто доской - чем попало: я пытался щепками, обрывками веревок заткнуть пробоины, но воды под ногами все же прибавлялось, лодка заметно осела.
И вдруг под днищем заскрежетало, лодка дернулась, накренилась, я, не удержавшись, шлепнулся на скамью…
- Джапак, что там? - обернулся с ружьем Шамурад-ака, но было уже понятно и без объяснений: мы не прошли над отмелью. Джапак вместо ответа вдруг упал на борт лодки, перевалился в воду, и голова его скрылась под днищем.
От берега и от басмачей нас отделяло теперь метров тридцать, не больше. Шамурад-ака успел ссадить еще одного, но грохнули выстрелы из десятка винтовок, и старый рыбак повалился на дно лодки. Мы бросились к нему - он прохрипел только: "Простите меня… дурака старого… не довез…" - и затих.
Человек десять басмачей въехали в реку и по отмели приближались к нам.
- Ну, собаки, подходи, кому жить надоело! - Новруз вырвал весло из уключины, поднял над головой и достал ближнего к нему басмача - тот свалился в воду.
Джуманазар выстрелами в упор сбросил с лошадей еще двоих, я вместе с туркменами отбивался на корме, потом схватился врукопашную…
Но долго мы выстоять не могли, и скоро всех нас, избитых и окровавленных, вытолкали на берег. Всем ребятам связали руки. У меня голова раскалывалась от боли, и я плохо видел - получил сзади по голове, наверное, саблей плашмя попало… С нами не было Новруза и Атаджана: как погиб Новруз, я видел - он успел свалить веслом и второго басмача, а третий достал шашкой его самого… Куда делся Атаджан, я не знал: от удара я потерял на какое-то время сознание. Тела Шамурада-ака и Салима басмачи бросили в лодке… Джапак свалился в воду еще во время перестрелки…
С тоской, затравленно оглядывали мы реку, берег, пустыню - никого! Никто не мог помочь нам!
Думал ли я, что так скоро рухнут все мои надежды и мечты, что придется кончить жизнь на пустынном берегу под ногами вооруженных бандитов! Надежды спастись не было.
Когда мы отдалились от реки, басмачи вновь окружили нас. Смеясь и грязно ругаясь, стали выталкивать из нашей группы девушек. Те заголосили. Раима вырвалась, хотела бежать. Ее сбили с ног, рванули на ней платье, она закричала. Я зажмурил глаза…
Джуманазар не выдержал. Бросился на басмача, схватил его за горло. Грохнул выстрел. Джуманазар упал на песок, опрокинулся навзничь. От уголка его рта протянулась струйка крови…
- Если хотите в живых остаться, не рыпайтесь, ясно говорю? - Плотный чернобородый басмач повел перед нами дулом винтовки, потом закинул ее за спину.
Я оторвал взгляд от тела Джуманазара, глянул на басмача и замер. Два дня назад он сидел в моей комнате!.. Это он привез мне письмо от дяди!..
Басмач тоже узнал меня, ухмыльнулся:
- И ты попался? Ай да Алибек! Знал, поди, что племянник в гости едет, а? - Он захохотал, я опустил голову.
Сразу вспомнилось мне письмо дяди с туманными угрозами обидчикам, расспросы Лойко о нем… А вдруг мой дядя Алибек тоже здесь? Ну нет, быть такого не может, какой же дядя бандит, он же тихий… немой… поспать любит… Я поднял голову, исподлобья оглядел оставшихся с нами басмачей. Нет, среди них дяди Али не было. Хотя неизвестно, что лучше в моем положении, - был бы он с басмачами, может, помог бы? Уж очень глупо погибнуть вот так… по дороге в Москву.
Все же тень надежды ожила во мне. Я отыскал взглядом Гавхар. Девушки испуганно жались друг к другу, у Гавхар в лице ни кровинки, губу закусила… Почувствовала мой взгляд, посмотрела, я кивнул ей ободряюще, она отвела взгляд.
Басмачи уселись в седла. Один хотел посадить с собой Гавхар, потянулся за ней - она укусила его за руку… С проклятьями басмач тронул коня, но хоть стрелять не стал, и то хорошо…
Нас погнали куда-то в сторону холмов, видно, хотели увести в глубь пустыни: конные басмачи окружали нас широким кольцом. Так мы и шли, связанные.
Близилась ночь. С холмов мы в последний раз оглянулись на реку. Наша лодка, накренившись, оставалась еще на отмели, два басмача что-то делали с ней, похоже, хотели подтащить ближе к берегу. Огромное багровое солнце уже коснулось горизонта, и тело Джуманазара на песке у воды казалось освещенным пламенем.
Я посмотрел на Гавхар: она тоже глядела на реку, словно оттуда неожиданно могла явиться помощь.
- А ну шагай! Живо! - басмач замахнулся на меня плеткой…
Куда нас гонят, что готовит нам ночь?
VII
Уже было темно, когда главный среди басмачей, тот самый, посланец дяди, распорядился остановиться.
Место незнакомое - кусты, редкие деревья… Басмачи попрыгали с коней. Две девушки из наших без сил опустились на песок. Гавхар подошла, склонилась над ними.
Я посмотрел на ребят - лица измученные, почерневшие, губы потрескались.
- Воды… - попросила одна из девушек.
- Сейчас, красавица, не спеши, скоро не воду - вино пить будем! - басмач приоткрыл в хищной улыбке рот.
- Чего скалишься? - оборвал другой, постарше. - Или своих детей нету?
Он полез в суму, притороченную у седла, достал фляжку, протянул Гавхар:
- Пейте.
В глубине кустарника показался огонек, вышел человек с плошкой, приблизился.
- Где столько пропадали?
- Да провозились с ними, кусались, сучьи отродья… - ответил за всех чернобородый.
Человек подошел к нам, посветил каждому в лицо и, ничего не сказав, двинулся прочь. Чернобородый последовал за ним, и я услышал:
- Зачем щенков притащил?
- Один - племянник Алибека…
Так… Значит, мой тихий дядя - все-таки с басмачами! Как же он попал к ним? И я его сейчас увижу? А может, тут есть и еще обиженные на власти, как дядя, - такие, у кого отобрали дом, землю?.. Но как он мог?! Они же бандиты, убийцы!
- Бекджан! - услышал я тихий шепот. - Как по-твоему, Джапак спасся? - Мысли о дяде сразу как ветром сдуло, я обернулся к Берды - это он мне шептал: - Слушай, попробуем бежать, а? Доберемся до наших, пошлют отряд, накроют этих сволочей! Рожки да ножки останутся!.. Бежим?
- А девушек - оставим, да?