- Я пойду в море со всеми, - попросил он. - Ничего не случится. Я уже несколько раз вставал...
- Нет, - решил комиссар. - На этот раз ты не пойдешь. Я пришлю на шхуну двух человек на помощь. Пойдем-ка, Глыба, потолкуем...
Они перешли в каюту и сели за стол. Краев долго молчал, усталыми глазами глядя на рыбака.
- Иван, - наконец проговорил он, - задание очень важное. Ты знаешь, немцы отрезали нас от города, по земле туда пробраться почти невозможно. А пробраться надо. Понимаешь?
Глыба кивнул:
- Понимаю.
- Из города мы получили радиограмму, - продолжал Артем Николаевич. - Товарищи просят пару ящиков взрывчатки. Надо взорвать депо и поворотный круг. Вот мы и решили...
Глыба ответил не сразу. Еще вчера он, наверно, сказал бы: "А чего тут думать?! Не первый раз Ивану Глыбе в море идти, не первый раз с немцами встречаться. Давай, комиссар, присылай взрывчатку, отчаливать будем!" А сегодня он - шкипер. Он за все в ответе: за людей, за шхуну, за выполнение важного задания. И, конечно, на "ура" Ивану нельзя. Надо думать...
Глыба встал, прошелся, стуча деревянной ногой, по каюте, остановился у иллюминатора. Задумался. Комиссар не мешал. Сидел, ждал.
Прошло минут пять. Глыба повернулся к комиссару, спросил:
- Ты, Артем Николаевич, хорошо наши берега знаешь?
- Не моряк я, - ответил комиссар. - Однако немножко знаю... Любил посидеть с удочкой в выходной на хорошем месте. Побродить по берегу...
- Так, - Иван снова подсел к столу, закурил. - Дай-ка, комиссар, карандаш и листок бумаги. Я хоть и никудышный художник, а все ж постараюсь нарисовать.
Артем Николаевич достал из кармана карандаш, развернул перед Иваном блокнот. Глыба неумело начертил линию берега, круто заворачивающую на запад, сказал:
- Вот тут, комиссар, в этом месте, катера не появятся. Дно там хуже, чем около нашей бухты. Мели, камни... Там, говорят, когда-то мол был. Мол этот бурями размыло, круча оползла, затянуло дно. Гиблое место. Немцы об этом, небось, знают: сколько ни наблюдал я - ни разу в той стороне ни одна ихняя посудина не появлялась. И прожекторов они там не держат - незачем. Вот туда и поведу шхуну. Подойду ночью, стану в миле от берега, взрывчатку доставим на шлюпке. Риск, конечно, есть, так без риска на войне не бывает...
Иван взглянул на комиссара. Артем Николаевич внимательно слушал его. Но Глыбе показалось, что Краев в эту минуту думает не только о предполагаемом рейсе, а еще о чем-то. Будто еще какая-то забота тревожит комиссара и не может он от этой тревоги избавиться. И, как показалось Ивану, комиссар что-то утаивает от него: вроде все время хочет о чем-то ему сказать и не решается.
- Вот так, комиссар. Без риска нельзя, - тихо повторил Иван.
- Да, да, без риска нельзя, - сказал Артем Николаевич и придвинул к себе блокнот.
Об этом размытом моле он знал понаслышке. Знал, что перед самой войной село там на мель какое-то судно, пытались его оттуда стащить, да так и не смогли. Ни один буксир не мог подойти. Потом налетел шторм, начал бросать судно на камни и - конец. Действительно гиблое место. С планом Глыбы нельзя было не согласиться.
Артем Николаевич оторвался от блокнота, положил руку на плечо рыбака и пристально посмотрел ему в глаза.
- Задание выполнить надо. Надо. А еще... Еще должен сообщить тебе, Иван, печальную весть...
- Короче бы" - попросил Глыба. Он настороженно смотрел на комиссара, и в голове у него мелькали мысли одна тревожнее другой: "С матерью что-нибудь? Или со старшим брательником?" - Выкладывай сразу, комиссар!
- Ленька, братишка твой, схвачен гестаповцами, Иван...
Глыба в это время свертывал цигарку. На мгновение он как будто оцепенел. Казалось, слова комиссара парализовали рыбака. Но вот руки его задрожали, махорка просыпалась на стол, и Глыба всем телом подался вперед.
- Что ты сказал? - совсем тихо спросил Иван. - За что?
- Гестаповцы ищут шхуну, - ответил Краев. - Им, конечно, хочется иметь кого-нибудь из ее команды. Ленька им не нужен, но через него они пытаются узнать, где ты.
Рыбак встал, зашагал по каюте:
- Замучают ведь его, гады...
- Держись, Иван. Дам я Аджарову кое-какие адреса, пароль. Все разузнает. А тебе, - уже строго сказал он, - тебе на берег сходить не разрешаю. Это приказ. Человек ты, мягко выражаясь, беспокойный, можешь натворить такого, что потом не расхлебаешь. Понял меня?
- А может...
- Никаких "может", Иван. Приказ есть приказ. Выйдете из бухты затемно, к этому времени мы свяжемся с городом, чтобы прислали людей за взрывчаткой. Понял? Теперь пойдем к твоим хлопцам.
В кубрике Краев рассказал о задании и обратился к Саше:
- Передашь вот эти бумажки человеку, с которым встретишься. Если передать не удастся - уничтожь.
Краев вытащил из кармана нарезанные кусочки немецкой газеты и передал их Саше. Истрепанные и замусоленные, словно их долгое время носили в кармане, они ничем не привлекали внимания. Такие кусочки бумаги имел почти каждый курильщик.
*
На шхуне, кроме шкипера, Саши и Нины, были еще двое: Андрей Ляшко и Семен Байка. Обоих Глыба знал давно: не раз вместе ходили в море на рыбацких байдах.
Когда шхуна отшвартовалась и медленно выходила из бухты, Глыба позвал в рубку Андрея Ляшко, сказал:
- Примечай все, Андрей, чтоб, если со мной какое несчастье, сам бы привел шхуну назад. Приведешь?
- Приведу, Иван. Места знакомые, но примечать буду. А о каком несчастье речь ведешь, шкипер? Мы ведь на одной посудине: что с тобой случится, то и со всеми...
- Так это я... К слову пришлось, - неопределенно ответил Иван. - Мало ли чего на войне бывает.
К западной окраине города подошли в темноте и примерно в миле от старого мола положили шхуну в дрейф. Глыба был прав: немцы в этом месте прожекторов не держали, так как подходы к берегу считались недоступными, а крутой изгиб береговой линии закрывал шхуну от прожекторов, расположенных в порту.
Город был затемнен, но притушенные фары автомашин, ползущих по шоссе, виднелись издали.
Команда собралась у рубки. Стояли молча, напряженно вглядываясь в темноту. У каждого на душе было тревожно, и молчали все потому, что боялись, как бы не выдать свою тревогу.
Наконец увидели сигналы с берега. Точно тусклая звездочка замерцала вдали, погасла, потом снова зажглась и опять погасла.
Глыба коротко бросил:
- Взрывчатку - в шлюпку! Саша, готов?
- Готов! - также коротко ответил Саша. Иван сказал Андрею Ляшко:
- Я сам пойду с ним на шлюпке. А ты смотри тут...
- Может, парнишка с Семеном поедет, - посоветовал было Ляшко, но Иван твердо ответил:
- Сказано, я сам! Давай в шлюпку, Саша.
Море, как все вокруг, было черное, и только там, где весло бурлило воду, пена бледно светилась и за шлюпкой недалеко тянулись две еле приметные дорожки.
Саша греб почти бесшумно. Даже капли, стекающие с весел, падали в море совсем неслышно. И если бы не эти пенные дорожки, исчезающие сразу за кормой, можно было бы додумать, что все замерло на месте и вокруг - застывший черный океан без конца и краю, бездонный, мертвый.
Глыба сидел на корме, глубоко задумавшись, С тех пор как комиссар рассказал ему о Леньке, Иван ни о чем другом думать не мог. Ленька виделся ему всюду, ему иногда даже казалось, что он слышит голос своего братишки. Голос, зовущий на помощь. Иван хмурил брови, и тяжелая складка прочерчивала его лоб. "Паразиты! - шептал Глыба. - Мальчонку схватили... На мальчонке отыграться хотят, гады..."
Два чувства боролись в душе рыбака. С одной стороны, Ивану самому хотелось отправиться в город и любыми путями добиться встречи с Ленькой. Любыми, чего бы это ни стоило. А с другой - приказ комиссара: "Лично тебе, Иван, на берег ни шагу!" Его Иван не мог ослушаться.
Полгода назад рыбак, наверно, ни на минуту не задумался бы: коль сердце подсказывает идти к Леньке, значит надо идти. На остальное наплевать. Мало ли кто и что вздумает приказывать!..
Полгода назад... Сейчас Иван сам чувствовал, что он уже не такой, каким был раньше. По-прежнему он страстно любил свое море, по-прежнему был грубоватым, по-прежнему в любую минуту мог рисковать своей жизнью ради других, и, если бы это потребовалось, он даже и не подумал бы, что совершает какой-то подвиг: надо - значит надо... Но что-то изменилось в нем.
"Раньше каждый жил, как хотел, - говорил Иван. - Теперь так не пойдет. Теперь все должны отвечать за всех и за все".
Пожалуй, вот это чувство ответственности "за все" и заставило Глыбу относиться к приказу по-иному. Но не оставляла мысль о Леньке. "Ленька, Ленька, малыш мой дорогой, - вздыхал Иван, - знаю я, надо мне идти выручать тебя, и не могу. Приказ такой есть, Ленька, приказ, понимаешь ты меня?".
Не доходя до берега метров пятьдесят, Саша поднял весла. Иван снял с шеи автомат, положил его на колени. Звездочка снова дважды вспыхнула, но теперь не так тускло, как раньше.
- Чуть правее, - прошептал Иван.
Саша опять начал грести, подворачивая вправо.
Шлюпка мягко ткнулась носом в песок, волна тихо плеснулась у берега. И сразу же из густой мглы вышли трое. Они остановились в двух-трех шагах от шлюпки, не решаясь подойти поближе. Иван некоторое время молчал, потом насмешливо спросил:
- За рыбкой пришли, рыбаки? А чего ж сюите?
- Это Глыба! - послышалось в ответ. - Его голос!
И сразу ушла тревога. И у тех, кто сидел в шлюпке, и у тех, кто был на берегу. Первым шлюпке приблизился высокий, сутулый человек в рыбацкой брезентовой робе. Он протянул руку Ивану и сказал глухим простуженным голосом:
- Здорово, Иван!
- Здорово, Игнат! - ответил Глыба. Он узнал старого рыбака Барабу. Никогда они не были близкими друзьями, часто даже ссорились, а в эту минуту оба так обрадовались встрече, будто и жить друг без друга не могли. Но, как все рыбаки, люди сдержанные и суровые, они только обменялись крепким рукопожатием и тут же Бараба спросил:
- Привезли?
- Привезли, - ответил Иван.
Небольшие ящички положили в мешки, коротко попрощались, и трое исчезли так же быстро, как и появились.
- Ну, дядя Иван, я пойду... - тихо сказал Саша.
- Иди. Иди... друг...
Саша отошел от шлюпки, остановился, чтобы еще раз взглянуть на Ивана.
- Сашка! - приглушенно созвал Глыба. Саша вернулся.
- Чего, дядя Иван?
- Иди, Саша, иди... Буду ждать...
*
И вот идет Саша Аджаров по своему родному городу. Как вор, оглядывается по сторонам, прижимается к заборам, при каждом шорохе. Город молчит. Даже немецкая солдатня не горланит песен. Только изредка по улицам простучат ботинки патруля, и снова все смолкнет.
Внизу лежит безмолвное море. Ни одного огонька не видно сквозь ставни домов. Ночь окутала город, будто прикрыв его черным парусом. Только по черному небу ползают лучи прожекторов.
Тс-с!..
Саша замер у забора. Из-за угла побежали две световые дорожки от карманных фонариков, а вслед за ними выползли две длинные тени. Людей в темноте не было видно, но Саша и так хорошо знал, что это немцы. Кто еще будет так открыто ходить по городу в этот поздний час. Тени быстро приближались, а полоски света рыскали, выхватывая куски темной улицы. Они то задерживались в подворотнях, то снова прыгали вперед.
Саша упал на землю, вытащил из-за пояса пистолет, притаился.
Тени остановились почти рядом. Саша прижался к забору и ждал. Он не чувствовал особого страха, но уж лучше пусть немцы пройдут мимо. Не для того Саша пришел в город, чтобы поднять тут шум и, чего доброго, быть схваченным немцами. Кто тогда выполнит задание?..
Немцы постояли минуты две-три, перебросились какими-то словами и пошли дальше. Когда их шаги стихли, Саша облегченно вздохнул и встал.
Дойдя до углового дома с черепичной крышей, Саша некоторое время постоял около него, прислушался и постучал в среднее окно.
Никто не отвечал. Собака залаяла во дворе, но сразу же замолчала. Выждав несколько минут, Саша снова постучал: три раза, и через некоторое время - еще раз.
Сквозь щель в ставне он увидел, как в комнате кто-то чиркнул зажигалкой, и женский голос спросил:
- Кого надо?
Саша вплотную приблизил лицо к окну, ответил:
- Я от деда Иллариона. Должок за рыбу принес.
Зажигалка потухла, женщина немного помолчала, потом сказала:
- Дед Илларион никакой рыбы не продает, вы, наверно, ошиблись.
- Не ошибся. Пяток чебаков я брал у него и десяток окуней.
Зажигалка снова вспыхнула, и Саша услыхал, как щелкнул замок в двери. Прежде чем войти в дом, Саша опять прислушался и уже тогда переступил порог.
Немолодая худая женщина в халате протянула ему руку:
- Здравствуйте.
Саша ответил не сразу. Свет от зажигалки падал на красивое лицо женщины, и юноша уловил в строгих и в то же время нежных чертах что-то очень знакомое. Он не сомневался, что когда-то уже видел это лицо. Но когда, где - не мог припомнить.
- Думаете, наверно, что уже где-то встречались со мной? - просто спросила женщина.
- Да. Но никак не припомню. А знаю, что уже видел вас.
Женщина улыбнулась:
- Я работала в клинике зубным врачом.
- Фу ты! - облегченно вздохнул Саша. - Теперь вспомнил. Вы мне зуб в прошлом году выдернули. Спасибо вам...
- Пожалуйста, - засмеялась женщина.
Саша вошел в комнату и огляделся. Кроме женщины, здесь никого не было.
- А где же товарищ Ковалев? - шепотом опросил Саша. - Мне к нему.
- Он будет только завтра к вечеру. Если вы хотите что-нибудь передать - оставьте мне.
- Нет-нет, - заторопился Саша. - Я просто так. Поручение маленькое. До свиданья, я завтра зайду.
И он направился по второму адресу. Хотя его и постигла неудача, он не чувствовал особого огорчения. Наоборот, шел теперь увереннее, словно в доме, который только что оставил, нашел то, что давно искал. "Сколько же нас, таких! - с гордостью думал он. - Куда ни пойдешь - везде друзья. Даже вот она, эта женщина, не боится. А ведь хрупкая такая, худенькая. Попади она к немцам, что сделают с ней..."
Он прошел четыре квартала, свернул в узенький переулок и остановился около небольшого кирпичного домика с крыльцом на улицу. У окна темнел высокий тополь, слева блестела лужа у водоразборной колонки. Улицу эту Саша хорошо знал и не сомневался, что попал точно по адресу.
На его стук из дому вышла девушка и спросила:
- Вам кого?
- Ветеринара мне, - ответил Саша. - Корова сдыхает...
Девушка молча пропустила его впереди себя и в коридоре зажгла лампу.
- Проходите сюда, - сказала она, открывая дверь в комнату. - Фельдшер сейчас выйдет.
Саша сел на стул, огляделся. На диване лежала подушка, из-под одеяла выглядывал кусок простыни. Здесь, наверно, была постель девушки. Над диваном висел портрет какой-то женщины, но при тусклом свете маленькой лампы Саша не мог рассмотреть его. Он хотел встать и подойти ближе, но в это время дверь скрипнула, и в комнату вошел Христо Юрьевич Араки.
Саша оторопел. Он даже не встал, а широко открытыми глазами удивленно смотрел на грека. Ему сразу вспомнилась кофейня и сам Христо Юрьевич, деловито суетящийся у стойки.
Саша не раз думал об отношениях между Юрой и его отцом. О том, что это Христо Юрьевич устроил на шхуну и своего сына, и Сашу, и Нину, Саша знал. Юрка как-то об этом проговорился. Но Саша был уверен - греку ничего не известно об их делах на шхуне. "Христо Юрьевич, - думал Саша, - делец, хапуга, сына он послал на судно только для того, чтобы тот снабжал его рыбой". Саша видел на столиках в кофейне объедки жареных лещей, судаков... Откуда рыба? Конечно, со шхуны. Грек все продает, все. Он и сына своего продал Штиммеру, да только сын пошел не по той дороге...
Несколько раз Саша пытался завести разговор с Юрой на эту тему, но тот или отмалчивался, или начинал кричать: "Какое мне дело до всего до этого? Ты мне друг или моему отцу?" "Ты все-таки называешь его отцом?" - спрашивал Саша. "А сам-то ты не работаешь на немецкой шхуне? - еще больше злился Юра. - Не для немцев ловишь рыбу? Это только мы знаем, что делаем, а для людей все мы просто немецкие холуи. Холуи, понял?! О нас все так и говорят". "Но зато мы сами о себе так не скажем, - спокойно возражал Саша. - Да и когда придет время, люди узнают, что мы были не холуями и не предателями... А твой отец... Юре, конечно, нечего было сказать, и он, дрожа от злости, кричал: "Иди ты к черту! К черту иди!"
Однажды их спор услыхал Шорохов. Он вызвал к себе Сашу и строго сказал: "Ты веришь Юре? Веришь? Так запомни раз и навсегда: не смей попрекать его отцом. Не смей. Кончится война, и люди сами разберутся, кто был прав и кто виноват. И ни один человек не уйдет от наказания, если он виноват перед народом. Понял?"
Да, Саша тогда, кажется, все понял. Шкипер, конечно, прав: никто не уйдет от возмездия. В том числе и отец Юры, Христо Араки, хотя сын его и настоящий человек.
И вот теперь Христо Юрьевич протягивает Саше руку. Может, Саша ошибся адресом? Или напутал комиссар?
- Ты ко мне, Саша? - спросил Христо Юрьевич.
- Нет... Я... Закурить бы мне...
- Ты разве куришь? Не знал я этого...
Христо Юрьевич открыл, ящик и достал оттуда пачку сигарет.
- Немецкие, - проговорил Саша.
- Немецкие, - спокойно подтвердил Христо Юрьевич.
Больше, кажется, и говорить не о чем. Но Саша решил на всякий случай проверить:
- Я от деда Иллариона, - прикуривая, тихо сказал он. - Должок за рыбу принес...
Он посмотрел на грека и подумал: "Сейчас Христо Юрьевич скажет, что никакого деда Иллариона не знает и не знал. И тогда я просто встану и пойду, и плевать мне, что будет думать этот немецкий прихвостень. Пойду и окажу Ивану Глыбе: комиссар попутал адрес..."
- Дед Илларион никакой рыбы не продает, Саша. Ты, наверно, ошибся, - спокойно сказал Христо Юрьевич.
Саша поперхнулся, закашлялся:
- Что вы сказали?
- Я говорю, что дед Илларион никакой рыбы не продает. Ты, наверно, ошибся, - повторил Христо Юрьевич.
Нет, он, Саша, не ошибся. Ни на вот столечко. Грек правильно ответил.
- Пять чебаков я брал у него и десяток окуней.
Христо Юрьевич наклонился к Саше, спросил:
- Ты от Краева?
Саша молча кивнул.
- Как Юра? Где он?
- Там, - Саша махнул в сторону моря. - Так, значит, и вы, Христо Юрьевич? А как же кофейня? Штиммер? А я всегда думал... Как же так, Христо Юрьевич? Как это все получилось?..
- Так нужно было, Саша. Но ты мне расскажи о Юре. Все расскажи. Здоров он?
- Ранен Юра, Христо Юрьевич.
Саша увидел, как смуглое лицо грека сразу побледнело и веки над глазами часто-часто задрожали.
- Не опасно, Христо Юрьевич, - поспешил успокоить его Саша. - Уже поправляется.
Саша чувствовал себя так, точно гора свалилась с его плеч. И ничуть не удивлялся, что ему так легко. Теперь Юрка станет ему еще дороже и ближе. Он и раньше любил своего друга, но сознание, что его отец - чужой человек, притупляло хорошее чувство. Саше было больно, будто Христо Юрьевич - его родной отец...
- Ты правду говоришь, Саша, что Юра поправляется? - В глазах у Христо Юрьевича продолжала оставаться тревога, и он смотрел на Сашу выжидающе. Ты ничего от меня не скрываешь?