- Нет, ничего.
Саша достал газетные лоскутки и, передавая их Христо Юрьевичу, сказал:
- От Краева. И еще он поручил узнать все, что касается братишки Ивана Глыбы. Вы можете о нем рассказать?
Только мгновение назад на губах грека была улыбка, и вот уже нет ее, снова в глазах тревога, боль. И Саша понял: с Ленькой дела плохи, и Христо Юрьевич все знает.
Да, Христо Юрьевич все знал о Леньке. В гестапо был свой человек, и, хотя он ничем не мог помочь мальчишке, сведения у него были полные и он передавал их Христо Юрьевичу.
Что же случилось с Ленькой после того, как его схватили в тот день на берегу?
*
Моренц, когда Штиммер привел к нему мальчика, так обрадовался, точно раскрыл целую подпольную организацию. Два дня Леньку угощали конфетами и все спрашивали: где шхуна, где Иван Глыба.
Конфеты Ленька ел без всякого стеснения, а на вопросы отвечал совершенно естественно:
- Где Иван? Откуда ж мне знать... Ушел на шхуне в море, да так и нету.
На третий день Леньку выпустили и послали за ним человека, чтобы проследить, куда мальчишка пойдет. Но Ленька долго плутал по городу и к вечеру пошел к своему заколоченному дому, где уже давно никто не жил. Умостившись в сарае на соломе, он приготовился уснуть, но его снова схватили...
На этот раз Моренц решил выжать из Леньки нужные ему сведения другими путями. Привязав мальчика тонкими кожаными ремнями к столу, он сам принялся за экзекуцию. Через четверть часа Ленька потерял сознание, а когда очнулся и Моренц спросил у него, где его мать, мальчик простонал:
- Ушла в деревню за хлебом, да так и нету...
- А где шхуна? Где Иван, брат твой?
- Где шхуна? Ушла в море, да так и нету... И Иван на шхуне...
Моренц выходил из себя. Он, конечно, не был уверен, что этот мальчишка знает, где сейчас находится шхуна, но в том, что его мать, как и другие родственники рыбаков со шхуны, живет здесь, в городе, гестаповец не сомневался. Он смотрел на Леньку, на его выпирающие из-под изодранной кожи кости, на хрупкое, почта безжизненное тело и свирепо кричал Штиммеру по телефону:
- На кой черт вы притащили мне этот мешок с костями? Мальчишке осталось три дня жить, а вы подсунули его мне и думаете, что отделались. Я еще возьмусь за вас, Штиммер!
После этого Леньку ежедневно били два раза: утром и вечером. Рот у Леньки распух, и он не мог уже разговаривать.
Пожилой немецкий солдат, разносивший по камерам вонючую похлебку, украдкой вытирал мокрые от слез глаза: у него далеко в Саксонии тоже был вот такой же мальчуган, маленький Курт, о котором так тосковало отцовское сердце. Не дай господь, чтобы с Куртом случилось что-нибудь подобное! Разве Курт смог бы вынести такое?! Солдат крестился и уходил прочь от камеры, чтобы не слушать Ленькиных стонов.
А Леньке казалось иногда, что он уже умер. Или если не умер теперь, то умрет завтра. Как у него болело все тело! Стоило во сне случайно пошевельнуться - тысячи иголок впивались в тело. Ленька вскрикивал, протягивал в темноту руки, звал:
- Мама!
Но ему только казалось, что он зовет мать. Из его рта вырывалось бессвязное мычание.
- Чего ты, Ленька? - участливо спрашивали его.
Но Ленька уже молчал. И теперь лишь по прерывистому дыханию, похожему на всхлипывания, можно было догадаться, что в этом маленьком растерзанном теле еще теплится жизнь...
А на другой день мальчишку снова тащили к Моренцу, снова истязали, и он то терял сознание, то опять приходил в себя и механически повторял:
- Где шхуна? Не знаю, где шхуна... Ушла в море, да так и нету... Ивана тоже нету, на шхуне Иван...
Повторял даже тогда, когда у него не спрашивали...
- Что они решили сделать с мальчишкой, - говорил Христо Юрьевич, - не знаю. Боюсь, что не выдержит он. Освободить Леньку нет сейчас никакой возможности. Подкупить охрану мы даже не пытаемся: там стоят на часах такие головорезы, что...
Христо Юрьевич в отчаянии махнул рукой и замолчал. Саша спросил:
- Как же об этом рассказывать дяде Ивану?
- Всего говорить не надо. Скажешь, что не отпускают Леньку, а больше, мол, ничего неизвестно.
- А больше ничего не известно, - задумчиво повторил Саша.
*
Саша с трудом увидел шлюпку, которая плавала метрах в тридцати от берега, нашел два голыша и бросил их один за другим в море. Вскоре шлюпка причалила к берегу. Саша молча вскочил на корму, взял кормовое весло и уже собирался оттолкнуться, когда Иван Глыба сказал:
- Погоди. Сперва расскажешь о Леньке.
- Там расскажу, на шхуне, - ответил Саша. - Нам ведь уходить пора, дядя Иван.
- Успеем. Все узнал? Я о Леньке спрашиваю.
- Все узнал, - ответил Саша. Потом, будто спохватившись, что сказал слишком много, добавил: - А что узнавать-то? Не отпускают Леньку, а больше ничего не известно. Так Христо Юрьевич сказал.
- Христо Юрьевич? - удивился рыбак. - Где ты его видел?
Саша рассказал, как он сам был удивлен, когда на явочной квартире встретил Юриного отца.
- Он-то и велел передать вам, дядя Иван, что о Леньке сведений почти никаких нет...
Иван вылез из шлюпки, подтянул ее к берегу, шепотом приказал:
- Вылезай и ты... Вот так... Сядем, парень, поговорим. Ну?..
- Так я же сказал уже, дядя Иван...
Иван положил свою руку на Сашино плечо, твердо проговорил:
- Хоть до утра будем сидеть, понял? Лучше давай сразу. Что они сделали с братушкой?
И сколько не пытался Саша убедить рыбака, что ему ничего не известно, Глыба упрямо на это отвечал:
- Зря время теряешь, парень...
Он сердцем чувствовал: многое, очень многое знает Саша.
И Саша решил рассказать все, что сам узнал от Христо Юрьевича.
Иван Глыба как сел в начале рассказа, сложив руки на коленях, так и сидел не двигаясь. Саша уже закончил рассказ, а рыбак еще долго сидел в той же позе и молчал.
Потом поднялся с песка, подождал, когда поднимется Саша, и сказал:
- Ну что ж, друг, давай прощаться. Не судьба мне, видишь, плавать с вами...
Саша оторопел:
- О чем вы, дядя Иван? Зачем нам прощаться?
- Скажешь там, что пошел, мол, Иван Глыба в гестапо, сам пошел, чтобы брательника своего выручить.
Саша судорожно уцепился за руку рыбака, горячо зашептал:
- Что вы, дядя Иван!.. Убьют вас, замучают... Они ведь и Леньку схватили только для того...
- Знаю, парень, зачем они Леньку схватили. Я им нужен, а не Ленька. Приду я - Леньку они выкинут. Он им ни к чему...
Саша не знал, что еще можно сказать. "Лучше бы я ничего не рассказывал ему о Леньке! - в смятении думал юноша. - Лучше бы я соврал что-нибудь...
Вдруг он притянул к себе рыбака и, в темноте заглядывая ему в глаза, горячо зашептал:
- А приказ, дядя Иван?! Приказ комиссара - со шхуны вам не уходить?
Да, такой приказ был. И Глыба ни на минуту не забывал о нем. Но Ленька... Как можно бросить в беде Леньку?!
- Садись в шлюпку, Саша! - твердо сказал Иван. - Передай Андрею Ляшко, чтоб поднял сейчас все паруса. А когда будете входить в бухту, оставьте грот и кливер. Ну, бывай, друг. Добрых вам ветров.
...Давно уже шлюпка скрылась в ночной мгле, давно, наверно, и шхуна со всеми поднятыми парусами неслась к бухте Светлой, а Иван Глыба все стоял и стоял на берегу. Он снял фуражку, подставил ветру волосы, закурил и судорожно несколько раз подряд затянулся едким дымом. Огонек цигарки ярко вспыхивал, но Глыба и не пытался его прикрывать.
Потом он увидел на востоке едва заметную полоску рассвета. Море сразу посветлело, ожило. Иван чутким своим ухом услышал, как оно глубоко вздохнуло: утренняя волна вышла на берег, будто здороваясь со своим старым другом, рыбаком Иваном Глыбой. Иван грустно улыбнулся, сказал:
- Да-а...
И крупно зашагал к городу, далеко выбрасывая вперед деревянную ногу.
*
- Иван!
Глыба продолжал быстро идти, не оборачиваясь.
- Иван! Подожди!
Глыба повернул голову и увидал Петра Калугина. Тот догнал его и, пугливо озираясь, зашептал:
- Ты с ума спятил, Иван! Тебя сам Моренц ищет, тот, что вместо Мауэра.
- Знаю! - коротко бросил рыбак, продолжая свой путь.
- Ленька твой в гестапо, Иван...
- Знаю!
- Куда ж ты идешь? Гестапо ведь вон, рядом совсем.
Рыбак молчал.
- Слушай, Иван. Я видел, как схватили твоего Леньку. На берегу. Я был там...
Только теперь Глыба остановился. Он резко, всем телом повернулся к Калугину и, вцепившись руками в его плечи, спросил:
- Видел?
- Видел, Иван.
- А чего ж ты, малявка, не помог мальчонке, а? - Иван с силой затряс Петра. - Чего ж ты смотрел?
- Я не мог, Иван... Немцев было четверо...
- Не мог? Шкуру свою спасал? Гестапо испугался?
Он выпустил Петра и, еще раз взглянув на него налитыми кровью глазами, закричал:
- Вон! Вон с глаз, шкура!
И словно обессилев от этой встречи. Глыба опустил голову и побрел. Калугин видел, что Иван направляется в гестапо. Он на мгновение остановился, посмотрел на опустившиеся плечи Ивана и опять подошел к нему.
- Иван, не ходи, - быстро говорил Петр. - Вместе что-нибудь придумаем. Не ходи, Иван, Христом богом прошу!
Но Глыба не остановился. Теперь не остановит его никакая сила. Это Петро Калугин знал. Да и кто из рыбаков побережья не знал характера Ивана Глыбы? Недаром и фамилия у него такая: Глыба!
...О событиях той памятной ночи, когда в море разыгралась битва между шхуной "Мальвой" и немецкими катерами, быстро узнали все прибрежные жители. Как немцы ни пытались сделать вид, что ничего особенного не произошло, люди говорили об этом все больше и больше. И как всегда, когда известно не очень-то много и на помощь приходит фантазия, события той ночи так преувеличивались, что скоро трудно стало понять, где правда, а где легенда...
Рыбаки и рыбачки, собравшись тесным кругом, перешептывались:
- Это, я вам скажу, драка была! - говорил один, притом с таким видом, будто он по меньше мере был участником этой драки. - "Мальва" носилась под всеми парусами, и в упор их, гадов, в упор, из пулеметов и пушек!..
- Откуда пушки-то? - сомневался какой-нибудь скептик.
Рассказчик окидывал скептика таким уничтожающим, насмешливым взглядом, что тот невольно начинал поддакивать:
- Оно, конечно, пушки были, хотя и не дюже богато...
А первый продолжал:
- Вынырнет шхуна из тьмы, а тут в аккурат и фрицевский катерок. Шорохов кричит: "Давай, Глыба!" Ну, Глыба и дает!
В голосе рассказчика столько тепла, столько искреннего восхищения Глыбой, что каждый из слушателей невольно начинает вспоминать все самое лучшее, что было связано с рыбаком.
А рассказчик, воодушевленный неподдельным вниманием, продолжает еще с большим подъемом:
- Подковыляет Иван на своей деревянной ноге к фальшборту, глянет вниз и кричит: "Эй, на катере! Сколько вас там, гадов, числится по исходящему списку? Восемь? Вычеркивайте половину!". Швырнет гранату, пригнется от осколков и опять: "Четверо, што ли, осталось? Ну, так вот вам еще одна штучка, чтобы фрицы без гансов не дюже скучали!"
- Хо, Иван скажет! - с улыбкой и гордостью за рыбака вставляет кто-нибудь. - Иван скажет, так скажет...
- Такой не растеряется, - поддерживает другой слушатель. - Помирать придется, он и перед смертью отколет такое, что...
- Отко-олет! Иван отко-олет!
Петро Калугин всей душой разделял чувства рыбаков. Многое отдал бы он, чтобы как-то загладить свою вину. Он ведь хорошо помнил свою последнюю встречу с Глыбой и те обидные слова, которые он бросил Ивану на прощание.
Как он мог не поверить Ивану, как мог усомниться в его честности?!
И мучает с тех пор совесть рыбака Петра Калугина, тоска гадюкой лезет в самую душу.
А потом - Ленька... Уже после того как немцы увели Леньку, Петро подумал: "Что ж они сделают с мальчишкой? И как Иван переживет такое?"
Долго в тот день падучая швыряла Петра об пол. Но и на этот раз выдержал, отлежался. Часа через два после припадка встал, умылся, надел чистую рубаху и вслух сказал самому себе: "Расшибусь, а Леньку Глыбу из лап этих гадов вырву. Или не жить мне тогда...
Самое лучшее, думал Петро, это втереться к немцам в доверие. Но как это сделать? Не подойдешь же к ним и не скажешь: так, мол, и так, буду служить вам верой и правдой. Не такие немцы дураки, чтобы сразу поверить...
И вот сейчас, глядя вслед удаляющемуся с опущенной головой Ивану Глыбе, Петро решил: "Сейчас! Только сейчас! Ивану теперь все равно, его ведь не остановишь...
Петро в каком-то приступе отчаяния и надежды рванулся с места, обогнал Ивана, вбежал в помещение гестапо и зашептал часовому:
- Моренц!.. Где господин Моренц? Скоро надо!.. Партизан...
- Господин Моренц, господин капитан! - дрожащими губами проговорил Калугин показавшемуся в дверях гестаповцу. - Можно поймать рыбака Глыбу. Глыбу, понимаете? Который на шхуне...
Сонное лицо Моренца мгновенно "преобразилось.
- Где есть Глиб? - крикнул он. - Ты не врать?
- Истинный господь, правда, - закрестился Петро. - Скорей, господин капитан, он рядом.
Крикнув что-то часовому, Моренц расстегнул кобуру и побежал по коридору за Калугиным. Когда они выскочили из дома, Глыба был в десяти шагах от них.
- Вот Глыба! - показывая на Ивана пальцем, крикнул Петро Калугин. - Это тот. самый, господин капитан. Партизан. Плохой человек.
Моренц вытащил пистолет, а Калугин бросился на Ивана. Но Глыба резко повернулся, тряхнул плечами, и Петро упал. Глыба ударил его сапогом в лицо и брезгливо сказал:
- Вон ты, оказывается, какой... - Потом сплюнул и добавил: - Падаль...
В комнате Моренца - торжество. Сам капитан чисто выбрит, в новом мундире, от него даже пахнет духами. На столе бутылка коньяку и три хрустальные рюмки. В дорогой позолоченной вазе печенье и шоколад. На блюдце тоненькие ломтики лимона, посыпанные сахарной пудрой.
В кожаном кресле сидит полковник фон Зиммер, тоже тщательно выбритый, с гладко причесанными на пробор волосами. В другом кресле Штиммер. Он заметно навеселе, но держится корректно, как и подобает держаться в присутствии старших чинов. На стуле, рядом с капитаном Моренцем, устроился лысый переводчик, немец с испитым желтым лицом.
- Надо прекрасно знать своих врагов, полковник, чтобы побеждать их! - весело разглагольствовал Моренц, наливая рюмки. - Многие наши военные не хотят этого понимать. И часто проигрывают.
- О да, капитан, вы правы, - ответил фон Зим-мер. - Как вам удалось поймать этого русского?
- Он бродил около гестапо, надеясь увидеть своего брата. В это время какой-то Калугин заметил его. Остальное я сделал сам.
Постучали. Моренц недовольно крикнул:
- Да!
Вошел молодой солдат с пухлыми розовыми щеками, доложил:
- Мальчишке стало хуже, господин капитан. Что прикажете?
- Приведите безногого партизана, - распорядился Моренц. - Потом давайте мальчишку.
Солдат вышел.
Двое гестаповцев ввели Ивана Глыбу. Рыбак остановился посреди комнаты и угрюмо оглядел немцев. Большой, сильный, он, казалось, заполнил собой половину помещения, и полковник фон Зиммер невольно отодвинул свое кресло подальше в угол. Несколько минут все напряженно молчали, с интересом разглядывая рыбака. Наконец Моренц кивнул переводчику, и лысый немец спросил:
- Фамилия?
- Глыба, - коротко ответил Иван.
- Имя?
- Иван.
- Партизан?
- Да.
Моренц снова посмотрел на переводчика, и тот замолчал... В это время Иван увидел, что Штиммер, полковник и переводчик повернулись к двери. Иван тоже посмотрел туда: на полу, в изодранных штанишках, без рубашки, с закрытыми глазами лежал Ленька. Это был не тот Ленька, который командовал на шхуне невидимыми матросами. Не тот Ленька, который терся лицом о колючие щеки Ивана, стыдливо ласкаясь к брату. На полу лежало маленькое искалеченное тельце. Худые, почти прозрачные руки были раскрыты, белесые кудряшки прилипли ко лбу.
Иван подошел к Леньке, осторожно взял его на руки. Ленька открыл глаза и посмотрел на Ивана.
Сперва, кроме боли и отчаяния, Иван ничего не увидел в глазах Леньки. Но вот что-то похожее на слезы заволокло неподвижные зрачки, и ресницы дрогнули.
- Брательник!.. - прошептал Иван.
Прижав Леньку к груди, он стоял перед его палачами и раскачивался из стороны в сторону, ничего не видя и не слыша.
Ленька хотел поднять руку, обнять брата, но рука не слушалась. Тогда мальчик с усилием приподнял голову и улыбнулся.
- Все! - крикнул Моренц солдату, который стоял у двери. - Выбросьте мальчишку вон. Он больше не понадобится.
Солдат взял под козырек:
- Слушаюсь, господин капитан.
- Поручите эта дело русскому, как его, черт возьми... Калугину. Идите.