В книге представлено одно из лучших произведений в жанре "белого Пинкертона" - роман видного журналиста, беллетриста и литературного критика П. Пильского "Тайна и кровь". Его герой, бывший офицер, примыкает в Петрограде к белогвардейскому подполью, которое в первые послереволюционные годы смело противостоит власти большевиков и кровавому террору чекистов. Первое отдельное издание романа, написанного под псевдонимом П. Хрущов, вышло в свет в Риге в 1927 г.
Роман "Тайна и кровь" продолжает в серии "Polaris" ряд публикаций фантастических и приключенческих произведений писателей русской эмиграции.
Содержание:
О романе "Тайна и кровь" 1
От автора романа 2
I. На другой день после убийства английского офицера 2
II. Обыск 3
III. Убийство Томашевского 4
IV. Секретный агент штаба 5
V. Испытание 5
VI. "Тайна и кровь" 6
VII. № 2333 и № 456 7
VIII. Мария Диаман 8
IX. На грани гибели 9
X. Спасенье 10
XI. Подозрения 11
XII. Судьба Варташевского 11
XIII. Казнь 12
XIV. Игра 13
XV. Гибель Феофилакта 14
XVI. Тайна сестры 15
XVII. Секретное совещание 16
XVIII. Похороны Варташевского 17
XIX. Разговор по телефону с чека 18
XX. В кабинете Урицкого 19
XXI. В западне 20
XXII. К стенке 21
XXIII. Чекистка 21
XXIV. Внезапное освобождение 22
XXV. Опасные дела 23
XXVI. "Руки вверх!" 24
XXVII. Нападение 25
XXVIII. Таинственная квартира 26
XXIX. Новый план 26
XXX. Встреча 27
XXXI. У Марии Диаман 28
XXXII. "Прощай!.." 29
О Петре Пильском и его романе 29
Примечания 30
Петр Пильский
ТАЙНА И КРОВЬ
Роман
О романе "Тайна и кровь"
Очень опасно стать автором писем в редакцию или предисловий к романам. Чем чаще занимаешься литературой этого рода, тем скорее теряешь доверие у читателей. Доверие, как и влияние, имеют, подобно мылу, обыкновение быстро измыливаться от щедрого употребления.
Исходя из этого соображения, я совсем было решил отказываться впредь от писания предисловий к новым книгам. Уж очень много пришлось мне их сделать за последние годы, да, в сущности, и не моя это специальность.
Но, вот, прислали мне третьего дня из Риги сверстанный типографский оттиск нового романа, который на днях должен увидеть свет. Я его прочитал и поневоле переступаю зарок. Думаю, что в последний раз. Это - роман П. Хрущова "Тайна и кровь" (кстати: лучше было бы озаглавить "Кровь и тайна", а то, когда быстро произносить, выходит: тайная кровь).
П. Хрущова я не знаю, - встречал это имя в прибалтийских газетах. Очевидно, роман этот - его первое выступление в беллетристике. Я знаю, как чувствительны молодые авторы к оценке плюсов и минусов их первенцев. Поэтому пусть г. Хрущов на меня не сетует, что я начинаю со слабых мест. Так легче, справедливее и для автора удобнее: под конец пойдет хорошее.
Странно: первым и существенным недостатком этого романа является то великое отрицательное качество, которого - увы! - нет в большинстве романов. У Хрущова почти полное отсутствие водянистости.
Есть такие редкие ценные вина, которые в натуральном виде столь сухи и терпки и столь резко ароматны, что с трудом даются пить, но в смеси со слабыми, "бесхарактерными" винами дают чудесные сорта. Также и цветочные эссенции требуют обильной разбавки.
В романе "Тайна и кровь" множество лиц, мест и событий, прекрасно нарисованных, хорошо освещенных, но чересчур тесно друг к другу показанных - хочется разбавки, широты. Весь роман - в энергичном движении, но движение слишком утороплено, - хочется порою его остановить или замедлить, или даже вернуть назад, чтобы получше присмотреться. Вот, видите, здесь и второй недостаток такого же характера, как первый: роману не хватает - диковинно сказать!.. - вялости, медленности.
Таким образом, мне ясно, что посредственный, но опытный романист, взяв за основу произведение П. Хрущова, наводнил бы его диалогами, отяжелил рассуждениями, разбавил общими местами, растянул описаниями природы и выпустил бы на рынок ёмкую книгу в двадцать печатных листов, что составляет 320 страниц. Бессовестный литературный закройщик умудрился бы сделать из того же материала четыре толстенных тома… И, знаете ли, что мне сейчас приходит в голову:
- Два эти недостатка П. Хрущова - не суть ли они достоинства в глазах изощренного читателя, к тому же не нуждающегося в измельченной и пережеванной литературной пище?
Роман "Тайна и кровь" написан в форме устного рассказа, ведущегося от одного лица, Михаила Ивановича Зверева; он же Владимир Владимирович Брыкин, - впрочем, у него, наверно, есть и другие имена, - все в зависимости от оборотов его тяжкой, нервной, бессонной деятельности.
Весь роман развертывается в сфере совсем необычайной: жуткой и напряженной. Время - конец 17-го, начало 18-го года. Место: Петроград - Финляндия.
Против дьявольской власти большевистской Чека борятся тайно, но упорно оставшиеся в живых патриоты, в большинстве - офицеры. Все они, под чужими именами, составляют связанную железной, добровольной дисциплиной, строго законспирированную священную партию контрреволюционеров, рассеянную по всему Петрограду и окрестностям. Иные из этих героев, - самые нетерпеливые, самые пламенные, но и самые выдержанные бойцы, вроде Михаила Ивановича, идут на службу не только в красную армию с контрреволюционной пропагандой, но даже и в эту мясорубку - чрезвычайку.
Они выведывают тайны и секреты, поддерживают связь с сотрудниками-эмигрантами, печатают и перевозят воззвания, переправляют почту и людей за границу и обратно. На них лежит тяжкий жребий ликвидировать красных палачей и редких белых предателей (черт бы побрал заразительную братскую войну!). Но тут я предоставлю слово самому Михаилу Ивановичу.
… - "Да, походить пришлось. И вот тут-то, на пограничной черте, с предательской ношей за спиною (мобилизационные планы), действительно, приходилось туго. На этой тонкой линии всегда стояла смерть. Шла двойная игра. Все время живешь под двумя масками. Одна - преданность, готовность на самопожертвование, идейный, красный героизм. Другая - холодное подкарауливание врага, смерти которого ждешь с внутренней, яростной настойчивостью…"
… - "Хуже всего то, что каждый из нас целой паутиной связей неразрывно спутан со многими людьми, с организацией, с резидентом, агентами, конспираторами, передатчиками. Разоблачен один - гибнут десятки. А еще, - в этой работе единый закон: кто наблюдает, за тем наблюдают".
… - "Предатели? Где их нет? Были и у нас. Ах, какой это ужас! Узнать потом, что твой друг, твой доверенный, твой близкий, тот, кто казался тебе героем, почетный член организации… предатель!.. О, это надо испытать! Только тогда поймешь этот огненный, страшный край последнего безверия во все…"
Все это только слова и размышления Зверева-Брыкина.
Но роман, как я уже говорил, весь в движении. Я только и хотел сказать то, что содержание романа П. Хрущова совсем ново и совсем не использовано. Мы знаем романы о преступниках и о сыщиках, о ворах-джентльменах и о детективах, о международных шпионах и шпионках.
Но таких романов с двойной, тройной, много раз переворачиваемой смертельной психологией, как роман Хрущова, мы, признаюсь, не читали.
Представьте себе осадно-минную войну. Один инженер прокладывает подземный ход для взрыва неприятельского укрепления. Но инженер с другой стороны ведет подкоп под него. Они сближаются на короткое расстояние. Каждый слышит работу другого. И вот, тут вопрос: кто первый из них подкопается под врага и первый взорвет его?..
Это лишь внешний, эффектный, привлекательный и волнующий интерес романа. Художественно-психологическая сторона его безмерно глубже.
А. Куприн
Париж.
От автора романа
Несколько неизбежных пояснений.
В моем романе "Тайна и кровь" встречаются знакомые имена, проходят действительно существовавшие и существующие люди, но названы только те, кому уже не грозит никакой опасности. Все другие выступают у меня под псевдонимом. Это тоже живые лица, хотя сам роман ни на минуту не претендует на значение исторического и, в особенности, не хотел стать "исторической хроникой".
Тут вымысел сплелся с действительностью, но как раз то, что может показаться наиболее фантастическим, не выдумано, а происходило на самом деле, - тем это удивительней и страшней.
Теперь о темпе романа.
Он быстр.
А. И. Куприн прав: в романе нет "водянистости" и "вялости". Этот быстрый ход мне казался необходимым в романе, как он был быстр и в самой жизни тех лет, вихревой, окруженной опасностями, риском, тайной и кровью.
П. Хрущов
I. На другой день после убийства английского офицера
Накануне убили английского офицера. Его труп был найден на одной из петроградских улиц. Видимо, никто не хотел скрывать этой смерти, а она была явно насильственной. Оказалось, что убитый английский офицер служил в иностранной контрразведке. Об этом и шел разговор в кабинете адвоката Любарского.
К нему я попал в первый раз. Впрочем, мы были давними знакомыми, и его приглашение мне не могло показаться неожиданностью. Знал я и трех других его гостей.
Один, высокий и полный гражданский инженер, был его шурином. Другой, сутулый, бескровный, чахоточного вида человек, бывший петербургский адвокат, считался давним приятелем хозяина, его политическим единомышленником, и оба они когда-то вместе участвовали в сложных и громких судебных процессах.
Но одного из присутствующих я не знал. Мне не приходилось его встречать ни в знакомых домах, ни в театрах, ни на улице. Сначала я не обратил на него внимания. Может быть, потому, что он сидел в темном углу большого кожаного дивана и почти все время молчал.
Уже только тогда, когда зажгли лампы, я всмотрелся в его черты. В первую же минуту даже для поверхностного взгляда стало ясно, что он очень нервен. Левый мускул его лица подергивался, чуть-чуть дрожали руки, и во всей фигуре чувствовалась какая-то внутренняя борьба, то усиленное напряжение, которое должны делать над собой люди, привыкшие собою управлять, побеждать свою глубокую тревогу, выращивать и воспитывать нелегкие приемы внешнего спокойствия и скрытности.
Разговор шел об убитом англичанине, и об этом сейчас писали все газеты. Его имя было знакомо Любарскому. По-видимому, он что-то знал и об его деятельности. Во всяком случае, никто из нас не сомневался в том, что убитый был, действительно, контрразведчик.
Пуская из-под седеющих усов дым сигары, глубоко вместившись в глубину стеганого кожаного кресла, заложив ногу на ногу и смотря куда-то в потолок, сутулый ex-адвокат говорил:
- А все-таки это замечательно… Удивительный человек! Да и вообще: какой нужен характер, чтобы решиться на такую работу. Вы только подумайте: избрать себе постоянной профессией разведку! Что хотите, но для этого нужно быть каким-то сверхчеловеком…
- Ну, сел на любимого конька, - расплываясь в доброй, дружеской улыбке, сказал Любарский и провел рукой по своей большой голове, подстриженной бобриком и оттого похожей на щетку. - Какое тут сверхчеловечество! Просто специальность. Да и мало ли опасных профессий? Если рассуждать так, как ты, то всякий храбрый солдат тоже, пожалуй, окажется Uebermench'oм.
- Но какое же сравнение! У солдата - открытая работа: в руках - оружие, сверху - приказ, сзади - подмога, впереди - враг, в результате - победа или проигрыш, все просто. Нет, это совсем другое дело. Солдат - миллионы. Но когда же ты видел живого контр-разведчика?
При этих словах Любарский вдруг захохотал, ударил себя ладонью по колену и с какой-то странной, торжествующей радостью воскликнул:
- Да не только я, но и ты собственными глазами видел и говорил с настоящим, испытанным представителем этой "сверхчеловеческой" профессии.
Я невольно взглянул в тот угол дивана, где сидел новый для меня в этом обществе человек.
- Ну, что там таиться от своих! В этом кабинете секретов нет: Михаил Иванович на это дело ухлопал много жизни и много сил…
Мы все еще раз взглянули в сторону Михаила Ивановича. Он передернул плечами.
- Да, немало…
- Что же вы скажете, Михаил Иванович? Сверхчеловеческая это работа или нет?
- Как сказать… По затрате нервных сил, пожалуй, и сверхчеловеческая.
Он произнес это медленно, его голос звучал глухо и твердо и голубые глаза казались серо-стальными.
"А ведь ты можешь задушить" - мелькнуло у меня в голове. В ту же минуту он взглянул на меня, и мне внезапно показалось, будто его глаза сказали:
"Конечно, могу и не только могу, но и мог".
Впрочем, и эта мысль и этот быстрый короткий ответ стальных глаз промелькнули менее, чем в секунду, но какое-то волнение осталось.
- Страшно? - спросил я без интонаций и сейчас же понял, что это был не вопрос, а мое собственное признание: мне было страшно.
Левый мускул бритого лица дрогнул:
- Это - не то слово, - заговорил глухой голос. - Да, не то. Страшно бывает от внезапности. Страшно то, чего не ждешь… А в этой профессии ждешь всего.
Хозяин поторопился разъяснить нам специальность Михаила Ивановича:
- Ведь он провел контрразведчиком свои лучшие годы, а это были страшные годы гражданской войны. Вообразите себе белогвардейца в стане большевиков…
- Вы служили у них? - спросил высокий полный инженер.
- Ну, конечно! В этом и вся прелесть. Тут главной задачей было заставить их поверить в свою преданность. Без этого я не мог бы сделать ни одного шага, уж, конечно, я не имел бы никакой возможности столько раз переходить границу.
- Михаил Иванович переносил мобилизационные планы, - снова объяснил хозяин.
- Да, походить пришлось… И вот тут-то, на границе, с этой предательской ношей, действительно, приходилось… трудно. На этой тонкой линии всегда стояла смерть. Ведь шла двойная игра. Все время надо было жить в двух масках. Одна маска выражала преданность, готовность на самопожертвование, идейный героизм. Другая изображала торжествующую, мефистофельскую улыбку. Собственно говоря, я всегда испытывал интереснейшие переживания. Да, теперь, когда оглядываешься назад, сам не веришь, что все это было в действительности.
Михаил Иванович встал и в волнении зашагал по комнате.
- Бывало, стоишь в штабе навытяжку, следишь, как палец ненавистной руки чертит по карте, слушаешь, как тебе внушают: "Необходимо получить точные сведения именно об этом районе неприятельских действий"… Неприятельских!.. Это они-то для меня - "неприятели". А голос продолжает: "Вы должны глубже войти в доверие их штабов! Не брезгайте ничем! Пускайте в ход все средства! Если нужно - подкупайте! Швыряйте деньгами! Понадобится - спаивайте! Входите в любовные связи с их женщинами! Проникайте в письменные столы, в служебные шкафы, но главное - в души, в сердца, в доверие! Опутывайте всего человека! А чтобы в вас не сомневались, прикидывайтесь другом и единомышленником. В доказательство представляйте эти планы. Говорите, что вы их выкрали чрез вашу секретную агентуру…" Это мне-то нужно было "прикидываться" их единомышленником! Но - ничего. Молчание! Молчание! Выдержка! Спокойствие! Подлый голос, посылающий на предательство, умолкает. Карта вручена. Прячу эту бумажку, деньги, паспорт - и на границу. Конечно, тут уже - последняя ставка: или пан, или пропал…
- А вы утверждали, что в этой профессии нет страшного… - проронил сутулый адвокат чахоточного вида.
- Да, страшного не было. Это были минуты великого азарта. Все нервы натянуты, как струна, до того, что, кажется, готовы скрипеть зубы, и кулаки сжаты для железного удара. Нет, тут - не страх. Если же вы непременно ищете в этой профессии ощущение, напоминающее страх, то извольте. Но и тут это слово "страх" все-таки будет неточным. Это чувство - или, скорей, его подобие - бывало совсем не от готовящейся встречи с установленным, определенным врагом. Разумеется, в душе контрразведчика всегда живет боязнь быть опознанным. В этой работе вы каждую минуту можете быть расшифрованы, а тогда все кончено. Понятно, конец один: пытки и смерть. Но хуже всего то, что каждый из нас целой паутиной связей неразрывно спутан и соединен с многими людьми, с организациями, с резидентом, агентами, конспираторами, передатчиками. Разоблачен один - гибнут десятки. А в этой работе везде - одно и то же, одно правило и один закон: кто наблюдает, за тем наблюдают. Здесь человек всегда висит над пропастью. Один неверный шаг, иногда жест, иногда одно лишнее слово - кончено! Притом вы сами можете вести себя совершенно безукоризненно и все-таки провалиться. Все зависит от тех, кто работает с вами. Тут все - начеку. Вероятно, так себя чувствует волк, попавший ночью в деревню. Все тихо, все еще спят; кажется, ничто не угрожает, но миг один - и вот вдруг сбоку, спереди, сзади выскочат собаки с оскаленными мордами, люди с цепами и кольями, закричат, окружат, и нет ни выхода, ни спасенья. Опасная штука!
Михаил Иванович остановился посреди комнаты, опустил руки в карманы, несколько раз покачался на каблуках и носках и, как бы вновь смотря в глаза самой опасности, самой смерти, слегка сощурив глаза, продолжал:
- Каждый из нас - как фонарь во тьме, который обступает неслышный мрак. Мы освещаем дорогу своим, но порыв ветра - и свет потух! А ведь кругом, действительно, - мрак, и в его тьме очень трудно отличить своего от чужого и предателя от друга…