- Терпи, - бесстрастно сказал кислородчик и назидательно повторил: - С высотой шутки плохи. А ну как разгерметизация? Все, смерть! Помните - космонавты? Сразу все трое!.. Или Долгов, парашютист-испытатель. Мгновенно!.. А вы ведь каждый день там бываете! - Аргунов и Волобуев украдкой переглянулись, но от глаз старого мастера не скрылось ироническое выражение на их лицах, и он с обидой сказал: - Смеетесь над стариком? А того не разумеете: береженого бог бережет.
- Не обращай, Игнатьич, внимания на нас, непутевых, - примирительно сказал Андрей. - Вяжи, да покрепче, раз надо! - И повернул голову к Волобуеву: - А ты чего здесь?
- Пришел сообщить: тебя самолет заждался.
Аргунов даже передернулся весь.
- И ты молчал столько времени! Игнатьич, скоро? - Он нетерпеливо повел плечами.
- Сей момент, последний шнурок завязываю, - заторопился тот.
Сколько бы ни летал человек, сколько бы ни разглядывал землю с небес, ему никогда, наверное, не надоест это.
Каждый раз по-своему воспринимал пространство Андрей Аргунов. То, залитое половодьем красок, от нежно-голубых, подрумяненных у горизонта в предутренние часы, до фиолетовых к вечеру, оно казалось ему родным и понятным, то, нахмуренное тучами, зловещим и настораживающим. Оно было изменчиво, это бесконечное, бездонное, необъятное пространство.
Аргунов видел под собой крохотное расплывчатое пятно. Пятно было городом - огромным, шумным, окутанным дымом. В нем работали фабрики и заводы, лязгали трамваи, шептались листья, кричали новорожденные. Город жил своей обычной жизнью, и никому не было дела до одинокого самолета, забравшегося в самое преддверье космоса. А он, Аргунов, сидя в кабине, чувствовал себя немножко богом, взирающим на раскинувшийся под ним мир. Через полчаса он и сам превратится в обыкновенного грешника, а над ним, невидимый, будет кружить другой бог и, глотая осушающий гортань чистый кислород, мечтать о том, чтобы на земле после полетов освежиться кружкой резкого прохладного пива.
Испытатель развернулся, вывел двигатель на полные обороты и включил форсаж . Машину будто подстегнуло, и она понеслась все быстрее и быстрее. Впрочем, о нарастании скорости здесь, в герметически закупоренной кабине с ее микроклиматом, можно было судить только по приборам. В непосредственной близости от земли все мелькало бы в бешеном движении, высота же скрадывала это ощущение.
Лениво наплывают тучки с подплавленными золотистыми краями, медленно перемещаются запутанные петли речушек, плешинки полей и белые, словно припудренные, островки далеких горных вершин. Горизонт размыт и бесконечен. А вот и синяя полоска прямо по курсу. Это водохранилище, на котором стоит родной город. С высоты оно - всего лишь осколок неба, до обидного малый и невзрачный.
Вздрогнули стрелки - преодолен звуковой барьер. Легкая дрожь сотрясает металлический корпус истребителя. Стрелка махметра приближается к заданной цифре, за пределы которой переходить пока запрещено. Главный принцип в испытаниях - от простого к сложному. Постепенно, шаг за шагом, завоевывать, осваивать самолет. Кто пытается это осуществить одним разом, тот может непоправимо ошибиться. Какие наилучшие данные покажет самолет? Сойдутся ли они с расчетными? Тут спешить нельзя.
На машине кое-какие узлы усилены, но тем не менее при разработке задания ведущий инженер по летным испытаниям предупредил:
- Андрей, если что…
- Ясно! - перебил Аргунов.
"Если что…" Он знал, что в самолете установлен заключенный в бронированный колпак самописец, четко фиксирующий на ленте и скорость, и высоту, и перегрузки, и работу двигателя, и работу самолетных систем. Знал и другое: о самых значительных и важных деталях полета никто не сможет рассказать лучше, убедительней, наглядней, чем сам летчик.
Самолет продолжало трясти как в лихорадке. Казалось, тонны наваливались на острое щучье тело истребителя, доискиваясь слабого места. Машина мчалась, разрывая плотную стену воздуха. Вот и заветная скорость. Стрелка прибора застыла у той цифры, достичь которую было ему поручено на земле.
Аргунов записал в наколенном планшете показания приборов и, выключив форсаж, стал плавно прибирать обороты. Машина неохотно замедляла свой сатанинский лет.
Теперь, когда основная часть программы успешно выполнена, он мог, пожалуй, позволить себе небольшое "лирическое отступление" - попилотировать: ведь после разгона максимальной скорости - занятие довольно однообразное - следует выполнить сложный пилотаж. Здесь уже раздолье эмоциям. И вдруг он вспомнил о своем обещании Ларисе.
…Спустя два дня после именин она позвонила:
- Здравствуйте, это я. Не ожидали? А я взяла и позвонила. Не помешала?
- Нет, конечно! - обрадовался Аргунов. - Я изнываю от безделья! - Он обманывал: письменный стол был завален схемами. - Слушайте, откуда вы звоните?
- Из автомата, возле кинотеатра "Космос".
- Подождите меня там, ладно?
- Хорошо.
Ларису он увидел еще издали. Каких-то два парня уже вились около нее, пытаясь, видимо, познакомиться, но она не обращала на них внимания.
Аргунов подошел сзади, негромко окликнул.
- Ой какой вы… нарядный! - обрадовалась Лариса. - Но кожанка вам больше идет.
- Хорошо, теперь всегда будут надевать кожанку.
Лариса улыбнулась, и Андрей заметил на шее, возле уха, небольшую черную родинку. Раньше, когда волосы были распущены, родинки не было видно. Сегодня же у Ларисы высокая прическа - видать, готовилась к встрече.
- И куда мы пойдем? - спросила она.
- Куда? Куда хотите. В парк, в ресторан, в кино, на пляж, - начал перечислять он.
- На пляж! - подхватила Лариса.
- На пляж так на пляж.
Стоял жаркий летний день, и народу на пляже - яблоку негде упасть. И все-таки Аргунов отыскал укромное место - под высокой сосной. Правда, солнце здесь светило тускло, зато можно было спокойно поговорить. Лариса лежала на песке, и сухие хвоинки прилипали к ее мокрому телу. Она их стряхивала ладонью и смеялась, исподтишка разглядывая Аргунова.
- Какой вы загорелый…
Вдруг она заметила в небе белую змейку, начинавшуюся маленькой точкой.
- Смотрите, самолет!
- Наш брат, - улыбнулся Аргунов.
- Как я вам завидую, - вздохнула Лариса.
- А чему тут завидовать?
- Жизнь у вас красивая!
- А, это бывает, - протянул с усмешкой Аргунов.
- Что бывает? - спросила Лариса.
- Налет романтики.
- "Налет романтики", - передразнила она и вздохнула: - Вы такой рассудительный… А ведь летчики не бывают такими…
- Откуда вы знаете?
- Не знаю, а предполагаю. Правда, я вас никогда не видела в воздухе, может, и ошибаюсь. Вы хоть петли-то крутить умеете? Как это у вас? Мертвые петли.
Андрей добродушно расхохотался:
- Приходите завтра на это место часам к четырем, ладно?
- Зачем?
- Я покажу вам, умею ли я крутить петли.
- Приду! - обрадовалась девушка. - Вы специально для меня пролетите над пляжем? Да? А вам не влетит?
- Вы, кажется, тоже начинаете рассуждать?
- Вы мне сами говорили, что для этого зона имеется.
- Не беспокойтесь, пилотажная зона расположена как раз над водохранилищем.
- Хорошо, я приду. Обязательно!
…Сейчас Андрей вспомнил об уговоре и накренил самолет влево. Затем повернул его вправо, без труда отыскал желтоватую полоску - пляж.
Пляж был почти пуст, но Андрей не сомневался, что девушка там. Чтобы обратить на себя ее внимание, испытатель выполнил на малой высоте облет пляжа, а затем приступил к заключительной части программы.
Машина стлалась над самой водой, приближаясь к берегу, усеянному, точно ракушками, белыми и оранжевыми грибками, Аргунов уже различал людей. Пора! Синий водопад неба хлынул навстречу, и вот уже не видно ни земли, ни горизонта, только одна голубая беспредельность.
Машина ввинчивалась вертикально вверх - восходящие бочки, - пока наконец из промчавшегося в страшном грохоте стрелоподобного чудища не превратилась в едва различимую отдаленно рокочущую точку.
И вдруг кровавым глазом замигала красная лампа - аварийный остаток топлива. Аргунов с сожалением посмотрел на топливомер и, вывернув машину из перевернутого положения, взял курс на аэродром.
После посадки, наскоро заполнив дефектную ведомость, Андрей поспешил на пляж. Ларисы нигде не было. Странно, где же она? Он выкурил одну за другой две сигареты, взглянул на часы: время встречи давно истекло. Он направился к выходу и только теперь увидел ее.
Она бежала к нему навстречу. В светленькой кофточке, в коротенькой юбчонке, она была похожа на школьницу, такая юная и непосредственная. Подбежав, она встала на цыпочки и быстро чмокнула его в щеку.
- Ох, пока добралась… Народу в автобусе…
- А разве вы?.. Разве ты не была здесь? Не видела, как я летал?
- Правда? Вы летали? - Она так и подалась к нему. - Ой, простите… Ну да ладно, пролетите завтра, хорошо?
Андрей смотрел куда-то мимо нее.
- Вы не слушаете меня? А я действительно не могла прийти: столько работы. Потом подружка забежала… То да се. Новое платье показывала. Вы обиделись, да? Ну не надо, пожалуйста…
- Да ничего, пустяки, - отмахнулся он.
- Нет, вы чем-то очень расстроены. На работе что случилось?
- Ничего не случилось.
- Вы устали, да? Вы, наверное, много работали? - настойчиво допытывалась Лариса, участливо заглядывая в его глаза.
- Да, много работал.
Только сейчас Аргунов почувствовал, что он действительно устал. Не от работы. Еще от чего-то…
9
На летно-испытательную станцию зачастили незнакомые люди, подолгу собирались в кабинете у Вострикова, о чем-то совещались и спорили: тут же нашел постоянную прописку и главный инженер завода Владимир Николаевич Каштан, высокий, сутулый человек с бритой головой и вечно усталыми глазами, с угрюмо свисавшими вниз черными усами.
Нередким гостем на испытательной станции стал и директор завода Георгий Афанасьевич Копытин.
Готовились к запуску в серию самолета новой модификации, с новым двигателем.
Зачастил на ЛИС и Гокадзе, осунувшийся от забот.
В это утро он появился в летном зале со свернутым в рулон ватманом и, увидев Аргунова, одиноко стоявшего у окна, обрадованно бросился к нему:
- Привет, Андрюха! Твои скоро подойдут?
- Чего ради они тебе понадобились?
- Занятия с вами проведу. Или вас не интересует новинка?
- Почему не интересует? Летать нам на ней, пора и за учебу браться. Правда, сегодня Востриков обещал парочку самолетиков подкинуть.
- С ним уже согласовано, он-то и послал меня к тебе. Если не возражаешь - сейчас и начнем.
- Ради бога! Какие могут быть возражения? - Андрей помог ему повесить на стене длинную, как простыня, схему, долго разглядывал ее и наконец обернулся к Гокадзе: - Добрый, видать, истребитель будет?
- Еще какой! Сказка - не самолет! А вот и твои соколы! Проходите, товарищи, не будем терять времени. - Гокадзе уверенно начал: - Двигатель, понимаете, и по мощности, и по экономичности превосходит своего предшественника. Это показали стендовые испытания на земле, а также воздушные испытания на летающей лаборатории. Габариты его меньше, а раз так, то освободившаяся полезная площадь на самолете будет использована для дополнительного топлива и для различной радиоэлектронной аппаратуры. Улавливаете?
После занятий Волчок, потирая от нетерпения руки, сказал:
- Эх, скорее бы!
- Тебе повезло, - улыбнулся ему Андрей. - На твоих глазах рождается новая техника.
В голосе старшего испытателя Волчок уловил грусть.
- Уж не думаете ли вы, Андрей Николаевич, уходить с летной работы? - спросил он.
- Я-то не думаю, а врачи за меня уже подумывают. На медкомиссии вопросик подкидывали: "не пора ли?.."
- Да вашему здоровью любой космонавт позавидует!
- Но не возрасту. Как-никак пятый десяток разменял.
- Зато у вас опыт! А такими людьми не разбрасываются. Вон Коккинаки до шестидесяти летал!
- Коккинаки - явление. Если хочешь - уникальный пример летного долголетия. И притом полеты полетам рознь - не хочется с истребителей уходить. Я ведь, Валера, один из первых сверхзвуковой барьер осваивал. Отними у меня гермошлем - все, кончилась жизнь. - Он помолчал. - Знаешь, о чем я думаю иной раз? О пенсии. Вот уйду с работы - чем заниматься буду? Отец, тесть то есть, к себе на пасеку зовет. Для здоровья занятие, дескать, очень пользительное. Теперь сравни! Раньше под тобой вся вселенная лежала, и ты над миром парил как бог. И вдруг с кряхтеньицем возле улья копаешься… Встречаешь иной раз списанных летчиков - какими жалкими они кажутся на земле! Потухшими. Иной бодрится: нашел-де занятие себе по духу! А вглядишься - бодрячество-то надуманное.
Они возвращались с работы через пустынный парк. Деревья стояли голые, как скелеты, на которых лишь кое-где стойко держались желтые, но тоже мертвые листья. Не верилось, что еще совсем недавно здесь шептались зеленые листья и пели птицы и что не было в парке местечка, где бы не целовались влюбленные. Время, время… Минует осень, за нею - зима, весна, и зазвенят ручьи, хмельным паром окутается земля, в стволах деревьев забродят соки, и все оживет, зазеленеет, зашумит! И жизнь как ни в чем не бывало продолжится.
Уйдет из авиации Аргунов, остается Волчок, и полеты останутся. Все останется…
Дома не успел он даже раздеться, как раздался телефонный звонок. Это была Лариса.
- Знаете, я сегодня бродила одна по берегу. Пустынно так, грустно. Вдруг самолет, да низко так! Ух, здорово! Я сразу поняла: это вы!
Андрею не хотелось ее разочаровывать, но врать он не стал:
- Нет, я сегодня не летал.
- Не летали? Обидно.
- Приезжай ко мне, - тихо произнес Аргунов.
- К ва-ам? Но ведь я еще никогда…
- Вот и хорошо. А я тебя встречу. Где тебя встретить?
Лариса немного помолчала, раздумывая.
- Не надо встречать. Я приду сама.
Явилась она минут через пятнадцать. У него заколотилось сердце, как только она ступила через порог.
- Не ждали, что так скоро? А я прямо с работы.
- Молодец. А то мне тут одному хоть вой с тоски.
Лариса легко прошлась по ковру, остановилась у пианино:
- Играете?
- Только "Чижик-пыжик".
- Кто же в таком случае у вас играет?
- Ольга… дочка. И жена когда-то играла.
- А давно она… Давно ее нет?
- Уже два года.
- И вы все это время один?
- Почему один? С дочкой… Она у меня знаешь какая?.. Все приготовит, все постирает. И учится на "отлично"! Вы с нею подружитесь.
Лариса как-то странно посмотрела на него, но ничего не сказала.
Аргунов принес из кухни бутылку с нарядной наклейкой, конфеты, два бокала, придвинул столик к низкому креслу, в котором сидела Лариса.
- Умеете принимать гостей, - улыбнулась она.
- Значит, мне нечего бояться будущего. Спишут с летной работы - в официанты подамся. Говорят, их заработок не ниже, чем у летчиков, вместе с чаевыми разумеется.
- Да ну? А я-то, глупая, все на машинке стучу. Возьмите и меня с собой.
- А что, и возьму! Будем вместе работать в каком-нибудь фешенебельном ресторане.
- А по вечерам подсчитывать чаевые, - рассмеялась Лариса.
- И складывать их в чулок…
Аргунов поднял бокал:
- За?
Лариса подняла свой бокал:
- За!
Они чокнулись бокалами, но звон не понравился ей.
- Не так, давайте снова.
Бокалы медленно сошлись, и по комнате разнесся протяжный, хрустальный звон. Склонив голову, Лариса с улыбкой слушала замирающие звуки.
- Еще, - попросила она.
И снова: "дзинь".
Андрей смотрел на нее: какая пугающая молодость! Странно, молодость - и вдруг пугающая.
Он украдкой покосился на себя в зеркало: да, разница есть, и немалая.
"Интересно, сумел бы я объясниться? Пожалуй, нет, не хватило бы духу. А ей, наверное, говорили много нежных слов, клялись. И цену, наверное, она себе знает".
- Что вы на меня так смотрите?
- Хочу понять, кто ты?
Лариса прищурилась, вызывающе гордо вскинув голову:
- Обыкновенная девушка.
Он улыбнулся:
- А этой обыкновенной девушке не скучно со мной?
- Ах, вы намекаете на возраст?.. Теперь я, кажется, начинаю соображать. - Она отодвинула бокал. - Можно сигаретку? Хочу курить.
Андрей не удивился просьбе Ларисы - ведь сейчас это модно, когда девушки курят. Сам курить он не стал и, забавляясь, наблюдал, как неумело прикуривала она от спички. Лариса заметила это, но не смутилась, а даже с каким-то вызовом затянулась, выпустив изо рта струйку дыма.
- Это жена? - кивнула на фотографию.
- Дочь.
- Такая большая?
- Она рослая девочка.
- И красивая, - заметила Лариса.
В голосе почудилось нечто вроде ревности.
- На мать похожа, - сказал Андрей, - как две капли воды.
- А мне кажется - на вас. - Немного погодя, спросила: - А где сейчас дочь?
- Оставил в Ташкенте у деда с бабушкой.
- Сколько же ей лет?
- Скоро тринадцать будет.
- Тринадцать, - раздумчиво протянула Лариса и исподволь, изучающе поглядела на него.
"Посмотри, посмотри на меня", - с усмешкой думал он, делая вид, что любуется этикеткой на бутылке. Неожиданно спросил:
- Что, стар?
Лариса покраснела, и он понял, что попал в цель.
- И вовсе не стар! Можно быть старым и в двадцать лет. А Мария в старика Мазепу влюбилась.
- То был Мазепа…
Девушка притушила сигарету.
- По-моему, любовь не объяснишь, - произнесла она, - а может, и объяснять не стоит. Или она есть, или ее нет…
Андрей взял ее руку, горячую, нервную. В сердце будто ударил ток. Он разжал пальцы.
"Она может обидеться", - толкнулось внутри.
А Лариса, казалось, чего-то ждала. Маленькая трепетная ладошка ее покинуто лежала на столе. Андрей снова взял ее руку и до боли сжал. Девушка покорно терпела. Ее глаза, такие нежные, ласковые, смотрели, казалось, в самую душу, а черная родинка около уха была такой трогательной…
"Вхожу в штопор", - подумал он, но сдержал себя, поднялся, отошел к окну.