III
Тишину ночи рассек скрежет тормозов и резкий, долгий, непривычно тревожный гудок. Пограничный газик на полном ходу остановился у больницы. Шофер-пограничник, выскочив из кабины, вытащил словно переломленного пополам человека. Опустил его на крыльцо и забарабанил в дверь.
В окнах вспыхнули огни, зашаркали шаги, дверь раскрылась. Он помог двум женщинам втащить страдальца.
- Змея укусила! - сказал он, когда положили человека в приемной. - Тороплюсь! - И двинулся к выходу.
- Когда укусила? - вслед ему крикнула медсестра Наташа. - Слышите, когда? Какая змея?
Шофер садился в кабину, но снова вышел с фуражкой пострадавшего и передал ее старой полной санитарке.
- Когда укусила и какая - не знаю. Недалеко от Четвертой буровой подобрал. Видно, бывший пограничник… Я позвоню с заставы.
В растерянности старая Гюльчара поспешила в приемную, прижимая к себе вывалянную в пыли фуражку.
Лицо человека - это его днем видел Павлик - было перекошено. Кровь отлила, смертная бледность пропитывала смуглую кожу. Он задыхался. Руки и ноги конвульсивно сжимались. В углах искривленного судорогой рта показалась пена, он захрипел, забился и вытянулся, закатив глаза.
Старая Гюльчара не вынесла этого и как бы осела, отстранилась. Смешалась и Наташа.
Незнакомец откидывал голову, но вдруг затих в обмороке. На холодной левой руке, выше запястья, краснели две точки - следы змеиных зубов.
В мозгу Наташи металось? "Гепарин? Обколоть место укуса эмульсией карболового мыла? Нет, время упущено! Новокаиновая блокада?"
- А может, не поздно, - прошептала Гюльчара, - может, не поздно, говорят: яд отсасывают.
И она ревматически утолщенными, но проворными пальцами начала отжимать, выдавливать яд, затем припала губами к укушенному месту - к двум красноватым точкам.
"Введу внутримышечно норадреналин!" - решила Наташа, быстро доставая лекарство. Положение было так угрожающе, что у нее невольно вырвалось:
- Даже не знаю, как поступить!.. - А сама не дремала, кипятила шприц.
- Мурад!.. Мурад!.. - бредил человек. - Не стреляй!.. Возьмем живым!.. Тихо, ни звука!..
- Гюльчара, нужно немедленно вызвать доктора! Беги к председателю, звоните в райком! - проверяя шприц, торопила Наташа, увидев, что Гюльчара, отсосав яд, вытирает губы.
Гюльчара выбежала из приемной.
"Или ввести строфантин?" - думала Наташа.
- Мурад!.. Вот он!.. Ложись за скалу!.. Не высовывайся!.. - Бред не утихал. Человек корчился в судорогах, застывал в обмороке, задыхался…
Дрожащими пальцами Наташа вставляла иглу в шприц.
Человек хрипел, изнемогая. Как рыба, выброшенная на песок, хватал губами воздух. "Может быть, паралич дыхательного центра! - едва не задохнулась от этой мысли Наташа. - Дыхание!"
Наташа бросилась к нему, разорвала на груди гимнастерку. Разве ей сейчас было до своей шестилетней дочки! Та босиком шлепала к двери приемной, неся куклу, с которой не расставалась и в постели. Если бы могла себе позволить, Наташа разрыдалась бы. Она не слышала, как дочь приоткрыла дверь. Часто и прерывисто дыша, Наташа припала к груди больного: бьется ли сердце? Человек лежал, окаменев. Вдруг он стиснул руки Наташи.
- Стой!.. Кто идет?.. Мурад!.. Связать его!..
- Товарищ, товарищ! - пыталась высвободиться она.
- Мамочка, мама! - плача, не смея переступить порог, негромко всхлипывала девочка.
- Юленька, доченька, - не оборачиваясь, но чувствуя, как руки больного слабеют, выдохнула Наташа. - Скорей разбуди дядю Федю. Скорей!
Девочка куклой утерла слезы и торопливо засеменила по коридору, шепча: "Мамочка, за что он тебя?"
Наташа вырвалась и схватила несчастного за руки. "Да, да, дыхательную гимнастику!" - И она словно гребла в шторм против ветра, выбиваясь из сил.
А Юлька тянула за руку прихрамывавшего усатого человека. Запахнув халат, он переступил порог приемной.
- Чем, чем помочь?
- Вот так делайте, Федор Николаевич! Вот так, быстрее!
Перехватив его руки, Федор Николаевич начал дыхательные упражнения.
Пальцы Наташи тряслись, но все-таки она надела иглу на шприц, потянулась к ампуле…
IV
Словно пронзенный иглой слитых лучей, ослепленный светом фар, летел смертельно перепуганный джейран, будто и не задевая земли, вытягивался, надеясь вырваться из гудящей линии света, мчался перед газиком, метался из стороны в сторону.
- Правей, правей обгоняй! - подался вперед Кулиев и тронул шофера за рукав. Но тот насупил брови, а скорости не прибавил.
- Гони, тебе говорят, гони! Не успеем человека спасти! Вот характер!
- Сами шею свернем, некому будет спасать!
Отливая серебром, круп джейрана сверкал перед машиной. Не стало видно взлетающих, как бы пытающихся оттолкнуться от лучей света узких округлых копыт. Свет погас. Взвизгнули тормоза, осекся мотор. Все подались вперед и молчали.
Кулиев открыл рот, торопясь отдать приказание строптивому водителю, но мотор заработал, вспыхнули фары, выхватывая глянцевую спину асфальта, и газик ринулся сквозь пустыню.
- Неужели это Атахан? - спросил Кулиев доктора, а сам подумал: "Нет же, нет, Атахан должен быть в отпуску, в Крыму".
Доктор молчал, как будто и не слышал вопроса. "Достать бы сыворотку…"
- Неужели Атахан? - опять спросил Кулиев.
- Ах, товарищ секретарь райкома, кто же еще, кто? - недоброжелательно, сквозь зубы, пробормотал шофер. - Я все знаю!..
Кулиев пропустил его слова мимо ушей и снова обратился к доктору, понимая, что никто сейчас ничего не знает, но не в силах был сдержать себя:
- Выживет?.. Тахир Ахмедович, выживет он?
Доктор пожал плечами, стараясь не смотреть в глаза Кулиеву. Тахир Ахмедович знал, что Кулиев давно следит за судьбой Атахана, опекает его. Кулиев сам когда-то служил на границе, как и Атахан. После демобилизации был парторгом на промыслах, где работал Атахан.
- Почему молчите, Тахир Ахмедович!
- Страшное это дело, не скрою от вас. Тем более… все произошло ночью. Мы с вами не знаем, когда это случилось. А тут время решает все. Много зависит от физического и психического состояния человека в момент укуса. Яд распространяется быстро. Поэтому очень важно, в какой стадии это попыталась пресечь, приостановить Наташа. Худшее - укус кобры, хотя они весьма редки в этих местах, можно погибнуть через два или три часа после укуса, если не будет оказана немедленная медицинская помощь. Да ведь вы, Кара Кулиевич, на границе служили. Столько повидали, сами знаете…
- Нет, у нас ни одного пограничника не кусала гюрза или эфа. И кобра миловала. Но вот как с Атаханом?..
- Да тут еще многое и от организма зависит. Было бы хорошо, если Иванова сообразила сделать искусственное дыхание. В любом случае, в первую очередь мне как врачу, надо знать, от какой змеи человек пострадал. А я не знаю, и Наташа не знает, думаю, что ночью не знает этого никто.
- А я знаю! Все знаю! Ему только кобры нужны! За них дороже платят! - ввернул шофер Салих с неприязнью. - Заработать хотел побольше, вот и заработал!
- Что ты ползешь как черепаха! - обрушился на него Кулиев.
Газик вздрогнул, и стрелка скорости подскочила.
В больнице их ждали: дверь была открыта. На пороге старая Гюльчара, суетясь и вздыхая, говорила врачу:
- Вот сюда, сюда, - и ввела их к больному.
В больнице люди, приподняв голову с подушек, прислушивались, стараясь и по неясным звукам, и по тишине, вдруг нависшей, определить хоть что-нибудь.
Из приемной, ссутулясь, вышел Кулиев, осторожно ведя за руку Юлю. Дверь он прикрыл плотно. Девочка боязливо жалась к нему.
Перекошенное, темно-сизое, чужое лицо Атахана, его судороги напомнили Кулиеву о былом. Отчетливо всплыло в памяти, как они с местным следопытом шли по следу диверсанта около Кара-Кала… Ранней весной яд переполнял змей, которыми кишели те места… И все сначала ничего не поняли, когда крепкий, быстроногий, живой как ртуть следопыт качнулся вдруг в сторону с кабаньей тропы, застонал, сел тяжко и откинул полу халата. Пот струями лил из-под высокой шапки - тельпека. Следопыт выхватил из ножен кривой нож и вырезал у себя кусок икры правой ноги. Все кинулись к нему. "Змея. Гюрза. Место, где кусал, резать надо…" И выжил… Но ведь это мгновенно, не теряя ни минуты. А тут?
Опять хрип или стон донесся до них. Девочка схватила Кулиева за рукав полувоенного френча.
- Он умрет? Умрет?
- Нет, нет. Там и мама твоя, и доктор, и Гюльчара, - стараясь быть бодрее, уверял Кулиев… "А может, пронесет, - думал он. - Атахан везучий. Однажды, когда опасность погибнуть была так велика, - он устоял. Это произошло во время землетрясения. Атахан Байрамов стоял на посту у знамени погранотряда. Ночью, предчувствуя катастрофу, закричали птицы, ишаки. Из домов кинулись кошки, собаки. Рвались с коновязи лошади, люди покидали дома и казармы. А Атахан у знамени стоял. Не ушел с поста. Тряхнуло! Как игрушечный, треснул потолок, и расступилась стена, кровля рухнула. Крики, стоны, паника!.. А Атахан у знамени стоял. Тряхнуло еще и еще! Люди гибли. Потолок обвалился, кособокая каменная глыба согнула штабной сейф, который находился в двух шагах от знамени. А Атахан у знамени стоял… Но сейчас?.."
- А вчера дедушка умер, - всхлипнула Юлька.
Дверь приемной распахнулась. В развевающемся халате, никого не видя, выбежала Наташа, метнулась к шкафу, выхватила инструменты - и обратно.
Стараясь не оборачиваться и не слышать ничего, но жадно ловя каждый звук, Кулиев увел Юльку в комнату Наташи. Вернулся в свою палату и Федор Николаевич.
- Ну как? - встретили его все одним вопросом.
- Ведь с нашего промысла… Такой парень!.. Со мной однажды последним глотком воды в пустыне поделился, а сам чуть концы не отдал. Такой парень!.. Ах, Атахан, Атахан!..
- Ну, жив он? Не выживет? - подступили к нему больные.
- Надо жгутом перевязать руку! Перевязали? - спросила бледная девушка, зябко кутаясь в халат.
- Я сказал Наталье Ильиничне. Она ответила, что бесполезно: это не задерживает рассасывание яда. Я предложил было дать ему водки, вернее, спирта! Но и это, говорит Наталья Ильинична, расширит сосуды, ускорит кровообращение и всасывание яда!
- Паутину, паутину или землицы комочек холодной приложить, - вмешался дед, - или раскаленной железякой на это место.
- Эх, дед! - с горечью сказал Федор Николаевич. - Тебя бы туда в консультанты. Ты хоть знаешь, о чем речь-то?
- Паутинки или землицы… Надысь… внучок руку порезал, так я живо!
- Змея укусила человека, змея, понимаешь, дедушка? - объяснила бледная девушка. - Змея!
- Своя, конечно, своя кровь дорога. Хоть и внучок, а все своя.
Дед упорно прикладывал ладонь к уху, вникая в разговор. Все говорили полушепотом, а дед согласно кивал головой, думая о внуке.
- Наталья Ильинична говорит, что, наверное, придется переливание крови делать, - сказал Федор Николаевич. Услышав знакомые, торопливо шаркающие шаги, он выглянул в коридор и увидел Гюльчару?
- Ну что?
Она отмахнулась, схватившись за голову.
В комнате Наташи на руках Кулиева, обняв куклу, заснула Юлька. Она всхлипывала во сне. Кулиев боялся пошевельнуться, чтобы не потревожить ее сон. Чего-чего, а баюкать он умел. И когда в ауле рос - в семье было шестеро младших, - и когда своя семья появилась - сын и двое дочерей. Сын-то в армии, танкист, не захотел, упрямец, пойти по отцовской пограничной тропе. Вот и утюжит на тяжелом танке Каракумы. И, главное, доволен…
Он вдруг ясно вспомнил один случай, который произошел с Атаханом в ту холодную зиму, когда он и Атахан в горах преследовали нарушителя. Мороз, ветер, сбивающий с ног, покрытая инеем овчарка, смуглое лицо Атахана, его огромные черные глаза… Они бегут с собакой за нарушителем, карабкаются в гору. Нарушитель увеличивает разрыв, и Атахан сбрасывает тулуп. Новая горная тропа, поворот… Нарушитель стреляет. Пуля пробивает воротник шинели Атахана. Он все еще не спускает собаку с поводка, хотя овчарка так и рвется. Вот он сбросил шинель, Атахан бежит без валенок, обмотки вмерзают в снег, а на нем глубокие кровавые следы его босых ног… Наконец он спускает собаку с поводка. Диверсант стреляет, и собака откатывается в сторону. Босой, с одним автоматом, Атахан все-таки настигает нарушителя, заставляет бросить оружие, связывает задержанного и ведет на заставу…
Кулиеву верится: как тот диверсант, так и смерть промахнется на этот раз.
С невозмутимым видом в комнату медленно вошел доктор.
- Ну, Тахир Ахмедович? - прошептал Кулиев.
- Если бы не Иванова, все давно было бы кончено… И Гюльчара…
Оба разом обернулись, когда Гюльчара крикнула из-за двери:
- Доктор!
И Тахир Ахмедович бросился к больному.
Кулиев неуклюже высвободил затекшую руку, посмотрел на часы, в окно. Рассветало…
Когда вошли доктор и Наташа, черные круги под их глазами отчетливо проступали в лучах восхода.
Наташа приняла из рук Кулиева дочь. Кулиев выжидающе поднялся, глядя на доктора.
- Для гарантии необходимо срочно получить из Ташкента новую поливалентную сыворотку. Она помогает от укуса любой ядовитой змеи.
Кулиев на цыпочках двинулся из комнаты и в дверях обернулся:
- Спасибо, сердечное спасибо! А с Ташкентом сейчас же свяжусь…
Он притворил за собой дверь, и тут-то Наташа пошатнулась от усталости и упала бы, но доктор поддержал ее:
- Устала?
- Ну что вы!.. - как можно естественней попыталась возразить она и присела: в глазах поплыли крути.
Тахир Ахмедович подождал, когда она придет в себя и ей станет лучше. Потом он внимательно посмотрел на нее и сказал:
- Да, Наташа, это, пожалуй, единственное решение. Все сделано вами верно и быстро. Я говорю о наркозе. Надеюсь, он замедлит и действие яда. Вы поступили смело и правильно, не став меня дожидаться. Иначе от нейтротропного яда Атахана бы не уберечь.
Тахир Ахмедович не скрывал гордости за Наташу. Когда в свое время Кулиев попросил его взять девушку в больницу медсестрой, она была еще совсем "зеленой". Неприспособленность Наташи к жизни пугала врача. Но в схватке со смертью этой ночью Иванова самостоятельно сделала многое, чтобы победить. Теперь никто бы не отважился, как пять лет назад, назвать Наташу цыпочкой на каблучках. За пять лет это первый случай укуса, первый блин, но не комом. Да, обо всем ли она позаботилась?
- Тахир Ахмедович, - не двигаясь с места, уронив руки, обратилась к нему Наташа. - Тонизирующие препараты я ввела, укрыла его теплым одеялом, обложила грелками… Гюльчара на кухне… Следит, чтобы были наготове горячий чай, кофе… О молоке и бульоне я тоже сказала…
Тахир Ахмедович улыбнулся, наклонив голову. Выделение яда принимают на себя почки, поэтому больному нужно пить как можно больше жидкости, вообще необходимы мочегонные препараты. Но Наташа позаботилась и об этом. Если Кулиеву удастся достать поливалентную сыворотку в Ташкенте, то можно будет надеяться…
Вдвоем с Наташей они снова направились к больному.
- Я подежурю, будьте спокойны, Тахир Ахмедович, - проверяя теплоту грелок и плотнее укрывая Атахана, сказала Наташа. До утра не отходила она от постели больного, приказав Гюльчаре строго-настрого отдыхать: "Гюльчара, ты и так носилась, как девчонка, да еще с твоим ревматизмом".
- Сама бы отдохнула! - вздохнула Гюльчара.
…Ранним утром приехали с нефтепромыслов начальник участка и комсорг. Они не верили, что беда случилась с Атаханом: он должен был находиться в санатории, в Крыму, а он чуть не отдал богу душу в этой больнице. Накоротке узнали кое-что от Федора Николаевича. Он пытался рассказать, как всем ночью здесь было невмоготу… С особым значением добавлял: "Если бы не Наталья Ильинична Иванова, пиши пропало… Мне ногу спасла, а ему, почитай, жизнь… Да, красивый был Атахан…"
- Почему вы, Федор Николаевич, в прошедшем времени о его внешности вспоминаете? - спросил его комсорг, держась всегда, а тем более со знатным бурильщиком Федором Николаевичем, подчеркнуто уважительно.
- А потому… от укуса-то всего перекосило.
- Как, и лицо?
- Именно!.. - Федор Николаевич помрачнел.
Начальник участка, Керим Ишмурадов, не слишком огорчился:
- Во-первых, такого бурильщика любая красотка полюбит, а, во-вторых, может наладится. Медицина, знаешь, всякие сыворотки… - тут его познания были значительно скромнее, нежели в области нефтепромыслов, поэтому он сделал многозначительную мину, и они распрощались.
А вечером из своего райкомовского кабинета, глядя на закатное, быстро меркнувшее небо, Кулиев в четвертый раз звонил в правление колхоза, расположенного недалеко от больницы.
- Доктор, Тахир Ахмедович, дорогой, извини, что часто беспокою, но из Ташкента наверняка обещали прислать сыворотку. Может, еще напомнить?
- Зачем?
- Как зачем? - ахнул в трубку Кулиев. - Неужели поздно? Ударило в сердце. Неужели прозевали Атахана?!
- Незачем: сыворотку ввели. Из Ташкента Карпенко на самолете привез. Спасибо вам! Больному лучше…
Больному было еще не очень хорошо. В маленькой комнатушке, спешно оборудованной под изолятор, около Атахана сидел худощавый человек с впалыми щеками аскета. Бледно-зеленые глаза улыбались, а чуткие, как у музыканта, руки с тонкими вдохновенными пальцами лежали на коленях. И в этих руках гарпитолога Карпенко побывали сотни кобр, гюрз, эф. Истинных мастеров всегда отличает естественная будничность поведения. Так и этот художник, а его за глаза называли художником, деловито говорил:
- Тебе повезло. Это последняя ампула новой сыворотки. Прямо беда. За последние два месяца к нам в институт не доставили ни одной кобры. Понял? То-то, брат.
Атахан, еще в бытность свою пограничником, находясь по делам в Ташкенте, заглянул к Карпенко. Его поразило, как Карпенко обращался со змеями. Как неторопливо приближался гарпитолог к гюрзе, как ловко прижимал пинцетом ее голову к земле! Большим и указательным пальцами левой руки он брал гюрзу за шею и раскрывал пинцетом пасть. Лаборант, пожилой, белобрысый, с веснушками даже на руках, вставлял в пасть змеи часовое стекло. Змея тут же прикусывала стекло. Карпенко пальцами правой руки нажал, нажал еще, чуть заметно помассировал железы, вырабатывающие яд. На стекле выступили капли яда. Яд оставили высыхать, и Атахан видел потом, после высушивания, его канареечный желтый цвет. Яд кобры сушили под колпаком.